Реферат "Пакт Молотова-Риббентропа и его инициаторы"

Муниципальное образовательное учреждение Гимназия №53

Советского района, города Нижнего Новгорода.

Реферат

 Пакт Молотова-Риббентропа и его инициаторы

                  Выполнил: ученик 9б класса Котов Степан.

                                                    Научный руководитель: учитель истории

                                   Горбачева Елена Михайловна.

Нижний Новгород. 2011 год.

Содержание:

Стр.

Введение;…………………………………………………………. 2

Глава 1.  Предыстория советско-германского сближения;                                       1.1 Советско-германские отношения в 1933-1938 годах; …..........6

1.2 Весенне-летний кризис 1939 года;……………………………..7

1.3 Советская дипломатия в условиях весенне-летнего кризиса;..8

1.4 Политические переговоры с Англией и Францией;…………..10

1.5 Сближение между СССР и Германией;……………………….11

1.6 Военные переговоры с Англией и Францией;………………..13

1.7 Политика стран восточной Европы;…………………………..16

Глава 2. Подписание пакта Молотова – Риббентропа. Версии об                     инициативах подписания пакта.

2.1 Подписание пакта Молотова – Риббентропа;………………… 19                         2.2.Инициатива исходила от Сталина;……………………………..20

2.3.Инициатива исходила от Гитлера;…………………………… ..22

2.4.Гитлер и Сталин шли навстречу друг другу;………………… 25

2.5 Инициатива исходила от германской дипломатии;…………...26

      Заключение;………………………………………………………29

      Список используемой литературы;……………………………..31

          Введение

 Великая Отечественная Война, на мой взгляд, едва ли не самое значительное событие за всю богатую историю XX века. Нет такой семьи в нашей стране, которую бы прямо или косвенно не коснулась война. Один мой прадед дошёл пехотинцем до Германии, погиб и похоронен, скорее всего, в братской могиле, местонахождения которой нашей семье не известно. Мамин дед служил морским офицером на Дальнем Востоке, был участником войны с Японией. Мои родители были воспитаны на подвигах пионеров-героев, на большом количестве документальных и художественных фильмов о войне, на рассказах живых участников тех далёких от нас событий.

В наше время интерес молодого поколения к событиям «давно минувших дней» угасает. Мы не осознаём, что сейчас мы являемся современниками Ветеранов Великой Отечественной Войны. Пройдёт ещё совсем немного лет, и, к сожалению,  их совсем уже не останется на этой земле. Мои дети уже не смогут увидеть и поговорить со свидетелями и участниками той кровопролитной войны.

В последнее время я смотрел фильмы о войне: «Иди и смотри», «Покаяние», «Жизнь прекрасна», «Список Шиндлера» и другие, читал много книг: «А зори здесь тихие…», «Судьба человека», «Живые и мёртвые» и т. д. И я задаюсь вопросом: Как могли власть предержащие подвергнуть такому испытанию свои народы, простых людей? Этот вопрос сподвиг меня на более детальное изучение этой темы.

Я не зря выбрал именно  тему пакта о ненападении для своего реферата. Как я писал выше, я прочитал много книг и фильмов про войну, но не в одной из них не говорится об этом загадочном документе.  

      23 августа 1939 года, был тайно подписан Пакт Молотова-Риббентропа - договор о ненападении между Советским Союзом и Германией. К нему был приложен секретный протокол, в котором Сталин и Гитлер, фактически, разграничили сферы своих интересов в Центральной и Восточной Европе. Проще говоря, они обязались не выдвигать войска дальше заранее оговоренных границ. Что это было - циничный раздел Европы, или как сказали бы сегодня, "Реал-политик" Сталина? Историки по-прежнему спорят об этом.

Такого никто не ожидал. Советский Союз - единственная страна в Европе, которая уже воевала с фашизмом: в Испании, когда Англия и Франция ограничились всего-то дипломатическим осуждением фашистского путча, на Дальнем Востоке - с союзником Гитлера Японией. Вся мощь советской идеологической машины была настроена на антифашизм. В пропагандистских фильмах красноармейцы штыками гнали врагов в немецкой форме. И вдруг в 1939 году подписан пакт Молотова-Риббентропа. Почему был подписан и кто был инициатором этого пакта - вот  цель моей работы.

Советско-германский договор от 23 августа 1939 года не оставался бы до сегодняшних дней столь спорным и не вызвал бы столь острых дискуссий во всем мире, если бы над ним не довлела глубочайшая неспособность государственного руководства сталинского типа – в силу присущей ему идеологии – говорить правду о своих действиях. Пакт родился в глубокой тайне – и не только от дипломатических партнеров СССР, но и от советского народа. Допустим, в 1939 году это предопределялось специфическими обстоятельствами предвоенного времени. Но в последующем, когда эти обстоятельства отпали? Увы, и тогда советское руководство пошло по пути намеренного сокрытия как мотивов, так и самих фактов своей политики. Одно зло повлекло за собой другое. Возникла роковая традиция отрицания самого факта существования секретных соглашений, достигнутых в 1939-1940 годах, и, разумеется, в первую очередь, - отрицание существования секретных дополнительных протоколов к договорам от 23 августа и 28 сентября 1939 года.

В трудные годы второй мировой войны едва ли приходило кому-нибудь в голову начинать дискуссию о договоре и тем более о протоколах. Но даже в период своей абсолютной власти Сталин понимал взрывчатый характер этой темы и принимал специальные меры, чтобы она не получила развития. Как теперь документально установлено (материалы по этому вопросу находятся в ЦГАОР и были обнаружены Н.С. Лебедевой и Ю.Н. Зоря), в момент конституирования Международного военного трибунала в Нюрнберге был составлен специальный список вопросов, обсуждение которых считалось недопустимым. Справедливость требует отметить, что инициатива составления списка принадлежала не советской стороне, но она была немедленно подхвачена Молотовым и Вышинским (разумеется с одобрения Сталина). Одним из пунктов был советско-германский пакт о ненападении.

Авторы списка как в воду глядели. В марте 1946 года по инициативе защитника Гесса д-ра Альфреда Зайдля (с американской подачи) тема договора и протоколов впервые появилась на свет в Нюрнберге. Правда, договоренность союзников сработала, и вопрос был свернут. Что касается советского обвинителя, он расценил акцию Зайдля как провокацию, а протокол – как фальшивку. Тем не менее, раздался тревожный сигнал, и его эхом стало в апреле 1946 года изъятие оригиналов протоколов из архивов Министерства иностранных дел СССР (далее МИД СССР). Они были переданы в личный архив В.М. Молотова и с тех пор бесследно исчезли.

Заветы Сталина и Молотова перенял А.А. Громыко. Он не допускал никаких отклонений от категорического отрицания наличия протоколов.

Вопрос о пересмотре советской позиции ставился и позже. Так, в 1987 году новое руководство МИД СССР вместе с рядом отделов Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза (далее ЦК КПСС) предприняло попытку признать очевидные факты. Но это предложение не прошло по мотивам отсутствия оригиналов. Даже перед самой кончиной А.А.Громыко, принимая весной 1989 года корреспондента гамбургского журнала «Шпигель» Фритьофа Майера, отрицал наличие протоколов и назвал их «фальшивкой».

Своим неадекватным поведением мы сами навлекали на себя любые подозрения и сомнения. Абсурдная позиция по протоколам лишала советскую сторону возможности более точно интерпретировать предвоенную ситуацию и мотивы действий СССР.

Спор о протоколах был окончен докладом о признании существования данных документов, сделанным на втором Съезде народных депутатов А.Н. Яковлевым. Таким образом, советская внешняя политика и наука избавились от этой роковой «ипотеки» и получили возможность дискутировать по существу вопросов.

