Образы чудиков в творчестве В.М. Шукшина и С.В. Вязанкова

Муниципальное бюджетное учреждение средняя общеобразовательная школа №12

Исследовательская работа по литературе Смоленщины на тему

«Образы чудиков в творчестве В.М. Шукшина и С.В. Вязанкова»

ученицы 9 класса Б

Герасимовой Нины

Учитель Козлова Е.В.

Смоленск, 2012-2013 уч. год

Оглавление

1. Вступление
2. Анализ образов «чудиков» в творчестве В.М. Шукшина
3. Анализ образов «чудиков» в творчестве С.В. Вязанкова
4. Заключение
5. Список литературы

Вступление

Уходит в небытие золотая крестьянская Русь…Все меньше остается крестьянских изб на Руси, все больше умерших деревень исчезает с карты России. Заросли горькой покаянь - травой остовы разрушившихся от старости и заброшенных деревенских домов. В иных домах гниют вместе со старинными прялками и праниками пожелтевшие фотографии, не нужные беспамятным потомкам.

Как могло получиться, что потеряли мы сладкий дух свежего сена, горьковатый – нескошенной осоки? Где, на каком этапе пути потеряли мы наши корни, веками связывавшие нас с Родиной? Русские ли мы теперь? У скольких людей в наше время всколыхнется сердце от запаха свежескошенной травы?

И уже неважно становится некоторым современным, безусловно талантливым писателям знать, чем сено отличается от силоса и как вообще оно косится, неважно им знать всю тяжесть и горечь крестьянского труда при сушке этого самого сена, но еще и радость от того, что не напрасен твой труд, вот, успели убраться  до грозы, вот благодарная коровка взглянет на тебя теплыми влажными глазами, а потом зароется пушистой мордой в духмяное сено…

Неважно… Не поют нынче о деревне, нет ее уже почти, и только память исключительного меньшинства не дает нам совсем забыть, что была она, крестьянская Русь, где миром решали все проблемы, где не было места злу и пошлости, а если и встречались они на пути людей, то всегда получали заслуженное наказание.

К такому исключительному меньшинству талантов относился и Сергей Вязанков, смоленский писатель. В первой своей и, к сожалению, последней книге «Покаянь – трава» рисует он яркие образы простых деревенских жителей, не шибко грамотных, совсем не трезвенников, но чистых душой и благородных внутренней народной интеллигентностью…

В. Распутин отзывался о С. Вязанкове исключительно доброжелательно, ведь темы, поднятые смоленским писателем, близки были и самому Распутину: «…С. Вязанков – писатель крепкий и полностью состоявшийся. В его лета так чувствовать жизнь и слово, так точно вести психологически действие, далеко не всякий способен, а вернее, редко кто способен».

Герои С. Вязанкова живут в мире, в котором все взаимосвязано, в котором связь с природой еще так крепка, что может скотник Иван побить незадачливого зоотехника – недоучку за смерть первотелки, а конюх Тимофей потерять радость жизни после гибели любимой лошади Бели.

Чудики они, чем-то напоминающие шукшинских чудиков, не могут они спокойно пройти мимо красоты: обязательно залюбуются; не могут они спокойно  несправедливость выносить: обязательно возмутятся, и внимание это к мелочам жизни даже спасает иногда и  от самой смерти.

Персонажи Шукшина – живые люди, яркие запоминающиеся характеры. Одним из центральных образов в рассказах В.М. Шукшина является образ «чудика» – человека «со странностями», слегка не от мира сего, постоянно находящегося в поиске чего-то ему самому непонятного и неведомого.

Поэтому я выдвинула гипотезу – герои рассказов смоленского писателя Вязанкова С.В. живут по тем же принципам, что и герои-«чудики» В.М. Шукшина.

Целью данной работы является анализ особенностей художественных образов «чудиков» в рассказах В.М.Шукшина и С.В. Вязанкова.

Задачи работы включают в себя:

1.    Раскрытие образа «чудика» как одного из центральных в творчестве писателей;
2.    Анализ художественных средств создания образов «чудиков» в рассказах В.М.Шукшина и С.В. Вязанкова.

