ИСПОЛЬЗОВАНИЕ БИБЛЕИЗМОВ В СОЗДАНИИ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ОБРАЗОВ (на примере произведения М.Е.Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы»)

МУНИЦИПАЛЬНОЕ  ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ  УЧРЕЖДЕНИЕ

                                «Ялгинская средняя школа»

      ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ   РАБОТА

                ИСПОЛЬЗОВАНИЕ БИБЛЕИЗМОВ В СОЗДАНИИ       ХУДОЖЕСТВЕННЫХ  ОБРАЗОВ  (на примере произведения М.Е.Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы»)

                                                                    Выполнил: ученик  11 А  класса

                                                                                                                    Казин Артем

                                                                     Руководитель проекта:

                                                                                                                   Каледина Н.В.

                                                                     Научный консультант:    Седова Л.В.,

                                                                                                                    к. ф. н., доцент

                                                            Саранск

                                                               2009

                                                     Оглавление

Введение………………………………………...………………………………3

1. Краткий обзор публикаций по библейской фразеологии…………………..4
2.  Роль библеизмов в раскрытии образа Иудушки…………………………...6

Заключение……………………………………………………………...……..17

Список использованной литературы..………………………………………...18

Приложение. Библеизмы, использованные М. Е. С-Щедриным в романе «Господа Головлевы»……………………………………………………...19

                                              Введение

Долгое время все, что было связано с христианством, с религией вообще, было запрещено изучать в стенах школы. А ведь это огромнейший пласт мировой культуры, насчитывающий около двух тысяч лет. И пласт этот многогранен. Он включает в себя живопись, прикладное искусство, архитектуру, скульптуру, музыку, литературу.

Христианская проблематика прослеживается во многих произведениях русских писателей Х1Х-ХХ веков. В разное время духовные искания проходили разными путями и прослеживались в творчестве таких поэтов, как А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. А. Некрасов; символисты: В. С. Соловьев, Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, В. Я. Брюсов, Ф. К. Сологуб, Н. С. Гумилев, И. А. Бунин, А. А. Блок, В. В. Маяковский, М. А. Волошин, В. Ф. Ходасевич; новокрестьянские поэты: Н. А. Клюев, С. А. Есенин, А. А. Ахматова, М. И. Цветаева, В. В. Набоков. Христианская проблематика прослеживается во многих прозаических произведениях таких писателей, как А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, А. И. Островский, Н. Г. Чернышевский, Ф. М. Достоевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, Л. Н. Толстой, А. П. Чехов, Л. Н. Андреев, А. И. Куприн, А. М. Горький, В.  Дудинцев, Ч. Айтматов [8, с. 3-4].    Использование авторами евангельских сюжетов мотивировалось как психологическими исканиями, так и                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                           поисками новых средств художественного обобщения.

Цель нашего исследования состоит в том, чтобы выявить, рассмотреть и описать выражения библейского происхождения, употребленные М. Е. Салтыковым-Щедриным в его  романе «Господа Головлевы».

Задачи: 1)  изучить  имеющуюся по данной теме литературу;

                2) выяснить, как представлены библеизмы в произведении М. Е.     Салтыкова-Щедрина;

                3) описать, с какой целью использовал писатель данные библеизмы при создании художественного образа.

Материалом для исследования послужил роман М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы». При исследовании роли библеизмов в произведении нами использованы такие приемы и методы, как выявление фразеологизмов библейского происхождения, наблюдение и описание специфики их использования в тексте.

Новизна работы заключается в том, что роль и влияние библеизмов на язык произведений Салтыкова-Щедрина пока литературоведами не рассматривалась. А исследования по библейской фразеологии вообще носят пока еще разрозненный характер.

1.1  Краткий обзор публикаций по библейской фразеологии

          Библия – одна из величайших книг на земле. Постижение ее – процесс бесконечный, растянувшийся на многие столетия. Устойчивые сочетания, афоризмы из «Книги книг», как нередко еще называют Библию, были усвоены русской словесной культурой. В библейской фразеологии отложился сгусток длительного, уникального исторического опыта. В русском языке осело и находится в постоянном употреблении много слов и выражений, взятых из Библии (в нашем языке насчитывается их более двухсот). Многие из них имеют хождение и в других языках у христианских народов.

