Научно-исследовательская работа "Отечество на Царское Село..."(Образ Царского Села в русской поэзии)
Работа представляет интерес для всех любителей литературы, для кого Царское Село - не пустой звук. Работа была представлена на районной конференции НОУ(1 место)
Скачать:
| Вложение | Размер |
|---|---|
 obraz_tsarskogo_sela.docx | 66.99 КБ |
Предварительный просмотр:
АДМИНИСТРАЦИЯ ГОРОДА НИЖНЕГО НОВГОРОДА
ДЕПАРТАМЕНТ ОБРАЗОВАНИЯ
МУНИЦИПАЛЬНОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ «ГИМНАЗИЯ №136»
Научное общество учащихся
«Отечество нам Царское Село…»
(образ Царского Села в русской поэзии)
Содержание
Введение …………………………………………………………....................2
Глава 1. Изображение Царского Села в поэзии XVIII века………………….5
Глава 2. Образ Царского Села в творчестве поэтов пушкинской поры……..8
Глава 3. Мотивы увядания, одиночества и смерти в поэзии второй
половины XIX века…………………………………………………………….20
Глава 4. Царское Село в поэзии Серебряного века…………………………..23
Заключение …………………………………………………………..............29
Список литературы …………………………………………………..............26
Введение
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
Пушкин А.С.
Наряду с Петербургом и Москвой, Киевом и Одессой, давно ставшими не только объектами изображения, но и полноправными «героями» русской литературы, можно в качестве города - литературного образа назвать и Царское Село. Начиная с предшественников Пушкина и кончая плеядой Анненского, Царское Село имело характерное «лицо», составляло определённый литературный комплекс. Проследить, перефразируя Фета, «ряд волшебных изменений этого лица», то есть восприятие и изображение Царского Села в русской поэзии допушкинского и пушкинского периодов является целью данной работы.
Цель нашей работы - проследить, перефразируя Фета, «ряд волшебных изменений этого лица», то есть восприятие и изображение Царского Села в русской поэзии XVIII – XX века. Для этого нам необходимо решить ряд задач:
- рассмотреть принципы изображения Царского Села в поэзии М.В.Ломоносова, Г.Р.Державина;
- выявить традиции изображения Царского Села в стихотворениях поэтов пушкинской поры;
- выявить при описании Царского Села мотивы увядания и старости в творчестве поэтов второй половины XIX века.
- рассмотреть образ Царского Села в поэзии Серебряного века.
Работа состоит из введения, четырех глав, заключения и списка литературы.
Во введении обосновывается актуальность выбранной темы, определяются цели и задачи исследования.
В первой главе - «Изображение Царского Села в поэзии XVIII века» на примере текстов стихотворений М.В. Ломоносова, Г.Р. Державина этот образ сравнивается с райским садом, пленяющим своей божественной красотой. Вторая глава - «Образ Царского Села в творчестве поэтов пушкинской поры» - иллюстрирует великолепные образцы западноевропейской скульптуры, прекрасные виды парковой природы в творчестве А.С.Пушкина, А.А.Дельвига, В.К. Кюхельбекера. В третьей главе «Мотивы увядания, одиночества и смерти в поэзии второй половины XIX века» рассматривается творчество Ф.И.Тютчева и П.А.Вяземского в связи с этим образом. В четвертой главе «Царское Село в поэзии Серебряного века» показано «возрождение» Царского Села и открытие новых граней его литературного образа в творчестве И.Анненского, А.Ахматовой, Н.Гумилева.
Глава 1. Изображение Царского Села в поэзии XVIII века
В первые годы своего существования Царское Село воспринималось общественным сознанием и воспевалось в официальной поэзии как зримое доказательство величия царственного замысла, очередное «чудо света», подобное Петергофу, Ораниенбауму или самой великой новой столице – Санкт-Петербургу. М.В. Ломоносов в «Оде, в которой благодарение от сочинителя приносится за милость, оказанную в Царском Селе», 1750 года создания так описывает Царское Село:
Как если зданием прекрасным
Умножить должно звёзд число,
Созвездием являться ясным
Достойно Царское Село.
