Рассказ "Санки"

Санки

Памяти Героев-Пионеров города Каменск-Шахтинского

Санки катились по заснеженной дороге очень легко. Даже усилий прилагать не приходилось — тяжесть была иного толка, она сдавливала грудь, отчего каждый вздох вырывался со свистом. Пелагея Фёдоровна старалась идти поскорей. Могла бы бежать, бежала, но только ноги не слушались. Да и привлекать внимание полицаев нельзя. Один патруль их уже остановил.

— Откуда? — звук передёрнутого затвора Пелагея скорей почувствовала, чем услышала, — сказано же было, нельзя забирать!

— В бомбежке убило, — глухо отвечает женщина, — обоих.

И неловко поправляет свесившуюся с санок детскую руку. 

***

Серёжа прибежал утром 21-го января. Он был весь холодный, как гранитный камень. И плечо зажимал, по-видимому, чтобы кровь не текла из раны. Пелагея Фёдоровна пристально посмотрела на мальчика — день назад он был девятилетним ребёнком. Сейчас в его глазах читалась смерть. Он говорил и говорил, но слова произносились страшные, от них темнело в глазах и судорожно пропускало удар сердце.

Михаил Карпович дрогнул. Он с женой понял сразу — Коля и Вася, их сыновья, их милые мальчики живыми домой не вернутся…

Они остались там, в подвале, среди полусотни безжизненных тел.

Мария Михайловна, услышав рассказ Сережи,  словно онемела, её лицо стало каменным и серым.

Ребят держали в школе всю ночь, до рассвета. Восьмилетние плакали, а Коля, добрый Коля, гладил их по головке и всматривался в темноту, туда, где у входа стояли фашисты. Его брат смотрел туда же — яростно, непримиримо. Мальчики не жалели о совершённом, жалко было только мать, которая наверняка места себе не находит, и вот этих пацанят, которые пугливо жмутся к ребятам постарше.

— Тише. Не плачьте, — прошептал Андрей Кучеров. — Ребята, мы обязательно выживем. Фашистам не убить нас.

Мальчики не жалели ни о чем, ведь на их стороне была правда. Пусть им по семнадцать-шестнадцать, они уже почти взрослые. И когда советский танк ворвался в оккупированный город по Линейной, ребята без колебаний повыскакивали из укрытий, чтобы помочь танкистам.

Фашисты хитро устанавливали противотанковые пушки — подпиливали деревянные ворота домов и расставляли своих убийц во дворах. Заборы с подпоркой ставили на место, и когда советский танк появлялся на улице, валили ворота и расстреливали танк практически в упор. 

Ребята знали о ловушках, не раз сами пробегали по улицам, примечая места. Немцы и местные полицаи ругались и больно били прикладами, но мальчикам было все нипочем. Кто, как не они, может показать своим склады боеприпасов и огневые точки фашистов? Для взрослых каждый выход из дома мог оказаться последним. На мальчишек обращали меньше внимания — не принимали чумазых и голодных оборванцев всерьёз. Даже кормили — наливали в плошку зловонный суп с фасолью и салом. Фашисты его не любили. Ещё бы, у самих-то полные закрома консервов и припасов, зачем только грабили? Дети относили суп домой. 

В школе ребят учили жить по совести. Трудиться во благо страны и народа. Когда мальчики бросились показывать советским танкам дорогу, указывая, где находятся огневые точки фашистов, Сережа Удовиченко бережно повязал поверх фуфайки красный галстук.

Благодаря подсказкам мальчишек снаряды советских танков били точно. Но одной точности оказалось мало.

Тем же вечером местные полицаи ворвались в дома, выискивая виновных. Они обыскивали дома, сараи и подсобки. Мальчишек вытаскивали на мороз, хватали даже малолетних. Детей построили в колонну и под охраной автоматчиков повели к школе. Ребят набралось около полусотни — в сумерках скверно получалось считать. После не получалось считать вовсе.

Иногда немцы выхватывали кого-то из толпы и уводили. Криков слышно не было, но старшим ребятам и так было ясно: фашисты будут выведывать, кто из них держал связь с советскими войсками, что они успели им рассказать. 

Тщетно. Наверное, немцы тоже это поняли. Ребят стали забирать не по одному, а тройками. Сергей не видел дорогу — стоило начать оглядываться, как фашисты сразу же били мальчишек прикладами.

Солнца видно не было, предрассветные сумерки лежали по углам рваными клочьями. Сергей не запоминал дорогу — он знал родной Каменск как свои пять пальцев. Но таким безжизненным он видел город впервые.

Сергей упал за мгновение до выстрела. Сам не понял как. В плечо впилась тупая боль, толчок — удар о земляной пол. И два глухих удара рядом…

Когда Сергей очнулся, его окутал мрак и страх. Сверху какая-то мокрая, липкая неподъёмная тяжесть вдавливала его неподвижное тело в землю. К щеке Серёжи прижалось что-то теплое. Это было лицо мальчика ещё теплое и влажное от слёз. Но спустя время оно становилось всё холоднее. 

Где-то наверху раздалось три взрыва. Для пущей верности фашисты бросили гранаты.

Выбраться помогли Володя Брусс и Андрей Кучеров — мальчишки постарше, друзья Сережи. Они лежали втроём до рассвета прямо на снегу, не ощущая холода. Где-то рядом каркнула ворона, но мальчишки ее не услышали. В нос бил едкий кисловатый запах, которым, кажется, пропиталась вся их одежда.

Потихоньку незаметно они добрались до своих домов.

«Им не убить нас».

Марии Михайловне Чепелевой часто снился оккупированный город. И братья. Братья особенно часто.

