Исследовательская работа по творчеству Ф. Н. Глинки.

МУНИЦИПАЛЬНОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

«СОЛОВЬЕВСКАЯ ОСНОВНАЯ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ШКОЛА»

КАРДЫМОВСКОГО РАЙОНА СМОЛЕНСКОЙ ОБЛАСТИ

«И МНЕ РАВНЫ И МИГ, И ВЕК…»

ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ РАБОТА

обучающейся  8 класса

Качановой Юлии

Научный руководитель:

Власова Жанна Ивановна

дер. Соловьево

-2012-

Оглавление

I. Введение

С шестого класса мы начинаем изучать историю своей Родины – России. Наша страна простирается от Балтийского моря до Тихого океана, от покрытых вечным льдом островов Арктики до Крымских субтропиков. Населяют нашу страну более 100 национальностей и народностей.

Есть, однако, у каждого человека особенно близкие сердцу места – город или деревня, где он родился, рос, учился, где сделал первые шаги к познанию окружающего мира. С возникновения у ребенка любви к своему городу, селу, к людям, в них живущих, к родной природе и начинается формирование благородного и высокого чувства любви к своей малой и большой Родине. Для меня моя Родина – Смоленщина.

Смоленская земля, имеющая важнейшее историческое, географическое, геополитическое значение, не только была одним из форпостов Отечества. Она видела войны и участвовала в них, порою от военных событий на ее рубежах зависела судьба России. Она не только рождала великих граждан, в том числе и деятелей литературы и искусства, но и впитывала в себя, творчески перерабатывала культуру своих соседей, будь то целые народы или отдельные имена.

В седьмом классе мы прикасаемся к истории и географии Смоленщины, а в девятом и к литературе. Изучаем прошлое нашей малой Родины, ее географическое положение, выдающихся земляков, исторические события.

В 2012 году наша страна празднует 200-летие победы в отечественной войне 1812 года.

1812 год явился важнейшим звеном в развитии литературной Смоленщины. В исторической памяти России он оставил свой неизгладимый след. В художественной литературе, мемуаристике, в письмах отразились исторические, философские, нравственные и художественные воззрения того времени и образ мыслей отдельных людей. При всем интонационном, стилевом, жанровом разнообразии общими связующими узами в них выступает единая тема величия России, ее мужества и чести. И ее художественного отражения.

Письма русских людей 1812 года чрезвычайно важны как первые непосредственные отклики на исторические события, как первая проба их осмысления. В этом плане они представляют собой оперативный и самый подвижный жанр из всех существующих видов письменной речи.

Моя работа посвящена одному из авторов таких писем («Писем русского офицера»), участнику войны 1812 года, поэту, публицисту, мемуаристу Федору Николаевичу Глинке. Я постаралась подробно остановиться на его жизни и творчестве. Моя работа затрагивает детские и юношеские годы Ф. Н. Глинки, его вступление в армию, службу. Отражает гражданскую позицию, связь с декабристами, его литературную деятельность и знакомство с великим русским классиком А. С. Пушкиным.

II. Смоленская губерния в XIX веке

Накануне выступления декабристов – выдающихся революционных деятелей освободительного движения России – на территории Смоленского края находилось свыше пяти тысяч помещичьих имений, в которых числилось свыше 750 тысяч крепостных крестьян. Это был один из самых крепостнических районов российской империи, занимавший по числу дворянских поместий и проценту угнетённых крестьян одно из первых мест в стране. Дорого обошелся Смоленску «двенадцатый год». Общие убытки от нашествия Наполеона достигли 75 миллионов рублей – 38 процентов убытков всей страны. Французская армия сожгла, разорила и разграбила почти все города, многие смоленские поместья и деревни.

Произвол помещиков по отношению к крестьянам бросался на каждом шагу. Нельзя забывать, что в губернии было абсолютное большинство владельцев мелких имений, составлявших три четверти общего числа помещиков губернии. Они особенно изощрялись в поднятии доходности своих хозяйств трудом крестьян.