Воспевая Царскосельскую резиденцию времён Елизаветы Петровны, М.В. Ломоносов первым сравнил её с райским садом, пленяющим своим цветением и божественной красотой:
Мои источники венчает
Эдемской равна красота,
Где сад богиня насаждает,
Прохладны возлюбив места;
Поля где небу подражают,
Себя цветами испещряют.
Не токмо нежная весна,
Но осень тамо юность года;
Всегда роскошствует природа,
Искусством рук побуждена.
Эту традицию продолжил и развил И.Ф. Богданович. Но, в отличие о Ломоносова, Богданович воспевал уже екатерининское Царское Село, где, по замыслу Екатерины П, должна была создаваться своего рода «каменная летопись» славы России, воинских побед «екатерининских орлов», знаменательных событий её мудрого, просвещённого правления. Парки Царского Села с их монументами и храмами, колоннами и триумфальными арками должны были остаться в веках как зримое воплощение «золотого века» царствования Екатерины. Поэтому в официальной поэзии и, в частности, в стихах И. Богдановича, становится постоянным уподобление Царского Села памятнику истории, сам вид которого должен был рождать в душе воспоминания о славном прошлом страны:
Екатерине там послушны элементы
Порядок естества стремятся превзойти:
Там новые водам открылися пути
И славных росских дел явились монументы.
В их славу древность там
Себе воздвигла храм
И пишет бытия времён неисчислимых,
Какие видел свет
В теченье наших лет.
Такой поэтический образ Царского Села, как осознавал сам автор, выполнял задачу прославления императрицы и её правления:
Представив, Муза, мне приятности садов,
Гульбища, рощи, крины,
Забыла наконец намеренье стихов
И всюду хочет петь дела Екатерины.
(Богданович И.Ф. Стихи к музам на Царское Село. 1790-е гг.)
Сходные черты облика Царского Села мы находим и в стихах другого поэта екатерининской эпохи – Г.Р. Державина.
Г.Р. Державин воспел Царское Село времён расцвета екатерининского правления, он же создал одно из самых проникновенных своих стихотворений, рисуя упадок, воцарившийся здесь со смертью императрицы. С восшествием на престол Павла1, не принимавшего все замыслы и дела своей матери, Царское Село – любимая резиденция покойной императрицы, её «земное воплощение» - приходит в запустение. В стихотворении «Развалины», само название которого содержит семантику разрушения и гибели, Державин противопоставляет два образа Царского Села - былой и нынешний.
Царское Село изображается Державиным прекрасным и священным обиталищем «богини», достойным обрамлением и земным воплощением славы и величия императрицы:
В сем тереме, Олимпу равном,
Из яшм прозрачных, перлов гнезд,
Художеством различным славном,
Горели ночью тучи звезд,
Красу богини умножали;
И так средь сих блаженных мест
Ее как солнце представляли.
(Державин Г.Р. Развалины. 1797).
Контрастом к этой картине служит изображение «осиротевшего» Царского Села:
Но здесь ее уж ныне нет,
Померк красот волшебный свет,
Все тьмой покрылось, запустело;
Все в прах упало, помертвело;
От ужаса вся стынет кровь, -
Лишь плачет сирая любовь.
(Державин Г.Р. Развалины. 1797).
Так образ Царского Села конца 18 – начала 19 веков наполнится мотивами смерти, упадка, разрушения, ранее ему не свойственными.
Глава 2. Образ Царского Села в творчестве поэтов пушкинской поры
«Воскрешение» Царского Села и создание его нового литературного образа связано, в первую очередь, открытием в 1811 году Лицея и целой плеядой молодых поэтов, составивших первый, пушкинский, выпуск. Именно в поэзии лицеистов, и прежде всего А.С. Пушкина, формируются устойчивые составляющие образа Царского Села этой эпохи как продолжающие традиции классической поэзии 18 века, так и принципиально новые, подхваченные затем поэтами новых поколений.
Царское Село для Пушкина и его товарищей – это прежде всего Лицей. Не величественные дворцы и не прекрасные парки вспоминаются им в первую очередь при звуках этого словосочетания, а счастливое братство юных сердец, заботливая мудрость наставников, храм науки, под своды которого они когда-то благоговейно вошли:
Воображаю день счастливый,
Когда средь нас возник лицей,
И слышу наших игр я снова шум игривый
И вижу вновь семью друзей.