В своей работе я использовал книгу немецкого историка - Ингеборг Фляйшахауер «Пакт Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии». В этой книге автор уделяет особое внимание причинам подписания, кому и зачем нужен был этот пакт. Также я использовал книгу «Год Кризиса». Эта книга выпущена при помощи МИД СССР в 1990 году издательством политической литературы. В ней собраны огромное количество документов и материалов в период с 1938 по 1939 годов.  

         1. Предыстория Советско-германского сближения

1.1. Советско-германские отношения в 1933-1938 годах.

После прихода Гитлера к власти  Германии в  1933 году и начавшихся в ходе «Национальной революции» антисоветских и антикоммунистических эксцессов СССР демонстративно разорвал все (до тех пор весьма тесные) экономические и военные отношения с Германией. Сталин, первоначально воспринимавший Гитлера как недолговременную марионетку германской элиты, пошёл на этот шаг с целью шантажа предполагаемых истинных хозяев Германии. С этого момента официальным курсом НКИД СССР, возглавлявшегося М.М. Литвиновым, становится курс на создание в Европе системы «Коллективной безопасности», то есть системы международных договоров, которые бы поддержали версальскую систему и воспрепятствовали реваншистским планам Германии.

В марте 1935 года  Германия окончательно перестала соблюдать военные статьи Версальского мирного договора 1919 года. В стране была введена всеобщая воинская повинность, и началось перевооружение армии, однако это не встретило никакого противодействия со стороны западных держав, гарантов Версальского мира.

В ноябре 1936 Германия и Япония подписали направленный против СССР «Антикоминтерновский пакт», участником которого в 1937 стала и Италия. СССР оказывал военную помощь республиканскому правительству Испании, где Германия и Италия активно поддержали путч генерала Франко. В марте 1938 Германия осуществила аншлюс Австрии и стала выдвигать территориальные претензии к Чехословакии. Англия и Франция тем временем проводят политику «умиротворения». Ширятся и инвестиции западных корпораций в экономику Германии, прежде всего, в её тяжёлую промышленность.

В 1934—1937 годах, Советский Союз предпринял ряд попыток расширить советско-германские экономические отношения и провести разрядку политических отношений. В конце 1934 года в Берлин в должности торгпреда был направлен личный эмиссар Сталина Давид Канделаки. Ведя переговоры в Германии, Канделаки пытался перевести их с экономического на политический уровень — на рейхминистра Г.Геринга и директора Имперского банка Я. Шахта.

В 1936 году советская сторона предлагала Берлину подписание договора о ненападении. Предложение было отклонено на том основании, что между СССР и Германией нет общей границы. По словам руководителя сети советской разведки Вальтера Кривицкого, для демонстрации доброй воли со стороны Москвы, ему в декабре 1936 года было приказано ослабить разведывательную работу в Германии.

Так называемая «миссия Канделаки» продолжалась до 1937 года и закончилась неудачей: немецкая сторона по идеологическим и политическим соображениям не считала нужным идти на расширение связей с СССР.

30 сентября 1938 состоялось подписание Мюнхенского соглашения  премьер-министром  Великобритании  Невиллом Чемберленом, премьер-министром Франции  Эдуаром Даладье, рейхсканцлером Германии Адольфом Гитлером и премьер-министром Италии  Бенито Муссолини. Соглашение касалось передачи Чехословакией  Германии Судетской области.

На состоявшимся 10 марта 1939 года XVIII съезде ВКП (б) в «Речи о жареных каштанах» Сталин обвинил англо-французов в провокации войны и заявил о готовности к «политике мира» в отношении Германии. Перечислив агрессивные акты стран «оси» и заявив, что причиной этого был «отказ большинства неагрессивных стран, и прежде всего Англии и Франции, от политики коллективного отпора агрессорам» «на позицию невмешательства, на позицию „нейтралитета“»^[1], он затем следующим образом формулировал главные задачи советской политики:

1. Проводить и впредь политику  мира и укрепления деловых связей со всеми странами.
2. (…) Не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками.^[2]

По мнению некоторых историков, речь была воспринята Риббентропом как намёк на возможность улучшения отношений между Германией и СССР. Впоследствии, после заключения Пакта, Молотов назвал его «началом поворота» в советско-германских отношениях.

1.2. Весенне-летний кризис 1939 года

15 марта Германия оккупировала Чехию, а в конце марта — Мемельский край. 21 марта Риббентроп ультимативно потребовал от своего польского коллеги Бека удовлетворить все требования Германии, после чего «проводить совместную с Германией антисоветскую политику». Польша категорически отвергла германские требования, а Чемберлен 31 марта объявил от имени Англии и Франции о предоставлении гарантий Польше на случай агрессии. 6 апреля эти гарантии были оформлены в польско-британскую военную конвенцию. В речи в рейхстаге от 28 апреля Гитлер объявил о разрыве германо-польского пакта о ненападении от 26 января 1934 года и англо-германской морской конвенции. Вновь отмечали, что Гитлер в своей речи «избежал традиционных нападок на Советский Союз». 22 мая был подписан так называемый «Стальной пакт», а уже на следующий день Гитлер заявил военной верхушке о своём твёрдом намерении напасть на Польшу и добыть «жизненное пространство на Востоке». Англия при этом называлась главным врагом Германии, борьба с которым — «вопрос жизни и смерти». Что же касается России, то Гитлер не исключал, что «судьба Польши останется ей безразлична»; но и в случае советского вмешательства он выражал намерение «напасть на Англию и Францию и нанести им несколько сокрушительных ударов»^[3].

1.3.Советская дипломатия в условиях весенне-летнего кризиса

В ответ на оккупацию Чехии и включение её в состав Германии Советское правительство в своей ноте от 18 марта заявило: «…При отсутствии какого бы то ни было волеизъявления чешского народа, оккупация Чехии германскими войсками и последующие действия германского правительства не могут не быть признаны произвольными, насильственными, агрессивными»^[4].

18 марта, в связи с известиями о германском ультиматуме Румынии, нарком иностранных дел СССР М.М. Литвинов через английского посла в Москве предложил созвать конференцию шести стран: СССР, Англии, Франции, Румынии, Польши и Турции с целью предотвращения дальнейшей германской агрессии. Однако английская сторона нашла это предложение «преждевременным» и предложила ограничиться совместной декларацией Англии, Франции, СССР и Польши о заинтересованности названных стран в сохранении независимости и целостности государств Восточной и Юго-восточной Европы.

16 апреля Литвинов, в ответ на английское предложение дать Польше односторонние гарантии, также и со стороны СССР, предложил проект трёхстороннего договора, предусматривающего «оказывать всяческую, в том числе и военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств»^[5]. Предложение о трёхстороннем союзе было воспринято на западе как чересчур радикальное. В ответ Франция 25-29 апреля предложила вместо этого ограничиться короткой декларацией о намерениях: оказывать военную поддержку друг другу или солидарную поддержку странам Центральной и Восточной Европы в случае Германской агрессии против кого-либо из фигурантов. В СССР это предложение поддержки не нашло. Английское правительство 8 мая предложило СССР менее обязывающую декларацию, в которой СССР бы выразил намерение помочь Англии и Франции, если они окажутся, втянуты в войну с Германией, выполняя свои гарантии восточноевропейским странам. Это предложение было отвергнуто СССР, поскольку оно не отвечало принципу взаимности.

17 апреля по указанию наркома М. М. Литвинова полпред в Берлине А. Ф. Мерекалов вручил статс-секретарю германского МИДа Э. фон Вайцзеккеру ноту с протестом по поводу действий представителей германского военного командования, ведущих к срыву чешским концерном «Шкода» поставок для Советского Союза артиллерийских и зенитных орудий, систем управления огнем с комплектом чертежей и полным описанием технологического процесса и других материалов военного назначения на общую сумму свыше 3,5 млн. долларов США. В конце встречи, по инициативе Вайцзеккера, состоялась беседа на общеполитические темы.