Работа выполнена описательным методом с элементами литературоведческого анализа. Теоретической базой работы послужили работы современных российских ученых-литературоведов и критиков, уделявших внимание творчеству В.М. Шукшина, а также работы смоленских исследователей творчества С.В. Вязанкова. Материал исследования – тексты рассказов В.М. Шукшина и С.В. Вязанкова.

Часть 1

Творчество писателя В. М. Шукшина привлекает внимание остротой постановки извечной проблемы о смысле жизни, о непреходящих духовных ценностях человека — его нравственных идеалах, чести, долге, совести. В его произведениях одно из ведущих мест занимают судьбы людей необычных, со сложными характерами, так называемых чудиков, стремящихся постичь движения собственной души, смысл жизни. Таков главный герой рассказа «Чудик». Автор подчеркивает его чудаковатость, которая отличает героя от других, «правильных» людей. Этот прием помогает проявить лучшие его человеческие качества: правдолюбие, совестливость, доброту.

 Талант Василия Макаровича Шукшина – выдающийся, сильно выделяющийся среди других талантов той эпохи. Он ищет своих героев среди простого народа. Его привлекают необычные судьбы, характеры неординарных людей, порою противоречивых в своих поступках. Такие образы всегда сложны для понимания, но, вместе с тем, близки каждому русскому человеку.

     Именно такой характер Шукшин рисует в рассказе «Чудик». Чудиком называет главного героя жена. Он – типичный деревенский житель. Именно так явно заметная другим чудаковатость и становится его основной проблемой и бедой: «Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось. Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории - мелкие, впрочем, но досадные».

 
Рассказ построен в форме изложения событий, случившихся во время отпускной поездки Чудика к брату на Урал. Герой собирается в дорогу, покупает подарки племянникам, и тут происходит эпизод, в котором раскрываются прекрасные свойства его души: честность, скромность, застенчивость. Чудик глянул, «...а у прилавка, где очередь, лежит в ногах у людей пятидесятирублевая бумажка». Создается проблемная для героя ситуация: тайком присвоить бумажку или объявить всем о находке и отдать ее владельцу, ведь она, «этакая зеленая дурочка лежит себе, никто ее не видит». Употребляя по отношению к неодушевленному предмету слово «дурочка», Шукшин передает нюансы душевного состояния героя: радость от находки и от сознания того, что никто, кроме него, не видит бумажку. При этом главный вопрос — как поступит Чудик — остается пока открытым.
Чудик объявляет всем о своей находке. Хозяина потерянной пятидесятирублевки не оказалось, и ее решили положить на видное место на прилавке. Герой выходит из магазина в приятнейшем расположении духа. Он доволен собой, тем, как это у него легко, весело получилось. Но тут обнаруживается, что найденные деньги принадлежали... ему самому. «Моя была бумажка-то! — громко сказал Чудик. — Да почему же я такой есть-то?» — вслух горько рассуждал Чудик. Совестливость, стеснительность героя не позволяют ему протянуть руку за проклятой бумажкой, хотя он понимает, что будет долго казнить себя за рассеянность, что дома ему предстоит объяснение с женой. Показательно, что автор и в собственном повествовании, и в речи Чудика называет пятидесятирублевку не иначе как бумажкой, подчеркивая пренебрежительное к ней отношение.
В этом, казалось бы, незначительном эпизоде проявляется взгляд Шукшина на одну из важнейших проблем духовной жизни человека — мещанское накопительство. Однако своего героя автор отнюдь не идеализирует. Идеализация противоречит самой сути творчества Шукшина, для которого высшей мерой художественности было стремление говорить обо всем просто и прямо.

Биографы утверждают, что подобный случай произошел с самим Шукшиным весной 1967 г. в Бийске, когда он по командировке "Правды" ехал в Сростки, чтобы написать статью о молодежи. Возникает вопрос: нет ли в самом В. Шукшине "примет" подобного героя?