(Пушкин А.С. Воспоминания в Царском Селе. 1829);
Места прелестные, где возвышенных муз,
И дивный пламень их, и радости святые,
Порыв к великому, любовь к добру - впервые
Узнали мы…
(Кюхельбекер В.К. Царское Село.1818).
Именно об этой ипостаси Царского Села говорит Пушкин в знаменитой элегии:
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
(Пушкин А.С. 19 октября. 1825).
Прошедшие вслед за этим десятилетия показали, что Царское Село – отечество не только для лицеистов пушкинского поколения, но и для всей позднейшей русской литературы. И в воображении русских поэтов, пишущих о Царском Селе, прежде всего возникал образ курчавого лицеиста, звучали лицейские гимны:
Сбивая тростью лопухи,
Скользя мальчишеской походкой,
Слагал он лёгкие стихи
Строфою звонкой и короткой.
…………………………………….
Луна то выйдет, то зайдёт…
Но что же он? Домой скорее!
Запомнить, записать! И вот
Через дорогу тень Лицея.
В четвёртом этаже окно
Чуть отливает синевою.
В ночи затеплится оно,
Погаснет только пред зарёю.
(Рождественский В.А. Пушкин Александр, 1939);
Этой ивы листы в девятнадцатом веке увяли,
Чтобы в строчке стиха серебриться свежее стократ.
Одичалые розы пурпурным шиповником стали,
А лицейские гимны всё так же заздравно звучат.
(Ахматова А.А. Городу Пушкина. 1952).
В пушкинскую эпоху Царскосельские парки вновь становятся предметом восторженного описания:
Не се ль Элизиум полнощный,
Прекрасный Царскосельский сад…
(Пушкин А.С. Воспоминания в Царском Селе. 1814);
Там воздух чище был и чище свод небес,
Там негою дышал благоуханный лес,
Гуляло счастие среди лугов священных,
И радость на полях, обильем озлащенных,
И мир под ветвями задумчивых берез!
Над царственным дворцом, над тёмною дорогой…
(Кюхельбекер В.К. Отрывок. 1818).
Но теперь это не только земной Эдем, но и сады вдохновенья, где сама природа дышит поэзией, где муза назначает своё свидание, где все – и привольные аллеи, и «кремнисты водопады», и светлые зеркала прудов – рождает стихотворные строки:
Я редко пел, но весело, друзья!
Моя душа свободно развивалась.
О Царский сад, тебя ль забуду я?
Твоей красой волшебной забавлялась
Проказница фантазия моя,
И со струной струна перекликалась,
В согласный звон сливаясь под рукой, -
И вы, друзья, талант любили мой.
(Дельвиг А.А. К друзьям. 1817);
Один над озером вечернею порою
Сижу – и сладкою мечтой душа полна!
Здесь ива гибкая любуется струёю;
Над нею плавает стыдливая луна.
Молчание дубрав, осины трепетанье,
И факел Цинтии, и тишина полей,
И изредка меж роз Зефирово дыханье –
Все, все уныние влекло к душе моей.
(Кюхельбекер В.К. Мечта. 1818);
Хранитель милых чувств и прошлых наслаждений,
О ты, певцу дубрав давно знакомый гений,
Воспоминание, рисуй передо мной
Волшебные места, где я живу душой,
Леса, где я любил, где чувство развивалось,
Где с первой юностью младенчество сливалось
И где, взлелеянный природой и мечтой,
Я знал поэзию, весёлость и покой.
(Пушкин А.С. Царское Село. 1823).
Рисуя в своей элегии рождающие поэтическое вдохновенье виды царскосельских парков:
Веди, веди меня под липовые сени,
Всегда любезные моей свободной лени,
На берег озера, на тихий скат холмов!..
Да вновь увижу я ковры густых лугов
И дряхлый пук дерев, и светлую долину,
И злачных берегов знакомую картину…
(Пушкин А.С. Царское Село. 1823), -
поэт включает в их число и традиционное изображение лебедей, тем самым совмещая образы своей лицейской юности и «золотого века» Екатерины:
И в тихом озере средь блещущих зыбей
Станицу гордую спокойных лебедей.
(Пушкин А.С. Царское Село. 1823).
Традиция подобного восприятия и изображения царскосельских «садов» утвердится в стихотворных опытах лицеистов последующих выпусков:
Заря вечерняя на небе догорает;
Прохладой дышит всё; день знойный убегает;
Бессонный соловей один вдали поёт.