          Библейские фразеологизмы различны и по своему характеру, и по активности употребления: одни из них употребляются часто, другие – стали архаизмами. Некоторые из них стали настолько общеупотребительными в нашей речи, что связь с первоисточником прослеживается слабо (голубь мира; живая вода; всему свое время; бросить камень; краеугольный камень; камень преткновения; во главу угла и др.).

Первые опыты исследования библейской фразеологии стали появляться в печати в 90-е годы прошлого века. Это немногочисленные статьи отечественных языковедов. Вот наиболее известные из них.

          В. Вихлянцев в статье «Вера от слышания»  в алфавитном порядке приводит «наиболее известные» из «многих слов» и целых фраз из Библии, «которые со временем стали обиходными, и люди забыли, откуда они пришли» При этом, автор сопровождает все 146 приведенных фразеологизмов «кратким пояснением и указанием места, где они записаны в Библии» [2].

           В одной из своих статей под названием «Строки библейской мудрости», Ю. А. Гвоздарев обращается к истории 10 фразеологизмов,  восходящих к Библии. Среди рассмотренных им библеизмов встречаются как часто употребляемые (внести свою лепту;  не от мира сего), так и довольно редкие, устаревшие (довлеет дневи злоба его; Аредовы веки)  [3].

            Публикация Л.М. Грановской «Библейские фразеологизмы: Опыт словаря» представляет собой пока начало словаря. Но уже ясно, что, во-первых, в него войдут не все библейские фразеологизмы, а только самые употребительные. Во-вторых, словарь носит не только лингвистический, но и культурологический характер, потому что в словарных статьях указываются и различные, сведённые воедино толкования выражений, взятые из разных источников, и замечания общекультурного характера, связанные с употреблением выражения или его прообраза в жизни и в искусстве. В-третьих, стиль статей публицистический, а информация, излагаемая в них, крайне неоднородная. Автор отмечает, что в русском языке смысл библейских фразеологизмов иногда отличается от своего прототипа [4].

          Л. А. Грибова – автор статьи «Алмазные россыпи» (Библейские выражения в русской фразеологии) останавливается на происхождении 20  наиболее известных библеизмов [5].

           Н. С. Зарицкий в статье «Источник житейского опыта. О филологической библеистике» рассматривает некоторые, наиболее известные в филологии фразеологизмы библейского происхождения [6].

           Публикация Н. П. Матвеевой «Библеизмы в русской словесности» имеет подзаголовок «Словарь-справочник». В состав этого словника включены и нарицательные, и собственные имена существительные, которые укоренились в языке и развили переносные или символические значения. В словарных статьях наряду с иллюстративным материалом из художественных или публицистических текстов содержатся, как правило, различные стилистические пометки, информация о происхождении. В этой публикации предложены лишь фрагменты словаря, некоторые из словарных статей даны в сокращении [7].                  

Естественно, что все эти статьи, появившиеся в 90-е годы, не случайны, они вызваны насущной потребностью людей в расширении знаний о фактах использования писателями библеизмов в художественной литературе. Однако такое количество информации для глубоких исследований явно недостаточно.

                  1.2 Роль библеизмов в раскрытии образа Иудушки

Известно, что М. Е.  Салтыков-Щедрин уже в ранних своих произведениях начинает вводить библеизмы, но пока осторожно, единично. В романе же «Господа Головлёвы» ситуация резко меняется, появляется буквально обилие фразеологизмов библейского происхождения. В чём здесь причина? Очевидно, сам сюжет и главный персонаж романа – Порфирий  Владимирович Головлёв – требовали  соответствующей лексики. Уже с первых страниц произведения начинаем с этим сталкиваться.

Маленький Порфиша, получивший в семье прозвище Иудушка и кровопивушка [9, с. 12, 78, 84, 287]. «Само слово «Иудушка» как бы соединяет в себе два понятия – «Иуда» и «душка», из которых второе обозначает то, кем герой прикидывается, а первое – то, кем он на самом деле является...

Какой же из этих двух планов выражает подлинное нутро Порфирия Владимировича?

Даже мать не могла определить, что именно источает из себя взгляд Порфиши, казавшийся ей «загадочным»: «яд» или «сыновнюю почтительность...» Именно его – в самых различных проявлениях и будет исследовать писатель на протяжении всего романа. Именно оно (противоречие) определит поэтику образа, средства его создания.

Пройдут годы. Порфиша вырастет, превратится в Порфирия Владимировича. Но по-прежнему будет прилагать все силы к тому, чтобы казаться не тем, кто он есть на самом деле. Причем лик его станет ещё более благообразным и добродетельным. Он будет изображать из себя человека набожного, высоконравственного, ратующего за правду».