В ней, по версии Вайцзеккера: Мерекалов заявил — «Идеологические расхождения вряд ли влияли на русско-итальянские отношения, и они также не должны стать камнем преткновения в отношении Германии»^[6].По версии Мерекалова Вайцзеккер сказал — «Вы знаете, у нас есть с Вами противоречия идеологического порядка. Но вместе с тем мы искренно хотим развить с Вами экономические отношения»^[7].

Перспектива участия в войне против Германии, по мнению исследователей никак не устраивала Сталина, и налаживание связи с Берлином стало для него «приоритетной задачей».

3 мая Литвинов был отправлен в отставку и заменён Вячеславом Молотовым. В Берлине это восприняли как обнадёживающий знак. Через день немецким газетам были запрещены всякие нападки на СССР. Уже 9 мая в Берлине усиленно циркулировали слухи, что Германия «сделала или собирается сделать России предложения, направленные на раздел Польши»^[8]. 20 мая новый нарком по иностранным делам принял посла Шуленбурга и вёл с ним разговоры в чрезвычайно дружелюбном тоне, сообщив, что для успеха экономических переговоров «должна быть создана соответствующая политическая база». Это указание на «политическую базу» для самого Шуленбурга явилось неожиданностью. 21 мая Сталин затребовал в НКИД всю документацию по германо-советским договорам^[9].

27 мая Чемберлен, опасаясь, что Германии удастся нейтрализовать СССР, направил послу в Москве инструкцию, предписывающую согласиться на обсуждение пакта о взаимопомощи, военной конвенции и гарантий государствам, которые подвергнутся нападению Гитлера. Молотов принял пакет соответствующих предложений с удивившей английского и французского послов холодностью. Однако, в своём выступлении в Верховном Совете СССР 31 мая он выдвинул те же предложения (трёхсторонний договор о взаимопомощи, гарантии малым государствам, военная конвенция) уже как предложения Советского Союза, на что он имел достаточно оснований, так как англо-французский проект договора от 27 мая был разработан на основе литвиновских предложений от 17 апреля. Впрочем, при этом Молотов оговорился, что СССР не отказывается «от деловых отношений на практической основе» с Италией и Германией^[10], и избегал нападок на Германию, что особо отметил Шуленбург.

28 июня Молотов принял Шуленбурга и говорил с ним о нормализации отношений с Германией как о деле желаемом и возможном.

1.4. Политические переговоры с Англией и Францией

Трёхсторонние политические переговоры между СССР, Великобританией и Францией, начавшиеся ещё 10 апреля, шли на основе англо-французского проекта от 27 мая с советскими поправками от 2 июня.

Предусматривалось вступление союза в силу в следующих случаях:

• в случае нападения одной из европейских держав (то есть Германии) на договаривающуюся сторону;
• в случае немецкой агрессии против Бельгии, Греции, Турции, Румынии, Польши, Латвии, Эстонии или Финляндии (всем им договаривающиеся стороны давали гарантии защиты);
• в случае, если одна из сторон будет вовлечена в войну из-за предоставления помощи по просьбе третьей европейской страны^[11].

Основными пунктами расхождений были:

• список гарантируемых стран. Англо-французская сторона полагала, что прямое их перечисление в тексте чревато политическими осложнениями. К концу июня было выработано компромиссное решение, что список всё-таки будет, но в секретной части договора;
• включение в список стран Прибалтики и Финляндии. Англичане сперва протестовали, но к 17 июля согласились с советским предложением;
• не заключение сепаратного мира. Англичане сперва противились, но потом согласились.
• одновременное вступление в силу военного и политического соглашения. На это английская сторона согласилась 23 июля;
• определение понятия «косвенная агрессия». Это единственная точка по которой не удалось достичь компромисса.

В ходе шедших более двух месяцев переговоров англо-французская сторона приняла все советские условия, кроме формулировки косвенной агрессии.

В советском варианте она определялась следующим образом:

Выражение «косвенная агрессия» относится к действию, на которое какое-либо из указанных выше государств <страны, пограничные с СССР, а также Бельгия и Греция> соглашается под угрозой силы со стороны другой державы или без такой угрозы и которое влечет за собой использование территории и сил данного государства для агрессии против него или против одной из договаривающихся сторон^[12]

Это было расценено представителями Великобритании и Франции как требование СССР предоставить ему возможность по желанию и под любым предлогом вводить свои войска в соседние страны. Со своей стороны, британские и французские участники переговоров предлагали считать косвенной агрессией только

… действия, на которые соответствующее государство дало свое согласие под угрозой применения силы со стороны другой державы и которые связаны с отказом этого государства от своей независимости или своего нейтралитета.^[13] 

то есть, в отличие от советской формулы, отсутствовала клауза «или без такой угрозы».

По мнению Черчилля «Препятствием к заключению такого соглашения (с СССР) служили ужас, который эти самые пограничные государства испытывали перед советской помощью в виде советских армий, которые могли пройти через их территории, чтобы защитить их от немцев и попутно включить в советско-коммунистическую систему. Ведь они были самыми яростными противниками этой системы. Польша, Румыния, Финляндия и три прибалтийских государства не знали, чего они больше страшились, - германской агрессии или русского спасения. Именно необходимость сделать такой жуткий выбор парализовала политику Англии и Франции».^[14]

1.5. Сближение между СССР и Германией

24 июля советник восточноевропейской референтуры Отдела экономической политики германского МИДа Карл Шнуре (Karl Schnurre) в беседе с советским временным поверенным в делах Г.И. Астаховым, после обсуждения текущих экономических вопросов, изложил план улучшения германо-советских политических отношений (предварительно оговорив эту часть беседы, как неофициальный обмен мнениями). Немецкий план включал: 1) заключение торгово-кредитного договора; 2) нормализацию отношений в области прессы и культурных отношений, установление атмосферы взаимного уважения; 3) политическое сближение. При этом Шнурре заметил, что неоднократные попытки германской стороны поднять эту тему были проигнорированы советской стороной. 26 июля Шнурре продолжил развивать эту тему, пригласив по указанию Риббентропа Астахова и заместителя торгпреда Е. И. Бабарина в ресторан. Третий пункт плана был несколько конкретизирован немецкой стороной: «или возвращение к тому, что было раньше (договор о нейтралитете 1926 г.), или же новое соглашение, которое примет во внимание жизненные политические интересы обеих сторон»^[15]. О позиции Германии Астахов сообщает в телеграмме: « Германия готова договориться с нами (СССР) по всем интересующим обе стороны вопросам, дав все гарантии безопасности, какие мы захотели бы от нее получить. Даже в отношении Прибалтики и Польши договориться было бы так же легко, как было в отношении Украины (от которой Германия отказалась)»^[16].

3 августа Риббентроп впервые сделал официальное заявление на тему германо-советского сближения, в котором, в частности, содержался намек на раздел сфер влияния: « По всем проблемам, имеющим отношении к территории от Черного до Балтийского моря, мы могли бы без труда договориться… Что касается Польши, то за развивающимися событиями мы следим внимательно и хладнокровно. В случае провокации со стороны Польши мы урегулируем вопрос с Польшей в течение недели. На случай этого я сделал тонкий намек на возможность заключения с Россией соглашения о судьбе Польши»^[17] 

15 августа (около 20:00) Шуленбург зачитал Молотову послание министра иностранных дел Германии Риббентропа, в котором тот выражал готовность лично приехать в Москву для «выяснения германо-русских отношений». Риббентроп также выражал готовность «решить все проблемы на территории от Балтийского до Черного моря». В ответ Молотов выдвинул предложение о заключении полноценного пакта, вместо предложенной Шуленбургом совместной декларации о неприменении силы друг против друга (по смыслу — будущая I статья Пакта)^[18]. 17 августа Шуленбург передал Молотову ответ о готовности заключить пакт на 25 лет, причем как можно скорее, ввиду могущей возникнуть в ближайшие дни войны с Польшей. В ответ Молотов передал ноту, в которой заключение пакта обусловливалось заключением торгового и кредитного соглашения. Экономическое соглашение было спешно согласовано немцами 18 августа и подписано 19 августа; в тот же день Молотов выразил согласие принять Риббентропа и в 16 час. 30 мин передал советский проект пакта Шуленбургу с постскриптумом, в котором содержался набросок будущего секретного протокола. Однако были выставлены условия, отодвигавшие визит Риббентропа на 26—27 августа. Для Гитлера эта отсрочка была неприемлема, так как срок нападения на Польшу уже был назначен и Гитлер спешил закончить кампанию до начала осенних дождей. В результате на следующий день Гитлер направил Сталину личную телеграмму, в которой просил принять Риббентропа 22 или 23 числа. 21 августа пришёл ответ Сталина с согласием принять Риббентропа 23-го. Через несколько минут об этом было объявлено по берлинскому радио, немецким кораблям тотчас были отданы приказы занять боевые позиции, а на совещании с военными, состоявшемся 22 августа, Гитлер заявил о своем твердом намерении начать войну с Польшей.