Весенний вечер тих; клубится и встаёт
Над озером туман; меж листьями играя,
Чуть дышит майский ветр,ряд белых волн качая;
Спит тихо озеро. К крутым его брегам
Безмолвно прихожу и там, склоняясь к водам,
Сажуся в тишине, от всех уединённый,
Наяды резвые играют предо мной –
И любо мне смотреть на круг их оживлённый…
(Салтыков-Щедрин М.Е. Вечер. 1842).
Будущий великий русский сатирик был лицеистом 13 курса, выпускником 1844 года. А его старший товарищ – поэт А.Н. Яхонтов, лицеист 9 курса, выпускник 1838 года – попытается передать в своих стихах саму суть того, что насыщает поэтическую атмосферу Царского Села, что зовётся «духом местности»:
Таинственный и благодатный гений
Привольных мест, где был взлелеян я,
Где память первых сердца впечатлений
И где вторая родина моя,
Я – снова твой, я полон чувств старинных,
Прими меня под добрый, тихий кров,
Прими опять под сень густовершинных,
Шумящих лип и вековых дубов!
(Яхонтов А.Н. Жжено локу. 1839).
Этот образ царскосельских парков как «говорящей стихами» природы, не только вдохновляющей, но и рождающей поэтов, как неиссякаемого «кастальского ключа» останется неизменным и в поэзии 20 века:
Здесь сандалии муз оставляют следы
Для перстов недостойного сына,
Здесь навеки меня отразили пруды,
И горчит на морозе рябина –
Оттого, что я выпил когда-то воды
Из разбитого девой кувшина.
(Рождественский В.А. «Если не пил ты в детстве студёной воды…» . 1928).
Источником поэтического вдохновения для лицеистов являлись не только прекрасные виды парковой природы, но и великолепные образцы западноевропейской скульптуры, многочисленные копии античных образцов. Подобно Богдановичу и Державину, Пушкин в своих стихах восторгается «беломраморными кумирами», но для него они – не только воплощение роскоши и изысканной красоты «царских садов»:
Любил я светлых вод и листьев шум,
И белые в тени дерев кумиры,
И в ликах их печать недвижных дум.
Все – мраморные циркули и лиры,
Мечи и свитки в мраморных руках,
На главах лавры, на плечах порфиры –
Все наводило сладкий некий страх
Мне на сердце; и слезы вдохновенья,
При виде их, рождались на глазах.
(Пушкин А.С. «В начале жизни школу помню я…»).
Пушкин воспел множество скульптурных шедевров Екатерининского парка, но поистине бессмертную славу он даровал одному из них – фонтану «Девушка с кувшином». Размеренный гекзаметр пушкинской миниатюры словно вызывал из прошлого голос Древней Эллады и заставлял, подобно античным мудрецам, погрузиться в глубокие раздумья о вечности:
Урну с водой уронив, об утёс её дева разбила.
Дева печально сидит, праздный держа черепок.
Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;
Дева над вечной струёй вечно печально сидит.
(Пушкин А.С. Царскосельская статуя. 1830).
Благодаря Пушкину этот фонтан, носящий также и другие имена («Молочница», «Перетта»), перестанет восприниматься как изящное парковое украшение. Последующие поколения царскосельских поэтов вступят в заочное соревнование с пушкинским шедевром, и каждый будет находить в этой статуе все новые философские глубины. Так, для поэта М.Д. Деларю, лицеиста 5 курса, выпускника 1829 года, бронзовая девушка с разбитым кувшином – олицетворение бессмертной надежды:
Что там вдали меж кустов, над гранитным утёсом мелькает,
Там, где серебряный ключ с тихим журчаньем бежит?
Нимфа ль долины в прохладе теней позабылась дремотой?
Ветви, раздайтесь скорей: дайте взглянуть на неё!
Ты ль предо мною, Перетта? – Тебе изменила надежда,
И пред тобою лежит камнем пробитый сосуд,
Но молоко, пролиясь, превратилось в журчащий источник:
С ропотом льётся за край, струйки в долину несёт.
Снова здесь вижу тебя, животворный мой Гений, Надежда!
Так из развалины благ бьёт возрождённый твой ток!