Чудик — человек рассеянный, может показаться невоспитанным, он достиг не самых больших высот грамотности. Но все перечисленные недостатки героя представляются незначительными по сравнению с его «светлой душой» (один из своих рассказов В. М. Шукшин так и назвал: «Светлые души»). А то, что побуждает его совершать странные поступки, — мотивы положительные, некорыстные, они делают простительной даже чудаковатость, мнимую или подлинную.
Раскрытие лучших моральных качеств персонажей в моменты тяжелых испытаний, выпадающих на их долю. Автор ставит своего героя, человека совестливого, в условия, требующие всех душевных запасов добра и стойкости, чтобы не сломаться, не разувериться, видя, что ультрасовременная нахрапистая дрянь якобы и есть лицо нашего времени, а совесть и порядочность будто бы безнадежно устарели.
Несмотря на свою простоту, Чудик размышляет над проблемами, волнующими человечество во все времена: в чем смысл жизни? Что есть добро и зло? Кто в этой жизни «прав, кто умнее»? И всеми поступками доказывает, что прав он, а не те, кто считает его чудаком, «чудиком». Произведения Василия Шукшина и их герои правдивы как в социально-бытовом плане, так и в художественном.

     Стоит заметить, что герои никогда не идеализируются Шукшиным. Он показывает человека таким, какой он есть. Герой взят из деревенской среды, потому что, считает автор, лишь простой человек из глубинки сохранил в себе все положительные качества, данные изначально человеку. Деревенский житель обладает той искренностью, добротой и наивностью, которой так не хватает современным городским людям, с характерами, порожденными прогрессом и критериями оценки человека, продиктованными деградирующим обществом.

Появление героя Шукшина в начале шестидесятых годов было несколько неожиданным. Автор сам понимал, что герой его выглядит не по принятой форме, но он с горячностью доказывал, что ничего странного в его герое нет. «Он человек живой, умеющий страдать и совершать поступки, и если душа его больна, если поступки его, с общепринятой точки зрения, несуразны, то вы попытайтесь, попытайтесь разобраться, почему это произошло, спросите себя, не завидуете ли вы ему». Это точка зрения автора на своего героя. Жаль, но с ней согласны не все персонажи, которые знают «чудика», находятся рядом с ним. Так кто же он, «чудик», что в нём такого, что возбуждает в нас тревогу и совесть и вызывает почти потерянное, ностальгическое сочувствие к нему, человеку отнюдь не лучших правил и установлений?

«Чудики наоборот» - это люди чёрствые, бездушные, сдвинутые в дурную сторону - они не видят ни печали в глазах, ни горячего блеска, их душа мертва. А самого «чудика», как было сказано выше, не интересует внешность, он беспокоится о своей больной душе. У всех героев - «чудиков», абсолютно у всех, есть душа, она-то и делает их странными, не даёт им покоя. Душа эта мающаяся. Сам Шукшин говорит: «Чудаковатость моих героев - форма проявления их духовности». «Последнее время что-то совсем неладно было на душе у Тимофея Худякова - опостылело всё на свете. Так бы вот стал на четвереньки, и зарычал бы, и залаял, и головой бы замотал. Может, заплакал бы». («Билет на второй сеанс»)

Мы видим, что душа у «чудиков» болит, высыхает, неладно, худо на душе. В первых двух контекстах мы узнаём об этом от автора, потому что он, как нельзя лучше, знает своих героев. В двух последних контекстах о своих внутренних переживаниях, беспокойствах, тревогах рассказывают нам сами «чудики». Другие персонажи («чудики» и «античудики») не являются субъектами оценки души героя-«чудика». Они не замечают той боли, которую испытывает персонаж, потому что это внутреннее состояние героя. Понять это состояние может только автор и сам герой, который это переживает. Мы выявили такую закономерность: душевные переживания передают глаголы. Это глаголы болеть - «испытывать боль», опостылеть - «стать постылым, очень надоесть», заплакать - «проливать слёзы от боли, горя», чувствовать - «ощущать» и другие. Специалисты по душе рассуждают: пусть человек ищет душу; он наверняка не найдёт её, потому что никому ещё не удавалось отыскать то, чего нет, но, занятый этими поисками, он отвлечён будет от более дурных и ещё более пустых занятий, которые принесли бы ему один лишь вред. Но это не так. Душа, которую ни за что, не за какой бок нельзя ухватить, значит для человека очень многое.