Вот как повествует об этом сам автор: «Иудушка стоял на молитве. Он был набожен и каждый день охотно посвящал молитве несколько часов. Но он молился не потому, что любил Бога и надеялся посредством молитвы войти в общение с ним, а потому, что боялся  чёрта  и  надеялся,   что  Бог избавит  его  от лукавого.   Он знал множество молитв, и в особенности отлично изучил технику молитвенного стояния. То есть знал, когда нужно шевелить губами и закатывать глаза, когда следует  складывать руки ладонями  внутрь  и когда держать  их воздетыми,   когда  надлежит умиляться  и  когда  стоять   чинно,   творя умеренные крестные знамения. И глаза и нос его краснели и увлажнялись в определённые минуты, на которые указывала ему молитвенная практика. Но молитва не обновляла его, не просветляла его чувства, не вносила никакого луча в его тусклое существование. Он мог молиться и проделывать все нужные телодвижения –ив то же время смотреть в окно и замечать, не идёт ли кто без спросу в погреб и т.д. Это была совершенно особенная, частная формула жизни, которая могла существовать и удовлетворять себя совсем независимо от общей жизненной формулы» [9, с. 137].

Психологический анализ такого сложного образа требовал от автора и особой лексики, что и наблюдаем в романе.

Сын просит отца о помощи. И вот реакция на это Иудушки.

– Я  – последний  сын у вас, – сказал он, – не забудьте об этом!

         – У  Иова, мой друг, Бог и всё взял, да он не роптал, а только сказал: Бог дал, Бог и взял – твори, Господи, волю свою. Так-то, брат!

          – То  Бог взял, а вы сами у себя отнимаете. Володя...

 – Ну, ты, кажется, пошлости начинаешь говорить [9, с. I40].

В русском языке укоренились такие библеизмы, как Иов многострадальный, беден, как Иов.

«История Иова излагается в ветхозаветной книге, носящей его имя. Иов жил в патриархальные времена, ещё до Моисея. У него было семь сыновей и три дочери, и имел он такое богатство, что был знаменитее всех сынов Востока в стране Аравийской. Вместе с тем, Иов отличался непорочностью, справедливостью и богобоязненностью. Сатана представил Богу благочестие Иова зависимым от его благосостояния и предложил проверить его, подвергнув многочисленным испытаниям. В течение непродолжительного времени Иов лишился богатства и своих детей. Однако Иов терпеливо перенёс испытания, говоря: «я наг вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!». Затем Иов был поражен проказой «от подошвы ноги его по самое темя его. Но и это испытание не поколебало веры его в Божескую справедливость. Друзья, семь дней и ночей взиравшие на его страдания, от горя разодрали на себе одежды. И лишь тогда Иов проклял тот день, когда он родился. Затем последовала замечательная беседа Иова с его друзьями, в результате которой Иов раскаялся перед Господом за роптание и был снова благословлён Богом: он получил многочисленное семейство и прожил 140 лет. Церковь поняла страдания Иова как страдания самого Иисуса Христа и издревле постановила читать книгу Иова в первые четыре дня Страстной недели. Память св. Многострадального Иова празднуется церковью 6 (19) мая» [7, 1995, № 4, с. 84].                      

Вкладывая в уста Иудушки слова о многострадальном Иове, сатирик ещё раз показывает, как далёк тот от Библейской истории, как прямо противоположны действия Иова и Иудушки, приведшего этим разговором и отказом в помощи к гибели единственного оставшегося в живых сына.                        

Не раз появляется на страницах романа тема возвращения блудного сына. Впервые она заявила о себе в лице старшего головлёвского сына – Степана. «Было около десяти часов утра, когда из-за леса показалась белая головлёвская колокольня. Лицо Степана Владимирыча побледнело, руки затряслись: он снял картуз и перекрестился. Вспомнилась ему евангельская притча о блудном сыне, возвращающемся домой, но он тотчас же понял, что, в применении к нему, подобные воспоминания составляют только одно обольщение» [9, с. 29].

Вторым стал сын Иудушки – Петенька. «Но теперь он, очевидно, приехал по нужде, по принуждению, вследствие чего он не выразил даже ни одного из тех знаков радостного недоумения, которыми обыкновенно ознаменовывает всякий блудный дворянский сын свой приезд в родное место [9, с. 127].