Опустошенный пожарами, разрушенный снарядами, обезлюдевший, древний русский город представлял жалкое зрелище. «Город весь сквозной, дома без кровель, без окон, без дверей. Пустота пугает, ветер свищет между обгорелых стен, по ночам кажется, что развалины воют», - так описал его будущий декабрист, наш земляк Ф. И. Глинка, посетивший Смоленск спустя два года после нашествия Наполеона. Из 3650 домов в Смоленске после войны осталось только 350. Уничтожено было 200 больших и маленьких заводов, 317 магазинов и лавок. Городу был причинен ущерб в 600 миллионов рублей, сумму огромную по тому времени.

Медленно вставал из руин Смоленск. И даже через 40 лет в нем можно было видеть выгоревшие коробки домов, пустыри, заросшие бурьяном.

Пришли в упадок хозяйство смоленской губернии, торговля, промышленность. Правительство вынуждено было даже учредить специальную комиссию для назначения  пособий, особенно пострадавшим жителям. Но она оказывала помощь только дворянам-помещикам, чиновникам, духовенству и иногда купечеству. Остальные же группы населения, и в первую очередь крепостные крестьяне, были оставлены без всякой помощи. Больше того, на их плечи легла вся тяжесть восстановления разрушенных помещичьих имений. Помещики обложили крестьян денежными и натуральными повинностями. Эксплуатация крестьян Смоленщины значительно усилилась.

  В Смоленской губернии в то же время крепостные крестьяне составляли 80 процентов всего населения. Они не имели никаких политических и экономических прав. Их можно было продать, проиграть в карты, всячески эксплуатировать.

Но феодальный строй в России уже начал понемногу изживать себя. Он тормозил развитые страны. Труд крепостных был малопроизводительным, так как помещики не применяли машин и старались получить больше хлеба для продажи, увеличивая барщину до 5-6 дней в неделю, повышая оброки.

Усиление эксплуатации крепостных приводило к волнениям, восстаниям крестьян. Они отказывались выходить на барщину, платить оброк. Иногда дело доходило до убийств помещиков. В период с 1812 по 1822 годы наблюдались многочисленные восстания в разных уголках Смоленщины. Всё это помогает понять, почему дворяне-революционеры на первый период своего движения рассматривали наш край как одну из важнейших баз для своей деятельности. Прекрасные люди, настоящие патриоты своей Родины, которым не безразлична судьба её народа, родились на этой земле. Каховский, Якушкин, Повало-Швейковский, Пассек, Глинка и многие другие декабристы внесли гигантский вклад в движение за новую жизнь. Помимо общественной деятельности многие декабристы  были выдающимися литераторами. Они писали прекрасные стихи и прозу, чаще всего вольнолюбивую, были лично знакомы с Пушкиным и другими гениями русской классической литературы.

На Смоленщине находилось порядка 580 человек, принадлежавших к декабристским обществам. Они все, безусловно, были замечательными людьми, но судьба их сложилась по-разному, иногда даже трагически…

Не стал исключением и Ф. Н. Глинка.

III.

1. Ф. Н. Глинка. Вступление в армию, служба

Среди столетних еловых лесов, вдали от больших дорог, в глуши, расположилось село Сутоки  Духовщинского уезда Смоленской губернии, где в 1786 году родился Федор Николаевич Глинка. Предки его в начале XVII века выехали из Польши, приняли православие, быстро обрусели и уже в начале XVIII столетия относились к чисто русским семействам. Пробыв недолгое время на царской службе, Николай Ильич женился на Анне Яковлевне Шаховской и уехал в свое родовое имение, где занимался хозяйством и воспитывал сыновей.

В 1781 году Смоленскую губернию посетила императрица Екатерина II. Она встречалась с местным дворянством и сама записала старшего брата Федора Глинки, Сергея Николаевича, в Сухопутный  шляхетский кадетский корпус. Вскоре туда отправили и Федора Николаевича.

