Исследовательская работа «Тема трагической судьбы человека в тоталитарном государстве»

МУНИЦИПАЛЬНОЕ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ  УЧРЕЖДЕНИЕ

«ОСНОВНАЯ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ШКОЛА  №78»

Заводского района города Саратова

Исследовательская работа

«Тема трагической судьбы человека  в тоталитарном государстве»

Автор:

Андреева Татьяна Андреевна, 9 «Б» класс

Руководитель:

Карпова Ольга Владимировна,

Учитель русского языка и литературы

МОУ «ООШ «78»,

Высшая квалификационная категория

Саратов

2012г.

       О том, насколько трагично может сложиться судьба человека в тоталитарном государстве, можно судить по повестям А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и В. Быкова «Облава».

     Повесть «Один день Ивана Денисовича»: «Лагерь глазами мужика».

     Писать что-либо в зоне, в лагерных бараках, в тюремных выгонах было, как известно, строжайше запрещено. Солженицын обходил запрет по-своему: в лагере он писал, например, автобиографическую эпопею «Дороженька» в стихах заучивал её. Кое-какие главы из неё он затем восстановит. Рождались и, к счастью, не умирали и другие замыслы… «Секрет» возникновения повести «Один день Ивана Денисовича» и жанровую форму её (детальная запись впечатлений, жизнеощущений одного рядового дня из жизни зэков, «сказ» о себе заключённого) писатель объяснял так:

       « Я в 1950 году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и думал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути дела, достаточно описать всего один день в мельчайших подробностях, и день самого простого работяги, и тут отразиться вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а - рядовой, вот то самый день, из которого складывается жизнь» (Звезда.- 1995.- №11).

     Этот внешний расчёт, реализованный через девять лет, оказался судьбоносным: нигде в литературе не было лагеря, о нём ещё молчали, и будничный, статичный, спокойный рассказ был более потрясающим, чем концентрация страхов, мук, фантастических ситуаций, криков о терроре. Ужасало людей обычное, к чему они уже привыкли, и что уже не считалось катастрофой гуманизма.

     Иван Денисович Шухов, обыкновенный советский человек, деревенский мужик, жил и работал в колхозе. Грянула война, и он был призван на фронт. В феврале 1942 года на Северо-Западном фронте вся армия попала в окружение. Люди бродили по лесам голодные и без патронов. Немцы вылавливали их группами. Вот в такой группе и побывал Шухов в плену пару дней, откуда впятером им удалось бежать и чудом выйти к своим. Но свой же автоматчик на месте уложил двоих, ещё один боец умер от ран, а двое, оставшихся в живых, рассказали правду. За что их, как фашистских агентов, отправили за решётку на десять лет, обвинив в измене родине. Следователи силой заставили Шухова оговорить самого себя: не согласишься - расстреляют, согласишься - десять лет лагерей, но всё же, как жизнь, какая ни есть…

     Рядом с ним в заключении живёт и работает Алексей, который получил двадцать пять лет срока только за свою веру. Ещё в бригаде два эстонца. Один- рыбак с побережья, другой - маленьким был вывезен родителями в Швецию, но вернулся на родину. Тут то его и взяли как иностранного агента. Обоих посадили на двадцать пять лет.

     Писатель поведал только об одном дне политического заключенного, но при этом выявилось столько искорёженных судеб, загубленных человеческих жизней. Вот, например, история бригадира Тюрина, сильного, умного, смелого человека, который всё своё умение, ловкость, природную хватку обратил на то, чтобы облегчить жизнь своей бригаде. Сын кулака, добровольцем ушёл в Красную Армию, но скрыл своё социальное происхождение. Отличник боевой и политической подготовки, но это ничто по сравнению с тем, чей он сын. За шесть часов уволили из армии, выгнали на улицу в лёгком обмундировании в ноябре. Кое-как добрался домой, а там уже ждут. Отсидел один срок, дали другой.