Душа - это и есть сущность личности, продолжающаяся в ней жизнь бессменного, исторического человека, не сломленного временными невзгодами. Основные черты характера «чудика» - смелость и совестливость. Сначала речь пойдёт о смелости. «А жил у сторожихи одной, боевая была старушка». («Жил человек»). Боевая для Шукшина – значит смелая. А смелость, как трактует Ожегов С. И. - «смелое поведение, решимость». Поэтому и возникает уважение к тому герою, который ей обладает. В следующем примере субъектом оценки характера «чудика» является другой «чудик». Мы видим, что оценка остаётся положительной. «Смелый он человек, папка. Я его уважаю». («Из детских лет Ивана Попова»). Качественное прилагательное «смелый» имеет частнооценочное значение, относится к нормативным оценкам. Оценка «античудика» и самооценка смелости «чудика» в рассказах не представлена. При столкновении двух персонажей («чудика» и «античудика») «чудик» постоянно испытывает чувство страха, боится своего противника. Автор поэтому и наделяет своего героя смелостью, чтобы он боролся со страхом, преодолевал его.

Герою Шукшина всегда стыдно, хоть немного, хоть в малой степени, но всё-таки стыдно. Поэтому любит автор своих героев- «чудиков», потому что они могут понять, признаться в своей несправедливости и неправоте. На это указывает и нижеприведённый пример: «Ему стало совестно, что поторопился: он в самом деле решил, что свояк хочет его ударить, когда потянулся с кулаком». («Свояк Сергей Сергеевич»).

В следующем контексте субъектом оценки является другой персонаж («чудик»): «Как я теперь понимаю, это был человек добродушный, большого терпения и совестливости. Он жил с нами на пашне, сам починял верёвочную сбрую, длинно матерился при этом». («Из детских лет Ивана Попова»).

Совестливый герой у В. М. Шукшина происходит из простого люда, он выступает «без грима и без причёски». Оценка совестливости «античудиком» не представлена, потому что ему чужда эта черта характера. Происходит это потому, что они не могут пристально рассмотреть смятение души героя и обязательно поиски выхода из этих смятений, этих сомнений. Сделать это могут только автор и сами «чудики», которые заявляют о смятениях своей души. «Чёрт с ней, с этой Ларисой!.. Может, расскажет, а может, и не расскажет. Зато он всё равно дома. И тут уж не так было больно, как вчера вечером. Ну, что же уж тут такого?.. Стыдно только. Ну, может пройдёт как-нибудь». («Медик Володя»). «Володе даже понравилось, как он стал нагловато распоясываться, он втайне завидовал сокурсникам-горожанам, особенно старшекурсникам, но сам не решался изображать из себя такого же - совестно было». («Медик Володя»).

 Совесть - главная черта характера «чудика». Ему всегда стыдно, совестно, неловко от сознания неправоты или чувства стеснения. «Чудик» сам осознаёт это, поэтому испытывает чувство стыда, раскаяния. Он признаётся себе в этом. Выводы. Таким образом, рассмотрев героя-»чудика», мы пришли к следующим выводам:  во-первых, «чудик» как главный любимый персонаж Шукшина анализируется автором в разных аспектах, а следовательно, является объектом в том числе аксиологического описания;  во-вторых, оценочному анализу подвергаются как внешние портретные характеристики персонажа, так и его внутренний мир.

А теперь зададим себе вопрос: а можно ли принимать  название рассказа «Чудик» за чистую монету, то есть считает ли Шукшин своего героя «чудиком» в собственном смысле слова? На первый взгляд кажется, что да, считает. «Чудик обладал одной особенностью: с пим постоянно что-нибудь случалось. Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории — мелкие, впрочем, но досадные». Учитывая такое предуведомление, следует как будто представить себе одного из тех людей, про которых говорят: «двадцать два несчастья», ну что-нибудь вроде чеховского Епиходова. И первые приключения, случающиеся с ним во время поездки к брату, как будто подтверждают такое мнение — история с пятидесятирублевкой, например, принадлежит к числу чистых, так сказать, «фатальных» случайностей.