В 1803 году Ф. Н. Глинка окончил кадетский корпус и был направлен прапорщиком в Апшеронский пехотный полк. Вскоре он стал адъютантом графа Милорадовича.

В 1805 году русская армия отправилась в австрийский поход. Целью этого похода был разгром наполеоновской армии, стремившейся к мировому господству. Заграничный поход был для России исполнением союзнических обязательств по взаимным договорам. В составе Подольской армии Кутузова при генерале Милорадовиче находился и его адъютант прапорщик Глинка.

Уже в начале октября русские войска находились на баварской границе, близ города Браунау, но только 24 октября приняли бой. В этом бою Ф. Н. Глинка чуть не погиб. Посланный на передовую с поручением от генерала Милорадовича, он передал приказание и на обратном пути стал въезжать на высоту; когда он ударил шпагой по крупу лошади, шпага выпала из руки его. «Спеша к генералу, - писал Глинка, - я хотел было оставить шпагу, но какое-то предчувствие понудило меня поднять ее. Лишь только я слез и, наклонившись, принялся за эфес, как вдруг ядро завизжало над самой головой моей лошади, и она вся затряслась, как лист. Место, на котором я остановился, было возвышено, и ядра летали недалеко от его поверхности. Если бы не выпала из рук моих шпага и я не слез бы ее поднять, то Бог знает, что бы со мной было!..» [2; 136]

Чуть позднее вместе с воинами Апшеронского полка Федор Николаевич был в штыковом бою под Аустерлицем.

За время войны однополчане узнали Федора Глинку как храброго офицера, исполнительного адъютанта, верного товарища. Но мало кто знал, что он еще и писатель, хотя каждую свободную минуту он делал какие-то записи и зачастую отрывал у себя ночные часы, когда утомленные войска спали.

После возвращения из заграничного похода, Ф. Н. Глинка выходит в отставку и уезжает в Сутоки, где и застает его 1812 год.

Весной 1812 года Федор Глинка записывает в дневнике: «Наполеон, разгромив большую часть Европы, стоит, как туча, и хмурится над Неманом. Он подобен бурной реке, надменной тысячью поглощенных источников; грудь русская есть плотина, удерживающая стремление, - прорвется – и наводнение будет неслыханно! О, друг мой! Ужели бедствия нашествий повторятся в дни наши?.. Ужели покорение?.. Нет! Русские не выдадут земли своей! Если не достанет воинов, то всяк из нас будет одною рукою водить соху, а другою сражаться за Отечество!» [2; 214]

С появлением неприятеля Ф. Глинка, надев «синюю куртку, сделанную из бывшего синего фрака, у которой от кочевой жизни при полевых огнях фалды обгорели», присоединяется к армии и вступает в ряды волонтеров.

В горящих Сутоках, оставленных Глинкой, - все его свидетельства и аттестаты, деньги. Сейчас Федор Николаевич без документов, без денег, но рядом с братом Григорием, служившим в Либавском полку.

В начале августа враг подошел к Смоленску. Федор Николаевич среди защитников города, обороняемого дивизиями генералов Неверовского и Раевского. Эти дивизии отчаянно сопротивляются, однако силы слишком неравны.

Второй раз в жизни видел Федор Николаевич Глинка военное «позорище». Но на этот раз оно вдвойне страшно, сугубо бередит душу, потому что отверзлось на родной, русской земле. А ведь все ждут большого сражения, вся Россия хочет драться, стоять до смерти! Позже, в тридцатые годы, Федор Николаевич напишет в «Очерках Бородинского сражения»: «Солдаты наши желали, просили боя! Подходя к Смоленску, они кричали – мы видим бороды наших отцов! пора драться!» [2; 98]

Федор Глинка все это время среди солдат, живет их жизнью, ест солдатскую похлебку, спит под открытым небом, изредка выкраивает полчаса свободного времени и прямо под открытым небом пишет…

А тем временем вся Россия ждала сражения. 22 августа русскими войсками была занята позиция близ села Бородина. Федор Николаевич бродит по Бородинским высотам, наблюдает за построением редутов, ведет записи.

