Сказка ложь, да в ней намек

СКАЗКА ЛОЖЬ, ДА В НЕЙ НАМЁК…

Произведения устного народного творчества создавались всем народом. Но народные песни и сказки, разные загадки, поговорки и пословицы не могли складываться сами собой, без авторов. Каждое произведение в основе своей создавалось каким-нибудь одним певцом или рассказчиком, имя которого обычно никем не запоминалось. Но если это произведение бывало удачным, правильно передавало народные мысли и чувства, то оно сразу подхватывалось, запоминалось, передавалось из уст в уста. Безымянное творчество, живущее в народе. Народное творчество всегда привлекало внимание людей. Люди, которые собирают фольклор и изучают его, называются фольклористами. Интерес к фольклору – одно из проявлений интереса к своей истории, к жизни народа в разные времена, к его думам, надеждам, мечтам, к его языку и поэзии. Из поколения в поколение передаётся народная мудрость, народное поэтическое слово, и эта преемственность может прерваться, если только мы с вами разучимся петь, мечтать о будущем, ценить прошлое.

К жанрам фольклора, возникшим в глубокой древности, относится и сказка. Сказки, мифы, являются неотъемлемой частью истории и культурного наследия. Изучая сказки, можно узнать, как жили люди задолго до создания первых летописей, какие существовали обряды, верования, чего человек опасался и какие явления природы считал сверхъестественными.

В.Я. Пропп выделяет повторяющиеся постоянные элементы — функции действующего лица, положив начало структурно-типологическому изучению нарратива (англ. и фр. narrative — рассказ, повествование). Работа Проппа оказала значительное влияние на развитие структуралистских исследований мифологических, фольклорных, литературных текстов.

Совершенно очевидно, что структура сказок имеет характер инициации. Подтверждением предположения о происхождении сказок из устных преданий, рассказываемых при инициации, служит схожесть мотивов и функций персонажей в сказках самых разных народов. Кроме того, Пропп приводит этнографические данные, показывающие процесс разложения древней тотемической религии и превращения сакральных некогда устных преданий в сказки.

Рассмотрим жанр сказок, который начинается с нанесения какого-либо ущерба или вреда (похищение, изгнание и др.) или с желания иметь что-либо (царь посылает сына за жар-птицей) и развивается через отправку героя из дома, встречу с дарителем, который дарит ему волшебное средство или помощника, при помощи которого предмет поисков находится. В дальнейшем сказка описывает поединок с противником (важнейшая форма его — змееборство), возвращение и погоню. Часто эта композиция дает осложнение. Герой уже возвращается домой, братья сбрасывают его в пропасть. В дальнейшем он вновь прибывает, подвергается испытанию через трудные задачи и воцаряется и женится или в своем царстве или в царстве своего тестя. Сказки, отражающие эту схему, можно объединить в одну категорию и называть волшебными.

Сказка сохранила следы очень многих обрядов и обычаев. Так, в сказке закапывают кости животного, и в исторической действительности это тоже именно так и делали. Или: в сказке рассказывается, что царских детей запирают в подземелье, держат их в темноте, подают им пишу так, чтобы этого никто не видел, и в исторической действительности это тоже именно так и делалось.

С первых же слов сказки — "В некотором царстве, в некотором государстве" слушатель сразу охвачен особым настроением, настроением эпического спокойствия. Но это настроение обманчиво. Перед слушателем скоро раскроются события величайшей напряженности и страстности. События иногда начинаются с того, что кто-нибудь из старших на время отлучается из дому; купец едет торговать, князь — на охоту, царь — на войну и т. д.; дети или жена, иногда беременная, остаются одни, остаются без защиты. Этим создается почва для беды. Та же самая ситуация может создаться, если отлучаются не старшие, а наоборот, младшие. Они уходят в лес за ягодами, девушка уходит в поле, чтобы принести братьям завтрак, царевна уходит погулять в сад и т.д. Отец или муж, уезжая сам или отпуская дитя, сопровождает эту отлучку запретами. Запрет, разумеется, нарушается, и этим вызывается, иногда с молниеносной неожиданностью, какое-нибудь страшное несчастье: непослушных царевен, вышедших в сад погулять, уносит змей; непослушных детей, ушедших к пруду, околдовывает ведьма — и вот они уже плавают белыми уточками. С катастрофой является интерес, события начинают развиваться.

