Святочный рассказ в русской литературе XIX века

Много прекрасных обычаев у народа, и, наверное, самые привлекательные из них – праздники. Издавна любимыми праздниками людей являются Новый год и Рождество. По традиции их отмечают в кругу семьи, наполняя теплотой и счастьем. Чудесные зимние праздники включают в себя дни от Рождества до Крещения, именуемые Святками, название которых восходит к прилагательному «святой» (по происхождению языческие), церковный праздник Рождества Христова и мирской праздник Нового года. Последний на Руси в течение длительно времени отмечался скромно по сравнению с Рождеством, но в конце XIX века стал одним из самых любимых в народе. Рождество считается праздником милосердия. Это день примирения, прощения обид и совершения добрых дел, а главное – сделанное за день соизмеряется с заповедями Христа.

Отражением жизни народа и общества всегда была литература, поэтому на святочную тематику появились сюжеты об участии в празднике православной семьи, о семейном быте и уюте, стремлении приблизиться к любви и милости. В связи с верой человека в судьбу и с надеждой на то, что наступающий год принесёт хорошее и доброе, в фольклоре и литературе появился фантастический элемент, передающий мир чудесного и потустороннего, всегда завораживающий и привлекающий читателя.

Зародившись в русской литературе в середине XVIII века, святочные рассказы публиковались постоянно, выпускались литературные сборники. Во всех периодических изданиях помещалось множество святочных материалов: сообщения о ёлках и маскарадах, объявления о выставках и продажах праздничных товаров, этнографические заметки о святках, рисунки и стихотворения на рождественскую тематику, и конечно, особые рассказы. В советскую эпоху многие произведения этого жанра были скрыты от читателя, но сейчас мы имеем возможность читать их. В настоящее время святочный рассказ не потерял своей актуальности. Кинематограф также не отстаёт, и каждый год выходят десятки фильмов на рождественскую или новогоднюю тему.

Таким образом, святочные элементы являются принадлежностью формам массовой литературы и культуры. Однако к становлению святочного рассказа как жанра в России оказались причастны классики русской литературы. Несмотря на то, что жанру святочного рассказа в исследовательской литературе уделено много внимания, тема остаётся охваченной не полностью. Как правило, литературоведы пристально изучают хрестоматийные произведения Н.В. Гоголя «Ночь перед Рождеством», сборник Н.С. Лескова «Святочные рассказы», Ф.М. Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке», А.П. Чехова «На святках» и другие рассказы конца XIX века. Это объясняется тем, что Н.С. Лесков в своём рассказе «Жемчужное ожерелье» сформулировал признаки святочного рассказа, а впоследствии произошёл так называемый «святочный бум» конца XIX века [4]. Однако чтобы получить полное представление о происхождении жанра, необходимо уделить внимание и другим произведениям на святочную тематику, которые составляют тот фон, на котором «произрастала» классическая литература. Этим обусловлена актуальность нашей работы.

Цель исследования – выявить композиционные и сюжетные особенности в святочных рассказах Н.А. Полевого, Д.В. Григоровича, Н.П. Вагнера и некоторых других писателей XIX века.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

Подобрать литературу по теме исследования.
На основе истории и теории жанра святочного рассказа рассмотреть их особенности и способы изучения темы литературоведами.
Проанализировать произведения и выявить признаки святочного рассказа, а также проблемы, поднятые в них.
Сформулировать выводы по исследуемому материалу.

Объектом исследования являются святочные рассказы писателей XIX века, предметом рассмотрения – их композиционные и сюжетные особенности.

В ходе исследования были применены методы: теоретический, метод структурного анализа, литературоведческого анализа текста.

Работа состоит из введения, двух глав, в которых даны теоретические сведения о жанре святочного рассказа и его изучении, анализа произведений, заключения, списка литературы, состоящего из 14 источников.

Практическая ценность нашего исследования заключается в том, что содержание данной работы может быть использовано в практике преподавания уроков внеклассного чтения на данную тематику.

Глава 1. Рождество и Святки в сознании и культуре русского народа.

1.1. Ценностная природа зимних праздников.

Праздничное время воспринимается как особенное по своему характеру. В эти торжественные моменты жизни каждый из нас обращается к самому себе, испытывает эмоциональные переживания. В ожидании праздника человеческая душа наполняется трепетом, а радость, пережитая во время праздника, даёт огромный подъём духовных сил и становится источником мотивации.