…Бородинское утро… Дым, пыль, груды трупов, картечь. Глинка под пулями и ядрами выносит с поля боя раненых, среди которых и брат Григорий.

Сражение окончилось поздним вечером.

Кто вам опишет эту сечу,

Тот гром орудий, стон долин? –

Со всей Европой эту встречу

Мог русский выдержать один!

И он не отстоял Отчизны,

Но поле битвы отстоял,

И весь в крови, - без укоризны

К Москве священной отступал! –

напишет Ф. Глинка в тридцатые годы в стихотворении «1812 год». [2; 22]

Оставление Москвы Федор Николаевич воспринял так же, как и все русские люди – как тяжкий крест, страшную долю.

Много ценных сведений о событиях Отечественной войны 1812 года оставил Федор Николаевич Глинка в «Письмах русского офицера». С верностью историографа передает он ход событий с того момента, когда она стала всенародной, а именно с событий на Смоленщине. Документальная ценность писем повышается в связи с тем, что в них нашли отражение важнейшие этапы войны: битва за Смоленск, Бородинское сражение, оставление русскими войсками Москвы, отступление, а затем бегство Наполеона по Старой Смоленской дороге, изгнание неприятеля из пределов России.

Подобно историку, Ф. Н. Глинка упоминает конкретные города, села, местечки, деревни, называет имена участников событий, даже рядовых русских солдат. Так, в письме, датированном 26 октября 1812 года, написанном «в два часа пополудни», автор сообщил о том, что «только кончился штурм крепостного замка в Дорогобуже». В письме от 7 ноября 1812 года рассказывается о большой победе русских войск под городом Красным на Смоленщине; перечислено количество взятых в плен вражеских генералов, офицеров, солдат, пушек. При анализе военных событий автор проявляет исключительную осведомленность в чисто военных вопросах, обширные познания в военной истории.

Автор «Писем русского офицера» выступает не только как историк или правовед, но прежде всего как беллетрист-писатель: в сюжете, языке и стиле его писем широко представлены атрибуты художественной прозы. Так, о Наполеоне, бросившем на произвол судьбы свою армию, сказано с иронией: «Ушла лисица, только хвост в западне остался» [2; 129]. О Бородинском сражении рассказывается в письме от 28 августа 1812 года таким образом: «Надобно иметь кисть Микеланджело, изобразившую страшный суд, чтобы осмелиться представить это ужасное побоище». «И земля, - продолжает он, - казалось, шаталась под бременем сражающихся» [2; 130].

Вторгаясь в пределы России, Наполеон, по словам Ф. Н. Глинки, рассчитывал, что крепостные крестьяне «при первой возможности готовы будут восстать против своих законных властей, что пламя бунта столь же легко разольется по России, как пламя сжигаемых ими селений и городов» [2; 131]. Однако горящие русские села разожгли огонь мщения к пришельцам; тысячи крестьян, укрываясь в лесах, превратили серпы и косы в оружие борьбы против непрошеных гостей. Получилось так, что вопреки предосторожностям и сдерживающим началам, народ русский сам поднялся на борьбу с врагами, в результате чего война 1812 года приняла характер всенародной войны.

В «Письмах русского офицера» ярко раскрывается личность автора и манера его повествования. Его мы видим наедине с собою: вот он едет в свои родовые Сутоки после оставления русскими войсками Смоленска, чтобы в последний раз помолиться «на гробах родителей»; он присутствует как участник печального зрелища – ухода объединенной русской армии из Смоленска, когда « в глубине сумерек вынесли из города икону Смоленской Божьей матери,.. унылый звон колоколов, сливаясь с треском распадающихся зданий и громом сражений, сопровождал печальное шествие это» [2; 136]. Эта обрядовая сторона, по мнению автора «Писем», составляла глубинную основу русского характера.