Какая-либо беда — основная форма завязки. Из беды и противодействия создается сюжет.

Ход действия требует, чтобы герой как-нибудь узнал об этой беде. Действительно, этот момент в сказке имеется в очень разнообразных формах: тут и всенародный клич царя, и рассказ матери или случайных встречных и т. д. Отправка в путь на первый взгляд не содержит в себе ничего сколько-нибудь интересного, важен факт отправки героя в путь.

Предметы, которыми снабжается герой, очень разнообразны: тут и сухари, и деньги, и корабль с пьяной командой, и палатка, и конь. Все эти вещи обычно оказываются ненужными. Изучение покажет, что, например, конь, взятый из отцовского дома, не годится и обменивается на другого. Но среди этих предметов есть один, на который стоит обратить особое внимание. Это — палица. Палица эта железная, она обычно требуется до отправки героя в путь: "Скуйте-ка мне, добрые молодцы, палицу в двадцать пудов". Чтобы испытать ее, герой бросает ее в воздух (до трех раз). Из этого можно бы заключить, что это — дубина, оружие. Однако это не так. Во-первых, герой никогда не пользуется этой взятой из дома палицей как дубиной. Сказочник о ней в дальнейшем просто забывает. Во-вторых, из сличений видно, что герой берет с собой железную палицу вместе с железной просфорой и железными сапогами (посох + хлеб + сапоги). Хлеб часто рационализируется в сухари, подорожники и др., а посох — в палочку или палицу, которая никогда не играет роли оружия. Интересно установить, что этот тройной элемент лучше всего сохранился в женских сказках (Финист и др.). Это потому, что образ женщины не связывается с оружием, и здесь посох стабильно сохранен в своем первоначальном виде.

Можно установить, что обувь, посох и хлеб это предметы, которыми некогда снабжали умерших для странствий по пути в иной мир. Железными они стали позже, символизируя долготу пути.

Начало сказки предстало перед нами, как возникшее на основе представлений о смерти.

Идя "куда глаза глядят", герой или героиня, будь то царевич или изгнанная падчерица, или беглый солдат, неизменно оказывается в лесу. Именно здесь начинаются его приключения. Этот лес никогда ближе не описывается. Он дремучий, темный, таинственный, несколько условный, не вполне правдоподобный.

Лес в сказке вообще играет роль задерживающей преграды. Лес, в который попадает герой, непроницаем. Это своего рода сеть, улавливающая пришельцев. Сквозь него не пройти. Герой получает от Яги коня, на котором он перелетает через лес. Конь летит "выше лесу стоячего".

Лес как отдельный изолированный элемент еще ничего не доказывает. Но что этот лес не совсем обычен, видно по его обитателям, видно по избушке, которую вдруг видит перед собой герой. Идя "куда глаза глядят" и невзначай подняв взор, он видит необычайное зрелище, — избушку на курьих ножках. Он нисколько не удивлен ею и знает, как себя держать. Эта избушка как будто бы давно знакома Ивану: Герой должен заставить ее повернуться, а для этого нужно знать и произнести слово. Опять мы видим, что герой нисколько не удивлен. Он за словом в карман не лезет и знает что сказать. "По старому присловию, по мамкину сказанью: "Избушка, избушка, — молвил Иван, подув на нее, — стань к лесу задом, ко мне передом". И вот повернулась к Ивану избушка, глядит из окошка седая старушка".