Православные праздники – дни, посвящённые церковному, торжественному прославлению значительных с точки зрения религии событий или чествованию наиболее чтимых православных деятелей. Одним из главных православных праздников является Рождество. В народной традиции цикл рождественских праздников обычно включает три даты (Сочельник, Рождество и следующий за ним день) и характеризуется различными ритуалами, призванными обеспечить хозяйственное и семейное благополучие в течение всего года.

Сочельник – это канун Рождества, представляющий собой торжественное застолье. Собравшиеся приступают к еде после того, как появляется первая вечерняя звезда. Обычно это происходит ещё в сумерках.

«В рождественские дни в России царят радушие и хлебосольство, каждый старается проявить заботу и милосердие ко всем. Рождество – праздник ожидания чуда. Как некогда свершилось чудо в Вифлееме, и родился Спаситель человечества, так оно должно вершиться ежегодно в этот день, и поэтому с таким нетерпением и взрослые, и дети ждут Рождество, и если даже чуда не случится, то чудесен сам праздник с его невероятным переплетением народных и христианских традиций – ряжеными, рождественскими играми, песнями и гаданиями» [14].

Рождество приходится на период народных святок, которые начинаются с Сочельника (24 декабря/6 января) и заканчиваются Крещением (6/19 января). Крайние даты этого временного отрезка напоминают о библейских событиях, связанных с Иисусом Христом. По народной традиции к ним примыкает и праздник Нового года, дата которого приходится на середину святок (31 декабря). Соблюдаемый повсеместно запрет работать в период святок дало народное толкование названия всего праздничного цикла – «святые вечера». О том, что эти праздники воспринимались как единый цикл свидетельствует не только название, но и повторяющиеся обряды. Так, при широко известном у восточных славян названии для всего святочного периода «коляда» («коляды»), Рождественский сочельник часто именуется «Первая коляда», а Крещенский — «Другая (вторая) коляда». [11].

Зимние праздники объединили три календарные системы. С принятием христианства на Руси церковный праздник Рождества наложился на языческий праздник божества Коледы, персонифицирующего рождающееся солнце. Пётр I перенёс, согласно европейской традиции, начало Нового года, и теперь его канун (31 декабря) делит святки на два равных временных отрезка. Вечера первой недели святок обычно назывались «святыми вечерами», а вечера второй недели – «страшными» [4].

Смешение христианских и народных традиций находит своё воплощение в рождественском рассказе.

1.2. Своеобразие жанра рождественского рассказа XIX века.

Тексты, которые рассказывали в течение календарного праздника и сюжет которых разворачивался в эти дни, принято называть календарными. Святочная и рождественская литература – это целая область обрядово-бытовой культуры, в которой евангельские сюжеты трансформировались в современность, а вечные истины раскрывались на примерах из повседневной жизни. На Рождество и святки в семьях полагалось читать о возвышенном и несуетном, о пути к Добру и Любви, но в доступной для «обыденного» сознания эмоциональной и литературной форме. Следовательно, цель и задача подобных произведений не столько собственно эстетическая, сколько нравственно-этическая.

В декабрьском номере «Московского телеграфа» за 1826 год вышло произведение Н.А. Полевого «Святочные рассказы». Скорее всего, именно это произведение ввело в культурный и литературный оборот термин «святочный рассказ», ставший столь популярным несколько десятилетий спустя [4].

В России Рождество было праздником, прежде всего, церковным – в миру его не отмечали, в быту праздновали святки. Поэтому до определенного времени русские народные святки не содержали в себе смысла Рождества. По крайней мере, так было до середины XIX века.

Как сообщает Е.В. Душечкина, в 1850-е годы в рассказах «Зимнего календарного цикла» появляется тема Рождества, основоположником которой в европейской литературе стал Ч. Диккенс, и термины «рождественский рассказ» и «святочный рассказ» стали рассматриваться как синонимы: в текстах с подзаголовком «святочный рассказ» могли преобладать мотивы, связанные с праздником Рождества, а подзаголовок «рождественский рассказ» не предполагал отсутствие в тексте мотивов народных святок. Общим для них является элемент чуда, сверхъестественности. Различие между святочным и рождественским рассказом связано с увеличением временного периода, в течение которого происходят описываемые события. В рождественском рассказе действие должно происходит в течение рождественского Сочельника, возможно – днём раньше или позже. В работе мы будем рассматривать оба термина как синонимы.

Литературный святочный рассказ возникает на основе фольклорного. Его история прослеживается в русской литературе от XVIII века и до настоящего времени, но окончательное становление и расцвет его наблюдается в последней четверти XIX века — в период активного роста и демократизации газет и журналов и формирования так называемой «малой» прессы. Именно периодическая печать вследствие её приуроченности к определенной дате становится основным поставщиком календарной продукции, и в том числе — святочного рассказа.

