Роман Ольги Ильиной

МБОУ «Куркачинская СОШ»  

Высокогорского  муниципального  района  РТ

Роман

Ольги  Ильиной

(материал по роману и автору)

Подготовила ученица 9 класса

Сибагатуллина Зарина

Учитель: Бандорина

Лариса Александровна

Роман Ольги Ильиной «Канун Восьмого дня»

В национальном музее Республики Татарстан 16 апреля состоялась презентация книги Ольги Ильиной-Боратынской «Канун Восьмого дня».

Авторский вариант романа на русском языке публикуется впервые. По желанию Ольги Александровны Ильиной (1894—1991) и ее сына Бориса Кирилловича (р. 1918), предоставившего рукопись, издание осуществлено в Казани – родном городе автора и ее семьи. Книга издана в 2003 году Национальным музеем РТ и музеем Е. А. Боратынского в издательстве «Заман». Подробно о книге см. http://tatar.museum.ru/nm/izd_1.htm.

    «Как странно вернуться домой, не правда ли! Так все знакомо и такое настоящее, что просто не верится! Я хочу сказать… как будто дом – это то, к чему можно всегда вернуться. Даже после смерти…».

    Этим строчкам из романа Ольги Ильиной суждено было стать пророческими. В отечественную культуру возвращается самобытный литератор и яркая личность.

Ольга Александровна Ильина, правнучка поэта Е.А. Боратынского, родилась в 1894 году в Казани. Детство ее было наполнено теплом, вниманием и лаской родных, и лишь один темный провал, бездна – ранняя смерть матери… Гимназия, несколько лет за границей – такая обычная, внешне спокойная и благополучная жизнь. А глубоко внутри с юных лет – ритм иной: «Стихи рождались сами по себе…». Писать Ольга начала лет в 10-11, первые публикации в казанских журналах относятся к 1913 году.

Но трагические события первой мировой войны и двух русских революций навсегда изменят ее жизнь. В их огне она потеряет горячо любимого отца – «рыцаря без страха и упрека» Александра Боратынского, расстрелянного в Казани в 1918 году по решению ЧК, ясноглазого юного брата Алека, безвестно исчезнувшего в пучине гражданской войны. А 1932 год оставит еще одну незаживающую рану – гибель брата Дмитрия, расстрелянного НКВД в Москве.

    В 1922 году, спасая жизнь сына и свою, жена белого офицера Ольга Ильина эмигрирует сначала в Харбин, где находился ее муж Кирилл Ильин, затем в Сан-Франциско. «Мы были мировой историей, участниками извечной жизненной драмы. Нам теперь предстояло установить новую связь с действительностью, почувствовать ее мертвую хватку на нашем горле, и в нашей агонии увидеть, как недосягаемы станут те высоты, к которым стремился наш дух. Было какое-то успокоение в том, чтобы не чувствовать больше ответственности перед всеми «униженными и оскорбленными», быть сброшенными с нашего пьедестала, затоптанными толпой и приветствовать это, как ступень к новой и иной свободе…»

Господь дарует ей долгую жизнь – 97 лет! Эти годы вместят семейное счастье, рождение второго сына, поиски своего места в новой среде и, конечно, радость творчества. «Наша соотечественница, заброшенная судьбой за океан, оставалась все же русскою… Прибавим, что она правнучка Боратынского. Как будто сказалось это родство на стихах госпожи Ильиной. Они проникнуты живой мыслью, их отличает хорошая интимность, они звучат серьезно и религиозно», – напишет о ней известный литературный критик Ю.И. Айхенвальд.

    На английском языке Ольга Александровна выпустила в США три книги: «Канун Восьмого дня» (1951), «Санкт-Петербургский роман» (1982), «Белый путь» (1984), но ее желанием было увидеть свои произведения изданными на русском языке в России.

С этой публикации начинается знакомство российского читателя с творчеством современницы XX века Ольги Ильиной-Боратынской. Книга издана при финансовой поддержке Бориса Кирилловича Ильина и потомков Боратынских, живущих в США.