Что же здесь происходит? Почему нужно избушку повернуть? Почему нельзя войти просто? Часто перед Иваном гладкая стена — "без окон без дверей" — вход с противоположной стороны. Но отчего же не обойти избушки и не войти с той стороны? Очевидно, избушка стоит на какой-то видимой или невидимой грани, через которую Иван никак не может перешагнуть. Попасть за эту грань можно только через, сквозь избушку, и избушку нужно повернуть. Избушка открытой стороной обращена к тридесятому царству, закрытой — к царству, доступному Ивану. Вот почему Иван не может обойти избушку, а поворачивает ее. Эта избушка — сторожевая застава. Пограничное положение избушки иногда подчеркивается: "Стоит избушка — а дальше никакого хода нету — одна тьма кромешная; ничего не видать". За черту он попадет не раньше, чем будет подвергнут допросу и испытанию, может ли он следовать дальше. Собственно, первое испытание уже выдержано. Иван знал заклинание и сумел избушку повернуть.

В этом примере уже сквозит, что даритель волшебного средства охраняет вход в царство смерти. Это прослеживается и в имени героя Баба Яга, костяная нога. Во всех случаях герой — не мертвец, а живой, желающий проникнуть в царство мертвых. Избушка повернулась, и герой в нее входит. Он еще пока ничего не видит. Но он слышит: "Фу, фу, фу! Прежде русского духу слыхом не слыхано, видом не видано; нынче русский дух на ложку садится, сам в рот катится". Все это показывает, что запах Ивана есть запах живого человека, старающегося проникнуть в царство мертвых. Хотя в русской сказке этого никогда не говорится, но все же можно установить, что она слепая, что она не видит Ивана, а узнает его по запаху. Если этот запах противен Яге, то это происходит потому, что мертвые вообще испытывают ужас и страх перед живыми. Ни один живой не должен переступать заветного порога.

Яга кормит, угощает героя. Еда имеет здесь особое значение.

Эти случаи совершенно ясно показывают, что, приобщившись к еде, назначенной для мертвецов, пришелец окончательно приобщается к миру умерших. Требуя еды, герой тем самым показывает, что он не боится этой пищи, что он имеет право на нее, что он «настоящий». Вот почему яга и смиряется при его требовании дать ему поесть.

Яга-дарительница при приходе Ивана находится в избушке. Она, во-первых, лежит. Лежит она или на печке, или на лавке, или на полу. Далее, она занимает собой всю избу. "Впереди голова, в одном углу нога, в другом другая". "На печке лежит баба-яга, костяная нога, из угла в угол, нос в потолок врос". Но почему яга занимает всю избу? Ведь она нигде не описывается и не упоминается как великан. И, следовательно, не она велика, а избушка мала. Яга напоминает собой труп, труп в тесном гробу или в специальной клетушке, где хоронят или оставляют умирать. Она — мертвец. Яга настолько прочно связана с образом смерти, что эта животная нога сменяется костяной ногой, т.е. ногой мертвеца или скелета. Костеногость связана с тем, что Яга никогда не ходит. Она или летает, или лежит, т.е. и внешне проявляет себя как мертвец.

Мы уже видели, что сказка дает в руки героя какой-нибудь волшебный дар и что при помощи этого дара он достигает своей цели. Этот дар — или какой-нибудь предмет или животное, главным образом — конь. Оказывается, что в обрядах посвящения — такой момент не только имелся, но представлял собой центральное место, вершину всего обряда. Магические способности героя зависели от приобретения им помощника что помощник-хранитель был связан с тотемом племени.

Благодарные животные вступают в сказку как дарители и, предоставляя себя в распоряжение героя или дав ему формулу вызова их, в дальнейшем действуют как помощники. Все знают, как герой, заблудившись в лесу, мучимый голодом, видит рака, или ежа, или птицу, уже нацеливается на них, чтобы их убить и съесть, как слышит мольбу о пощаде. Формулы "не ешь меня", "а что попадется тебе навстречу, не моги того есть" и др. отражают запрет есть животное, которое может стать помощником. Не всегда герой хочет съесть животное. Иногда он оказывает ему услугу: пташки мокнут под дождем, или кита выбросило на сушу — герой помогает им, а животные становятся его невидимыми помощниками. Если герой отпускает животное, то он делает это не из сострадания, а на некоторых договорных началах. «Емеля долго сомневается, между ним и щукой происходит диалог, Емеля не верит щуке, не хочет ее отпустить, и только после того как ведра с водой сами пошли домой, Емеля убежден в выгодности такой сделки и отпускает щуку».