Но провожая его из дома, «Иудушка так-таки и не дал Петеньке денег... Затем он, несмотря на стужу и ветер, самолично вышел на крыльцо проводить сына, справился, ловко ли ему сидеть, хорошо ли закутал себе ноги и, возвратившись в дом, долго крестил окно в столовой, посылая заочное напутствие повозке, увозившей Петеньку. Словом, весь обряд выполнил как следует, по-родственному...

Но ни один мускул при этом не дрогнул на его деревянном лице, ни одна нота в его голосе не прозвучала чем-нибудь похожим на призыв блудному сыну»[9, с. 147].

Блудный – распутный, развратный. Выражение возникло из евангельской притчи, в которой рассказывается, как некий человек разделил имущество своё между двумя сыновьями. Через несколько дней младший отправился в дальнюю дорогу, где растратил свою часть. В той стране начался большой голод, и нанялся младший сын пасти свиней (т.е. выполнять, по мнению иудеев, самую презренную работу, так как свинья считалась нечистым и потому настолько отвратительным животным, что даже слово это старались не произносить, заменяя его на «это животное»). Он рад был бы есть вместе с ними, но никто не позволял ему даже этого. Тогда сын решил, что пойдет к отцу и скажет ему: «Отче! я согрешил против неба и перед тобою, и уже не достоин называться сыном твоим; прими меня в число наёмников твоих» когда же отец услышал эти слова, он приказал рабам своим принести лучшую одежду для сына и устроил пир в его честь. Старший сын, который вёл добропорядочный образ жизни, возмутился поведением отца, ведь он, старший сын, жил праведно, но ему никогда не оказывали подобных почестей. Отец же ответил ему: «Сын мой! ты всегда со мною, и всё моё твоё. А о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся» [1, Лука, 15:31-32].                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                              

Сопоставляя библейскую притчу и события в романе, видим их прямо противоположное звучание. В притче отец принял своего беспутного, но раскаявшегося сына, одел и накормил, спас от голодной смерти. В романе же отец и Степану, и Петеньке отказал в помощи, он лишь «обряд выполнил как следует, по-родственному», сделал видимость участия в судьбе детей, фактически толкнув обоих к смерти. Несколько раз употребленный сатириком фразеологизм «блудный сын» ещё чётче подчеркнул лицемерие, фальшь Иудушки, его показную набожность.

И ещё один библейский афоризм, часто употребляемый писателем в романе, едко характеризует взаимоотношение Иудушки с сыновьями, с близкими. Это –     «камень вместо хлеба».

«Целых два года Володя перемогался; сначала выказывая гордость и решимость не нуждаться в помощи отца; потом ослаб, стал молить, доказывать, грозить... И всегда встречал в ответ готовый афоризм, который представлял собой камень, поданный голодному человеку. Сознавал ли Иудушка, что это камень, а не хлеб, или не сознавал – это вопрос спорный; но, во всяком случае, у него ничего другого не было, и он подавал свой камень, как единственное, что он мог дать». «А что, ежели и Петенька, подобно Володе, откажется принять камень вместо хлеба?» «Что-то будет из этой поездки? Совершится ли чудо, которое должно превратить камень в хлеб, или не совершится? И для достижения этой-то цели, в конце которой стоял позорный исход только что начатой карьеры, он (Петенька) поехал в Головлёво, поехал с полной уверенностью получить камень вместо хлеба!» И в финале романа то же самое. «Ни в прошлом, ни в настоящем не оказывалось ни одного нравственного устоя, за который можно бы удержаться. Ничего, кроме   жалкого   скопидомства,    с   одной   стороны,    и   бессмысленного пустоутробия – с другой.  Вместо хлеба – камень,   вместо поучения колотушка»[9, с. 30-31].

Этот образ жестокости и бесчеловечности восходит к одной из проповедей Иисуса Христа. Наставляя учеников во время одной из бесед, Господь сказал: «Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? И когда попросит рыбы, подал бы ему змею? Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у него» [1, Матфей, 7:9-11].