Литературные святочные рассказы, наряду с чисто развлекательной функцией, приобретают функцию познавательную, включая в себя детали святочного обряда и ритуала. Приуроченные к святкам рассказы, действие которых отнесено к давнему историческому прошлому, подробно описывают уже давно ушедшие из жизни святочные обычаи и особенности празднования святок в разных социальных слоях.

Однако более существенное отличие литературного святочного рассказа от народного состоит в характере изображения и трактовки кульминационного святочного эпизода. Сверхъестественные коллизии не свойственны русским литературным святочным рассказам, однако именно сверхъестественное – главная тема таких рассказов. Но то, что может показаться героям фантастичным, чаще всего получает вполне реальное объяснение. Конфликт строится не на столкновении человека с потусторонним миром, а сдвиге в сознании, происходящем в человеке, который в силу определённых обстоятельств усомнился в своём неверии в потусторонний мир.

К Рождеству 1843 г. в Англии выходит первая рождественская книга Чарльза Диккенса «Рождественская песнь в прозе»; через год – вторая – «Колокола», а ещё через год – «Сверчок на печи». Позже Диккенс создаёт ещё несколько рождественских текстов. Повести английского автора имели большой успех не только у европейского читателя, но и в России. Их активно переводили и публиковали в журналах «Москвитянин» и «Отечественные записки». В 1850-х гг. Диккенс продолжает работу в «святочном» жанре, публикует в своих журналах «Домашнее чтение» и «Круглый год» небольшие святочные истории, часто в соавторстве с Уилки Коллинзом и другими своими сотрудниками. Эти тексты также незамедлительно появляются в русских переводах. С этого времени начинается долгая и исключительно активная жизнь «Рождественских рассказов» Диккенса в России, где они сразу же получи более привычное для русского читателя жанровое обозначение «Святочные повести». Эти повести проникнуты элементами фольклорной фантастики и той поэзией святок, которая оказалась привлекательной для многих русских писателей и любителей старой русской жизни и повлияла на их творчество.

Многие литературные святочные рассказы XIX века не обладают высокими художественными достоинствами. В них использованы отработанные приёмы, проблематика ограничена узким кругом жизненных проблем, сводящихся, как правило, к выяснению роли случая в жизни человека. Их язык нередко убог и однообразен. Несмотря на это, изучение таких рассказов необходимо.

Е.В. Душечкина обосновывает это: «Во-первых, они непосредственно и зримо, ввиду обнажённости приемов, демонстрируют способы усвоения литературой фольклорных сюжетов. Уже являясь литературой, но продолжая при этом выполнять функцию фольклора, состоящую в воздействии на читателя всей атмосферой своего художественного мира, построенного на основе мифологических представлений, такие рассказы занимают промежуточное положение между устной и письменной традициями.

Во-вторых, такие рассказы и тысячи им подобных составляют тот литературный массив, который называется массовой беллетристикой. Они служили основным и постоянным «чтивом» русского рядового читателя, который на них воспитывался и формировал свой художественный вкус: Игнорируя подобную литературную продукцию, нельзя понять психологию восприятия и художественные потребности грамотного, но ещё не образованного русского читателя» [4].

Глава 2. Жанр святочного рассказа в творчестве писателей XIX века.

Святочные и рождественские рассказы могли быть и грустными, и весёлыми, и страшными и смешными, они могли иметь счастливый или трагичный финал, но при всём разнообразии имели нечто общее. Эти признаки впоследствии выделил Н.С. Лесков в своём рассказе «Жемчужное ожерелье»: «От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера – от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль, хоть вроде опровержения вредного предрассудка, и наконец – чтобы он оканчивался непременно весело. […] он должен быть истинное происшествие» [4] Его концепция этой разновидности повествовательных текстов возникла на широком фоне, который включал в себя как европейскую, так и русскую (устную и письменную) «святочные» традиции. [4]

Рассмотрим некоторые из рассказов, которые представляют собой эту традицию.