Однако уже разговор с соседом в самолете и история с телеграммой заключают в себе определенный подтекст, который побуждает нас подумать о том, что все не так просто,  как кажется, и что невезучесть Василия Егорыча — не столько его судьба, сколько его натура. Прежде всего нам ясно: добрейший Василий Егорыч простодушен и непосредствен до… глупости. Да, именно до глупости — приходится это признать, ибо и текст его телеграммы, и разговор с телеграфисткой — вполне на уровне его «шутки» насчет жареной блесны,

Еще один штрих и тоже весьма показательный. В поезде, наслушавшись разных дорожных историй, Чудик решает внести в общую беседу и свой вклад и рассказывает историю, по его понятиям, тоже достаточно забавную: «У нас в соседней деревне один дурак тоже… Схватил головешку — и за матерью. Пьяный. Она бежит от него и кричит: „Руки, — кричит, — руки-то не обожги, сынок!” О нем же и заботится. А он прет, пьяная харя. На мать. Представляете, каким па-до быть грубым, бестактным…»

Василий Егорыч, разумеется, не знает, что его «история» — это широко известная у многих народов мира легенда, поэтичная и мудрая притча о матери, о святости материнских чувств. Но дело не в том, что не знает. Хуже другое: он, как видим, даже и не чувствует смысла того, о чем рассказывает, поскольку вся эта история в его глазах — не более, чем забавный случай, почти анекдот. Туповат, определенно туповат добрый и непосредственный Василий Егорыч…

Причины «фатальной» невезучести Чудика, таким образом, начинают для нас проясняться: они в том, что представления его об окружающей действительности во многом не соответствуют тому порядку вещей, который в ней объективно наличествует. Но кто же виноват в этом? Чудику ли надо подняться до уровня действительности или же она сама должна проявить какое-то особое, дополнительное «понимание», чтобы с Василием Егорычем наконец перестали случаться всякие истории? От этих вопросов никуда не уйти, ибо от ответа па них зависит, в сущности, оценка самой идейно-гуманистической направленности рассказа.

Василий Егорыч не переменится — это ясно. По-прежнему он будет соваться к людям со своей радостной готовностью к общению, со своим искренним непониманием того, что людям-то общение с ним далеко не всегда доставляет удовольствие. Но ведь не все же его поступки нелепы! В каких-то может же оп рассчитывать если уж по на понимапне, то по крайней мере на простую человеческую снисходительность? Понимание его стремлений, его добрых побуждений должно же в каких-то случаях взять верх над привычным неприятием их курьезных результатов. И не есть ли это привычное неприятие, особенно в тех случаях, когда оно является именно привычным, грех несравненно больший, нежели неумелая и глуповатая доброта Чудика?

Вот этот-то вопрос и ставит Шукшин, выводя на сцепу Софью Ивановну, сноху Чудика. И отвечает на него совершенно однозначно. Какою бы несуразной ни выглядела история с детской коляской, все же абсолютная человеческая правота бесспорно на стороне Чудика. «Смягчающие обстоятельства» его неуклюжей услужливости гораздо серьезнее, чем его вина. И страдает здесь Василий Егорыч уже не столько вследствие своей очередной промашки, сколько оттого, что люди на этот раз не проявили элементарной человеческой чуткости. Сто крат непонятый, что называется, «поделом», в этом случае он сам судит человеческое непонимание.

Так кто же все-таки он такой, Василий Егорыч Князев? «Естественный человек», который уже самим фактом своего существования укоряет очерствевшее в ходе цивилизации общество? «Чудик», чудаковатость которого проявляется тем определеннее, чем очевиднее его неординарность?

Не будем спешить представлять его как некоего праведника, доброта и непосредственность которого должна заставить нас задуматься о нашем собственном, еще достаточно ощутимо дающем о себе знать нравственном несовершенстве. Не будем делать из него ни Акакия Акакиевича, ни князя Мышкина. Тем более что и сам Шукшин не заканчивает рассказ на этой «сострадательной» ноте. За драматической кульминацией следует эпилог, и эпилог этот вносит последний и чрезвычайно характерный штрих в портрет Чудика. «Домой Чудик приехал, когда шел рясный парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки, побежал по теплой мокрой земле — в одной руке чемодан, в другой ботинки.

