"Разум мой – враг мой!"

        Разум мой – враг мой!

"Я рисовал многих,-шепчет уставший мужчина, в чьих еще молодых волосах залегла седина и чьи изящные руки, на которых остались следы синей краски, нервно сжимают стакан с коньяком,- Многих женщин, мужчин... Я видел много красоты, пытаясь все это перенести на чистые холсты. Сколько раз пред моими глазами плясали множество красивых лиц, которые можно было бы рисовать без перерыва зная, что ничто не сможет сделать их хоть каплю уродливыми. А моей музой стала девушка, о которой я знаю лишь имя и которая исчезла из моей жизни так же быстро как и появилась в ней. Разве это справедливо, Черч?-обратился он к старому коту, все время лежащему на кресле напротив и все время внимающему словам хозяина, словно в какой то момент он будет способен ответить. А молодой художник все продолжал,- Я должен ненавидеть ее за то что она ушла не сказав "Прощай". Или нет. Или я должен и вовсе о ней не думать? Но разве такое возможно? Разве хоть кто то был способен забыть такую девушку как она? Это было бы подобно грехопадению. Джон говорит, что я спятил, помешался на образе, который был со мной лишь миг, как какой то грязный маньяк. Я не знаю. Может и так. Может и спятил, полюбив ту, что больше не вернется. Но по-другому не могло быть, ведь я помню каждый миг, когда мои глаза жадно впитывали этот мимолетный образ"

Мужчина медленно поднимается с кресла, делая очередной глоток крепкого напитка. Лояльной поступью он направляется к стене увешанной картинами и останавливается перед первый портретом. Портретом девушки. Взгляд Черча тоже замирает на этой картине и вид у него был такой, будто сейчас он встанет на задние лапы, возьмет второй стакан со жгучим напитком и ленивым голосом скажет "Генри, дружище, пора бы тебе ее забыть. Посмотри на себя. Ты жалок. Разве девушка, с которой ты говорил от силы несколько раз, может иметь такую силу над мужчиной?" Возможно именно так он и думал. Возможно именно так думал и сам Генри, но тридцать Серебренников стали бы ваши если бы вы поставили на то, что мужчина ответил "Да". А тем временем он продолжал, невольно касаясь рукой очертаний нежных скул

"То была лишь мимолетная улыбка. Случайная и...настоящая. Такая живая, я видел ее на губах и в отражении этих голубых глаз. Она всего лишь случайно повернула голову в мою сторону, всего лишь случайно улыбнулась встречному прохожему, который был не в силах ответи от нее взгляд. Вряд ли тогда она меня запомнила, но зато не смог забыть я. Эти светлые волны волос, нежную кожу и серое пальто, небрежно накинутое на хрупкие плечи. Всего лишь одна улыбка. Всего лишь один миг. Если бы она только знала, что он навсегда остался на бессмертном полотне. Каждый раз закрывая глаза, я вижу ее вновь и вновь, ощущая под пальцами ветер, перебирающий ее волосы... Так я написал первую картину, которая среди всех других была живой. В которой я оставил часть своей души."

Повисло молчание. Тишину нарушало тихое потрескивание угля в камине и синхронное мурчащие старого кота. Такая тишина преследовала его давно и он больше не возражал. Он просто слушал и даже не заметил как перешел от одной картины к другой.

"Я поймал этот момент случайно,-продолжал мужчина своим чуть хриплым голосом,- Я рисовал красоту Европейской ночи, а вышло так, что я вновь нарисовал ее. Она была близко от меня, я мог бы позвать ее не повышая голоса...но на самом деле она была очень далеко. Не материально конечно, но весь ее вид говорил о том, что она была далеко не здесь. Может даже дальше горизонта, не знаю. И тем не менее я не мог не отметить ее красоту. Не знаю как она пробралась на крышу соседнего здания, удобно устроившись рядом с гаргулией, но я был восхищен. А этот мягкий желтый свет здания так падал на ее лицо, что мне начало казаться, что они с гаргулией одно целое. Так много изящества, горделивости, неприступности и так много...мудрости, что вероятно мои кисти сами решили нарисовать этот момент, а я...я просто восхищенно смотрел, не в силах сделать что то еще. Может она заколдовала меня? Вряд ли, ведь она даже не знала, что я рядом. А может все таки..."

И вновь молчание, пропитанное терпким запахом конька. Мужчина

И вновь молчание, пропитанное терпким запахом конька. Мужчина не понимал зачем все это говорит какому то старому коту, но он чувствовал, что должен сказать. Возможно это будет последним что он скажет, ну и пусть. Пусть он умрет, когда на его губах застынут слова об одной картине, в которой он оставил еще один кусок своей бессмертной души.

"В тот день, а вернее очередную ночь, я не особо удивился увидев ее вновь,-голос мужчины прозвучал пугающи бодро, пока он подходил к картине с изображенным на ней алтарем заброшенной церкви,- Тогда я не видел ее лица, но такую девушку невозможно не узнать. Мне начинало казаться, что она специально появлялась когда я рисовал. Словно хотела быть неотъемлемой частью моих картин... Словно догадывалась о том, что я существую. И я вновь начал рисовать эти светлые волны, изящную фигуру и все то же небрежно распахнутое серое пальто, на фоне огромных апостолов. Тогда я задумался над тем, насколько велики и мощны святые, и насколько маленькими, жалкими и беспомощными мы кажемся на их фоне. Но она не была такой. Я рисовал хрупкую фигуру, но вместе с тем понимал, насколько сильной она была. Сколько уверенности было в ее позе, сколько страсти ощущалась в том, как она смотрит на святых. Словно бросает всем небесам и самому Богу вызов. И тогда я понял, что не очарован. Я понял, что влюблен."

Слова мужчины прервал свистящий звук ветра из отрытого окна, которое еще несколько секунд назад было закрыто. Но мужчина даже не вздрогнул и лишь старый мудрый Черч недовольно поежился и замурлыкал. А мужчина все продолжал. Он описывал одну картину за другой и на всех была одна и та же девушка. Одной из его любимых картин была та, на которой он запечаталил момент, когда бархатный голос, лаская его слух, произнес "Я Дориана". Он без конца рисовал каждый момент их встречи, даже когда она его совсем не видела.

"Ты спятил, Генри" - говорили родные

"Ты спятил, Генри" - говорил добрый друг Джон

"Ты спятил, Генри' - шептал по ночам серый Черч, когда думал, что его совсем не слышат.

-Ты спятил, Генри,-спокойно произнес призрак, тем самым волшебным голосом, что раньше он слышал лишь в моменты особого везения, по-хозяйки опускаясь на красное кресло.

Мужчина обернулся и вот его глаза вновь видят копну светлых волос, затуманенный взгляд голубых глаз и то неизменное серое пальто. Она давно стала здесь хозяйкой. Не только его старого дома, но и всего его разума. Все говорили, что она ушла и порой Генри сам в это верил, но нет. Снова ночь. Снова несколько стаканов коньяка. Снова она, его бессменная Афродита и его вечное проклятие, которое пойдет за ним в могилу. Вначале ему было жутко, ведь он сам видел как она садилась на самолет и навсегда исчезала из его жизни. А потом он привык. Дориана губила его, сжимала своим невидимые холодные руки на его сильной шее и изо дня в день пыталась увести его с собой. Мужчина больше не говорил. Часы вновь прочили полночь и он вновь стал рисовать очередную картину с неизменным героем, пока сама его Дориана сидела на кресле и пела колыбельную, снова погружая художника в сладкий дурман.