Детство, опаленное войной

Сочинение «Детство, опалённое войной»

Мое отношение к Великой Отечественной войне особенное. И, прежде всего,  потому, что в жизни моей семьи она занимает заметное место. О ней говорили, о ней вспоминали, о ней помнят и сейчас. Помнят мои родители.  Я помню.… Даже несмотря на то, что моих прадедов, которые были простыми солдатами Великой Победы, уже давно нет в живых. Их не стало еще до моего рождения.   Но я очень хорошо знаю боевой путь моего прадеда по материнской линии – Семена Петровича Шевченко: от украинского села Мироновки, что на Харьковщине,  до самого логова фашистов – Берлина. Знаю и боевой путь, который прошел мой прадед по отцовской линии – Никанор Семенович Джебко. Он воевал на Дальнем Востоке. Но  накануне 67-й годовщины  Победы я хочу вспомнить о тете  своей мамы Галины Павловны Шевченко – Анастасии Семеновне Сивоконь (в девичестве Шевченко). Её рассказы о военном детстве навсегда запали мне в душу. Они говорят о той страшной трагедии, которую пережил советский народ, намного красноречивее всех учебников истории. Это было детство, опаленное войной…

   Какова она, война глазами ребенка?  Я записал рассказ Анастасии Семеновны, чтобы память о войне жила как можно дольше в памяти её внуков, будущих правнуков и праправнуков. Это еще одна глава из  нашей семейной истории, которая пишется уже не одним поколением моих предков. Вот её рассказ…

   Рассказ Анастасии Семеновны

Первая бомбежка

Когда началась война,  мне было четырнадцать  лет, в сентябре 1941 – го исполнилось пятнадцать. Поэтому события тех лет я помню очень хорошо.  Помню, что после того, как объявили о начале войны,  в  душе поселилась какая- то щемящая тревога, которая ни на минуту  душу не отпускала… А через три дня (25-го июня)  нашу Мироновку уже бомбили. Я никогда не забуду  первую бомбежку… Прибежала  к нам соседская ребятня, сообщили, что на поле сел наш  самолет. Конечно, мы все туда побежали, нам- то  он в диковинку был. Всем охота посмотреть вблизи.   Я тоже побежала. За мной Нинка увязалась, сестра моя младшая, ей четыре года было. Много детворы собралось, да и взрослые сбежались.   И вдруг, откуда не возьмись, налетели немецкие самолеты, и давай бомбить. Взрывы, пыль, страх… Боже, как мы оттуда бежали… А Нинка маленькая, наравне с нами бежать не может, отстаёт, плачет… Добежали до дома, да скорей в погреб… Многих убило в тот день… А к Покрову (14 октября) уже и немцы в село пришли…

Погреб

Погреб  у нас был большой. Оно и понятно: семья большая, огород большой, запасов много надо. Вот он и стал для нас жилищем. Мы жили как раз в центре села. А хата у нас большая была. Немцы как пришли – сразу нас выгнали. Госпиталь там организовали. А маму нашу, Евдокию Матвеевну, куховарить заставили, вернее немцу-повару помогать.  Хозяйство у нас большое было: куры, утки, гуси, корова была. Люди в Мироновке года за три до начала войны разжились: скот, птицу держали. Немцы это всё и поели…

В погребе кроме нашей семьи ещё соседи – Кофаны – ютились.  Не знаю, почему.  Может,  у них погреб небольшой был…  Мама прибежит, быстро нам еды какой даст и снова немцам раненым готовить. Помню, однажды мама принесла нам супу горохового – немцы не доели. Мяса в нём много, густой, очень вкусный. Больше я никогда такого вкусного супа не ела… Сидим, прижмемся друг к другу, чтоб теплее было… Погреб и есть погреб -   сыро, холодно. Закашляли все. Врач немецкий детей маленьких пожалел  -  разрешил  в хате на печи ночевать.  Однажды, когда в очередной раз бомбили наше село, бомба упала во дворе, метрах в шести от погреба. Но нас, слава Богу, дома не было…

А следы от  воронки ещё долго после войны  были,  годов  до шестидесятых.   Потом папа это место разровнял и  красные тюльпаны посадил…

Немцы

Сначала мы сильно немцев боялись – не высовывались из погреба без лишней надобности. Ну а потом осмелели… Немцы, конечно, разные были. Кто на тебя, как на щенка смотрит, норовит пнуть, а кто заговаривает, пытается конфетами угощать. Мне один немец даёт конфеты, а я не беру… А малышня угощалась,  конечно. Всё больше они леденцы детям давали.  Помню, у Нинки подружка была Тамара Кузьменко. Тоже года четыре ей было. Угостил её один немец хлебом. Так она придет к нам  и канючит у того  немца: «Дай ей хлеба! Дай ей хлеба!». Ну,  дал ещё раз, а потом она ему надоела, он взял и как шморгонул её, так и покатилась кубарем  Тамарка…

У немцев хор был. Перед войной в Мироновке выстроили больницу двухэтажную,  там тоже много немцев стояло. Как клуб она у них была.  Так вот те, которые в нашей хате жили, намажут сапоги и идут на спевки, то есть на репетицию. Запах той ваксы я, кажется, никогда не забуду…