(Деларю М.Д. Статуя Перетты в Царскосельском саду. 1835).
Внушающие благоговейный страх красота и загадочность Перетты отразятся в ахматовских строчках:
Я чувствовала смутный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли на её плечах
Лучи скудеющего света.
И как могла я ей простить
Восторг твоей хвалы влюблённой…
Смотри, ей весело грустить,
Такой нарядно обнажённой.
(Ахматова А.А. Царскосельская статуя. 1916).
Здесь неразрывно сплетаются восхищение скульптурным шедевром и по-женски неожиданная ревность, оттого старинная статуя словно оживает в стихах Ахматовой, вступая в непростые отношения с лирической героиней и её спутником.
А для Всеволода Рождественского из разбитого бронзового кувшина течёт не молоко, а вода мифологического родника поэзии:
И кастальская льётся струя
Из кувшина у бронзовой Девы.
(Рождественский В.А. Город Пушкина. 1973).
В стихотворениях Пушкина, посвящённых Царскому Селу, нашёл своё продолжение ещё один традиционный мотив русской поэзии 18 века: преклонение перед исторической славой России, запечатлённой в царскосельских монументах:
И въявь я вижу пред собою
Дней прошлых гордые следы
Стоят населены чертогами, вратами,
Столпами, башнями, кумирами богов
И славой мраморной, и медными хвалами…
(Пушкин А.С. Воспоминания в Царском Селе. 1829).
В пушкинской поэзии запечатлены, пожалуй, все наиболее знаменитые памятники Царского Села. Это – и Чесменская колонна:
………окружён волнами,
Над твёрдой, мшистою скалой
Вознёсся памятник. Ширяяся крылами,
Над ним сидит орёл младой.
И цепи тяжкие и стрелы громовые
Вкруг грозного столпа трикраты обвились…
(Пушкин А.С. Воспоминания в Царском Селе. 1814);
и Кагульский обелиск:
В тени густой угрюмых сосен
Воздвигся памятник простой.
О, сколь он для тебя, Кагульский брег, поносен!
И славен родине драгой!
(Пушкин А.С. Воспоминания в Царском Селе. 1814);
и Морейская колонна:
Вот, вот могучий вождь полунощного флага,
Пред кем морей пожар и плавал и летал;
Вот верный брат его, герой Архипелага;
Вот наваринский Ганнибал.
По мощи патриотического звучания царскосельскую поэзию Пушкина можно сравнить только с его произведениями, посвящёнными Отечественной войне 1812 года. Царское Село было для поэта не только воплощением былой воинской славы России, его образ в пушкинской лирике лицейской поры наполняется современным военным, гусарским звучанием. Наряду с мотивами райского сада, сокровищницы искусств, источника вдохновения, дружественной семьи в стихах Пушкина возникает и мотив гусарской удали:
Меж тем, как в келье молчаливой
Во плен отдался я мечтам,
Рукой беспечной и ленивой
Разбросив рифмы здесь и там,
Я слышу топот, слышу ржанье.
Блеснув узорным черпаком,
В блестящем ментии сиянье
Гусар промчался под окном…
(Пушкин А.С. Послание к Юдину. 1815).
Гусарская тема не случайно возникает в лицейской лирике Пушкина. Он был вхож в круг гусаров Царскосельского полка, а один из них – Пётр Чаадаев – станет вскоре адресатом одного из самых знаменитых пушкинских посланий. И олицетворением Царского Села будет в его стихах не только ясноокая Киприда, вдохновенный певец или «екатерининский орёл», но и бравый гусар.
Этот особый парадно-гвардейский колорит города сохранится и в более поздних образцах русской поэзии:
Поедем в Царское Село!
Свободны, ветрены и пьяны,
Там улыбаются уланы,
Вскочив на крепкое седло…
(Мандельштам О.Э. Царское Село. 1911);
Морозное солнце. С парада
Идут и идут войска.
(Ахматова А.А. Белый дом. 1914).
Пушкин «открыл» в своей поэзии и ещё одну грань образа Царского Села. Он первый назвал его городком, привнеся тем самым оттенок некоторого простодушия, домашней уютности и тему, звучание которой прежде тяготело скорее к торжественности, почти помпезности:
Живу я в городке,
Безвестностью счастливом.