В начале 1813 года Ф. Н. Глинка был награжден орденом святого Владимира четвертой степени и золотою шпагою с надписью «За храбрость», а через некоторое время – орденом святой Анны второй степени. Во время кратковременного пребывания в Пруссии прусский король наградил его особым орденом «За военные заслуги».

Ф. Н. Глинка участвовал и в заграничных походах в 1813-1814 годах.

В 1816 году Федор Николаевич получает чин полковника. Его переводят в гвардии Измайловский полк с назначением состоять при гвардейском штабе. Одновременно Глинку назначают главным издателем «Военного журнала».

В 1819 году полковник Глинка был назначен заведующим канцелярией санкт-петербургского военного губернатора генерала Милорадовича.

Отношение свое к службе Федор Николаевич всегда, всю свою жизнь, стремился увязать с данным в юности обетом «говорить всегда правду». А потому он неустанно обличал корыстолюбие, взяточничество, нечестность, за что постоянно ощущал на себе неприязнь начальника канцелярии гражданского генерал-губернатора Геттуна, человека ограниченного и не всегда чистоплотного в делах.

2. Гражданская позиция Ф. Н. Глинки

 И при всем при том гвардии полковник Глинка находит время для главного дела жизни — литературы: участвует в обществе «Зеленая лампа», председательствует в Обществе любителей российской словесности, выступает в Вольном обществе словесности, наук и художеств. С 1816 года Федор Николаевич — член «Союза спасения», через два года вступает в «Союз благоденствия Северных рыцарей», становится одним из активных его членов. При этом Глинка считал, что общество должно быть благонадежно по отношению к правительству, а задачей его полагал выявление злоупотреблений и сообщение о них императору.

Ф. Н. Глинка всегда был патриотом и смотрел на масонство как на патриотическое служение, служение в самом высоком смысле этого слова.

И все же уже тогда между Глинкой и другими «братьями» начала образовываться сперва незаметная, а потом все более явная трещина, особенно с теми, которые смотрели на Запад как на идеал и даже говорили о желательности распространения в России католичества. Глинка же, наоборот, считал, что причина общественных и государственных неурядиц именно в подражании иностранным обычаям, думал, что как раз обличение этого подражания, заискивания – долг члена тайного общества. Знал ли он, что пытается совместить несовместимое? Тогда еще не знал.

А пока что на заседаниях «Союза благоденствия» все чаще слышалось слово «конституция», многие предлагали переходить к «решительным действиям». Глинка сначала недоумевал, а потом сначала робко, а позже все более решительно начал выражать несогласие.

 - Господа, - говорил Глинка. – Я человек сему делу чуждый и благодарю вас за доверенность вашу, и мой совет и мое мнение может быть только, что на любви единой зиждется благо общее, а не на брани.

Глинке решительно возражали, но тот оставался непреклонен. В январе 1820 года на квартире его собралось большое общество, в том числе Пестель и будущие руководители восстания на Сенатской площади. Пестель сказал, что целью всех тайных обществ должно стать установление республиканского строя. Все одобрительно зашумели. Один лишь хозяин квартиры молчал.

Устроили голосование. Все высказались за республику, один лишь Глинка «проголосовал» за монархию, высказываясь в пользу императрицы Елизаветы Алексеевны.

Вскоре после этого заседания «Союз благоденствия» распался, и Глинка от деятельности тайных обществ отошел, а в образовавшееся через некоторое время Северное общество вступать отказался.

Но уединиться, отойти от всех дел как раз и не получалось. Все время кто-то приходил, что-то требовал, куда-то тянул, и все назад, туда, откуда вот-вот, казалось, вырвался…

25 ноября в Таганроге неожиданно скончался император Александр, а 14 декабря вышли на Сенатскую площадь и привели с собой верные им полки члены Северного тайного общества. Восстание потерпело поражение. Начались аресты.

Вскоре был арестован и Ф. Н. Глинка.