1.6. Военные переговоры с Англией и Францией

23 июля советской стороной было предложено начать переговоры военных миссий в Москве не дожидаясь достижения политического соглашения. 25 июля английская, а 26 июля французская стороны ответили согласием. Глава МИД Великобритании Галифакс при этом заявил, что делегация сможет выехать через 7-10 дней, но состав её ещё не определён. В результате английская и французская миссии отправились в Москву 5 августа, выбрав при этом самый продолжительный способ передвижения — морем до Ленинграда (ныне Санкт-Петербург) и далее поездом. В Москву миссии прибыли только 11 августа. Об отношении Англии к переговорам свидетельствует факт посылки в Москву адмирала Дракса, имевшего незначительный вес в военном руководстве, в то время, как, например, на неофициальные переговоры в Польшу полетел генерал-инспектор заморских войск Айронсайд (занявший в сентябре 1939 пост начальника Имперского Генштаба). На официальные переговоры по выработке военного соглашения в Варшаву с английской стороны ездили полковник Дэвидсон (ВВС), генерал Клэйтон (армия) и коммодор Роулингз (ВМС), то есть фигуры ещё более низкого ранга чем Дракс.

Чемберлен не верил ни в возможность достижения соглашения с СССР, ни в военный потенциал Красной Армии, надеялся использовать переговоры лишь как средство давления на Гитлера и потому всемерно их затягивал.

12 августа, на первом заседании трёх миссий, глава советской делегации предложил ознакомиться с полномочиями каждой делегации. Он предъявил полномочия советской делегации, которые гласили, что делегация уполномочивается «…вести переговоры с английской и французской военными миссиями и подписать военную конвенцию по вопросам организации военной обороны Англии, Франции и СССР против агрессии в Европе…»^[19]. Глава французской делегации генерал Думенк зачитал свои полномочия, которые поручали ему «договориться с главным командованием советских вооружённых сил по всем вопросам, относящимся к вступлению в сотрудничество между вооружёнными силами обеих стран». Это было значительно меньше, чем полномочия советской делегации, но всё-таки генерал Думенк имел возможность вести серьёзные переговоры с советской стороной. Французы были настроены на скорейшее заключение соглашения, но они целиком зависели от англичан. Далее выяснилось, что глава английской делегации, адмирал Дракс, вообще не имеет никаких письменных полномочий. Адмирал Дракс пытался выйти из затруднительного положения, заявив, что если бы совещание было перенесено в Лондон, то он имел бы все необходимые полномочия, однако глава советской делегации под общий смех возразил, что «привезти бумаги из Лондона в Москву легче, чем ехать в Лондон такой большой компании» . В конце концов, адмирал обещал запросить у своего правительства письменные полномочия, которые были им получены только 21 августа. Несмотря на отсутствие у адмирала Дракса полномочий, советская делегация заявила, что не возражает против продолжения работы совещания. 13, 14, 15, 16 и 17 августа состоялось семь заседаний, на которых стороны обменялись сообщениями о своих вооруженных силах и своих планах на случай гитлеровской агрессии. От имени Англии выступали адмирал Дракс, маршал авиации Бэрнетт и генерал Хейвуд; от имени Франции — генерал Думенк, Валэн и капитан Вийом; от имени СССР — начальник генерального штаба Б. М. Шапошников, начальник военно-воздушных сил Л. Д. Локтионов и нарком военно-морского флота Н. Г. Кузнецов.

Ряд историков полагает, что Сталин был твёрдо настроен на срыв переговоров. Они основываются на тексте его рукописной инструкции Ворошилову от 7 августа, в частности, гласившей:

По мнению этих авторов, «все её пункты были нацелены не на то, как способствовать успеху переговоров (их цель даже не была обозначена), а на то, как их сорвать, возложив затем ответственность за неудачу на западные делегации, направившие их правительства». Подтверждением этого считается и тот факт, что 11 августа, то есть накануне начала переговоров, Политбюро решило «вступить в официальное обсуждение поднятых немцами вопросов, о чем известить Берлин».^[21]. Временный поверенный в делах СССР в Германии Астахов писал Молотову 8 августа 1939 года:

…Но, по существу, немцев интересуют, конечно, не эти вопросы. Судя по намекам, которые я слышу, и веяниям, которые до меня доходят, они не прочь были бы, проверив на этих вопросах нашу дискретность и готовность договариваться, вовлечь нас в разговоры более далеко идущего порядка, произведя обзор всех территориально-политических проблем, могущих возникнуть между нами и ими. В этой связи фраза об отсутствии противоречий «на всём протяжении от Черного моря до Балтийского» может быть понята как желание договориться по всем вопросам, связанным с находящимися в этой зоне странами. Немцы желают создать у нас впечатление, что готовы были бы объявить свою незаинтересованность (по крайней мере, политическую) в судьбе прибалтов (кроме Литвы), Бессарабии, русской Польши (с изменениями в пользу немцев) и отмежеваться от аспирации на Украину. За это они желали бы иметь от нас подтверждение нашей незаинтересованности к судьбе Данцига, а также бывшей германской Польши (быть может, с прибавкой до линии Варты или даже Вислы) и (в порядке дискуссии) Галиции. Разговоры подобного рода в представлениях немцев, очевидно, мыслимы лишь на базе отсутствия англо-франко-советского военно-политического соглашения.^[22]

11 августа 1939 года Астахов получил телеграмму от Молотова:

…Перечень объектов, указанный в Вашем письме от 8 августа, нас интересует. Разговоры о них требуют подготовки и некоторых переходных ступеней от торгово-кредитного соглашения к другим вопросам. Вести переговоры по этим вопросам предпочитаем в Москве. Молотов^[23].

По мнению других исследователей, текст не даёт основания для подобных интерпретаций:

Ворошилов поставил перед англичанами и французами ряд конкретных вопросов, на которые они не смогли дать внятных ответов, так как им запрещено было разглашать секретную военную информацию (ввиду того, что она, при отсутствии обязывающего политического соглашения, могла быть передана Берлину). В СССР был также представлен план развёртывания, согласно которому должно было действовать до 136 дивизий, однако представители Англии и Франции не предоставили подобных планов.^[24]

Через день дошло до вопроса о пропуске Красной Армии через территорию Польши, по виленскому и галицийскому коридорам — без чего, по мнению советской стороны, не могла быть отражена возможная германская агрессия. Это оказалось «мёртвой точкой», на которой переговоры застыли. Поляки отказывались пропускать Красную Армию через свою территорию, несмотря на давление со стороны Франции. Известно афористическое выражение, сказанное Беком французскому послу: «С немцами мы рискуем потерять свою свободу, а с русскими — свою душу»^[25].  