Я нанял светлый дом
С диваном, камельком;
Три комнатки простые –
В них злата, бронзы нет,
И ткани выписные
Не кроют их паркет.
Окошки в сад весёлый,
Где липы престарелы
С черёмухой цветут…
(Пушкин А.С. Городок. 1815).
Обилие уменьшительных суффиксов делает почти игрушечным облик пушкинского дома (и всего городка в целом), а нарочито простодушный пейзаж довершает идиллическую картину:
Где мне в часы полдневны
Берёзок своды темны
Прохладну сень дают;
Где ландыш белоснежный
Сплелся с фиалкой нежной,
И быстрый ручеёк,
В струях неся цветок,
Невидимый для взора,
Лепечет у забора.
Здесь добрый твой поэт
Живёт благополучно…
(Пушкин А.С. Городок. 1815).
Наряду с пышной царской резиденцией, прекрасными парками и садами предметом поэтического восхищения становится маленький городок с уютными домиками, тихими улочками, неспешным темпом жизни:
Садись на тройку злых коней,
Оставь Петрополь и заботы,
Лети в счастливый городок.
(Пушкин А.С. К Галичу. 1815).
Этот пушкинский мотив найдёт своё дальнейшее развитие в творчестве царскосельских поэтов 20 века. Какое-то особое очарование, хрупкую, немножко игрушечную прелесть Царского Села будут стремиться передать они, рисуя непритязательные городские виды, активно используя уменьшительные формы:
По аллее проводят лошадок.
Длинны волны расчёсанных грив.
О, пленительный город загадок,
Я печальна, тебя полюбив.
Странно вспомнить: душа тосковала,
Задыхалась в предсмертном бреду,
А теперь я игрушечной стала,
Как мой розовый друг какаду.
(Ахматова А.А. В Царском Селе. 1911);
Я вижу за пушистыми
Снегами городок
И линиями чистыми
Исчерченный каток.
Как будто и не умер ты,
Мой домик в три окна,
Куда гляделась в сумерки
Холодная луна.
Глава 3. Мотивы увядания, одиночества и смерти в поэзии второй половины XIX века
Пора расцвета Царского Села в пушкинскую эпоху сменяется затем очередным «угасанием». Начиная с конца 1830-х годов Николай 1 официально переводит свою летнюю резиденцию в Петергоф. Там император предпочитает проводить время, там в 1840 – 50-е годы разбиваются новые парки, строятся многочисленные павильоны и дворцы. А на Царское Село вновь, как в конце 18 века, надвигается забвение, величественная и грустная старость.
Одним из первых тему Царского Села и тему старости соединит В.А. Жуковский. Но это уже тема отдельного разговора.
официально переводит свою летнюю резиденцию в Петергоф. Там император предпочитает проводить время, там в 1840 – 50-е годы разбиваются новые парки, строятся многочисленные павильоны и дворцы. А на Царское Село вновь, как в конце 18 века, надвигается забвение, величественная и грустная старость.
Одним из первых тему Царского Села и тему старости соединит В.А. Жуковский, написав на чужбине одно из самых печальных своих стихотворений. Находясь вдалеке от любимой родины, пережив почти всех своих друзей, поэт с особенной остротой ощущал одиночество и создал проникновенную аллегорическую картину:
Лебедь белогрудый, лебедь белокрылый,
Как же нелюдимо ты, отшельник хилый,
Здесь сидишь на лоне вод уединенных!
(Жуковский В.А.)
Мотивы увядания и одиночества, старости и холода будут ведущими в стихотворениях русских поэтов, описывающих Царское Село второй половины 19 столетия:
Осенней позднею порою
Люблю я царскосельский сад.
Когда он тихой полумглою,
Как бы дремотою объят,
И белокрылые виденья,
На тусклом озера стекле,
В какой-то неге онеменья,
Коснеют в этой полумгле…
И на порфирные ступени
Екатерининских дворцов
Ложатся сумрачные тени
Октябрьских ранних вечеров.
(Тютчев Ф.И.)
Примечательна сама смена времени года в царскосельской лирике второй половины 19 века. Если в пушкинском Царском Селе царит вечное лето, то теперь в екатерининских парках - поздняя осень и зима, порождающие холод души и горечь забвения.
Вяземский соединяет в своих царскосельских стихах темы зимы, смерти и забвенья.