Глинка знал о готовившемся восстании, но, сам не участвуя в его подготовке, на следствии вообще отказался говорить об этом и никого не выдал, следуя правилам чести. Когда же его попросили письменно разъяснить свои убеждения, Федор Николаевич с радостью согласился и написал: «Я представляю себе Россию как некую могучую жену, спокойно, вопреки всему почиющую. В головах у ней, вместо подушки – Кавказ, ногами плещет в Балтийском море, правая рука ее накинута на хребет Урала, а левая, простертая за Вислу, грозит перстом Европе. Я знаю, я уверен, что превращать древнее течение вещей есть то же, что совать персты в мельничное колесо: персты отлетят, а колесо все идет своим ходом. Вот моя политическая вера!» [3; 314]

Ф. Н. Глинка был заключен в Петропавловскую крепость в одиночную камеру и ожидал своей участи. Потянулись томительные тюремные дни, когда не видишь никого, кроме надзирателя и часового вдалеке, когда не знаешь, что ждет тебя впереди и как оборвется жизнь. Но участь Федора Николаевича решена – 9 июля 1826 года он отставлен от военной службы и сослан на жительство в Олонецкую губернию.

В Петербурге Пушкин, Жуковский, Гнедич и другие хлопотали о возвращении ссыльного стихотворца в столицу. Выхлопотать такое разрешение не удалось, однако 4 марта 1830 года советник Олонецкого губернского правления Ф. Н. Глинка был переведен на ту же должность в Тверское управление.

В первый же год пребывания в Твери, Федор Николаевич познакомился с Авдотьей Павловной Голенищевой-Кутузовой, своей будущей женой.

В 1832 году Ф. Н. Глинка был переведен в Орел на ту же должность советника, а в 1835 году уволен со службы с награждением чином действительного статского советника. В том же году он вместе с Авдотьей Павловной переезжает в Москву, где супруги поселяются на Садовой.

В сороковые годы Федор Николаевич вместе с женой часто ездит в Тверскую губернию, в село Кузнецово, бродит по знакомым холмам и сосновым борам, пишет стихи.

В конце пятидесятых супруги Глинки вновь поселяются в Твери, которую Федор Николаевич уже не покидал до самой смерти. В 1860 году умирает Авдотья Павловна, с которой Федор Николаевич прожил 30 лет в любви и согласии. Детей у них не было, и нет нужды говорить, что означала эта потеря для старого уже человека.

Ф. Н. Глинка скончался в феврале 1880 года, у себя дома, скончался тихо и незаметно, без мук, мирно и безболезненно, прожив на земле почти целое столетие. Его похоронили 14 февраля на кладбище Желтикова монастыря, рядом с могилой Авдотьи Павловны, перед этим отпев в монастырском соборе. Похороны были не только церковные, но и военные – как герою Отечественной войны, награжденному золотым оружием, ему были отданы воинские почести – над могилой полковника Глинки был произведен ружейный салют.

4. Литературная деятельность: стихи и проза о войне, свободе, революции

В жизни Ф. Н. Глинки очень большое место занимает его литературное творчество. Свой путь на этом поприще он начал еще до формирования гражданского романтизма декабристов и тяготел к нему до начала 20-х годов. В духе своего революционного, поворотного времени Глинку привлекала героика, не чужд он был и к гражданским порывам. Однако он почти всю жизнь сохранял в себе влияния классицизма и сентиментализма. Самое раннее и самое известное его произведение – «Письма русского офицера», начатые в 1808 году. Хотя Ф. Н. Глинке в тот момент было всего двадцать лет, он уже успел повоевать, повидать зарубежные страны и их порядки. Свой опыт и наблюдения Федор Николаевич попытался изложить в этой древней, но все еще емкой структуре путешествия. С одной стороны, Глинка увидел многое и смог сложить широкую мозаичную картину тогдашней русской и зарубежной действительности. Но с другой стороны «путешествующий» отнюдь не по своей воле офицер не может остановиться на одном месте, чтобы вникнуть в суть подчас «злободневных» явлений. Он вынужден скользить взглядом по поверхности изображения, даже не ставя перед собой задачу добраться до корня событий, порядков, обстоятельств, лиц, характеров. В этом и заключается основной минус этого литературного стиля.