О большой семье Боратынских и Ольге Александровне, как главной героине презентации, рассказала мини-выставка, где было представлено более 50 подлинных экспонатов: фотографии, акварельный портрет О. Ильиной работы А. Фомина 1916 г., рукописи ее стихов 1910-х гг. и издания ее книг в США, а также личные вещи, которые прислал в дар музею Е. А. Боратынского ее сын Б.К. Ильин.

    Особой темой презентации стала тема Казани и Казанской губернии в романе «Канун восьмого дня» и не рвущаяся с годами нить с потомками Боратынских.

Музей Е. А. Боратынского бережно хранит письма и дары, присылаемые родственниками великого поэта, в частности Борисом Кирилловичем Ильиным и Надеждой Дмитриевной Боратынской (Адей Брайант), которая передала музею предметы, связанные с ее отцом Дмитрием Александровичем, а также уникальный альбом фотографий семей Боратынских и Депрейс. Среди 100 фотографий этого альбома половина относится к концу XIX–началу ХХ вв. и сделана в Казани и Казанской губернии. Большинство из них не были известны исследователям, поэтому их значимость для казанских историков неоценима.

    На презентацию были приглашены сотрудники казанских музеев, Национального архива РТ, Научной библиотеки им. Н. И. Лобачевского, преподаватели университетов и краеведы, звучали слова благодарности потомкам Боратынских, поддерживающим связь с Россией и Казанью сквозь годы и расстояния.

Возвращение Ольги Ильиной

В апреле в культурной жизни Казани произошло хотя и не громкое, но примечательное событие. Музей Е.А.Боратынского представил на суд читателей впервые изданную на русском языке книгу писательницы первой волны эмиграции Ольги Ильиной (1894-1991) "Канун Восьмого дня". Ольга Ильина, правнучка известного поэта Е. Боратынского, родилась и до 1918 года жила в Казани, и большая часть ее автобиографического романа связана именно с этим периодом жизни.

Книгу Ильиной можно поставить в ряд с такими шедеврами автобиографической прозы русского зарубежья, как "Жизнь Арсеньева" И.Бунина и "Лето Господне" И.Шмелева. При всех очевидных различиях в мироощущениях авторов, средствах художественного выражения описываемых событий и персонажей эти произведения объединяет острое чувство памяти о своей семье, о своем роде, навсегда утерянной России. Не случайно совпадает и время их создания - начало 1930-х годов, когда более или менее устоялся быт писателей-изгнанников и стала пронзительно ясной полная утрата прежней жизни, прежней России. Тогда и явилась жгучая потребность запечатлеть и воскресить в мыслях и образах дорогое прошлое.

Действие романа О.Ильиной, как и у Бунина, Шмелева, ограничено рамками одной семьи и близкого ей окружения. Первые уроки Веры и Доброты героиня романа Нита Огарина (в жизни Ольгу Боратынскую домашние звали Литой) получила от нежно любимой матери, рано ушедшей из жизни, когда дочери было всего 9 лет. Дальнейшее воспитание Ниты и ее братьев приняла на себя сестра отца - тетя Катя. Духовным же руководителем детей стал их отец Александр Львович Огарин (в жизни - Александр Николаевич Боратынский) - человек высоких духовно-нравственных убеждений. И в романе, и в жизни это был тип русского земского деятеля, посвятившего большую часть своей жизни народному просвещению, строительству школ и больниц, развитию народных промыслов.

Дом Огариных (Боратынских) был одним из культурных центров Казани, гостями которого были известные столичные и казанские писатели, музыканты, художники. Сам хозяин дома и его дети - тоже творчески одаренные личности. Роман вводит читателя в неповторимую атмосферу быта семьи, где музыкальные вечера и любительские спектакли, литературно-философские беседы и занятия живописью, сочинение музыкальных и поэтических произведений были естественной потребностью. Даже, казалось бы, такое бесхитростное развлечение, как "игра в почту", с щемящей трогательностью описанное в романе, становится источником серьезных философских размышлений.

