Сочинение "Настоящее горе"

Настоящее горе

Весной, накануне Дня Победы, я с одноклассниками навещала ветеранов труда и детей войны. Они нам рассказывали о своей жизни, о том, что помнили о тяжелом военном времени. Особенно нас тронул рассказ одной из наших собеседниц, которая застала войну еще девочкой, только окончившей пятый класс.

…Война – это очень плохо. Это страшно, когда люди убивают друг друга. Я помню, как нам было холодно, голодно. Да, мы всегда хотели кушать. В магазинах Уфы всё исчезло, ввели продуктовые карточки. Надо сказать, что кроме хлебных карточек, никакие другие не отоваривались. Лишь однажды по карточкам, по которым положено получать жиры, выдали полкилограмма голландского сыра. Кажется, вкуснее того сыра я никогда больше не ела. В холодную зиму 1941 года вымерзли все яблони возле дома, на освободившееся место мы, как и все соседи, посадили картошку. Сейчас возле домов ухоженные газоны и клумбы с цветами, а тогда каждый клочок земли был засажен картошкой. Не до цветов было. Радовались первым весенним всходам, съели всю съедобную траву, в городе ее ведь немного растет. Варили суп из свекольной ботвы. Очень голодно было.

Из нашего квартала на войну ушло шестнадцать человек, и, вы знаете, ни один из них не вернулся. Дома опустели. В нашем дворе, где всегда мы собирались с детьми, стало очень тихо. Школы отдавали свои помещения под госпитали, поэтому мы за первую военную зиму сменили пять школ. После седьмого класса я пошла работать на завод, как и все одноклассники. Я всегда была маленькая ростом, и меня не захотели взять на работу. Мастер сказал: «Иди, еще подрасти». Помню, как вышла за ворота завода и заревела белугой. Четыре раза так ходила на завод, просилась. Потом только, когда мастер сменился, приняли меня. Как же нам тяжело было работать с восьми утра и до восьми вечера на этих тростильных станках, а потом полуголодным, шатающейся походкой идти через полгорода домой, чтобы утром идти обратно. Но никто никогда не жаловался и не плакал.

Мы слушали рассказ этой маленькой седой старушки, которая так спокойно, порой даже улыбаясь, вспоминала о таком сложном периоде своей жизни. В какой-то момент ее рассказа я вдруг поняла, какое, оказывается, у нас сейчас беззаботное детство. Ведь мы - семиклассники, нам столько же лет, сколько ей было тогда. Я даже представить себе не могу, как это можно  работать с утра и до вечера? Какое оно – чувство постоянного голода?  Без привычного комфорта, гаджетов и маминой заботы. Мои размышления прервала одноклассница:

- Вы очень сильный человек, столько горя выпало на Вашу долю.

Наша собеседница неожиданно рассмеялась, погладила руку моей одноклассницы и продолжила свой рассказ.

…Вспоминая те дни, могу точно сказать, что мне повезло. Никто из членов моей семьи не умер в те годы. Отец мой погиб давно, я его почти не помнила, а брат и мама тоже работали. Мы все выжили. А это главное…

Она вдруг замолчала на пару минут. Мы боялись пошевелиться, потому что поняли, что наша собеседница мысленно где-то далеко. Потом каким-то изменившимся голосом она продолжила.

…Горе, говорите? Нет, ребята, это еще не горе. Настоящее горе раздавливает человека, душу его убивает. Давайте я вам расскажу об одной эвакуированной ленинградке и вы поймете, почему я так говорю. Звали ее Павлова Ирина. Это была высокая молчаливая женщина. За все время, сколько я ее знала, ни разу не видела, чтобы она улыбнулась. Очень тяжелым был взгляд ее будто бесцветных глаз, казалось, что она смотрит сквозь тебя.

Вот у кого горе так горе. Ее муж попал под обстрел еще в первые дни войны, остался только сынишка малолетний, Серёжа. Он был очень болезненным ребенком, Ирина и работу бросила, чтобы с сыном быть. А тут война. Уж как они намыкались, как настрадались в холодной квартире да с минимальным пайком. Почти весь хлеб Ирина отдавала сыну, промозглыми ночами согревала его своим теплом, с тревогой прислушиваясь к дыханию Серёжи. Все мысли матери были только о сыне. Лишь бы выжил.

Когда пришло время эвакуироваться, они пошли к месту сбора. Сынишку Ирина подсадила в грузовик, какая-то женщина его подхватила, помогла, а ее уже в эту машину не пустили из-за перевеса. Она кинулась к следующей машине и всю дорогу потом махала Серёже рукой, звала его, улыбалась. Радовалась, что этот ад закончился, что теперь все будет хорошо. Она не знала, что ее ад только начинается.

Будто из ниоткуда вдруг вылетел фашистский самолет, стал обстреливать их колонну. Крики, стоны раненых, ругань водителей – всё смешалось! Ирина смотрела только на плачущего сына. Она и не заметила, как окровавленный водитель впередиидущего грузовика вывалился из кабины. Машина резко ушла с дороги.

-Полынья! Прыгайте! – закричал кто-то совсем рядом с Ириной.

Но было уже поздно. Грузовик с Сережей и остальными пассажирами в одно мгновение провалился под воду. Остановилось сердце матери, кинулась она было из машины, закричала. Но удержали ее чьи-то руки, колонна продолжала движение, хотя уже и не в полном составе. А самолет добивал людей, еще барахтающихся в полынье. Из двенадцати машин вернулось только восемь.

Не помнила Ирина, как доехали до конца озера, как дальше добирались на поезде. Истерзанное сердце матери навсегда осталось лежать на дне Ладожского озера…

-Это и есть настоящее горе, - закончила свой рассказ наша собеседница, вытирая платочком почти невидящие глаза.

Прощаясь, дрожащими голосами мы пожелали здоровья этой бабушке. По дороге до школы никто из нас не произнёс ни слова.