В 1826 году вышло произведение Н.А. Полевого «Святочные рассказы». Как считают исследователи, именно заглавие привело к появлению термина «святочный рассказ». В зимний святочный вечер друзья собираются вместе и рассказывают друг другу истории. Московские старики вспоминают исторические события, но особое внимание уделяется именно святкам. Мы узнаём о том, как их праздновали в старину: «Возьмем спроста: вот теперь святки. Чем отличаются они от Святой недели? У нас на все был свой манер! Бывало, о Святой мы строим качели, о масляной катаемся с гор, а о святках поем подблюдные песни». Далее представлена подробная картина праздничных увеселений: разнообразные игры с их описанием, лошадиные бега, кулачные бои. «Днем катанье: саней пятьдесят едут одни за другими, что говорится, дуга на дуге, как свадебный поезд; вечером начнутся фанты, песни, гаданье: бегаем полоть снег, слушать под окнами... Вот уж праздник! Что за веселье! Старики и старухи, молодежь, дети ходят в гости с утра до вечера. У всякого на столе питеры и едеры, как говорят сибиряки. Русскому хлебосольству полный разгул. Хворосты, тарки, сахарники» [8]. Как ни странно в рассказе нет самих святочных историй, но есть их обсуждение. Полевой как бы только наталкивает на мысль, о чём они могут быть. Здесь есть упоминание о духах, мертвецах, колдунах, ведьмах, о предчувствиях и снах. «Историю о мертвеце, который увез девушку, свою невесту, рассказывают в Англии, в России, в Польше; шабаши ведьм в Брокене и в Киеве - одинаковое поверье в России и в немецкой земле» [8].

В заключение один из персонажей начинает одну из таких историй, но на этом рассказ заканчивается. Таким образом, на наш взгляд, автор подталкивает читателей самим вспомнить или придумать одну из историй на данную тематику. Небольшой рассказ Н.А. Полевого помогает нам увидеть, как широко и весело праздновались святки и какие истории связаны с их появлением.

Мы взяли несколько святочных рассказов, написанных в XIX веке, и обнаружили, что их можно разделить на несколько типов:

1) Рассказы с мистическим элементом (Н.П. Вагнер «Любка», А.А. Бестужев-Марлинский «Страшное гаданье», Д.В. Григорович «Рождественская ночь», В.И. Даль «Авсень»)

2) Рассказ, в котором главный герой беден, у него нет ничего, и вот в канун Рождества происходит чудо, и жизнь меняется. (П.В. Засодимский «В метель и вьюгу», К.М. Станюкович «Рождественская ночь»)

3) Рассказы нравоучительного характера без фантастического элемента (Д.В. Григорович «Прохожий», В. И. Панаев «Приключение в маскараде»)

Рассмотрим подробнее каждый из этих рассказов.

Рассказы Н.П. Вагнера, А.А. Бестужева-Марлинского, Д.В. Григоровича и В.И. Даля объединяют фантастические элементы, которые включают в себя волшебные грёзы во время гаданий или сна.

Рассказ Н.П. Вагнера «Любка» является «истинным происшествием». На это нам указывают слова рассказчика, который «лет сорок пять тому назад, а может быть и более…в рождественский вечер» [6] вспоминал историю, произошедшую с богатым уральским помещиком Марко Петровичем Турчиновым, который жил во времена Екатерины Второй. Именно такая удалённость событий даёт возможность рассказчику не быть уличённым во лжи.

Имя героя святочной истории (Турчинов – от турок, мусульман) – указание на его нехристианский образ жизни [6]. Осуждается его поведение, воспитание и нравы того времени: «от всех оных пиршеств, празднеств и умопомрачений явилось общее уныние духа», «дети отцов и матерей в грош не ставили и в Бога не верили и в церковь не ходили» [2]. Так Н.П. Вагнер показывает духовный кризис петербуржцев, утративших смысл Рождества – семейного праздника, немыслимого посещения храма как выражения соборности, без благотворительности, без любви. Герои рассказа сожительствуют без благословения, и Любка дарит Марко Петровичу кольцо как символ брачного обета. Кольцо играет роль магического предмета и выполняет свою функцию. Оно соединяет двоих в одно целое: на балу Марко Петровича посещает привидение умирающей Любки, и он впадает то ли в сон, то ли в обморочное состояние и чудесным образом перемещается на Волгу. Дед Любки, «здоровый, крепкий, румяный старец» в видении дарит герою опояску - «гашничек», шёлковый шнурок для поддержки брюк. Опояска в рассказе играет ту же роль, что и кольцо: является предметом символическим. Он символизирует защиту, целомудрие [6]. В конце рассказа Марко Петрович молится и видит Вифлеемскую звезду и Младенца в белых ризах. Белый цвет в православной церковной символике обозначает Божественный цвет. «И сияют у сего Младенца наипаче глаза, кроткие да любовные. И словно смотрят эти глаза прямо в сердце Марко Петровича. Содрогнулся он. Весь просветлел. Умилился, и слезы в три ручья брызнули из очей его… Но тотчас вслед за сим очнулся» [2] Таким образом в Рождество Марко Петрович словно преображается из язычника в христианина. Это чудо становится возможным благодаря любви женщины, Любки, и её чудесному дару – обручальному колечку.