17 и 20 августа глава французской военной миссии генерал Думенк сообщал из Москвы в Париж:

Не подлежит сомнению, что СССР желает заключить военный пакт и не хочет, чтобы мы превращали этот пакт в пустую бумажку, не имеющую конкретного значения. (…) Провал переговоров неизбежен, если Польша не изменит позицию^[26].

Американский журналист Уильям Ширер утверждает:

Несмотря на распространённое в то время не только в Москве, но и в западных столицах мнение, что Англия и Франция ничего не предпринимали с целью склонить Польшу к тому, чтобы она пропустила через свою территорию советские войска для защиты от немцев, из опубликованных недавно документов следует, что это не так. Англия и Франция продвинулись в этом деле далеко, но недостаточно далеко. Из этих документов ясно также, что поляки проявили непостижимую глупость.^[27] 

Одновременно с московскими переговорами Вильсон, как неофициальный представитель Чемберлена, вёл в Лондоне зондаж чиновника по особым поручениям ведомства по осуществлению четырёхлетнего плана, штатсраата Гельмута Вольтата о возможности заключения соглашения, которое признавало бы особые германские интересы в Восточной и Юго-Восточной Европе в обмен на отказ Германии от применения силы, обеспеченный соглашениями о разоружении; кроме того, Англия была готова допустить Германию к эксплуатации «колониально-африканской зоны». Переговоры завершились неудачей из-за фактического отказа Германии рассматривать английские предложения, обусловленного глубиной взаимных противоречий.

Согласно официальной советской версии, именно после этого советское правительство перестало доверять своим партнёрам по московским переговорам и согласилось рассмотреть предложение Германии о заключении германо-советского договора о ненападении.

1.7. Политика стран Восточной Европы

Правительства восточноевропейских стран относились к СССР с глубоким недоверием. В марте 1939 года, после захвата Германией Клайпедской области Литвы, СССР предпринял дипломатические шаги по сближению с Латвией и Эстонией, но они были встречены холодно. В мае, несмотря на обострение отношений с Германией, польское министерство иностранных дел заявило, что Польша не хочет связывать себя какими-либо соглашениями с СССР.

Предвоенную политику Польши американский историк Уильям Ширер характеризует как «самоубийственную». Ширер отмечает, что Польша с 1934 г. неуклонно поддерживала Германию в ущерб Версальской системе. При этом между Польшей и Германией существовал острый территориальный спор по поводу Данцигского коридора, разделявшего германскую территорию на две части. Отношения между Польшей и СССР были прохладными, начиная советско-польской войны, в ходе которой Польша переместила свою границу к востоку от линии Керзона (в результате этого около 6 миллионов этнических белорусов и украинцев оказались в Польше). После кончины Пилсудского политику Польши определяли ветераны советско-польской войны, такие как Бек и Рыдз-Смиглы, настроенные на конфронтацию с СССР. Таким образом, по Ширеру, Польша имела границу, «неприемлемую» ни для Германии, ни для СССР, при этом не будучи достаточно сильной, чтобы иметь возможность ссориться с обоими соседями одновременно^[28].

Прибалтийские страны, как отмечает эстонский историк д-р Магнус Илмьярв, не доверяли СССР как по причинам исторического свойства, так и из-за разницы режимов; начавшиеся летом 1939 года советско-англо-французские переговоры вызывали их опасения, что, войдя в эти страны, Красная Армия установит там большевистский режим и в конце концов откажется уйти. К тому же, прибалтийские страны, после опыта Мюнхена, не верили, что Великобритания и Франция реально выполнят свои обязательства по их защите в случае германской агрессии.

1. В результате, правительства Эстонии, Латвии и Финляндии заявили, что всякую гарантию, данную без их просьбы, будут рассматривать как акт агрессии, после чего поспешили заключить пакты о ненападении с Германией (7 июня). При этом, Германия не только обещала не нападать на прибалтийские страны, но и гарантировала помощь в случае агрессии СССР. Это вызвало у прибалтийских правительств ощущение безопасности, как оказалось вскоре, ложное. Высокопоставленные немецкие военные (Франц Гальдер и Вильгельм Канарис) посетили балтийские страны и вели там переговоры о военном сотрудничестве. По сообщению германского посланника в Таллине, начальник штаба эстонской армии Рэк заявлял ему, что  над Балтийским морем, в том числе в минировании Финского залива против советских военных кораблей.

2. Подписание пакта. Версии об инициативах подписания пакта.

1. Подписание пакта Молотова-Риббентропа.

                  21 августа в 11 часов последнее заседание англо-франко-советских военных переговоров, в ходе которого стало ясно, что переговоры зашли в тупик. В 15 часов Шуленбург передал Молотову телеграмму от Гитлера «господину И. В. Сталину», в которой фюрер сообщал о своем согласии с советским проектом пакта о ненападении и о готовности выработать «дополнительные секретный протокол» в ходе визита в Москву «ответственного государственного деятеля Германии». Сославшись на угрозу германо-польского кризиса. Гитлер предлагал «принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа. Министр иностранных дел имеет всеобъемлющее и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать пакт о ненападении, так и протокол». В 17 часов Молотов передал Шуленбургу ответ Сталина «рейхсканцлеру Германии господину А. Гитлеру» с сообщением о согласии советского правительства «на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа». Тем не менее, формально переговоры с Англией и Францией прерваны не были. 22 августа советская пресса сообщила о предстоящем визите Риббентропа в Москву для заключения пакта о ненападении, одновременно СССР информировал Англию и Францию, что «переговоры о ненападении с Германией не могут никоим образом прервать или замедлить англо-франко-советские переговоры». В тот же день Франция попыталась вновь добиться от Польши согласия на проход Красной армии, чтобы иметь возможность ограничить значение будущего советско-германского пакта или сорвать его подписание. Одновременно глава французской военной миссии получил полномочия на подписание военной конвенции и пытался 22 августа настоять на продолжении военных переговоров с СССР. Однако глава советской военной миссии, сославшись на то, что «позиция Польши, Румынии, Англии неизвестна», предложил не торопиться с продолжением переговоров.

         23 августа в Москву прибыл Риббентроп, и в ходе переговоров со Сталиным и Молотовым в ночь на 24 августа были подписаны совестко-германский пакт о ненападении и секретный дополнительный протокол, определивший сферы интересов сторон в Восточной Европе. К сфере интересов СССР были отнесены Финляндия, Эстония, Латвия, территория Польши к востоку от реки Нарев, Висла и Сан, а также Бессарабия. В завершение беседы сторон, кратко обсудивших ряд международных вопросов, Сталин заявил Риббентропу, что «советское правительство относится к новому пакту очень серьёзно. Он может дать своё честное слово, что Советский Союз никогда не предаст своего партнера». Затем состоялся прием в Екатерининском зале Кремля. Риббентроп, войдя в зал, приветствовал присутствующих обычным фашистским жестом – выбросив вперед правую руку с восклицанием «Хайль Гитлер!» Все замерли. Но Сталин улыбнулся и неожиданно ответил… книксеном. Взявшись пальцами за края своего френча, он картинно присел перед гостем. В зале раздался смех, и неловкость ситуации была сглажена. Когда прием закончился, Риббентроп покинул помещение и остались только свои, Сталин сказал: «Кажется, нам удалось провести их».

          Подписав пакт о ненападении, СССР 25 августа заявил англо-французским военным миссиям, что в изменившейся ситуации военные переговоры «теряют всякий смысл». Правда, в тот же день Франции было сообщено, что договор 1935 г. Все еще остается в силе, а политические переговоры с Англией и Францией могли бы быть продолжены. Советское руководство было готово рассмотреть любые предложения Англии и Франции, если они согласятся на советские условия, но Лондон и Париж решили не идти на уступки СССР, который втайне от них осмелился предпочесть какие-то собственные интересы «общему делу» защиты западных демократий, и в ночь на 26 августа их военные миссии покинули Москву.  