И Порфирий Владимирович, и его маменька Арина Петровна в душе считали, что «несут свой крест», крест тяжелый. «Порфирий Владимирович писал: «Известие о кончине любезной сестрицы и доброй подруги детства Анны Владимировны поразило моё сердце скорбию, каковая ещё более усилилась при мысли, что вам, милый друг маменька, посылается ещё новый крест, в лице двух сирот-малюток». «Но, выполняя волю «доброго друга маменьки», он все-таки вскользь намекал своим окружающим, что всякому человеку положено нести от Бога крест и что это делается не без цели, ибо, не имея креста, человек забывается и впадает в разврат. Матери же писал так: «Огурчиков, добрый друг маменька, по силе возможности, посылаю; что же касается до индюшек, то, сверх пущенных на племя, остались только петухи, кои для вас, по огромности их и ограниченности вашего стола, будут бесполезны». «Молода была – крест несла, а старухе и подавно от креста отказываться не след»[9, с. 16, 44, 109].

Нести свой крест означает терпеть муки, страдать, переносить испытания, тяжёлую судьбу. Выражение связано с древним иудейским обычаем: приговорённые к распятию сами несли крест к месту казни. В переносном значении это выражение издавна воспринималось как символ страданий и встречается уже в Новом Завете. До места казни Иисус Христос нёс на себе тяжёлый крест, на котором его потом распяли. «И неся крест Свой,  Он вышел на место, называемое Лобное, по-еврейски Голгофа» [1, Иоанн, 19:17].

Нести свой крест по-головлёвски означало: вместо заботы о малолетних сиротках – отдана  была им самая бедная, ненужная деревенька Погорелка. Матери, которая отдала всё сыну Порфише, сама оставшись без средств к существованию, изгнанная из родового имения Головлёво, любимый сын посылает на пропитание лишь огурчиков, индейка же будет «бесполезна». Высокие слова и низменные побуждения, поступки характерны герою. Это не раз даёт понять писатель в своем романе. Даже Евпраксеюшка своим ограниченным умом понимает, «зачем Порфирий Владимирыч, как только встретит живого человека, так тотчас же начинает опутывать его целою сетью словесных обрывков, в которых ни за что уцепиться невозможно, но от которых делается невыносимо тяжело; теперь ей стало ясно, что Иудушка, в строгом смысле, не разговаривает, а «тиранит»... И вот она начала вслушиваться в его бесконечные словоизлияния и действительно только одно из них и поняла: что Иудушка пристаёт, досаждает, зудит».

Но ведь ясно, что Иудушка – сын своих родителей, и многие из своих качеств унаследовал от отца и матери. Приехали в родительский дом Порфирий и Павел. «Утром, оба сына отправились к папеньке ручку поцеловать, но папенька ручки не дал. Он лежал на постели с закрытыми глазами и, когда вышли дети, крикнул:

         – Мытаря судить приехали?.. вон, фарисеи... вон!»[9, с. 35].

Мытарь в древней Иудее – сборщик податей (налогов), фарисеи – члены  зажиточных слоев городского населения, отличавшиеся лицемерным исполнением правил наружного благочестия; употребляется в значении ханжи, лицемеры.

Эта сцена встречи отца с сыновьями лаконична и предельно ясна: он, не жалея сил, собирает дань, подати со своих крестьян, а они – городские лицемеры и ханжи приехали к отцу для пополнения личного благосостояния.

Ничего духовного, родственного нет. Как нет и в отношениях с матерью. Всё здесь от лукавого. «Начнёт: Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей... и вдруг, сама не знает как, съедет на от лукавого». «Иудушка отплёвывается и смотрит на образ, как бы ища у него защиты от лукавого». «Иудушка отплёвывается от этой мысли и приписывает её наваждению лукавого». «Боялся чёрта и надеялся, что Бог избавит его от лукавого» [9, с. 72, 131, 137, 255].

Выражение это из Евангелия. Иисус, запретив клясться небом, землёю, головою клянущегося, сказал: «Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх того, то от лукавого», т.е. от дьявола [1, Матфей, 5:37].

Салтыков-Щедрин не случайно употребляет этот фразеологизм, вкладывая его то в уста Арины Петровны, то Иудушки. Для людского глаза и уха говорится о делах богоугодных, на деле же – всё от лукавого, от дьявола.

Но эта двойная жизнь, двуличие не проходили бесследно для Иудушки. «Беда надвигалась всё ближе и ближе, беда неминучая, почти осязаемая! Она преследовала его ежеминутно и, что всего хуже, парализовала его пустомыслие. Он употреблял всевозможные усилия, чтоб смять представление об ней, утопить её в потоке праздных слов, но это удавалось ему только отчасти. Пробовал он как-нибудь спрятаться за непререкаемостью законов высшего произволения и, по обыкновению, делал из этой темы целый клубок, который бесконечно разматывал, припутывая сюда и притчу о волосе, с человеческой головы не падающем, и легенду о здании, на песце строимом...» [9, с. 204].