Страшный сон оказывается пророческим: Любка в «одиннадцатом часу», в сочельник, «Богу душу отдала». Герой находит её одетой так же, как и в его галлюцинации: белое платье и голубой платочек на шее. А через два-три года сбывается и крестьянское восстание, которое увидел Турчинов в своём сне.

Мотив чуда реализуется в сюжете «Любки» посредством символических предметов. Именно они преображают главного героя в христианина. В Рождество в его волшебный сон приходят Спаситель, герои его сна цитируют Священные книги. И теперь уже Марко приобретает ассоциацию со святым Марком, автором Второго Евангелия [6].

События в повести А.А. Бестужева-Марлинского «Страшное гаданье» происходят накануне Нового года. Всё повествование ведётся от лица рассказчика, который полюбил замужнюю женщину и отправляется к ней на бал. Как бы случайно, он заблудился и оказался в избе, полной народу. Следует традиционное для святочного рассказа описание гаданий: «Гаданья на Новый год пошли обычной своей чередою. Петух, пущенный в круг, по обводу которого насыпаны были именные кучки овса и ячменя с зарытыми в них кольцами, удостоив из которой-нибудь клюнуть, возвещал неминуемую свадьбу для гадателя или загадчицы… Накрыв блюдом чашу, в которой лежали кусочки с наговорным хлебом, уголья, значения коих я никак не мог добиться, и перстни да кольца девушек, все принялись за подблюдные песни, эту лотерею судьбы и ее приговоров» [10].

После следует святочная история, бывальщина, как называет её рассказчик. Здесь используется приём «рассказ в рассказе». Этот композиционный приём не случаен. История связана с последующими событиями, которые происходят с главным героем. В ней говорится о колдуне-мертвеце, и прямо по окончании рассказа в избу является никому незнакомый человек, но в котором читатель, как и первый рассказчик, чувствует что-то странное: «Злая усмешка презрения ко всему окружающему беспрестанно бродила у него на лице, и когда он наводил свои пронзающие очи на меня, невольный холод пробегал по коже» [10]. Автор подчёркивает, что он не перекрестился перед иконами, заставляя нас задуматься о том, кто же он такой. Таинственный незнакомец становится неким магическим проводником в иной, потусторонний мир, ведь именно он и предлагает рассказчику «страшное гаданье». Совершенно непонятно, зачем незнакомцу это нужно и почему он предлагает подобное именно рассказчику. Это ещё раз указывает на его мистическое знание и необычное происхождение. Для свершения обряда есть всё необходимое. Как и положено, действие совершается на кладбище, и даже тень от церкви, святого места, «тянулась вдаль, словно путь за мир могильный» [10].

Далее действие развивается быстро. И хотя читатель ещё не совсем понимает, что произошло, кажется странным, что очередной незнакомец приехал специально, чтобы доставить рассказчика на бал к Полине Павловне. А впоследствии мы узнаём о том, что он знает и о влюблённости героя: «Я был поражён и раздражён словами незнакомца. От кого мог он сведать подробности моей тайны? Никому и никогда не открывал я её» [10]. После этого герой похищает свою возлюбленную, убивает её мужа, а незнакомец, предложивший гадание, сбрасывает влюблённых в могилу и заживо хоронит их. В этот роковой момент главный герой, просыпаясь, понимает, что все события после гадания были страшным сном, и дает слово не искать больше встреч с предметом своей греховной страсти. Таким образом, мистика привела героя к абсолютно нормальному реальному решению. Как и в рассказе Вагнера, герой очистился от грешных мыслей.

Повесть написана в духе романтизма. Чудо в ней – это проникновение инфернального мира в реальный. Происходящие в повести экстраординарные события получают в финале объяснение при помощи сна (главный герой просыпается и понимает, что в реальности ничего не произошло). Данный приём получил большое распространение в литературе романтизма поскольку одновременно является способом раскрытия подсознательных желаний и мечтаний героя, а также средством соотнесения сверхъестественного с реальным миром и «просвещённым читателем». Несмотря на финальное «развенчание», данное произведение является фантастическим, поскольку основной сюжетный и идейно-тематический узел его составляют именно те события, которые происходят в сновидении героя: «Всё это для меня существовало, страшно существовало, как наяву, как на деле» [10].