Как непохожи герои казанской хроники на героев-интеллигентов многих сочинений предреволюционных лет, например, чеховских пьес и повестей! Большинство персонажей Чехова неврастенического склада, с мятущимся духом, рефлексирующие о бесцельности настоящего и грезящие о прекрасном будущем. У Ильиной главные герои духовно цельные, ясно сознающие свою задачу служения обществу: тетя Катя (в жизни - Ксения Боратынская) - сельская учительница, последовательница Льва Толстого, нелицемерно живущая по принципу материального самоограничения; отец героини, ее братья Дмитрий и Алек, писатель Белов, граф Сигнен... Характеризуя последнего, Александр Львович выражает и свое собственное жизненное кредо: "Вот человек, не зараженный нашей склонностью, которая есть не что иное, как инстинкт саморазрушения. Мне кажется, что ...где-то внутри культурного русского человека гнездится стремление разбрасывать, уничтожать, чтобы посмотреть, что из этого выйдет, что станет с его душой. Этот инстинкт... живет вместе с нашей жаждой достичь невозможного, совершенного, вместе с огромной потребностью духовной и творческой жизни... И когда появляется человек вроде Алексея Сигнена, т.е. истинный русский европеец, который обдуманно и расчетливо исполняет свой долг по отношению к земле, которой он владеет, и к своей родине, который строит госпиталь, читальню, школу для крестьян и их содержит... тогда мы кричим: "Он не русский! У него нет души!".

К каким чудовищным последствиям привело это стремление к "разбрасыванию" и "уничтожению", соединенное с "жаждой достичь невозможного, совершенного", мы видим на трагической судьбе семьи Огариных, в которой отразилась трагедия и всей России.

Героине романа Ните, которая свои эсхатологические поиски выразила в стихах с присущим для символистской поэзии мотивом "необъяснимой и непростительной бессмыслицы жизни", Александр Львович говорит: "Я убежден, что только тот может говорить о бессмыслице жизни, кто не имеет смысла в самом себе. Так же точно, как только тот, в ком торжествует зло, может верить в окончательное торжество зла...

Мир закончен, в нем есть все. Только Истина и Смысл, которые являются основой человеческого существа, находятся внутри, так далеко от поверхности, что лишь немногие из нас могут их достичь. Только усилие, постоянное усилие открывает человеку истинный жизненный Смысл".

Уроки, полученные от отца, Ольга Ильина пронесла через всю жизнь, и они помогли ей выстоять в невероятно тяжких испытаниях лихолетья Гражданской войны, преодолеть невзгоды эмиграции, сохранить жизнь детей, сохранить благодарную память о семье и родине и, наконец, передать эту память будущему поколению.

Книга дает обильную пищу не только уму, но и сердцу. Читателя не может не заворожить рассказ о зарождении и развитии чувства любви между духовно возвышенной, с поэтически-музыкальной натурой женщиной и приземленным, хотя и отважным офицером, для которого святы понятия долга, чести и верности. Два разных начала - женское и мужское - составляют вместе одно новое целое. Книга дает прекрасный повод напомнить о том, что могут существовать иные отношения между мужчиной и женщиной, нежели непрерывно воспроизводимые современными электронными и печатными изданиями специфического свойства.

Любители краеведения и истории найдут в романе Ильиной много интересного. Названия многих мест, в которых происходят события, а также имена персонажей изменены. В каких-то случаях их прототипы узнаваемы (по крайней мере читателями, знакомыми с экспозицией музея Е.Боратынского): Касимовы - Казембеки, Волотские - Ильины, Молсовы - Молоствовы и т.д. Но иногда распознать в персонажах реально существовавших людей без специальных краеведческих знаний сложно. Существуют ли реальные прототипы, например, писателя Белова, графа Сигнена и какова их дальнейшая судьба? Думается, что со временем появятся исследовательские работы, которые помогут ответить на этот и другие вопросы.

Встреча русских читателей с романом О.Ильиной произошла, по желанию автора, в ее родном городе, правда, спустя 70 лет после его создания. Вначале книга была написана на английском языке и издана в США в 1931 году. Машинописный авторский текст романа на русском языке был передан казанскому музею Е.Боратынского сыном автора - Борисом Кирилловичем Ильиным (в романе Бэби) в 1992 году. И вот благодаря усилиям сотрудников музея и издательства "Заман" прекрасно изданная книга наконец-то увидела свет.