2.  I тезис: Инициатива исходила от Сталина

Большинство немецких авторов как прежде, так и теперь при описании обстоятельств возникновения пакта высказывают мнение, что Сталин, с относительным постоянством искавший договоренности с национал-социалистами, с осени 1938 года, оправившись от потрясения, вызванного Мюнхенским соглашением, настолько интенсифицировал свои попытки к сближению с Германией, что Гитлеру, готовившему летом 1939 года вторжение в Польшу, оставалось лишь откликнуться на неоднократные предложения, чтоб заключить столь желанный для советской стороны договор. Эта точка зрения является продолжением прежних утверждений национал-социалистов. Манера ее изложения нередко создает впечатление, будто кому-то хотелось бы приуменьшить тяжесть вины Германии за развязывание и войны и переложить эту вину на жертву германского военного планирования.

Прямые письменные свидетельства, подтверждающие данный тезис, вряд ли имеются, поскольку Сталин, как известно, не позволял делать записи или составлять протоколы, да и другие его поручения выполнялись в устной форме.

В ходе Переговоров Советское правительство пыталось заставить Гитлера раскрыть его подлинные намерения в Восточной Европе. При этом СССР интересовали, прежде всего, два вопроса: планы Германии в отношении Прибалтики и Украины (как видно, тогда Советское правительство еще не поняло, что Гитлер метил на все Советское государство).

Из безальтернативного категорического отклонения германским правительством предложения о предоставлении гарантий Прибалтийским странам - последней попытки СССР достичь двусторонней стабилизации внешнеполитических отношений – Советское правительство сделало необходимые выводы. Совместная с Францией попытка вовлечь Германию в многостороннюю систему Восточного пакта и тем самым, по мнению Советского правительства, сделать войну невозможной и решить проблему безопасности России в Прибалтике, также не имела успеха.

В конце лета 1934 года Советское правительство, действуя в условиях царивших в Москве гнетущих предвоенных настроений, приняло первые ощутимые меры по обеспечению внутренней безопасности: оно ввело регистрацию и «паспортизацию» всех проживающих в СССР немцев и постановило с 1 января 1935 года выселить советских немцев из западных приграничных областей.

Эти и другие внешнеполитические мероприятия, явившиеся началом «большой чистки», сопровождались коренной внешнеполитической переориентацией. Теперь Сталин использовал сами по себе хотя и слабые, однако при известных условиях перспективные для создания системы «коллективной безопасности» возможности Лиги Наций, вступив в нее 18 сентября 1934 года, и вошел – не в последнюю очередь под впечатлением введенной в Германии 16 марта 1935 года всеобщей воинской повинности – в более трудный и менее удовлетворяющий в политическом плане союз с Францией (2 мая 1935 года) и Чехословакией (16 мая 1935 года).

Сообщение о заключении советско-французского договора о взаимной помощи произвело в министерстве иностранных дел Германии эффект разорвавшейся бомбы. Царило «очень подавленное настроение. Изоляция Германии казалась полной. В ответ на внешнеполитические методы Гитлера образовалась антигерманская коалиция всех великих держав, включая Советский Союз»^[29]. По мнению министерства иностранных дел Германии и особенно ее дипломатии в России, именно тогда «закончилась политика свободы выбора, политика неприсоединения, которая до тех пор представлялась Советскому Союзу желаемой целью»^[30].

Тот факт, что Советское правительство, несмотря на злобные выпады германского правительства против большевизма и на открытую пропаганду ревизионистских восточных планов, так долго занимало выжидательную позицию, объясняется отчасти подспудной активностью министерства иностранных дел и германской дипломатии в России под руководством графа фон Шуленбурга.

На следующем этапе германо-советских отношений, который продолжался до подписания 25 ноября 1936 года антикоминтерновского пакта, никаких советских «предложений», касавшихся специального урегулирования отношений с Германией, больше не было. Напротив, советская внешняя политика уже полностью причислила Германию к государствам с противоположным социальным строем.

Вполне возможно, что Сталин в глубине души надеялся на перемены в государственном устройстве, на изменения в расстановке сил в Германии, а также на то, что Гитлер «одумается» и что поэтому до реализации радикальных восточных планов национал-социалистов дело не дойдет. Но в своей практической внутренней и внешней политике Сталин совершенно недвусмысленно приспосабливался к новым реальностям, ставя во главу угла форсированный процесс индустриализации, а затем и вынужденного вооружения.

Если оставить без внимания зачастую слишком явную идеологическую подоплеку и психологическую потребность переложить ответственность на другую сторону, то тезис о возникновении пакта Гитлера - Сталина, согласно которому инициатива исходила от Сталина, имеет прежде всего три недостатка:

1. смешивание общих принципов советской политики «мирного сосуществования» с целенаправленными «предложениями» в адрес Германии;
2. некритическое использование немецких документов в качестве основы;
3. недостаточное различие между законной заинтересованностью советской стороны в достижении (оборонительного) соглашения о ненападении, с одной стороны, и фактическим вступлением в (наступательный по своим последствиям) союз с целью раздела (военными средствами) сфер политического влияния - с другой.

2.3.  II тезис: инициатива исходила от Гитлера

Поборники этого прямо противоположного тезиса могут привести более веские доказательства. Подобная точка зрения основывается на большом количестве не вызывающих сомнения сообщений очевидцев, и ее сторонники предпочитают держаться подальше от мнимой очевидности недостаточно исследованных источников и документов. Здесь реже, чем в первой группе проявляется идеологическое начало.

Свидетельские показания, в которых ответственность за заключение пакта возлагается на Гитлера, частично родилась в непосредственном временном контексте германских контактов, а частично вскоре после них. Так, 18 июня 1939 года статс-секретарь министерства иностранных дел Эрнст фон Вайцзеккер отметил в своем дневнике, что, помимо Японии, германская «игра» прежде всего касалась России. Он писал: «Мы делаем авансы…Русские, однако, все еще очень недоверчивы»^[31]. Руководитель бюро Риббентропа д-р Эрих Кордт позднее сообщил: «Как известно, Гитлер…распорядился провести предварительный зондаж», который, однако, долгое время не давал «никаких конкретных результатов»^[32].

 Доктор Карл Юриус Шнурре, заведующий восточноевропейской референтурой отдела экономической политики министерства иностранных дел, имея в виду порученный ему зондаж советской стороны. Уверенно заявляет, что именно Гитлер в конце июля 1939 года «решил проявить инициативу в отношении Советского Союза»^[33].

 После подписания пакта «об удачном ходе», о победе Гитлера, домогавшегося расположения Сталина с начала лета 1939 года, помимо посла Фридриха Гаусса, с позиции германского посольства в Москве говорил и военный атташе генерал Кестринг.

Исследуя обстоятельства возникновения пакта, немецкий историк Георг фон Раух констатировал: «Побуждающей стороной на германо-советских переговорах, был, бесспорно, Гитлер. Нетерпение…относительно дальнейших насильственных приобретений здесь очевидно».^[34] 

 Вплоть до недавнего времени такого же взгляда полностью придерживалась и советская историография. В период сталинизма ее объективность страдала от превалирующей заинтересованности в национальном самоутверждении. Во время первой либерализации официальных установок для исторических сочинений при Н.С.Хрущеве о «германских авансах», «германской дипломатической оффензиве» и о речах нацистской сирены»^[35] заговорил главный свидетель того времени, бывший посол СССР в Лондоне И.М. майский. Ему вторили и другие советские историки: И.К. Кобляков, И.В. Андросов, В.Я. Сиполс.