Происхождение первого фразеологизма связано с конфликтом между двумя сыновьями знаменитого библейского царя Давида, один из которых – Соломон – был  законным наследником, другой же – Адония – пытался хитростью занять царский престол. Дабы воспрепятствовать этому, Давид велел ещё при своей жизни помазать на царство Соломона. Теперь на суд к нему ведут Адонию. Соломон, известный своей мудростью, рассудил: «... если он будет человеком честным, то ни один волос его не упадёт на землю; если же найдется в нём лукавство, то умрёт [1, 3-я книга Царств, 1:52].

Исходной точкой для фразеологизма «строить дом на песке» стали слова Христа: «А всяких, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке» [1, Матфей, 7:26].

Более всего Иудушка боялся проклятия своей матерью. «В праздном уме его на этот случай целая обстановка сложилась: образа, зажжённые свечи, маменька стоит среди комнаты, страшная, с почерневшим лицом... и проклинает! Потом: гром, свечи потухли, завеса разодралась, тьма покрыла землю, а вверху, среди туч, виднеется разгневанный лик Иеговы, освещенный молниями» [9, с. 148].

«Иегова – собственное имя Бога, в отличие от других Его нарицательных имён, обозначающее само существо или бытие Бога, а не отдельные Его свойства; выражающее самобытность, вечность и неизменяемость Божьего существа... Согласно Библейскому толкованию, Бог – верховное бытие и источник бытия, вечный, бесконечный, неизменный и безначальный, творец мира и всего существующего на земле, хранитель нравственного миропорядка и судья всех поступков и сокровенных мыслей людей. Из благоговения и трепета перед святым именем Иеговы евреи в древности опасались произносить его и заменяли именами Адонай или Елохим (Господь). По свидетельству древнего предания, имя Иегова произносилось только первосвященником один раз в году, когда он входил в Святое Святых. Относительно времени появления имени нет единого мнения. Согласно одному, имя начали употреблять со времени Моисея. Согласно другому мнению, оно было известно и раньше» [4, с.78].

С кем бы Иудушка ни общался, всех приводил он в страх и трепет. «..Иудушка не раз, проезжая мимо поповского луга, говаривал: «Ах, хорош лужок!» Поэтому в светское обращение батюшки примешивалась и немалая доля «страха иудейска»[9, с. 213].

Выражение это из Евангелия, из рассказа об Иосифе Аримафейском, который из страха перед иудеями (по церк.-слав, «страха ради иудейска») скрывал, что он ученик Иисуса [1, Иоанн, 19:38]. Выражение употребляется в значении: из страха перед властями или какой-либо силой.

В этом круговороте головлевских лжи, двуличия и притворства оказалась, вопреки желанию, даже «племяннушка Аннинька». «И Аннинъка тоже чуяла и верила. За глубокой ночью истязаний, подлых издёвок и покиваний, для всех этих нищих духом виднелось царство лучей и свободы»[9,  с.289].

В Нагорной проповеди Христос учил: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» [1, Матфей, 5:3]. Эта фраза означала, что нищий духом – это  «человек, готовый мужественно перетерпеть искушения и испытания, гонения и насмешки ради того, что он любит более всего на свете. Это человек, готовый всей своей жизнью и радостью, и болью, и дерзновением, и послушанием, и сердцем, и разумом - служить Свету». В современном русском языке этот оборот часто означает «люди, нищие умом, лишённые духовных интересов». Данный фразеологизм употреблён писателем в его первоначальном значении и, пожалуй, один из немногих использован не для того, чтобы увидеть, что красивые, правильные слова – это одно, а реальная действительность – прямая противоположность: зло, грязь, ложь и притворство.

И за всем этим, раз и навсегда установленным в головлевском доме «порядком», постоянно следило недремлющее око Иудушки.

– Он, бабушка, за нами у дверей подслушивает. Только на днях его Петенька и накрыл...

           – Ах вы, проказники! Что ж он? – Ничего. Я ему говорю: это не дело, папенька, у дверей подслушивать: пожалуй, недолго и нос вам расквасить! А он: ну-ну! ничего, ничего! я, брат, яко тать в нощи!