Перу Ольги Ильиной принадлежат изданные за рубежом поэтические сборники на русском языке, а также "Санкт-Петербургский роман" и роман "Белый путь" на английском языке. Последний повествует о судьбах русской эмиграции и является продолжением романа "В канун Восьмого дня". Хотелось бы выразить надежду, что впереди нас ожидает новая встреча с героями талантливой писательницы и что это ожидание окажется не столь продолжительным.

РОМАН

Роман Ольги Ильиной «Канун Восьмого дня», написанный по-английски в 1950-е и дошедший до российского читателя только в наше время, вполне можно отнести к классической литературе эпохи Серебряного века. И это отнюдь не удивительно. Ольга Ильина, выросшая в родовитой дворянской семье, – её прадедом был знаменитый поэт Евгений Боратынский, – эмигрировала из России в 1922 году. Вначале в Харбин, а затем в США. Ей к тому времени было уже 28 лет – совсем немало для того, чтобы прожитые годы послужили материалом для автобиографического произведения.

Действие романа происходит преимущественно в Казани начала XX века. Впрочем, привязка к местности в данном случае особенного значения не имеет. Всё, о чём рассказывает автор, могло бы происходить в любом российском губернском городе. Читатель погружается в размеренную жизнь благородной, благочестивой семьи: совместное чтение Евангелия, неизменный мамин поцелуй перед сном, воспитательница-«мадемуазель», библиотека с тусклыми переплётами по стенам, а ещё поездки за город к Grand Maman, визиты к помещикам Танговским, концерты в Дворянском собрании. Достаточно упомянуть лишь названия некоторых глав романа, чтобы составилось представление о мерном течении той прежней провинциальной дворянской жизни, которую изображает Ольга Ильина – «Дома», «Новая комната», «Вечерний чай», «Сочельник», «Дворянский бал», «Спектакль».

Но вот совсем другие главы – «Революция», «Красные месяцы», «Оружие», «Осада Казани», «Бегство» и т.п. И повествование приобретает иную динамику. Тут уже перед читателем разворачивается картина известных «Окаянных дней», которые, оказывается, в провинции своим накалом страстей, животными инстинктами, выплеснувшимися вдруг наружу, ничем не отличались от подобных же дней в Москве, описанных классиком.

Пройдя мыслимые и немыслимые испытания, потеряв решительно всё, что было в её прежней жизни, в том числе и многих близких, героиня, по сути, задаёт себе и всему миру вопрос: а это справедливо? а это по заслугам?

Наверное, многие современные читатели, особенно старшего и среднего поколения, пережившие в конце века приблизительно то же самое, что Ольга Ильина пережила в начале века, смогут вполне оценить страдания героини «Кануна» и, оглядываясь уже на свою собственную жизнь, также спросить: а по справедливости ли то, что с нами произошло? по заслугам ли?

«ПРЕЖНИХ ЛЕТ ВИДЕНЬЯ...»

No: 06(106) Date: 13-06-2005

Строка из Боратынского тут более чем уместна.

На свете немало музыкальных, композиторских династий, но почти нет литературных, писательских. Отец и сын Дюма, Томас Манн со чадами, Аксаковы да Толстые. Раз, два и обчелся.

Может, тушуются потомки, пригнетает их слава великого предка?

Но вот явились нам — из американской эмиграции — сразу два приметных романа, в коих так счастливо оказал себя благодетельный поэтический ген.

Ольга Александровна Боратынская, по мужу Ильина (1894-1991) — правнучка поэта, перед которым снимал шляпу и Пушкин ("ибо мыслит"). Ее сын Борис Кириллович Ильин (род. 1918) — соответственно, его праправнук.

Два поколения ухоженного русского корня, вырванного из родной почвы, но сохранившего с ней глубокую религиозную и культурную связь.

Оба романа автобиографические, с разнящимся отчасти опытом жизни. Вместе слагаются в сагу, некую хронику рода.