И что же о нем сказать в заключение, как не то, что сказал сам Шукшин: «Звали его Василий Егорыч Князев. Было ему тридцать девять лет от роду. Он работал киномехаником в селе. Обожал сыщиков и собак. В детстве мечтал быть шпионом». Похоже на эпитафию, не правда ли? И те же в ней контрасты, что и в его натуре. И то же единство. Обожал собак — по своей природной доброте и потому еще, конечно, что встречал с их стороны полное «понимание»; обожал сыщиков — по своей полной неспособности быть похожим на них; и по той же причине — «в детстве мечтал быть-шпионом». Натура, как видим, вполне заурядная. В обычной повседневной жизни мы могли бы его и не заметить, как, собственно, и не замечали до шукшинского рассказа. И если здесь, в рассказе, он все же выглядит фигурой весьма колоритной, то главным образом потому, что писатель как бы поставил его «под высокое напряжение», которое и проявило его натуру во всем ее противоречивом единстве и характерности.

Две ситуации, описанные в этом рассказе, – типично шукшинские: человек чем-то или кем-то выведен из равновесия либо чем-то поражен или обижен, и он хочет как-то разрешить эту боль, вернувшись к нормальной логике жизни.

Впечатлительный, ранимый, чувствующий красоту мира и в то же время несуразный Чудик сопоставляется в повести с мещанским миром снохи, буфетчицы управления, в прошлом женщины деревенской, стремящейся стереть в своей памяти все деревенское, перевоплотиться в настоящую горожанку. Но это не противопоставление города и деревни, которое находили критики в рассказах писателя 60-х гг. ("Игнаха приехал", "Змеиный яд", "Два письма", "Капроновая елочка" и др.). Объективно говоря, этого противопоставления как такового в его рассказах не существовало вообще. Шукшин исследовал серьезную проблему маргинального (промежуточного) человека, ушедшего из деревни и до конца не акклиматизировавшегося в городе ("Выбираю деревню на жительство") или прижившегося ценой утраты чего-то важного в себе, как в случае со снохой Чудика и другими героями.

Эта проблема была глубоко личной и для самого писателя: "Так у меня вышло к сорока годам, что я – ни городской до конца, ни деревенский уже. Ужасно неудобное положение. Это даже – не между двух стульев, а скорее так: одна нога на берегу, другая в лодке. И не плыть нельзя, и плыть вроде как страшновато... Но в этом моем положении есть свои "плюсы"... От сравнений, от всяческих "оттуда – сюда" и "оттуда – туда" невольно приходят мысли не только о "деревне" и "городе" – о России".

В несуразном, странном человеке, по мнению Шукшина, наиболее полно выражается правда его времени.