Давая в руки героя волшебное средство, сказка достигает вершины. С этого момента конец уже предвидится. Между героем, вышедшим из дома и бредущим "куда глаза глядят", и героем, выходящим от яги, — огромная разница. Герой теперь твердо идет к своей цели и знает, что он ее достигнет. Он даже склонен слегка прихвастнуть. Для его помощника его желания — "лишь службишка, не служба". В дальнейшем герой играет чисто пассивную роль. Все делает за него его помощник или он действует при помощи волшебного средства.

Переправа в иное царство есть как бы ось cкaзки и вместе с тем — середина ее.

Русская сказка знает довольно много разновидностей переправы.

Герой, например, превращается в животное или птицу и убегает или улетает, или он садится на птицу, или на коня, или на ковер-самолет и пр., надевает сапоги-самоходы, его переносит дух, черт, он едет на корабле или переправляется на летучей лодке, на лодке же он переправляется через реку при помощи перевозчика, он спускается в пропасть или подымается на горы при помощи лесенок, веревок, ремней, цепей или когтей, дерево вырастает до неба, или герой лезет по дереву, наконец, его ведет вожатый, за которым он следует.

Змей - это одна из наиболее сложных и неразгаданных фигур мирового фольклора и мировой религии. Змей прежде всего и всегда — существо многоголовое. Это — основная, постоянная, непременная черта его. Все другие черты упоминаются лишь иногда, иногда они и не приводятся, так, например, не всегда говорится, что змей — существо летучее. Но тем не менее крылья его почти никогда в связи с полетом не упоминаются, можно бы думать, что он витает по воздуху без крыльев. Тело его сказкой также не описывается.

По-видимому, такое отсутствие описания свидетельствует о том, что сказочнику образ змея не совсем ясен.

Бой, как кульминационный пункт всей сказки, будет описан с подъемом, с деталями, подчеркивающими силу и удаль героя. "Буря-богатырь разошелся, боевой палицей размахнулся — три головы ему снес". Есть, однако, некоторые подробности, которые требуют особого внимания. Змей никогда не пытается убить героя оружием или лапами, или зубами: он пытается вбить его в землю и этим его уничтожить. "Чудо-юдо стал одолевать его, по колено вогнал его в сырую землю". Во втором бою "забил по пояс в сырую землю". Змея же можно уничтожить, только срубив все его головы. Но головы эти имеют чудесное свойство: они вновь вырастают. "Срубил чуду-юду девять голов; чудо-юдо подхватил их, черкнул огненным пальцем — головы опять приросли". Только после того, как срублен огненный палец, герою удается срубить все головы.

Третий бой — самый страшный. Братья, как уже указано, спят в это время в избушке. У избушки привязан конь. В решительный момент герой бросает в избушку шляпу или сапог. От этого избушка рассыпается, и конь спешит на помощь своему владельцу. Это — также постоянная черта в изображении боя: только конь (или другой помощник) может убить змея. "Жеребцы прибежали и вышибли змея из седла вон". "Богатырский конь бросился на побоище и начал змея зубами грызть и копытами топтать". "Звери бросились на него и разорвали в клочки"

Бой, конечно, кончается победой героя. Но после боя нужно выполнить еще одно дело: змея нужно окончательно уничтожить. Змея или его головы нужно сжечь. "А туловище скатил в огненную реку". "Все части, подобрав, сжег, а пепел развеял по полю".

Возвращение есть возвращение из иного мира. Но почему это возвращение принимает форму бегства – это не объяснено. Между тем оно фигурирует в мифах, сказаниях и сказках всего мира. Нам остается предположить, что оно есть следствие похищения предмета, приносимого из иного мира. Вопрос о причине бегства сведется к вопросу о причине похищения. В обряде волшебное средство дается, и возвращение происходит мирным путем. В мифе оно часто уже похищается, и возвращение принимает форму бегства. Миф живет дольше, чем обряд, и перерождается в сказку.