     Сотни тысяч невинных людей упекали в заключение, где царили произвол и безнаказанность. Сильные люди, как, например, Иван Денисович, Выживали, приспосабливались. Шухов не лебезил, не угождал, но и не лез на остриё без надобности. В лагерях подрабатывал, чем только мог. Освоил профессию каменщика, его уважали, с ним делились, и он делился, помогал ослабевшим. Слабые люди, мало приспособленные к жизни, в лагерях, как правило, гибли.

     Писатель, пережив восьмилетний кошмар, поведал читателям о рабском труде заключённых, обо всех унижениях человеческого достоинства, правдиво показав, что в тоталитарном государстве человек не может быть свободным, а значит, и счастливым.

     Задумаемся на миг: Солженицын, не ища потрясающего сюжета, рассказывает о лагере как о чём-то давно существующем, имеющее своё прочное место в литературе. Любая подробность в повести - буднична и символична, она отсеяна, отобрана не автором, а многими годами  лагерного бытия. Так же, в повести отобран жаргон, тоже ставшим большим событием после публикации книги. Здесь уже своя философия, свои сокращения слов, особые знаки беды.

     Заметим, что язык повествования поразил читателей не только новизной (как и материал), но сложным составом речевых пластов. Такого сложного сплетения речевых пластов - от лагерно- блатной лексики («опер», «качать права», «стучать», «шмон») до просторечивых словоупотреблений «загнуть» (сказать с преувеличением), «вкалывать» (работать), «пригребаться» (придираться)- не знала русская проза 60-х годов. Повесть Солженицына и в языковом плане преодолела привычные людям рассказы.

     Легко заметить, что в повести как бы два то сливающихся, то разливающихся голоса, два рассказчика, активно (но не навязчиво) помогающих друг другу.

     Безусловно, первым мы слышим голос автора, усваиваем его угол зрения, его чувство. Чем больше мы вслушиваемся в повествующим монолог автора, всматриваемся в подробности быта, в фигуры заключённых, представленных автором, тем яснее становиться следующее: а ведь многое автору как бы «подсказывает» соавтор, Шухов! Именно он начинает обострять, усиливать наблюдательность автора, он вносит свой язык, свой угол зрения на течение дня. Монолог автора о лагере становиться «сказом», стилизованной исповедью героя. Александр Твардовский неслучайно сказал о повести: «Лагерь, с точки зрения мужика, очень народная вещь».

     Нет нужды во всём соглашаться с писателем, представляющим тюрьму своеобразным спасительным ковчегом. Конечно, если сравнивать эту повесть с тюрьмой в наши дни, то можно задуматься. Тогда большинство людей сидело, грубо говоря, просто так, ни за что. Они ничего не совершили, были абсолютно чисты перед государством. Их сажали не по правилам. В наши же дни, преступность значительно возросла, и так уже сказать нельзя.

     В итоге, каждый человек всегда остаётся при своём мнении о тех временах. Кто-то считает, что тогда было лучше, чем сейчас, а кто-то наоборот. Глубокое вживание автора в героя, взаимное перевоплощение их, двуединство точек зрения обусловили и свободу сюжетного развёртывания характера Ивана Денисовича, и всех конфликтов повести, скрытых и явных. Ограниченное пространство «дня» стало на редкость просторным. Цепочка деяний, помыслов героя стала цепочкой актов, утверждающих нравственное величие героя, в итоге - представлений самого писателя о красоте и идеальности человека, живущего «не по лжи».

     Оценки повести- дебюта Солженицына в целом определялись её актуальностью утверждении идей «оттепели», полезностью в критике культа личности. Только немногие заметили в ней праведническую точку зрения в Иване Денисовиче, баптисте Алёше, праведных не на словах, а на деле, заметили, что даже последний диалог Ивана Денисовича с Алёшей-баптистом имеет глубинную перекличку с диалогом Ивана Карзамасова с Алёшей.

В. Быков «Облава».