«Есть на Руси ещё один тип человека, в котором время, правда времени вопиет так же неистово, как в гении, так же нетерпеливо, как в талантливом, также потаенно и неистребимо, как в мыслящем и умном… Человек этот- дурачок», - так писал В. Шукшин в статье «Нравственность есть правда». Для Шукшина «чудик», «дурачок»- явления времени, весьма поучительные, в них по-своему вопиет правда времени. И кто же они, герои его рассказов, эти «чудики», как не носители чистого добра, противопоставленного рассудочности и механике. Они, эти «странные люди», обладают самой главной «странностью»: любят всех, как дураки. Естественная природная чистота, совестливость, талантливость- эти качества, главные для Шукшина, и роднят его героев с героем русской сказки. В художественном мире Шукшина малейший признак неуважения к собственному или чужому человеческому достоинству имеет принципиальное значение, герои писателя в большинстве своем нервно, болезненно реагируют на зло, на унижение человека человеком, на обиды… Именно герой рассказа «Чудик» одним из первых задает глубоко личный, истинно шукшинский вопрос: «Не понимаю: почему они стали злые?» Жена брата, люто возненавидевшая бесхитростного Чудика; сосед по самолету, шуршащий газетой и произносящий всего одну фразу: «Дети- цветы жизни, их надо сажать головками вниз»; строгая сухая телеграфистка, презрительно внушавшая Чудику, что телеграмма- это вид связи. Таких много и в других рассказах Шукшина. А противостоят им чудики, прекрасные в своей доброте и отзывчивости люди. Герои, поступки которых воспринимаются как чудачество, действуют так в силу внутренних нравственных понятий, может быть, ими самими еще не осознанных. В своих героях , которые поступают не «как все», Шукшин пытается разглядеть грани человеческой непосредственности и талантливости. Природная тяга к творчеству характерна для этих героев: будь то Васека («Стенька Разин»), чувствующий в себе талант, или Бронька Пупков - артист по натуре (« Миль пардон, мадам!»), или Семка Рысь («Мастер») , или Чудик, который взял и разрисовал коляску: «…по верху колясочки Чудик пустил журавликов- стайку уголком, по низу- цветочки разные, травку-муравку, пару петушков, цыпляток…» О своих странных людях Шукшин высказывался неоднократно, говорил о симпатии и привязанности к ним, был убежден, что «их судьбы слиты с народной судьбой». Еще одна характерная особенность рассказов Шукшина- это то, что он постоянно, неутомимо, везде, где только можно, возвеличивал Жалость. Это чувство наравне с Добром лежит в основе миропонимания Шукшина. Не только без Правды, Совести, Добра, но без Жалости нельзя себе представить его. В его произведениях это слово встречается на каждом шагу, оно - знак, помогающий понять героя. « Жалеть… Нужно жалеть или не нужно жалеть - так ставят вопрос фальшивые люди. Ты еще найди силы жалеть. Слабый, но притворный выдумывает, что надо –уважать. Жалеть и значит уважать, но еще больше».

Глава 2

Виктор Смирнов в июне 1997 года написал: «Вернувшись в Смоленск с Кавказа, где я был по литературным делам, узнал от заплаканной жены страшную, немыслимую, неправдоподобную весть: утонул во время рыбалки вместе со своей женой мой самый лучший, мой самый одаренный, мой самый звонкий ученик, моя русская гордость, моя смоленская радость, моя великая надежда — Сергей Вязанков. Только что вышла его первая и, увы, теперь уже последняя для него книга замечательной по языку, образности и глубине прозы “Покаянь-трава”. Только что он был принят в Смоленске, а затем и в Москве — единогласно и вдохновенно! - в Союз писателей России. Он погиб во цвете лет, так и не дождавшись широкого признания, успеха, славы — всего того, что, без сомнения, ожидало его в ближайшем будущем.
         При первой нашей встрече Сережа дал мне прочесть свой рассказ “Коня горячего не поят”. Я был потрясен, поражен пронзительной художественной силой произведения, написанного, выдохнутого не просто молодым человеком, но, считай, — мальчиком. Особенно восхитила меня, а скорее, причинила какую-то тайную, пророческую боль, не побоюсь этого ответственного слова, гениально написанная сцена гибели тонущей в глубоком речном виру молодой лошади, убегавшей с плугом от пчел и прыгнувшей в ужасе вниз с обрыва.

_____Сережа! Не себя ли ты уже тогда увидел тонущим в клокочущей водной бездне?! Вот ведь поистине лермонтовское, есенинское и, наконец, рубцовское предчувствие собственной судьбы...

___Он постоянно, в течение многих лет, писал мне, приезжал в гости. Он стал как бы членом нашей семьи. Мы его любили. Мы его ждали. Анна Трифоновна Твардовская, сестра великого нашего поэта, встретившись однажды с Сережей, сказала потом мне со слезами на глазах, что это — сущий ангел небесный...

       Я гулял на его деревенской свадьбе. Играл на гармошке. Любовался им, как-то особенно гордо, достойно, по-народному несущим веселое и серьезное звание жениха. У него не появился ребенок: не успели... Только духовные его дети — рассказы, повести — остались с нами».

        Судьба смоленского писателя Сергея Вязанкова, автора  талантливой, лирико-эпическо-сказочной книги "Покаянь - трава", члена Союза писателей России поистине трагична. Родился в д. Зимницы Починковского района в 1964 году, трагически погиб в 1994 году.