В пекарне на набережной работали добрые измученные жители. Иногда, зная о суровых наказаниях, им удавалось тайком проносить булку хлеба, чтобы накормить детей. Для измотанного семимесячной осадой Каменска это уже было невиданной щедростью. Письма от сыновей и старших братьев, ушедших на фронт в самом начале войны, приходили редко, но каждый в семье ждал весточки от них, надеясь, что они живы…

Единственной отрадой для родителей были сыновья: Коленька и Вася. Родители часто поздно возвращались домой после изнурительной работы и не заставали детей дома.  Тогда отец с матерью, молча, принимались за домашние дела, стараясь привычными делами заглушить тревогу. Они знали, что ребята по ночам расклеивают листовки.

В эту страшную ночь Пелагея Фёдоровна пошла за ними почти сразу, взяла с собой санки, чтобы было легче... везти. Их отцу, Михаилу Карповичу, выходить было нельзя, мужчин сразу останавливали немецкие патрули.

Своих сыновей вернула домой мама. 

Окровавленная одежда отдирались с их тел с треском, и с каждым клочком ткани что-то сдиралось с сердца. 

Нет, они привыкли к смертям. Думали, что привыкли. Но разве к смерти можно привыкнуть? После бомбежек в Каменске каждый день находили мёртвых.

Ночью 19-го января, за день до того ужасного рассвета, мальчишки наблюдали, как немцы уходят куда-то за город, к воинской части. Вечер был необыкновенно тих, в воздухе чувствовалось предчувствие тревоги, чего-то страшного. Впрочем, тревога и страх за жизнь своих родных и близких не покидала жителей  Каменска, начиная с 18 июля 1942 года.

Мария Михайловна каждую ночью постоянно просыпалась в холодном поту, заново переживая кошмары.

Вокруг очень холодно, совсем как на полу двухэтажного барака, где они прятались с соседями во время бомбёжек.

— Одень нас, сестричка, — зовёт Коленька, протягивая посиневшую от холода руку.

— Одень нас, Машутка, — зовёт сестру Вася, смертельно бледный, с окровавленными губами.

В доме не было одежды для мальчишек — только бельё. Почти месяц Вася с Колей лежали в одной комнате с живыми, будто и не уходили никуда. Только запах с каждым днем забивался все глубже в ноздри. Потом отец где-то нашел деревянный ящик с крышкой из-под немецких снарядов. Тогда они ночью похоронили братьев за домом, вместе с расстрелянными соседскими мальчишками — Гришей Бервеневым и Володей Милюковым.

Мама Сергея Удовиченко умела говорить по-немецки.

— Он не солдат, он ещё маленький! — рыдала женщина в ногах у фашиста.

Немцы поверили, девятилетний мальчик не мог быть солдатом.

Дети вообще не должны воевать.

Никто не должен воевать.

Немцы как огня боялись заразы в оккупированном городе. По совету знакомого, Володю Брусса переодели в женскую одежду и уложили на кровать. Когда немцы ворвались в дом, мать сказала, что её дочь больна туберкулёзом.

Фашисты боялись заразы — они ушли, даже не став проверять, правду ли сказала женщина.

В доме Андрея Кучерова раздались три выстрела — по одному на каждого: на его отца, старшего брата и на него самого.

Фашисты нашли дом мальчика по кровавому следу.

Одинокая девичья фигура застыла напротив гранитной стеллы. Памятник Героям-Пионерам, расстрелянным фашистами в подвале ныне разрушенного дома близ гимназии №12, на месте кафе «Встреча». Лица мальчиков навеки врезаны в камень. Рядом список имён — непозволительно длинный.

Бабков В., Блинов Г. Ф., Бервенев Г. П., Выриков А. П., Глуховской И. К., Герловский А. Ф., Донченко С. В., Дробовач И. П., Захарченко Н., Иванов С. А., Крамаров В. Ф., Крамаров Д. Ф., Кучеров И., Красников М. Ф., Кочетова З., Купреченков И. Д., Ланин О. В., Миньков Б. Г., Новойдарский И. П., Новиков Н., Панфилов И., Ревин Ю. И., Руденко И., Стахиева М. А., Славин В. А., Сливин Б. А., Сучилин М. А., Хапричков Ю. И., Хитайленко В. С., Чепелев Н. М., Чепелев В. М., Чумаков Ю., Шачнев А. Г., Яковлев П. Д., Яровенко Ю. Д. 

Снежинки оседают на теплых девичьих щеках. 

Слёз нет, ком в горле…

Пионеры! Герои! Мальчишки, которые старались приблизить день Победы. Нельзя забывать ни одной фамилии, ни одного имени.

Стела Героям-Пионерам — память о жертвах войны, память о преступлениях фашистских оккупантов.

Чуть больше полусотни детских имён — маленькая капелька в океане людских смертей. 

***

Санки катятся по заснеженной дороге очень легко. Даже усилий прилагать не приходится — закутанные по самые уши непоседы шустро перебирают ножками по утоптанному снегу, подгоняя слишком неповоротливую, по их мнению, маму. Могли бы — побежали, через парк Гагарина, мимо кафе «Встреча», мимо гимназии №12 имени Героев-Пионеров к парку Маяковского с большой и крутой горкой, с которой так весело скатываться.

На ветке недовольно каркает старая ворона, но её заглушает детский смех. Он доносится будто отовсюду — победно звенит на улицах свободного, мирного города, переливается звенящими колокольчиками в домах, утешая и согревая. В этом смехе слышны голоса нескольких поколений — поколений людей исключительной смелости.