СКАЗКА ЛОЖЬ, ДА В НЕЙ НАМЁК…

Произведения устного народного творчества создавались всем народом. Но народные песни и сказки, разные загадки, поговорки и пословицы не могли складываться сами собой, без авторов. Каждое произведение в основе своей создавалось каким-нибудь одним певцом или рассказчиком, имя которого обычно никем не запоминалось. Но если это произведение бывало удачным, правильно передавало народные мысли и чувства, то оно сразу подхватывалось, запоминалось, передавалось из уст в уста. Безымянное творчество, живущее в народе. Народное творчество всегда привлекало внимание людей. Люди, которые собирают фольклор и изучают его, называются фольклористами. Интерес к фольклору – одно из проявлений интереса к своей истории, к жизни народа в разные времена, к его думам, надеждам, мечтам, к его языку и поэзии. Из поколения в поколение передаётся народная мудрость, народное поэтическое слово, и эта преемственность может прерваться, если только мы с вами разучимся петь, мечтать о будущем, ценить прошлое.

К жанрам фольклора, возникшим в глубокой древности, относится и сказка. Сказки, мифы, являются неотъемлемой частью истории и культурного наследия. Изучая сказки, можно узнать, как жили люди задолго до создания первых летописей, какие существовали обряды, верования, чего человек опасался и какие явления природы считал сверхъестественными.

В.Я. Пропп выделяет повторяющиеся постоянные элементы — функции действующего лица, положив начало структурно-типологическому изучению нарратива (англ. и фр. narrative — рассказ, повествование). Работа Проппа оказала значительное влияние на развитие структуралистских исследований мифологических, фольклорных, литературных текстов.

Совершенно очевидно, что структура сказок имеет характер инициации. Подтверждением предположения о происхождении сказок из устных преданий, рассказываемых при инициации, служит схожесть мотивов и функций персонажей в сказках самых разных народов. Кроме того, Пропп приводит этнографические данные, показывающие процесс разложения древней тотемической религии и превращения сакральных некогда устных преданий в сказки.

Рассмотрим жанр сказок, который начинается с нанесения какого-либо ущерба или вреда (похищение, изгнание и др.) или с желания иметь что-либо (царь посылает сына за жар-птицей) и развивается через отправку героя из дома, встречу с дарителем, который дарит ему волшебное средство или помощника, при помощи которого предмет поисков находится. В дальнейшем сказка описывает поединок с противником (важнейшая форма его — змееборство), возвращение и погоню. Часто эта композиция дает осложнение. Герой уже возвращается домой, братья сбрасывают его в пропасть. В дальнейшем он вновь прибывает, подвергается испытанию через трудные задачи и воцаряется и женится или в своем царстве или в царстве своего тестя. Сказки, отражающие эту схему, можно объединить в одну категорию и называть волшебными.

Сказка сохранила следы очень многих обрядов и обычаев. Так, в сказке закапывают кости животного, и в исторической действительности это тоже именно так и делали. Или: в сказке рассказывается, что царских детей запирают в подземелье, держат их в темноте, подают им пишу так, чтобы этого никто не видел, и в исторической действительности это тоже именно так и делалось.

С первых же слов сказки — "В некотором царстве, в некотором государстве" слушатель сразу охвачен особым настроением, настроением эпического спокойствия. Но это настроение обманчиво. Перед слушателем скоро раскроются события величайшей напряженности и страстности. События иногда начинаются с того, что кто-нибудь из старших на время отлучается из дому; купец едет торговать, князь — на охоту, царь — на войну и т. д.; дети или жена, иногда беременная, остаются одни, остаются без защиты. Этим создается почва для беды. Та же самая ситуация может создаться, если отлучаются не старшие, а наоборот, младшие. Они уходят в лес за ягодами, девушка уходит в поле, чтобы принести братьям завтрак, царевна уходит погулять в сад и т.д. Отец или муж, уезжая сам или отпуская дитя, сопровождает эту отлучку запретами. Запрет, разумеется, нарушается, и этим вызывается, иногда с молниеносной неожиданностью, какое-нибудь страшное несчастье: непослушных царевен, вышедших в сад погулять, уносит змей; непослушных детей, ушедших к пруду, околдовывает ведьма — и вот они уже плавают белыми уточками. С катастрофой является интерес, события начинают развиваться.