     Писатель В.Быков - участник Великой Отечественной войны. После окончания службы в армии в родной Белоруссии он работал в областной газете, а потом занялся литературным творчеством. Тема войны - основная тема в его творчества. Большую известность получили такие его повести, как "Альпийская баллада", "Третья ракета", "Сотников", "Карьер". В последние годы писатель обратился к теме драматических тридцатых годов. Повесть "Облава" относится именно к таким произведениям.

       Повесть Василия Быкова: середина тридцатых годов двадцатого века, белорусская деревня, мирная жизнь.

       Впервые у этого писателя после давних рассказов пятидесятых годов двадцатого века - мирная жизнь, одна она, даже странно, что такое возможно. Казалось, героям Быкова не суждено расстаться с войной - наяву или в воспоминаниях, а тут до неё ещё далеко, и даже догадки о ней нет, и этот-то герой - белорусский крестьянин Феодор Ровба - закончит свои дня без её помощи. В своей постели,- хотелось бы добавить,- всё-таки мирная жизнь, никакой стрельбы, да не добавляется.

       Да и что значит «мирная», если для ее изображения годиться,- и это станет очевидным с первых страниц повести- испытания поэтика Быковской фронтовой и партизанской прозы. Знакомое тревожное, опасное пространство, которое нужно преодолеть, ускользающее, словно отнятое кем-то безжалостным время, сжимающееся кольцо беспощадных обстоятельств.…И одинокий человек - в том пространстве, в том кольце.

       Если не знать, не чувствовать, о каких временах речь, то можно подумать, что этот человек, пробирающийся лесными дорогами, двойник партизанки Зоси Нарейко («Пойти и не вернуться») или подпольщика Сущени («В тумане»). Но передумывается быстро: другая реальность заполняет душу Феодора Ровбы, другая враждебная сила гонит его…

       Человек, противостоящий превосходящим силам, неизбежно приобретает черты героя и страдальца. Остаётся узнать, каковы превосходящие силы, какое над ними развевается знамя и кто этот гонимый, преследуемый человек? Может, нас призывают держать неправедную сторону и жалеть преступника? Может быть, сюжетные схемы войны, спроецированные на мирную, цветущую действительность, оскорбительны для неё, преисполненной доброты и покоя?

       А что?- преступник и есть. Раз сбежал из мест заключения,- кто же ещё?

И превосходящие силы превосходят его законно: это же действует наше родное государство, его мудрая, справедливая, умиротворяющая сила, которой советские люди доверились полностью и абсолютно…

       Вот и Феодор Ровба когда-то доверился. Он считал, что революция произошла для того, чтобы трудящийся человек жил хорошо. Он попробовал жить хорошо и даже приобрёл молотилку. Феодор Ровба стал отличаться от других молотилкой, и это его погубило. Нетрудовые доходы, эксплуататор.…Поди, объясняй каждому, что молотилка взята в кредит, что люди платят, кто, сколько может, по доброй воле…

Зависть- вот главная проблема, которая погубила Фёдора и механизм несчастья буднично прост. Один позавидовал, и другой позавидовал.… Вот ты и кулак, Ровба. Но писатель ясно видит, что простота механизма кажущаяся. Не доносы и кляузы определяют большую политику. Большая политика оказывается заботливой попечительницей и заказчицей самого низкого из письменных жанров. Низость отзывается на низость, и низость с низостью взаимодействует. Большая политика словно бы отказывается от прежней идеи, чтобы трудящийся человек жил тем лучше, что больше трудиться. Она хочет, чтобы люди были одинакового роста, как трава на газоне, а газон, как известно, нужно время от времени стричь.

       Старый местечковый еврей Ноэм по дружески скажет Ровбе: «…бросай всё, бери детей в охапку и утекай. КУДА? Не важно куда- куда глаза глядят. Потом поздно будет…»

       Старые люди предчувствуют непогоду. У них ломит кости. А что ломит, что болит, когда приближается политическое ненастье? Когда каменеют и свирепеют слова газет? Душа? Ум? Сама мысль?