В дому семьи осиротелой,
Куда внезапно смерть вошла,
Задернуты завесой белой
С златою рамой зеркала.
Так снежной скатертью печальной
Покрыты и объяты сном
И озеро с волной зерцальной,
И луг с цветным своим ковром.
Природа в узах власти гневной,
С смертельной белизной в лице,
Спит заколдованной царевной
В своем серебряном дворце.
(Вяземский)
Мотив зимы, смертельного сна, сковавшего Царское Село, найдет свое развитие и в поэзии начала 20 века:
На землю саван тягостный возложен,
Торжественно гудят колокола,
И снова дух смятен и потревожен
Истомной скукой Царского Села.
Пять лет прошло. Здесь все мертво и немо,
Как будто мира наступил конец.
Как навсегда исчерпанная тема,
В смертельном сне покоится дворец.
(Ахматова А.)
Глава 4. Царское Село в поэзии Серебряного века
Очередное «возрождение» Царского Села в русской поэзии и его литературного образа связано с эпохой «серебряного века» и с именем Иннокентия Анненского. Директор царскосельской Николаевской мужской гимназии, он преподавал греческий язык.
Для Анненского эпоха античности была близка и понятна, ее черты он находил в действительности Царского Села. Эту очарованность древней культурой он передал целой плеяде своих учеников, ставших поэтами: Н. Гумилеву, Э. Голлербаху, В. Рождественскому.
Сквозь падающий снег над будкой с инвалидом
Согнул бессмертный лук чугунный Кифаред.
О, Царское Село, великолепный бред,
Который некогда был ведом аонидам!
Рожденный в сих садах, я древних тайн не выдам…
(Рождественский В.)
Я печален от книги, томлюсь от луны,
Может быть, мне совсем и не надо героя,
Вот идут по аллее, так странно нежны,
Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.
(Гумилев Н.)
В этих «странно нежных» гимназисте с гимназисткой последующие поколения будут упорно видеть самого Гумилева и Ахматову в юности.
О первой любви, о царскосельской юности напишет и А.Ахматова:
В ремешках пенал и книги были,
Возвращалась я домой из школы.
Эти липы, верно, не забыли
Нашей встречи, мальчик мой веселый.
Только, ставши лебедем надменным,
Изменился серый лебеденок…
(Ахматова А.)
Только в лебедя, живую эмблему Царского Села, мог превратиться поэт, выросший в этих «чудесных садах».
Благодаря волшебным стихам Жуковского само название «Царскосельский лебедь» становится высшим званием для новых певцов и питомцев «счастливого городка».
Был Иннокентий Анненский последним
Из царскосельских лебедей.
(Гумилев Н.)
В 1900 году в Лицейском саду был открыт бронзовый памятник Пушкину – лицеисту работы скульптора Р.Баха. Анненский присутствовал на торжественной церемонии, он одним из первых воспел его в стихотворных строках:
И стали – и скамья и человек на ней
В недвижном сумраке тяжелее и страшней,
Не шевелись – сейчас гвоздики засверкают,
Воздушные кусты сольются и растают,
И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнет,
С подставки на траву росистую спрыгнет.
(Анненский И.Ф.)
Памятник Пушкину – лицеисту станет, подобно «Девушке с кувшином», скульптурной эмблемой Царского Села и будет неизменно упоминаться в стихах поэтов 20 века:
И вьюга шепчет мне сквозь легкий, лыжный свист,
О чем задумался, отбросив Апулея,
На бронзовой скамье кудрявый лицеист.
(Рождественский В.)
Так в русскую поэзию 20 века, посвященную Царскому Селу, приходит и остается навсегда еще одна тема – пушкинская. Царское Село теперь будет восприниматься как город Пушкина. Пышные дворцы и тихие улочки, тенистые аллеи и зеркальные пруды парков, - все будет осенять незримыми крылами пушкинский гений. Поэтическая чуткость позволит авторам увидеть здесь тень юного лицеиста, услышать шорох его шагов:
Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных густых берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
(Ахматова А.)
Тихий и заснеженный городок, неторопливо доживающий свой старческий век, лелеющий тени прошлого, - таким предстанет Царское Село в русской поэзии начала 20 века.