Какая-либо беда — основная форма завязки. Из беды и противодействия создается сюжет.

Ход действия требует, чтобы герой как-нибудь узнал об этой беде. Действительно, этот момент в сказке имеется в очень разнообразных формах: тут и всенародный клич царя, и рассказ матери или случайных встречных и т. д. Отправка в путь на первый взгляд не содержит в себе ничего сколько-нибудь интересного, важен факт отправки героя в путь.

Предметы, которыми снабжается герой, очень разнообразны: тут и сухари, и деньги, и корабль с пьяной командой, и палатка, и конь. Все эти вещи обычно оказываются ненужными. Изучение покажет, что, например, конь, взятый из отцовского дома, не годится и обменивается на другого. Но среди этих предметов есть один, на который стоит обратить особое внимание. Это — палица. Палица эта железная, она обычно требуется до отправки героя в путь: "Скуйте-ка мне, добрые молодцы, палицу в двадцать пудов". Чтобы испытать ее, герой бросает ее в воздух (до трех раз). Из этого можно бы заключить, что это — дубина, оружие. Однако это не так. Во-первых, герой никогда не пользуется этой взятой из дома палицей как дубиной. Сказочник о ней в дальнейшем просто забывает. Во-вторых, из сличений видно, что герой берет с собой железную палицу вместе с железной просфорой и железными сапогами (посох + хлеб + сапоги). Хлеб часто рационализируется в сухари, подорожники и др., а посох — в палочку или палицу, которая никогда не играет роли оружия. Интересно установить, что этот тройной элемент лучше всего сохранился в женских сказках (Финист и др.). Это потому, что образ женщины не связывается с оружием, и здесь посох стабильно сохранен в своем первоначальном виде.

Можно установить, что обувь, посох и хлеб это предметы, которыми некогда снабжали умерших для странствий по пути в иной мир. Железными они стали позже, символизируя долготу пути.

Начало сказки предстало перед нами, как возникшее на основе представлений о смерти.

Идя "куда глаза глядят", герой или героиня, будь то царевич или изгнанная падчерица, или беглый солдат, неизменно оказывается в лесу. Именно здесь начинаются его приключения. Этот лес никогда ближе не описывается. Он дремучий, темный, таинственный, несколько условный, не вполне правдоподобный.

Лес в сказке вообще играет роль задерживающей преграды. Лес, в который попадает герой, непроницаем. Это своего рода сеть, улавливающая пришельцев. Сквозь него не пройти. Герой получает от Яги коня, на котором он перелетает через лес. Конь летит "выше лесу стоячего".

Лес как отдельный изолированный элемент еще ничего не доказывает. Но что этот лес не совсем обычен, видно по его обитателям, видно по избушке, которую вдруг видит перед собой герой. Идя "куда глаза глядят" и невзначай подняв взор, он видит необычайное зрелище, — избушку на курьих ножках. Он нисколько не удивлен ею и знает, как себя держать. Эта избушка как будто бы давно знакома Ивану: Герой должен заставить ее повернуться, а для этого нужно знать и произнести слово. Опять мы видим, что герой нисколько не удивлен. Он за словом в карман не лезет и знает что сказать. "По старому присловию, по мамкину сказанью: "Избушка, избушка, — молвил Иван, подув на нее, — стань к лесу задом, ко мне передом". И вот повернулась к Ивану избушка, глядит из окошка седая старушка".