С постепенным признанием существования дополнительных секретных протоколов к договору о ненападении в СССР устранено препятствие, сильно стеснявшее советскую историческую науку и мешавшее публикации документов, хотя некоторые советские историки, не замеченные западной общественностью и критикой, уже давно обошли это табу и косвенным образом указали на существование тайных территориальных сделок. Так в первой послевоенной «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 годов» говорилось, что в условиях лета 1939 года Советское правительство видело в договоре единственную возможность спасти от германского вторжения Западную Украину и Западную Белоруссию, а также Прибалтику. Поэтому правительство СССР добилось от Германии «обязательства не переступать линии рек Писа, Нарев, Буг, Висла, Сан»^[36] .

В начавшихся советскими историками в период гласности поисках,  касавшихся формы и существа достигнутых в тот период договоренностей, камнем преткновения сразу же стал вопрос о подлинности пока единственного известного текста секретного дополнительного протокола, заснятого Карлом фон Лешем на пленку в 1944 году вместе с другими важными документами, подлежавшими уничтожению. Снимки немецкого альтерната этого протокола (на русском и немецком языках) хранятся в политическом архиве министерства иностранных дел Германии. Сложности с признанием подлинности сфотографированного документа усугублялись и тем, что подписавший его Молотов – на фоне отказа советской стороны обсуждать этот протокол на Нюрнбергском процессе – наложил на советскую дипломатию того времени обет молчания. По этой причине советским дипломатам труднее, чем историкам, давалось постепенное признание подлинности протокола.

Первым из советских историков за безусловное признание подлинности этих документов высказался в конце сентября 1988 года в газете «Советская Эстония» Юрий Афанасьев. К этой точке зрения присоединились М.Семиряга, В. Кулиш, Х.Арумяе. В первые месяцы 1989 года, знаменующего 50-ю годовщину трагической даты 23 августа 1939 года, ряд советских дипломатов и ученых-историков, занимающихся этими вопросами, сошлись во мнении, что в отсутствии подлинников документов можно по крайней мере констатировать, что предыстория, дальнейшие события и более поздние советские публикации свидетельствуют об обоюдном точном соблюдении той линии раздела, которая указана в единственной известной копии (предполагаемого) протокола. Эта точка зрения была обоснована начальником Историко-дипломатического управления МИД СССР Ф.Н. Ковалевым^[37] в откровенной дискуссии на заседании Комиссии ЦК КПСС по вопросам международной политики 28 марта 1989 года. Советско-польская комиссия историков в своих предварительных выводах в мае 1989 года также указала на то, что «последующее развитие событий и дипломатическая переписка дают основание заключить, что договоренность, касающаяся сфер интересов двух стран (примерно вдоль линии рек Писа, Нарев, Висла, Сан), в определенной форме была достигнута в августе 1939 года»^[38].

После многочисленных публикаций в журналах Прибалтики впервые русский текст немецкого альтерната попал в центральную печать (в связи с положительным ответом на вопрос о подлинности) благодаря стараниям московского историка и публициста Льва Безыменского^[39]. Таким образом, лед был окончательно сломлен. Срочно созданная по предложению депутата из Эстонии Э. Липмаа, Комиссия Съезда народных депутатов СССР по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении 1939 года^[40] принялась за сложную работу по установлению общего характера этого пакта.

В декабре 1989года комиссия под председательством А.Н. Яковлева представила второму Съезду народных депутатов СССР свой заключительный отчет. К отчету прилагался документ из личного архива Молотова, датированный апрелем 1946 года, который подтверждает, что советский оригинал секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 года в момент его подписания имелся. Текст приложенной к документу копии русского оригинала идентичен тексту, хранящемуся в политическом архиве министерства иностранных дел в Бонне. На этом основании 24 декабря 1989 года Съезд народных депутатов принял постановление, которое на основе графологической, фототехнической и лексической экспертизы подтверждает факт существования протокола. Утвержденное Председателем Президиума верховного Совета СССР М.С. Горбачевым, оно констатировало, что этот и последующие секретные протоколы явились отходом от ленинских принципов советской внешней политики, и признавало их юридически несостоятельными и недействительными с момента подписания. Таким образом, Советское правительство освободилось от рокового наследия.

Во всех этих публикациях, за исключением работ Вячеслава Дашичева, разделяющего традиционные взгляды немецких историков. Инициатива Гитлера под сомнение не берется. Вместе с тем предметом все более критической оценки становится вопрос о соучастии Сталина, выразившемся в принятии германских предложений. Так, Дашичев вновь подчеркивает, что хотя Гитлер и «обвел Сталина вокруг пальца», в то же время пакт несет на себе и «особую печать личности Сталина», по-своему способствовавшего в определенные моменты процессу сближения. Рассуждая подобным образом, представители реформистского направления в дебатах советских историков близко подходят к третьей концепции обстоятельств возникновения договора.

4. III тезис: Сталин и Гитлер шли навстречу друг другу

За неимением исчерпывающих первоисточников осторожные исследователи интересующих нас процессов прежде при освещении германо-советского сближения предпочитали ограничиваться главным образом феноменологическим описанием внешних событий и разбором содержания известных документов. Оставив в стороне неизвестные решения Гитлера или Сталина относительно установления того или иного контакта, они сформулировали свой тезис следующим образом: Сталин и Гитлер постепенно и осторожно продвигались навстречу друг другу.

Такого прагматического подхода придерживалась во многом серьезная историческая литература Запада начала 50-х годов, возникшая в пылу первых исследований и переработки военных архивов, и особенно германских внешнеполитических документов. Так, Макс Белофф исходил из того, что оба тирана имели одинаковые намерения и потому похожими средствами стремились достичь одинаковых целей. По мнению Уильяма Л. Лангера и С. Эверетта Глисона^[41], инициатива к переговорам по экономическим проблемам исходила в большей степени от германской, а по проблемам политическим – от советской стороны. В непревзойденном по сих пор исследовании «Германия и Советский Союз. 1939-1941» ^[42] Герхард Л. Вайнберг тонко обрисовал тот путь, по которому обе стороны последовательными осторожными и тщательно скрывавшимися от мировой общественности шагами двигались навстречу друг другу.

Данный тезис ограничивается в основном изложением содержания подтвержденных германскими дипломатическими документами встреч и контактов германской и советской сторон, что сближает его с четвертой концепцией. Сторонники следующего тезиса в своих исследованиях опираются только на фактические свидетельства. Они стремятся не столько к обширным, сколько к точным выводам. Поэтому их аргументацию трудно опровергнуть. Решения Гитлера и Сталина интересуют этих ученых лишь постольку, поскольку они находят отражения в определенных демаршах. Данная группа исследователей рассматривает каждый случай установления контакта с учетом точек зрения и интересов тех главным образом дипломатических работников, которые являлись непосредственными участниками событий и сообщали о них. В обстановке взаимного соперничества дипломатическими службами двух враждебных тоталитарных систем приходилось действовать в основном тайно, и поэтому потомкам, изучающим их деятельность, досталась довольно трудная задача.

5. IY тезис: инициатива исходила от германской дипломатии

Непосредственные свидетели, а также исследователи тех событий неоднократно указывали на большую работу, выполненную германской дипломатией в России при подготовке пакта о ненападении. Из сотрудников германского посольства в Москве прежде всего исследователи подчеркивают активную роль  ориентировавшихся на Россию сил отдела экономической политики министерства иностранных дел (Виль, Шнуре), а также посла графа Фридриха Вернера фон Шуленбурга.

Давний знакомый Шуленбурга министр иностранных дел Румынии Григоре Гафенку, занимавший этот пост с ноября 1938 года, а в июне 1940 года назначенный послом в Москву, в 1944 году в швейцарской эмиграции, характеризуя германского дипломата, заявил, «что он обладал качествами, отличными от тех, которые Вильгельмштрассе^[43] требовала от своих послов». В первые четыре года его деятельности, во время которых Шуленбургу пришлось представлять в Москве враждебное агрессивное государство, он постоянно проявлял «неисчерпаемое терпение. Он ждал своего часа…» Договор о ненападении – при подобных обстоятельствах «чудо…которому он способствовал более, чем кто-либо» - ознаменовал собою кульминационный пункт его активной дипломатии мира.