       Но как всё кинуть? А земля, хозяйство, односельчане, родня?.. Корни же тут, родина. Невозможно.

       Хорошо, тогда тебя вырвут с корнем. И отрясут землю. И - выбросят.

       И – выбросили. И не должен был он подняться и вернуться, а вот попробовал…

       Облава, или возвращение Ровбы.… Но разве своих проведёшь, разве от них укроешься? «Гражданин Ровба!..»- торжествующи, закричит облава.- «Ровба, вылазь!»

       Где же оно родство соплеменных душ? Где родина мать, склонившаяся над своим гонимым, измученным, униженным сыном? Или родина – всего лишь знакомый с детства лес, дающий последнее укрытие, и осеннее поле, где можно отыскать несколько картофелин?

       «Человек бы не убегал от людей, он бы что-то им сказал, и его бы выслушали». Значит, скажет Быков, он уже не человек. Он убегает, и он молчит. Он словно расчеловечился.

       Нет, добавил бы я, его расчеловечили. Его постарались расчеловечить.

       Возникает вопрос: кто?

       Разумеется, свои.

       Но вот вопрос: свои-то – кто? И до какой черты, отбрасывая все законы человечности, можно оставаться, считаться «своим»? Своим – кому? Кто они, от кого прячется на родной земле Феодор Ровба? Кто они, лишившие его всего, из чего состояла его жизнь?

       Тем тягостнее и ужаснее вопрос, что среди голосов облавы и голос его сына, благополучно отказавшегося от отца. Разрушено само естество жизни, ничего не оставлено для надежды, и впервые о герое Быкова нельзя сказать: он выстоял. Выстаивать больше нет смысла. Во имя высшего смысла государства у человека отнят последний смысл его присутствия здесь. Если это «свои», то он им – «не свой» и умрёт он как «не свой». Он им не дастся.

       У Феодора Ровбы была последняя мечта:…дойти, хоть доползти, чтобы хоть одним глазом взглянуть и умереть». Взглянуть на дом, где он, бывший батрак, был счастлив, на весь родной окрестный мир… Ничего он не желал, ни на что другое не надеялся…

       Меняются времена, и кто-то спешит им соответствовать… Василию Быкову незачем не спешить, ни соответствовать… Его трагический герой был необходим обществу вчера, он, не меньше, чем вчера, необходим ему сегодня. Я не берусь настаивать на этом, у каждого свои пристрастия, но правде переменчивой, зависящей от политической погоды, я предпочитаю правду надежную, Быковскую, не перестававшую быть правдой в любые хмурые и светлые времена…

     Большая судьба оказалась у героев этих рассказов. В чём-то их судьбы, конечно, сходятся, но есть и отличия. Они оба сидели в тюрьме. Лишь только Иван Денисович, можно сказать, доволен своей жизнью. Он не планирует побег, он работает, и невольно даже задумывается о том, что не хочет покидать своё заключение. Хотя ему через два года освобождаться. Он пользуется большим успехом среди своего окружения. Его все уважают, в то время как Фёдор Ровба сбегает из заключения. Он полностью недоволен своей жизнью, и я думаю, если бы у него была возможность всё изменить, он бы не отказался. Он приходит на свою Родину, и что же он там видит? Всё так изменилось за эти годы. Жена и дочь умерли, остался лишь сын, да и он его предал. Отказался от собственного отца. Фёдор был в такой надежде, что хоть сын его примет и обрадуется. Но вместо этого, сын был участником его смерти.

     Вот такие две разные, но в тоже время и схожие судьбы. И как после этого можно считать, что в те времена было честное государство? Посадило двух людей ни за что. Просто так. Испортив судьбы этих людей.

     Государственная машина переселяла целые нации, перекраивала карты, истребляла мыслящую интеллигенцию, подавляла и даже уничтожала науку (например, генетику). Ничего не значила судьба отдельного человека, даже если он - лучший сын Отечества (пример: судьба маршала Жукова).