Да, чудики они, чем-то напоминающие шукшинских чудиков: совестливые они, жалостливые, не могут они спокойно  несправедливость выносить: обязательно возмутятся, и внимание это к мелочам жизни даже спасает иногда и  от самой смерти. Так случилось с Веней Сорокиным, героем рассказа-притчи  «Косил Веня конюшину». Страсть, поистине коллекционерская страсть к народным ремеслам спасла Веню при встрече со Смертью. Замечает Веня, едва только кинув взгляд на косу Смерти, что «дрянь коска: и посажена не так, и отклепана дурно, и мыс опущен, и лезвие надо покруче… Ерундовая коса: металл не закаленный, мягкий, такую надо через три взмаха править». Предложил Веня Смерти косу поменять, да купил вместо нее грабли, на которые потом наступила Смерть  да и рассыпалась…

Да, необычно чисты по современным меркам герои смоленского писателя, и горит в них тот самый огонек, который описал С.Вязанков в своем рассказе «Роща березовой капели». Стоит этот огонек в слезной чаше, и те, кто много слез у ближних высасывает, губят свой огонек раньше времени. А у иных свечи даже после смерти горят: «это кого очень любят и помнят, кто много доброго сделал на земле. Каждая свечка – это огонь любви».

Горит, где-то, наверное, еще свечка самого Сергея Вязанкова, не погасшая после его трагической смерти, потому что своими рассказами он прививает любовь к Родине, говорит нам об исторической памяти, о том, что нельзя легкомысленно забывать о том, где твои корни. И неслучайно так важна отцовская могилка на речном берегу в повести «Журавкин угол» не только главному герою, Леньке, но и его приятелям, простым деревенским мужикам. И неслучайно закапывает свою, честно заработанную медаль «За отвагу на пожаре» вместе с нечаянно украденной у ветерана его медаль «За отвагу» герой рассказа «Медаль» Борька Стасов, а главный герой сказки «Серебряная рыбка» отдает свою последнюю жизнь чужому ребенку. Есть у героев С. Вязанкова совесть, не дает она спокойно жить ни героям рассказов, ни тем, кто будет читать эти рассказы. И кто знает, может, и скосит кто-нибудь из них горькую покаянь - траву,  заполонившую умирающие российские деревни…

. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В результате исследования я подтвердила свою гипотезу, что герои рассказов смоленского писателя Вязанкова С.В. живут по тем же принципам, что и герои-«чудики» В.М. Шукшина.

         Во время исследовательской работы над этой проблемой были сделан следующий вывод: чудики С.В. Вязанкова чем-то напоминают  шукшинских чудиков: совестливые они, жалостливые, не могут они спокойно выносить  несправедливость: обязательно возмутятся, и это внимание к мелочам жизни даже спасает иногда и  от самой смерти.  Они носители чистого добра, противопоставленного рассудочности и механике. Они, эти «странные люди», обладают самой главной «странностью»: любят всех, как дураки. Естественная природная чистота, совестливость, талантливость - эти качества, главные для Шукшина, важны и для героев С.В. Вязанкова. Герои, поступки которых воспринимаются как чудачество, действуют так в силу внутренних нравственных понятий, может быть, ими самими еще не осознанных.

Литература

1. http://www.litra.ru/composition/get/coid/00178571298922929840/
2. http://www.litrasoch.ru/rasskaz-shukshina-chudik/
3. http://syrrik.narod.ru/shukshin.htm
4. http://www.braylland.com/index.php?option=com_content&view=article&id=14157:2009-07-17-18-30-36&catid=401:2010-11-11-16-09-47&Itemid=642
5.  Бахтина Н. М. «Светлые души» чудиков // Уроки литературы. – 2009. - № 6. с. 7-8.
6.  Чернов Ф. Радость и тревоги бытия. Уроки по творчеству В. М. Шукшина. // Литература в школе. - 1999, №5.
7.  Шукшин В. М. Рассказы. – М.: Дет. Лит., 1990. – 254 с.
8. Вдохновение.- 1994.- N 7.- С. 1.