Оба романа, признаюсь, меня порадовали — внезапно дарованной, нечаянной радостью.

Вообще радость, которую дарит нам чтение, многообразна. Приятно, опираясь на Знания, выявить Смысл и Значение текста. Еще утешительнее подметить и посмаковать Остранение. Но всего слаще все-таки — Узнавание. Чего-то близкого, своего, родного. Того, что и сам ощущал, да не успел или не сумел сказать с такой силой.

Как и все почти филологи (те же графоманы, у которых только рефлексия забежала поперед пластики), я давно обдумывал некое автобиографическое сочинение. И давно решил, что начну его с момента окончательного пробуждения сознания где-то в три года. С одной памятной сцены. Примерно такой: Раннее летнее утро. Играющий пылинками солнечный луч сквозь шторы. Под окном звенят птицы. С Клязьмы доносятся голоса баб, полощущих спозаранку белье.

И вот я раскрываю роман Ольги Ильиной, читаю его первые строки: "Галчата живут где-то над самыми окнами, а голуби на чердаке этажом выше. Воркование голубей воспринимается смутно, как виола в оркестре. Зато пение петухов, не хриплое предрассветное, а сочное, набухшее от утреннего солнца, и дискантовое перекликание баб у ключа, где они полощут белье… Под всю эту симфонию я открываю глаза. Над детской косым столбом пролилось солнце…"

И я, читатель, уже полонен. Хотя, филолог, должен был бы давно объесться подобными описаниями, читанными у Бунина, Зайцева, Сергеева-Ценского, Шмелева — старших современников Ильиной-Боратынской. И, помня о том, как дробили и спектрили такой опыт Андрей Белый, Платонов, Набоков, а потом снова реставрировали наивные Юрий Казаков с Паустовским, должен был бы воспринимать эту прозу как камерную, почти альбомную — предназначенную для своих. " И, может быть, далекий мой потомок…" Но этого не происходит. Потому что излучение подлинной культуры — в том числе и культуры письма — так велико, что отменяет всякую мелочную классификацию.

Соприкоснуться с этой культурой, с былой русской жизнью — счастье. Тургеневская барышня редкостной великоросской, нигде больше в мире не встречаемой красоты. Питомица старосветского дворянского гнезда с его устоями: совесть, сердце, музыка, живопись, книги, бытовое, крепкое православие. С семейными традициями, в которых люди "получали высшее направление на весь проспект жизни" (Лесков). И держались этого направления, даже если проспект вдруг обрывался, причем и буквально — скатываясь, как в кошмарном сне, в обрыв. Война, смута, революция, грабежи, лихие набеги бандитов, кочевье, отчаянный, надрывный исход из страны с младенцем на руках — как последняя возможность спасения. Обо всем этом роман. Но это только внешняя, событийная его канва. А внутренняя струна все о том же — о родном, русском. О том, как сохранить в этом мельтешении зла себя. То есть Бога в себе. Как "лечить обиды времени прохладой вечности", по словам такой же настигнутой бедами барышни Марины Цветаевой.

"Красный" плакатный "Чапаев" Фурманова, "трудная", сложная повесть Ивана Вольнова "Встреча", "белый" роман Ильиной. Хронотоп (гражданская война в Поволжье) один, а цвета разные. Не собрав весь спектр, к истине не приблизиться.

Там, на Западе, они, "белые", становились "агентами русского влияния" — грубым современным языком говоря. То есть продолжали упорно светить тихим, но негасимым светом своих печальных полей. Завораживая и восхищая наиболее чутких участников нового их, чужеземного обитания.