Рассказ Д.В. Григоровича «Рождественская ночь» по своему сюжету схож с «Рождественской песнью в прозе» Ч. Диккенса. Это неслучайно, ведь именно последний считается основателем жанра в английской литературе. Главный герой, сановник Араратов, очень богат и занимается благотворительностью, при этом терпеть не может попрошайничество и не хочет наблюдать за нищетой. В канун Рождества женщина просит у него подаяние, и он после её длительных рыданий небрежно даёт ей крупную купюру. Дома она замечает, что это слишком большие деньги и решает вернуть Араратову. В результате он злится и выгоняет её. Рассказ построен на основе контраста. На фоне красивого, нарядного Петербурга, ярко освещённого «фонарями, плошками и окнами магазинов» [3] мы видим бедность и нищету, а также среди веселья и празднования встречаемся с Араратовым, которому грустно и одиноко: «Широкая и длинная улица, открывавшаяся перед его домом, сохраняла свою прежнюю праздничную наружность; тротуары были переполнены народом; везде развевались пестрые флаги; во все концы неслись кареты и сани; свет фонарей, плошек и окон, между которыми, то тут, то там, в разных этажах, горели ёлки…. Но улица, с её движением, не вызвала даже улыбки на лице Араратова; оно как будто стало еще угрюмее. Весёлость, впрочем, всегда производила на него отрицательное действие…» [3].

И вот, находясь один, Араратов, погружается в сон. В отличие от Скруджа из истории Диккенса, наш герой видит только прошлое: получение первого кошелька, поиски работы, похороны девушки, забеременевшей от него и умершей во время родов, а также незначительные эпизоды такие, как ссора со смотрителем станции. Таинственный голос говорит ему, что он не может жаловаться на неблагодарность людей, поскольку сам единственный виновник своей горечи и одиночества, даже в этот светлый праздник. Араратов просыпается, и читатель, в особенности такой, который читал «Рождественскую песнь в прозе» думает, что история закончится также: Араратов осознает свои ошибки и изменится. Однако у Григоровича рассказ заканчивается иначе: с утра к герою приходит доктор и, недолго поговорив с ним, ставит диагноз: «Нет, у этого болезнь, которую не поправишь никакими медикаментами... Неизлечим!!» [3] На наш взгляд, такое изменение финала несёт две функции: во-первых, так автор борется с ожиданиями читателя, а в-вторых, он показывает, что на некоторых людей не может подействовать даже атмосфера праздника, ничто не может заставить их измениться, и долгожданного чуда не происходит.

Описанию праздника «авсень» В.И. Даль посвятил одноимённый рассказ из цикла «Картины русского быта». Этот небольшой фантастический рассказ также написан в романтической традиции и перекликается с балладой В. А. Жуковского «Светлана». Это история о Груше, которой удалось во время святочного гадания вызвать суженого, и он бы забрал её с собой, если бы не крики петуха. Мистика в финале, в отличие от баллады и упомянутых выше рассказов, не развенчивается, и всё произошедшее остаётся реальным.

Итак, рассмотрим второй тип святочного рассказа. В нём уже нет фантастики, и элемент чуда не так заметен, но он есть и связан уже с социальной проблематикой.

Главный герой беден, и у него нет ничего, что является традиционным для праздника: ни ёлки, ни подарков, ни даже близких, с которыми можно встретить Рождество. Но вот в самый канун праздника происходит встреча, которая изменяет жизнь героя к лучшему. В этом и заключается чудо.

Так, героиня рассказа П. Засодимского «В метель и вьюгу» Маша, бедная девочка и сирота, была отправлена хозяйкой в лавку за свечами, несмотря на ужасную погоду. Автор подчёркивает бедность девочки: «Она была мала, худа, бедно одета. На ней было серое пальтишко с узкими, короткими рукавами, а на голове платок, какая-то рвань, вроде грязной тряпки. Платок прикрывал ей лоб, щеки, подбородок; из-под платка только блестели темные глаза да виден был кончик носа, покрасневший от холода. На ногах её были большие черные валенки, и они, видимо, ей приходились не по ноге». Маша из-за непогоды теряет монетку и боится вернуться обратно, так как хозяйка будет её бить. Она понимает, что это бесполезно, но продолжает искать. Девочку почти занесло снегом, и вот, когда гибель уже близка, ей на помощь приходит незнакомый прохожий. И он не просто даёт ей монетку, а забирает к себе домой, внимательно выслушивает историю и предлагает остаться жить у него. Маша видит ёлку, разноцветные игрушки и свечи. В рассказе проводится параллель с Евангелием. Маша просит рассказать историю о рождении Христа. «Хозяин достал с полки книгу Священной Истории – «Новый Завет», с картинками и, показывая Маше картинки, начал свой рассказ, как водится, с появления волхвов. Девочка внимательно слушала его; простой рассказ простого человека, очевидно, произвел на неё сильное впечатление. По окончании рассказа, Маша пересмотрела снова все картинки, относившиеся к Рождеству Христову, задала Ивану ещё несколько вопросов и затем замолкла...» [5]. Маше снится сон, как царь Ирод приказывает убить младенцев в Вифлееме, но вот приходит Иван-великан и спасает Иисуса от грозного царя. Так реальность переплетается с евангельским сюжетом. И в этом чудо.