Американский ученый Дэвид Даллин подчеркивал, что долгое время «В Германии Гитлер являлся главным препятствием на пути русско-германского сближения», тогда как Сталин скорее был готов к сближению при условии, что предложения германской стороны не представляют собой замаскированную ловушку. Даллин отмечает важную роль Шуленбурга как незаменимого посредника и пишет: «Германскому послу Вернеру фон Шуленбургу было предопределено самой судьбой играть видную роль… Этого красивого и умного дипломата старой школы Москва не подозревала в приверженности антисоветской политике новых правителей Германии. Он не делал секрета из того, что нацистский режим и его политические методы вызывали у него отвращение».

После получения известия об обстоятельствах насильственной смерти  

Шуленбурга  в ходе подавления движения 20 июля 1944 года к оценке Даллина присоединился английский эксперт по Германии и России Джон Уиллер-Беннетт. В опубликованной в 1946 году статье «Двадцать лет русско-германских отношений (1919-1939) он указал на ту роль, которую сыграли некоторые советники Гитлера, выступавшие за германо-русское сближение и боровшиеся против «политики откровенного двурушничества и неискренности на предстоящих переговорах». Крупнейшим из «советников Гитлера…которые, вероятно, искренне стремились проводить прорусскую политику», автор назвал «германского посла в Москве графа фон Шуленбурга, ученика Мальцана и Брокдорф-Ранцау, едва ли не последнего представителя провосточной ориентации в министерства иностранных дел Германии. Для Шуленбурга идея подписания с Россией договора о ненападении олицетворяла собой возврат германской внешней политики в лоно здравого смысла гениального Бисмарка, и свою роль  в этой драме он несомненно сыграл с подлинным усердием, прямотой и энтузиазмом, не замышляя вероломства».

    В годы войны Даллин и Уиллер-Беннетт работали в разведывательных органах своих государств, где занимались германо-русскими вопросами и потому были в курсе тайных усилий германской дипломатии в отношении России. A fortiori то же самое относится и к Уильяму Лангеру, руководителю секции исследований и анализа отдела СССР в Управлении стратегических служб США. Он не только в течение многих лет тщательно следил за развитием германо-русских отношений, но и во время войны играл одну из главных ролей в обеспечении предусмотренного соглашением сотрудничества американской и советской разведок.

Как подчеркивал Лангер «недоверие Гитлера к профессиональным германским дипломатам было в полной мере оправданно. В стенах германского министерства иностранных дел и в его представительствах за рубежом работали люди старой выучки, не одобрявшие нацистского режима и опасавшиеся, что политика Гитлера быстро приведет их страну к гибели. У некоторых из них настрой был настолько сильно выраженным, что они считали себя обязанными противодействовать официальной политике и даже предупреждать противников Гитлера, чтобы они готовились к худшему. Среди дипломатов, как и среди военачальников, встречались и такие, которые надеялись на создание иностранными державами условий для поражения нацистов». В качестве выдающейся фигуры Лангер также выделил Шуленбурга. Он, в частности, писал: «В высшей степени интеллигентный и пользовавшийся всеобщим уважением германский посол в Москве граф Фридрих Вернер фон Шуленбург…твердый сторонник тесной традиционной германо-русской дружбы, в душе противник нацистов, в конце концов поплатился жизнью за участие в заговоре против Гитлера в июле 1944 года».

Шуленбург был известен не только трезвостью ума и деловитостью, а также сдержанностью и скромностью. И если устранение недоверия советской стороны и получение согласия Сталина на приезд Риббентропа в Москву для подписания пакта о ненападении он назвал «дипломатическим чудом», которому больше всего способствовал он сам, то сделал он это скорее всего в полном осознании пройденного им к тому времени тяжелого, насыщенного препятствиями пути. Посол никак не предполагал, что в момент выработки пакта и секретного дополнительного протокола многообещающее «Дипломатическое чудо» неожиданно обернется настоящим «ударом», «который полностью изменит все» и сделает войну даже более вероятной, чем в разгар судетского кризиса осенью 1938 года.

3. Заключение

Когда я начал изучать эту тему, само собой возник вопрос: кто же был инициатором заключения пакта о ненападении. И погружаясь в выбранную тему, я неоднократно менял своё мнение. Когда я только начал изучать данный вопрос, я был твердо уверен, что это была, безусловно, инициатива Гитлера, который хотел обмануть Сталина, «пустить пыль в глаза», как и сделал с другими европейскими странами. Но со временем стало ясно, что Советский Союз, провалив политику коллективной безопасности с Англией и Францией, выбрал из двух зол меньшее и подписал пакт. Стоит отметить, что в СССР прекрасно понимали, что идеологически мы с фашистской Германией несовместимы. Ведь фашистская идеология проповедует нацизм, а советская — интернационализм. А значит, рано или поздно станем противниками.

На основе первой главы можно сделать вывод, что именно советский союз пошел на сближение с фашисткой Германией. Причиной этому послужила изоляция Советского союза от стран Европы в частности Англии и Франции. Никому не удастся выкинуть ни из истории, ни из сознания народов тот решающий факт, что в этих условиях выбор, стоявший перед  Советским   Союзом, был таков: либо принять в целях самообороны сделанное Германией предложение о заключении договора о ненападении и тем самым обеспечить  Советскому   Союзу  продление мира на неизвестный срок, который мог быть использован Советским государством в целях лучшей подготовки своих сил для отпора возможному нападению агрессора, либо отклонить предложение Германии насчёт пакта о ненападении и тем самым позволить провокаторам войны из лагеря западных держав немедленно втравить Советский   Союз  в вооружённый конфликт с Германией в совершенно невыгодной для Советского   Союза  обстановке, при условии полной его  изоляции. 

В то же время, в результате пакта Германия в 1939-1944 годах избежала войны на два фронта, последовательно разгромив Польшу, Францию и малые страны Европы и получив для нападения на СССР в 1941 году армию, имевшую два года боевого опыта. Таким образом, пакт был выгоден и для Советского союза и для Германии

Да, пакт Молотова-Риббентропа аморален, но он был не более аморален, чем Мюнхенский сговор и дележ Польшей и Венгрией, совместно с нацистской Германией, Чехословакии. Вплоть до этого пакта СССР вынужден был наблюдать, как "западные демократии" - Великобритания и Франция - "умиротворяют агрессора". При этом вольно или невольно у советского руководства складывалось ощущение, что "западные демократии" ориентируют агрессию Гитлера все дальше на Восток, в сторону СССР. И поэтому, когда в Мюнхене в 1938 году Англия, Франция и Польша фактически дали старт Второй мировой войне, СССР был уверен, что следующей целью более чем реального союза с Германией  при молчаливой поддержке "западных демократий" может стать СССР.

Список используемой литературы

1.Александр Тихомиров. Германия и СССР в 1918-1939 годах: мотивы и последствия внешнеполитических решений, М: Изд-во «Гея», 1995.

2.Безыменский Л.А. Гитлер и Сталин перед схваткой.  – М.:Вече, 2000 год.

3. Год кризиса. Документы и материалы. М: Политиздат. 1991 год (в двух томах).

4. Майский И.М.. Кто помогал Гитлеру? Издательство Института международных отношений. Москва,1962.

5. Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939-1941., М.: Вече, 2000.  

6. Смыслов О.С. Накануне 1941 года (о расчетах и просчетах советской политики в 1939-1941 годах). Москва. Издательство политической литературы. 1991.

7. Случ С.З.. Сталин и Гитлер, 1933-1941. Расчеты и просчеты Кремля .  

8. Фляйшхауер И. Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива Германской дипломатии 1938-1939. Москва. Прогресс. 1991.

9. Уильям Ширер. Взлет и падение третьего рейха.