Что же здесь происходит? Почему нужно избушку повернуть? Почему нельзя войти просто? Часто перед Иваном гладкая стена — "без окон без дверей" — вход с противоположной стороны. Но отчего же не обойти избушки и не войти с той стороны? Очевидно, избушка стоит на какой-то видимой или невидимой грани, через которую Иван никак не может перешагнуть. Попасть за эту грань можно только через, сквозь избушку, и избушку нужно повернуть. Избушка открытой стороной обращена к тридесятому царству, закрытой — к царству, доступному Ивану. Вот почему Иван не может обойти избушку, а поворачивает ее. Эта избушка — сторожевая застава. Пограничное положение избушки иногда подчеркивается: "Стоит избушка — а дальше никакого хода нету — одна тьма кромешная; ничего не видать". За черту он попадет не раньше, чем будет подвергнут допросу и испытанию, может ли он следовать дальше. Собственно, первое испытание уже выдержано. Иван знал заклинание и сумел избушку повернуть.

В этом примере уже сквозит, что даритель волшебного средства охраняет вход в царство смерти. Это прослеживается и в имени героя Баба Яга, костяная нога. Во всех случаях герой — не мертвец, а живой, желающий проникнуть в царство мертвых. Избушка повернулась, и герой в нее входит. Он еще пока ничего не видит. Но он слышит: "Фу, фу, фу! Прежде русского духу слыхом не слыхано, видом не видано; нынче русский дух на ложку садится, сам в рот катится". Все это показывает, что запах Ивана есть запах живого человека, старающегося проникнуть в царство мертвых. Хотя в русской сказке этого никогда не говорится, но все же можно установить, что она слепая, что она не видит Ивана, а узнает его по запаху. Если этот запах противен Яге, то это происходит потому, что мертвые вообще испытывают ужас и страх перед живыми. Ни один живой не должен переступать заветного порога.

Яга кормит, угощает героя. Еда имеет здесь особое значение.

Эти случаи совершенно ясно показывают, что, приобщившись к еде, назначенной для мертвецов, пришелец окончательно приобщается к миру умерших. Требуя еды, герой тем самым показывает, что он не боится этой пищи, что он имеет право на нее, что он «настоящий». Вот почему яга и смиряется при его требовании дать ему поесть.

Яга-дарительница при приходе Ивана находится в избушке. Она, во-первых, лежит. Лежит она или на печке, или на лавке, или на полу. Далее, она занимает собой всю избу. "Впереди голова, в одном углу нога, в другом другая". "На печке лежит баба-яга, костяная нога, из угла в угол, нос в потолок врос". Но почему яга занимает всю избу? Ведь она нигде не описывается и не упоминается как великан. И, следовательно, не она велика, а избушка мала. Яга напоминает собой труп, труп в тесном гробу или в специальной клетушке, где хоронят или оставляют умирать. Она — мертвец. Яга настолько прочно связана с образом смерти, что эта животная нога сменяется костяной ногой, т.е. ногой мертвеца или скелета. Костеногость связана с тем, что Яга никогда не ходит. Она или летает, или лежит, т.е. и внешне проявляет себя как мертвец.

Мы уже видели, что сказка дает в руки героя какой-нибудь волшебный дар и что при помощи этого дара он достигает своей цели. Этот дар — или какой-нибудь предмет или животное, главным образом — конь. Оказывается, что в обрядах посвящения — такой момент не только имелся, но представлял собой центральное место, вершину всего обряда. Магические способности героя зависели от приобретения им помощника что помощник-хранитель был связан с тотемом племени.

Благодарные животные вступают в сказку как дарители и, предоставляя себя в распоряжение героя или дав ему формулу вызова их, в дальнейшем действуют как помощники. Все знают, как герой, заблудившись в лесу, мучимый голодом, видит рака, или ежа, или птицу, уже нацеливается на них, чтобы их убить и съесть, как слышит мольбу о пощаде. Формулы "не ешь меня", "а что попадется тебе навстречу, не моги того есть" и др. отражают запрет есть животное, которое может стать помощником. Не всегда герой хочет съесть животное. Иногда он оказывает ему услугу: пташки мокнут под дождем, или кита выбросило на сушу — герой помогает им, а животные становятся его невидимыми помощниками. Если герой отпускает животное, то он делает это не из сострадания, а на некоторых договорных началах. «Емеля долго сомневается, между ним и щукой происходит диалог, Емеля не верит щуке, не хочет ее отпустить, и только после того как ведра с водой сами пошли домой, Емеля убежден в выгодности такой сделки и отпускает щуку».