На следующей странице романа: «Тише, бабушка, тише! Это он,., яко тать в нощи... у дверей подслушивает». «Посреди разговора, никто и не слыхал, как подкрался Иудушка, яко тать в нощи»[9, с. 87, 90-91].

Выражение это (по-русски: как вор ночью) из церк.-слав. текста Первого послания апостола Павла к фессалоникийцам [1, 5:2]. Употребляется в значении «неожиданно, внезапно».

Несколько поколений господ Головлёвых, казалось бы, жило благопристойной, христианской, размеренной жизнью: соблюдало религиозные праздники, несколько раз в день становилось на молитву, известны были и заповеди Божии.

«Помнишь ли. что в заповеди-то сказано: чти отца и матерь твою – и благо ти будет.,, стало быть ты «блага»-то себе не хочешь?»[9, с. З6].

Десять заповедей – содержащиеся в Ветхом Завете нормы поведения древних евреев. Согласно Библейскому преданию, Бог передал Моисею на горе Синай на вечные времена заповеди, которые израильтяне, вняв Богу, должны были распространить на всё человечество как путь нравственного совершенствования в мире. Получение заповедей сопровождалось грозными явлениями в природе: гора была окутана густым облаком, а непрерывно блиставшая молния делала ее похожей на объятую пламенем печь; раскаты грома подчеркивали величие происходящего. В пятой заповеди («Чти отца своего и мать свою») было сказано, что сын, даже ставший главой семейства, должен почитать отца и мать, ...чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, даёт тебе» [1, Исход, 20:21 ].

Иудушка-кровопивушка, Иуда, Иуда-предатель, Иудино лобзание – такие  определения даёт Щедрин своему главному персонажу в романе и на протяжении   всего   романа   разоблачает   двуличие,   двоедушие   Иудушки.

Лицемерие стало лейтмотивом этого образа. Достигается это, прежде всего, путём обнажения контраста между речами, рассуждениями Порфирия Владимировича и его делами, поступками, истинными помыслами и чувствами. На словах он выступает решительным сторонником правды, фактически же всё время лжёт. Лжёт, стараясь выглядеть лучше, благороднее, чадолюбивее.

«Вот он идёт за гробом, вот отдаёт брату последнее Иудино лобзание, и две паскудные слезинки вытекли из его глаз. Вот и гроб опустили в землю: «прощай, брат! – восклицает Иудушка, подёргивая губами, закатывая глаза и стараясь придать своему голосу ноту горести, и вслед за тем обращается вполоборота к Улитушке и говорит: кутью-то, кутью-то не забудьте в дом взять!»[9, с.78].

Перед нами как бы модель того противоречия между видимостью и сущностью Иудушки, которое будет раскрываться на протяжении всего романа.

И в дальнейшем Порфирий Владимирович перекрестится – и отправит сына на тот свет. Затем ещё раз перекрестится – и отправит другого сына на каторгу, а фактически – тоже на тот свет. Снова перекрестится – и отправит третьего сына, только что родившегося, – в воспитательный дом. Иудин поцелуй (лобзание) – предательский поступок, лицемерно прикрытый проявлением любви, дружбы.

Библейский Иуда в числе апостолов выполнял особое поручение – он был носителем деревянного ящика, в который опускались приношения. В характере Иуды нередко проявлялось корыстолюбие. Страсть к деньгам побудила его за 30 сребреников продать своего Господа и Учителя. Получив условленную сумму после Пасхальной вечери, он привёл его врагов в Гефсиманский сад, где Христос только что закончил свою молитву перед крестными страданиями, и преступным поцелуем указал на Господа. Сцена эта на протяжении веков вдохновляла многих художников и писателей.

Увидев же, как страдает Иисус Христос, Иуда раскаялся, пошёл к первосвященникам и старейшинам и, возвратив им деньги, сказал: «Согрешил  я, предав Кровь невинную». Они же сказали ему: «Что нам до того? Смотри сам». И бросив сребреники в храме, он вышел, пошёл и удавился [1, Матфей, 27:4-5]. Первосвященники на эти деньги купили землю горшечника для погребения странствующих. До сего дня место то называется «земля крови». Сбылось пророчество Иисуса Христа во время Тайной вечери: «Горе тому человеку, которым Сын Человеческий предаётся; лучше было бы этому человеку не родиться» [1, Матфей, 26:24].