Рассказ такого типа восходит к традиции Ч. Диккенса, но, как утверждают исследователи, к традиции русской литературы относится усиление социального мотива.

В рассказе К.М. Станюковича «Рождественская ночь», более позднему по своему происхождению, действие происходит не в России, а в далёкой Индонезии. Но это не мешает найти в нём элементы рождественского рассказа. «…в эту ночь не бунтуй, а веди себя смирно, потому как в эту самую ночь Спаситель родился... Великая эта ночь... Нашему рассудку и не понять... И как ежели подумаешь, что родился он в бедности, пострадал за бездольных людей и принял смерть на кресте, так наши-то все горя ничего не стоят... Ни одной полушки!.. Да, братцы, великая эта ночь. И кто в эту ночь обидит младенца, - тому великое будет наказание... Так старик один божественный мне сказывал, странник», - говорит один из персонажей рассказа [12]. И далее мы слышим плач ребёнка. Русские матросы достали малайского чернокожего мальчика из завязшего мокрого песка, накормили и взяли с собой, а на следующий день договорились с губернатором о том, чтобы ребёнка поместили в приют. Так для бедного мальчика тоже свершилось чудо. «Долго потом Ефремов вспоминал рождественскую ночь и этого чуть было не погибшего мальчика, успевшего найти уголок в его сердце» [12].

В обоих рассказах чудо происходит с детьми. Образ ребёнка в таких рассказах выполняет не только сюжетообразующую функцию: именно благодаря ему становится очевидной текстуальная параллель святочного рассказа и Евангелия. Дитя в литературном тексте, как Младенец-Христос, вершит чудеса: герои переходят от отчаяния к состоянию счастья, обретают нечаянное богатство и прочее. Читателю-христианину легко связать образ ребёнка с мотивом чуда, который является важнейшей приметой святочного рассказа [6].

Рассмотрим последним выделенный нами тип: история без фантастического элемента, но с присутствующим нравоучительным компонентом.

В рассказе В.И. Панаева «Приключение в маскараде», на первый взгляд, есть фантастика. К главной героине Евгении приходит её умерший муж в свой день рождения на Святки и зовёт её на кладбище. Евгения пугается и падает в обморок. Однако происшествие получает реальное объяснение. «Покойным супругом» притворился её знакомый Вельский, чтобы напомнить ей о трауре. Результат был достигнут: «Наряды, балы, веселости были ею забыты. Евгения стыдилась прежнего образа своих мыслей; обратила к малютке-сыну всю горячность матери… Евгения, снискав истинное счастие в скромной, умеренной жизни, в исполнении обязанностей матери и христианки, слыла примерною женщиною» [9]. В этом и заключается мораль рассказа. Чудо не в мистическом смысле, чудо в преображении героини.

Ещё один рассказ нравоучительного характера - «Прохожий» Д.В. Григоровича. Подзаголовок «святочный рассказ» настраивает читателя на восприятие повествования в святочном ключе. В ночь под Новый год, в метель и страшный холод, прохожий приходит в село, где во всех домах проходят игры и празднества, просится Христовым именем переночевать, но никто его не пускает. Бедная вдова Василиса и её сын Алексей приютили нищего, но старик умер в ту же ночь, оставив своим благодетелем кубышку с деньгами, зарытую где-то в земле. Несмотря на заглавие, этому эпизоду уделяется мало внимания. Главное в рассказе – это святочные картины веселья народа, их традиции и «целый ряд народных обычаев: выбрасыванье хлебных зерен из рукава ребятишками, подбор этих зерен хозяйкой для будущего урожая, ряженье девок и парней, колядские песни под окном, обряд «смывания лихоманки», дающий повод представить тип знахарки, гаданье девицы под окном, шутки и проказы ряженой молодежи на улице и вечеринка у старосты» [3]. Однако история прохожего, безусловно, поучительная. За свою доброту и милосердие, Варвара с сыном получают награду, ведь они единственные, кто сжалился над стариком.