Давая в руки героя волшебное средство, сказка достигает вершины. С этого момента конец уже предвидится. Между героем, вышедшим из дома и бредущим "куда глаза глядят", и героем, выходящим от яги, — огромная разница. Герой теперь твердо идет к своей цели и знает, что он ее достигнет. Он даже склонен слегка прихвастнуть. Для его помощника его желания — "лишь службишка, не служба". В дальнейшем герой играет чисто пассивную роль. Все делает за него его помощник или он действует при помощи волшебного средства.

Переправа в иное царство есть как бы ось cкaзки и вместе с тем — середина ее.

Русская сказка знает довольно много разновидностей переправы.

Герой, например, превращается в животное или птицу и убегает или улетает, или он садится на птицу, или на коня, или на ковер-самолет и пр., надевает сапоги-самоходы, его переносит дух, черт, он едет на корабле или переправляется на летучей лодке, на лодке же он переправляется через реку при помощи перевозчика, он спускается в пропасть или подымается на горы при помощи лесенок, веревок, ремней, цепей или когтей, дерево вырастает до неба, или герой лезет по дереву, наконец, его ведет вожатый, за которым он следует.

Змей - это одна из наиболее сложных и неразгаданных фигур мирового фольклора и мировой религии. Змей прежде всего и всегда — существо многоголовое. Это — основная, постоянная, непременная черта его. Все другие черты упоминаются лишь иногда, иногда они и не приводятся, так, например, не всегда говорится, что змей — существо летучее. Но тем не менее крылья его почти никогда в связи с полетом не упоминаются, можно бы думать, что он витает по воздуху без крыльев. Тело его сказкой также не описывается.

По-видимому, такое отсутствие описания свидетельствует о том, что сказочнику образ змея не совсем ясен.

Бой, как кульминационный пункт всей сказки, будет описан с подъемом, с деталями, подчеркивающими силу и удаль героя. "Буря-богатырь разошелся, боевой палицей размахнулся — три головы ему снес". Есть, однако, некоторые подробности, которые требуют особого внимания. Змей никогда не пытается убить героя оружием или лапами, или зубами: он пытается вбить его в землю и этим его уничтожить. "Чудо-юдо стал одолевать его, по колено вогнал его в сырую землю". Во втором бою "забил по пояс в сырую землю". Змея же можно уничтожить, только срубив все его головы. Но головы эти имеют чудесное свойство: они вновь вырастают. "Срубил чуду-юду девять голов; чудо-юдо подхватил их, черкнул огненным пальцем — головы опять приросли". Только после того, как срублен огненный палец, герою удается срубить все головы.

Третий бой — самый страшный. Братья, как уже указано, спят в это время в избушке. У избушки привязан конь. В решительный момент герой бросает в избушку шляпу или сапог. От этого избушка рассыпается, и конь спешит на помощь своему владельцу. Это — также постоянная черта в изображении боя: только конь (или другой помощник) может убить змея. "Жеребцы прибежали и вышибли змея из седла вон". "Богатырский конь бросился на побоище и начал змея зубами грызть и копытами топтать". "Звери бросились на него и разорвали в клочки"

Бой, конечно, кончается победой героя. Но после боя нужно выполнить еще одно дело: змея нужно окончательно уничтожить. Змея или его головы нужно сжечь. "А туловище скатил в огненную реку". "Все части, подобрав, сжег, а пепел развеял по полю".

Возвращение есть возвращение из иного мира. Но почему это возвращение принимает форму бегства – это не объяснено. Между тем оно фигурирует в мифах, сказаниях и сказках всего мира. Нам остается предположить, что оно есть следствие похищения предмета, приносимого из иного мира. Вопрос о причине бегства сведется к вопросу о причине похищения. В обряде волшебное средство дается, и возвращение происходит мирным путем. В мифе оно часто уже похищается, и возвращение принимает форму бегства. Миф живет дольше, чем обряд, и перерождается в сказку.