Иудушка – один из немногих в литературе сатирических характеров, который не только раскрывается, но и развивается. Развитие это заключается в том, что Порфирий Владимирович всё больше и больше обесчеловечивается, вырождается. Процесс вырождения и приводит его к выморочности. Сам герой, в конце концов, вершит над собой суровый суд и подлинную казнь. «А ведь я перед покойницей маменькой... ведь я её замучил... я!» – бродило между тем в его мыслях, и жажда «проститься» с каждой минутой сильнее и сильнее разгоралась в его сердце. Но «проститься» не так, как обыкновенно прощаются, а пасть на могилу и застыть в воплях смертельной агонии». «На другой день, рано утром, из деревни, ближайшей к погосту, на котором была схоронена Арина Петровна, прискакал верховой с известием, что в нескольких шагах от дороги найден закоченевший труп головлёвского барина»[9, с. 291-292]. И здесь, в этой концовке, мы наблюдаем неразрывную связь Иудушки Головлёва с библейским Иудой. Это первый и последний свободный самостоятельный поступок Порфирия Владимировича.

Итак, упорное Иудушкино представление о себе как о праведнике находится в кричащем противоречии с истинным смыслом его слов и поступков.  И  окружающие,  даже домочадцы,  бросают Иудушке в лицо справедливые обвинения. Он знает обвинения в свой адрес, но не понимает их, не сознает их истинного смысла почти до самой могилы. Страх перед ответственностью за свои прегрешения подспудно гнетет Иудушку на протяжении всей жизни. Отсюда его бесконечные ссылки на Бога, отсюда же боязнь проклятия. Вполне реальный страх перед вечным наказанием тянет за язык Порфирия Владимировича. Это и наложило своеобразный отпечаток на лексику Салтыкова-Щедрина, обусловило использование большого количества библеизмов в романе.

                                     Заключение

Язык Салтыкова-Щедрина ярок и очень индивидуален. Писатель выработал великолепный, чрезвычайно меткий и выразительный сатирический стиль, изобилующий поразительными словесными находками. Одна из таких находок – использование  в речи главного героя библеизмов. Психологический анализ такого сложного образа, как Иудушка, требовал и особой лексики. На протяжении всего романа автор разоблачает двуличие, двоедушие Иудушки Головлева: кем он хочет казаться, и кем на самом деле является. Достигается это, прежде всего, путем обнажения контраста между набожными рассуждениями Порфирия Головлева и его поступками, столь далекими от Заветов Священного Писания.

                   Список использованной литературы

1. Библия.
2. Вихлянцев, В. Вера от сышания (О словах и  выражениях в русском языке, взятых из Библии) / В. Вихлянцев. – Москва. – 1994. - №  11. С.203-208; № 12. С. 200-203.
3. Гвоздарев, Ю. А. Строки библейской мудрости / Ю. А. Гвоздарев // Рус. речь. - 1994. - № 3. С.113-118.
4. Грановская, Л. М. Библейские фразеологизмы. Опыт словаря / Л. М. Грановская // Рус. речь. – 1998. - № 1. С. 73-78.
5. Грибова, Л. А. Алмазные россыпи (Библейские выражения в русской фразеологии) / Л. А. Грибова // Рус. яз. и лит. в ср. уч. завед. УССР. - 1991. -№ 10. С. 65-68.
6. Зарицкий, Н. С. Источник житейского опыта. О филологической библиотеке / Н. С. Зарицкий // Рус. яз. и лит. в ср. уч. завед. УССР. - 1991. - № 5. С.73-75.
7. Матвеева, Н. П. Библеизмы в русской словесности (Словарь-справочник) /  Н. П. Матвеева // Рус. словесность. - 1993. - № 2. С.83-86; № 3. С 75-78; № 4. С. 80-83; № 5. С. 91; 1994. - № 1. С. 62-65; № 2. С. 88-91; № 3. С. 78-83; № 4. С. 78-83; № 5. С. 58; 1995. - № 2. С. 86-89; № 3. С. 87-91; № 4. С. 85-89; № 5. С. 86-88; № 6. С. 86-89.
8. Религиозные искания в русской литературе: Метод. рекомендации / Авторы-сост. С. И. Ванькина, Л. В. Седова. – Саранск: МО РМ, МРИПКРО, 1996. – 34 с.
9. С-Щедрин, М. Е. Господа Головлевы. Сказки /  М. Е. С-Щедрин. -  М. : Худож. лит., 1979. – 335 с.

Приложение

      Библеизмы, использованные М. Е. С-Щедриным в романе «Господа Головлевы»