Проанализировав несколько святочных рассказов XIX века, мы увидели, что большинство рассказов имеют те признаки, которые выделил Н.С. Лесков. Однако между ними есть и различия, которые делают каждый рассказ оригинальным и непредсказуемым.

Заключение

Новый год и Рождество издавна являются любимыми праздниками народа. Зародившись в русской литературе в середине XVIII века, святочные рассказы публиковались постоянно, но в советскую эпоху многие произведения этого жанра были скрыты от читателя. В настоящее время святочные рассказы издаются и не теряют своей актуальности.

Мы выбрали из литературы XIX века святочные рассказы, которые не очень подробно изучены исследователями, но при этом составляют культурный фон, на котором «выросла» классическая литература, и выявили композиционные и сюжетные особенности произведений таких писателей, как Н.А. Полевой, Д.В. Григорович, В.И. Даль, А.А. Бестужев-Марлинский, Н.П. Вагнер, К.М. Станюкович, П.В. Засодимский, В.И. Панаев.

Проанализировав выбранные произведения, мы пришли к выводу, что их можно распределить по типам:

1) Рассказы с мистическим элементом.

2) Рассказ, в котором главный герой беден, у него нет ничего, и вот в канун Рождества происходит чудо, и жизнь меняется.

3) Рассказы нравоучительного характера без фантастического элемента.

Мы определили, что все рассказы соответствуют признакам, выделенным Н.С. Лесковым: приуроченность к святкам, наличие фантастики и морали, весёлый конец и соответствие реальным событиям. Однако есть и отличительные особенности, которые делают каждый рассказ оригинальным, например, фантастический элемент раскрывается по-разному, ребёнок как символ Христа присутствует или отсутствует в тексте, чудо может быть связано как с мистикой, так и с реальностью.

Святочные рассказы обращаются к душе читателя, напоминая о вечных ценностях и нравственном идеале, поэтому являются актуальными по сей день. В настоящее время этот жанр продолжает своё существование, а значит даёт перспективу дальнейшей исследовательской деятельности. Материал можно использовать для работы на уроках изучения святочного рассказа.

Список литературы

Будрис С.Ю, Ляпина А.В. Спецкурс «Святочный и рождественский рассказ в русской литературе XIX века» в системе нравственно-этического развития школьников // Филологический ежегодник. 2010. Вып. 9-10. С. 15-18. 145 с.
Вагнер Н.П. Любка dlib.rsl.ru/loader/view/01005437233?get=pdf Дата обращения 27.09.2015
Григорович Д.В. Прохожий. Рождественская ночь http://az.lib.ru/g/grigorowich_d_w/ Дата обращения 30.09.2015
Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ. Становление жанра. СПб., 1995. 256 с.
Засодимский П.В. В метель и вьюгу http://www.rulit.me/books/v-metel-i-vyugu-read-280477-1.html Дата обращения 07.10.2015
Захарченко М.О. Мотив чуда в святочном рассказе / М.О. Захарченко // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке.2008. № 1. С. 93-97.
Новикова А.А. «Настали святки. То-то радость!» Русский святочный рассказ: Эстетика и поэтика жанра / А.А. Новиква / Литература в школе. 2009. № 1. С 12-17.
Полевой Н.А. Святочные рассказы http://az.lib.ru/p/polewoj_n_a/text_1838_svyatochnye_rasskazy.shtml Дата обращения 20.09.2015
Пранцова Г.В. Жанр рождественского рассказа в современной русской литературе / Г.В. Пранцова // Литература в школе. 2011. № 11. С. 17-20.
Святочные истории. Антология / Под ред. А. Бессоновой. СПб.: Азбука-классика, 2012, 352 с.
Славянская мифология: энциклопедический словарь / под ред. Петрухина В.Я. М., 1995. С. 351-353. 413 с.
Станюкович К.М. Рождественская ночь. http://www.lib.ru/RUSSLIT/STANYUKOWICH/ronoch.txt_with-big-pictures.html Дата обращения 15.10.2015
Старыгина Н. Н. Святочный рассказ как жанр // Проблемы исторической поэтики. Вып. 2: Художественные и научные категории. Сб. науч. трудов. Петрозаводск, 1992. С. 113-127
Энциклопедия обрядов и обычаев / сост. Брудная Л.И. СПб., 1996. С. 5-11. 522 с.

Спасибо тебе, дедушка!

Чья проталина?

Две лягушки

Рисуем ветку берёзы сухой пастелью

10 осенних мастер-классов для детей