Восхищенный Ольгой Ильиной Торнтон Уайлдер, классик американской литературы, "вставил" ее в свой роман "Восьмой день". Образ Ольги Дубковой, конечно, собирательный, но цвета "нашей" Ольги, похоже, в нем преобладают. Там она, русская красавица-аристократка, занята, как и в жизни, "модельным бизнесом". Как и многие, кстати, наши княгини с графинями: хваленый нынешний "от кутюр" помнит, кому он обязан взлетом. И там она проповедует — всей жизнью своей, красотой и лица, и ума, и души. Бог метит не только шельму. Сохранить изящество, прожив почти до ста лет, редко кому удавалось. Впрочем, "если женщина красива по-настоящему, то это навсегда" — как говаривал мне в Вене престарелый граф Разумовский, большой знаток предмета и тоже потомок. Непременное условие для этого — сохранить в сердце "звёздный свет", как писала Ольга Ильина в одном из своих стихотворений. Или всю жизнь помнить о том, что "Бог перед каждым ставит задачу", — как говорит Ольга Дубкова в романе маститого американца.

Замечательно проследить, как эта духовная доминанта передалась и ее сыну. Борис Ильин, дипломат и художник по основному своему занятию, побывав в составе американских войск в 1945 году в поверженной Германии, написал (по-английски) роман о "встрече на Эльбе".

После импрессионистически изощренной прозы матери слог сына поначалу кажется бедноватым, голым. Но постепенно втягиваешься в его четкий ритм — будто оцениваешь прелести строевого шага. И понимаешь: да ведь тут своего рода синтез русско-американский — будто Замятина скрестили с Хемингуэем. Проза трезвая, сдержанная, суровая. И скрыто сентиментальная. То есть "военная". Сухая сводка событий, чувства прорываются в диалогах. Мысль упрятана в подтекст, как и полагалось в ту возлюбившую лапидарность эпоху. Готовый киносценарий — кстати, совершенно замечательный и по новизне темы.

И куда более убедительный по сложности, объемности восприятия судьбоносных событий, чем то убогое, плоскостное изображение, которое ныне нам навязывает телевизор со всеми своими "Штрафбатами" и "Московскими сагами". Да, и тут вовсю действуют "органы", от которых надо спасать невинных людей (предаваемых холодно циничными западными законниками-формалистами). Но действуют и живые, сохранившие русскую душу в советском обличье люди, остойчивые в своей нравственной правде. Победители зла.

В романе Бориса Ильина     (Борис Ильин. Зелёная линия. Авторизованный перевод с английского Н.Трауберг. — М.: "Путь", 2004, 214 с.) есть место, где автор-герой напрямую излагает свое кредо (которое проявляется, конечно, и в его поступках). Оно то же, что и у матери автора — вот она, эстафета. Ни при каких обстоятельствах, говорит он, нельзя забывать о той части своей души, которая "не от мира сего", которая вложена в нас свыше. Можно совершать самые сумасшедшие поступки, можно жертвовать и жизнью — если жертва не темный психический срыв, "не побочный продукт страха", а веление высшего Смысла. "Бог перед каждым ставит задачу…" Прежние русские люди отличаются от нас тем, что знали это с самого раннего детства.

И этот роман, признаюсь, оживил мои личные воспоминания. Ведь через четверть века после Бориса Ильина (который на четверть века меня старше) и я оказался там же, в Германии, тоже отбывая воинскую повинность в "оккупационных" войсках. Впечатления от немцев и Неметчины оказались во многом презанятным образом сходны. Будто все еще длилось эхо той далекой войны. Вот хоть такой памятный эпизод: с пакетом от главкома громыхаю на видавшем виды уазике ("козле") по берлинской Унтер ден Линден в наше посольство, а навстречу мне от Бранденбургских ворот в шикарном своем шевроле катит мой явный ровесник американец, тоже очкарик и тоже в новенькой, только мышиного цвета форме, и мы дружелюбно, но веско киваем друг другу: мол, хэллоу, союзничек, — словно воскрешая из прапамяти нашей, совместной, те давние, описанные Ильиным годы... Удивительная вещь всё же история. И то, как нас в ней разместили.

Удивительны памятные словесные знаки ее. Особенно, когда они являются так нежданно. За этот подарок нельзя не поблагодарить два музея Боратынского — казанский, что издал роман "День восьмой", и мурановский во главе с его главным хранителем С.А.Долгополовой, отыскавшей "Зеленую линию" и озадачившей "саму" Наталию Трауберг переводом.

Как же мы все-таки богаты! Иной раз и сами не знаем, насколько.