В русской поэзии Царское Село становится не только городом Екатерины II и Пушкина, но также Ахматовой и Гумилева. Находясь в эмиграции, Игорь Северянин описывает давнюю встречу с Гумилевым и Ахматовой:
И долго он, душой конкистадор,
Мне говорил, о чем сказать отрада,
Ахматова устала у стола,
Томима постоянною печалью,
Окутана невидимой вуалью
Ветшающего Царского Села.
(Северянин И.)
В стихотворении И. Северянина впервые прозвучала тема, ставшая постоянной в царскосельской лирике более позднего времени: для поэта именно Анна Ахматова стала живым воплощением Царского Села.
Сама поэтесса будет до последних лет жизни ощущать свою неразрывную связь с царскосельскими садами, не подвластную ни превратностям жизни, ни неукротимому бегу времени, ни даже самой смерти:
Полстолетия прошло…Щедро взыскана дивной судьбою,
Я в беспамятстве дней забывала теченье годов, -
И туда не вернусь! Но возьму и да Лету с собою
Очертанья живые моих царскосельских садов.
(Ахматова А.)
Поэтический гений Державина и Пушкина, Жуковского и Тютчева, Вяземского и Анненского, Гумилева и Ахматовой навеки определили характер Царского Села, его литературный образ как города не царей, а поэтов. Таким предстает он в русской поэзии 20 века:
Здесь Пушкина родилось вдохновенье
И выросло в певучей тишине.
Здесь Лермонтов на взмыленном коне
Скакал на эскадронное ученье.
Здесь сам себе мятежностью наскучив,
Медлительно прогуливался Тютчев;
Бродил как тень, Владимир Соловьев,
Шепча слова сентенций и стихов.
И в озера лазоревый овал
Здесь Анненский созвучия бросал
Вслед облакам и лебединым кликам.
Мечтала здесь задумчивая Анна
И с ней поэт изысканный и странный, -
Как горестно и рано он погиб!
(Голлербах Э.)
Музы, в свой возвращаясь приют,
За собою ведут поколенья.
Сколько струн, незабвенных имен
Слышно осенью в воздухе мглистом.
(Рождественский В.)
Всеволод Рождественский был одним из самых восторженных певцов Царского Села. Его, прожившего долгую и непростую жизнь, можно с полным правом назвать последней звездой «царскосельской» плеяды поэтов.
Всеволод Рождественский отобразил в своих стихах многогранность облика любимого «города муз», тяжесть его трехвековой истории и вечную молодость:
Я передам тебя и юным, и иным,
Идущим в след за мной в веселости беспечной,
Чтоб ты шумел для них и возрождался вечно.
(Рождественский В.)
Заключение
На протяжении трех столетий Царское Село «прожило» несколько жизней, то погружаясь в «смертный» сон, то вновь «возрождаясь». Оно знало и эпохи расцвета, и горькие годы старости и забвенья. Менялось с веками восприятие и изображение Царского Села в русской поэзии.
Подобно драгоценному камню, переливается разными гранями литературный образ Царского Села, самые разные лица видятся нашему сознанию среди тенистых аллей Екатерининского парка.
Но три лика неизменно проступают сквозь дымку времени: российская Минерва с милостивой улыбкой на царских устах, курчавый лицеист с растрепанным томиком Парни в руках и стройная дама с черной челкой до густых бровей и шалью на плечах.
Поэтический гений Державина и Пушкина, Жуковского и Тютчева, Вяземского и Анненского, Гумилева и Ахматовой навеки определили характер Царского Села, его литературный образ как города не царей, а поэтов. Таким предстает он в русской поэзии 20 века:
Здесь Пушкина родилось вдохновенье
И выросло в певучей тишине.
Здесь Лермонтов на взмыленном коне
Скакал на эскадронное ученье.
Здесь сам себе мятежностью наскучив,
Медлительно прогуливался Тютчев;
Бродил как тень, Владимир Соловьев,
Шепча слова сентенций и стихов.
И в озера лазоревый овал
Здесь Анненский созвучия бросал
Вслед облакам и лебединым кликам.
Мечтала здесь задумчивая Анна
И с ней поэт изысканный и странный, -
Как горестно и рано он погиб!
За еду птицы готовы собирать мусор
Ветер и Солнце
Без сердца что поймём?
Как нарисовать осеннее дерево акварелью
Ёжикина Радость