Наши

Мироновка несколько раз переходила из рук в руки. Сколько здесь людей полегло…Первый раз наши войска, когда  прорвались в село, открыли огонь. Дядю моего Александра Петровича   сильно ранило. Свои же и ранили.  Он от этой раны потом и умер. Что поделаешь, война… Немцы, конечно, забегали, паника началась. Пули кругом свистят…  Мы в погреб  побыстрее спрятались… Ну,  а потом наши в село зашли. В нашей хате теперь русское начальство стояло. В спальне – полковник, а в передней  комнате (так обычно на Украине называют комнату, где находится печь) – лейтенант. Мама и им еду готовила. Полковник очень любил картофельное пюре. Он требовал, чтобы оно  было обязательно  жидким и чтоб подавали его только  в стакане…   Так что пришлось маме готовить и немцам, и нашим. Она выучилась так куховарить, что  потом всю её жизнь, до самой старости,  звали готовить на  сельских свадьбах или на поминках…

Но русские  недолго в селе стояли.  Стало известно, что со стороны села Тимченки идут эсесовцы. Мы сильно боялись, потому что слышали про  их нечеловеческую жестокость. Но никого не тронули…

Эвакуация

В эвакуацию мы, мироновские,  отправились под Красноград.  Сначала были в селе Карловка. Помню, что там нас, детей, собрала пионервожатая Полина Тимофеевна. Ходили мы ночью проволоку резать… Потом нас отправили дальше – в село Тишенковку. Пришли, а женщина, к которой нас определили, не хочет нас пускать к себе и всё тут. Потом, правда, начальник пришёл, накричал на неё, приказал пустить.  Потом мы к другой женщине жить перешли. Та хорошая, добрая была. Фамилия – Кухлий. Огород мы там садили…

Прежде чем уходить в эвакуацию, мы кое-что из пожитков закопали. Но всё с собой не унесешь… Поэтому те люди, которые возвращались в родное село с эвакуации раньше, ходили по хатам, забирали чужое, что в хатах  осталось. Вот и мы потом подушки свои, мешки со стриженой овечьей шерстью у людей отбирали. Конфликты, конечно, возникали…

 А  в Мироновке всего 11 хат осталось, вернее только стены от хат. У нашей хаты тоже стены уцелели. Сначала мы  в землянке жили. Потом постепенно восстановили своё жилище. Сначала соломой дом  крыли, а когда разжились – железную крышу сделали. Красной краской красили, а стены  глиной обмазывали, связками  из камыша на зиму утепляли. А белили мелом. Куски мела растворяли в воде – получалось «молоко».  Хату нужно обязательно белить и внутри, и снаружи. А если хата не беленая, то хозяйка в ней плохая…Пол был глиняный. Каждую неделю глину смешивали  с водой, чтоб было жидко, а затем мазали пол «глиняной» тряпочкой…

Папа

Моего отца, Семена Петровича Шевченко, призвали только в 1942 г. У него была бронь. А потом забрали… И почти сразу же папа оказался в окружении.

Немцы окружили наших в районе городка Изюма Харьковской области. 240 тысяч бойцов оказались в окружении.  Потом папа  рассказывал мне, что  солдаты спешно топили в реке мешки с сахаром и мукой, чтобы только всё это не досталось фашистам, а сами плакали, ведь многим из них пришлось пережить страшный голод 1933 года.  С трудом удалось вырваться из окружения. Куда идти, где свои – солдаты не знали. С двумя своими односельчанами прадед решил пробираться к дому. Дом был недалеко.  Шли только ночью, голодные, обовшивевшие. Однажды решились постучать в окно хаты, стоявшей на окраине села, попросить хлеба. Хозяин – пожилой украинец – накормил солдат, дал одежду, указал безопасную дорогу. А на прощание сказал: « А вы знаете, у кого были? Вы у старосты этого села были…» Папа домой пришел, а нас нет – мы в эвакуацию ушли. А потом папу снова забрали в действующую армию. Он два раза был в окружении.  Во второй раз мы узнали,  что наших  пленных немцы  держат под Лозовой,  Харьковской области. Там были некоторые солдаты из Мироновки.  Люди говорили, что и наш папа там.  Меня мама отправляет, как самую старшую: «Иди, посмотри,  там ли он». Я ходила пешком в Лозовую. Виделись с папой. Щеки обмороженные, худой…

А потом нам пришлось встретиться только после войны. Но папа нам всегда письма писал, в конце войны даже открытки присылал. Он прошел фронтовыми дорогами не только по своей стране, но и по Румынии, Болгарии, Венгрии, Югославии. В составе 2-го и 3-го Украинского фронта он участвовал в форсировании Днепра, в Корсунь-Шевченковской и Ясско-Кишинёвской операциях, освобождал Вену, Белград и Будапешт.

Домой вернулся в 1945 г. Привез одеяло хорошее из Германии, несколько десятков пар шелковых чулок. Ох, как они нас выручили, когда голод после войны начался. Я ездили на Благовещенский базар в Харькове и меняла эти чулки на продукты. Выжили…»

У каждого своя война. Для одних – это рассказы  о героях и подвигах, для других – изучение истории войны. А для меня война навсегда связана с воспоминаниями о ней Анастасии Семеновны Сивоконь.