Описание стран и местечек мелькает, как в калейдоскопе, одна за другой. Пол-Европы и России оказываются под пером писателя. Глинка храбро сражался, и с той же храбростью брался за объяснение вопросов, над которыми бились выдающиеся умы того времени. Проблемы лингвистики, демографии. Социологии, вопросы тактики и стратегии, предложения о реорганизации военного дела – вот круг его описаний и размышлений. Так, мимоходом, Ф. Глинка осмеливается дать «краткое замечание о тактике французов», в котором отзывается об их умении вести войны.

Во время плавания по Волге Ф. Н. Глинка присматривался к быту и условиям жизни крестьян. В отличие от Радищева, он не заметил сцен надругательства над крестьянами и их нищеты. Простые и чистые нравы, здравый смысл, довольство своей жизнью, крепкие семьи и браки по любви – вот что обнаруживает Ф. Глинка в приволжских селениях. Он рассуждает о падении нравов и прочих издержках современного общества. Отсюда был один шаг до славянофильства, самобытничества, и Ф. Н. Глинка впоследствии его сделал. Книга пропитана патриотизмом. Глинка пишет: «Мой друг! Настают времена Минина и Пожарского! Везде гремит оружие, везде движутся люди! Дух народный после двухсотлетнего сна пробуждается, чуя угрозу военную» [2; 127]. Эти строки служат прекрасным примером тому настрою и порывам, на которых написаны «Письма русского офицера».

Известны и другие труды Ф. Н. Глинки на литературном поприще. В 1871 году он написал отзыв на статью о К. Ф. Рылееве, опубликованную в одном из еженедельных изданий. «Статья о Рылееве так меня заинтересовала, что я, хоть кое-как и как попало спешу набросать несколько мыслей об этом человеке» -  так он начал свой отзыв [4; 63]. Глинка перекликает краткую автобиографию знаменитого поэта с историей их дружбы. Также им писан ряд небольших рассказов – собственная биография, о Пушкине и разные бытовые темы.

Как поэт Ф. Н. Глинка заявил о себе в 1812 году «Военной песней, написанной во время приближения неприятеля к Смоленской губернии» [2; 23]. По своей стилистике она близка к героическим одам. Четкая логика сочетается в ней с возвышенными чувствами: с одной стороны – мы, с другой – противник. Вслед за этим было написано еще несколько стихотворений на военную тематику и «Песнь узника», посвященная чувствам декабристов в ссылках, послужившая поводом для его ареста и следствия.

Ф. Н. Глинкой создано много произведений на высокие темы: патриотические, религиозные, философские, исторические. В то же время он автор многочисленных лирических произведений. Темы этих стихотворений – природа, тоска и грусть, раннее увядание, неудовлетворенность жизнью. Характерен для них мотив противопоставления скромного, но истинного счастья блеску губительной славы, роскоши. С этим связано противопоставление свободной жизни – жизни в неволе, среди вельмож.

Пусть земные полубоги

В недрах славы и честей

Громоздя себе чертоги,

Будут в них рабы страстей!

Для чего мне дом огромный?

Дайте мне шалаш укромный

Из соломы и ветвей,

Дайте дружбу и свободу –

Стану петь, хвалить природу,

Как на воле соловей! [2; 46]

Во время своей ссылки на Карельском полуострове, он занимается этнографией. Ф. глинка в своей литературе уделяет значительное внимание карело-финскому фольклору. Он переводит первые руны финского эпоса «Калевала», изучает местные обычаи. Он пишет поэмы «Дева карельских лесов» и «Карелия». Обе они были достаточно высоко оценены А. С. Пушкиным.

В своем творчестве Ф. Н. Глинка никогда не скрывал своего пристрастия к русскому классицизму: «Поэзия моя. Если так модно назвать мои псалмы, возгласы и тому подобное, не по нынешнему веку: она жестока и темна, не посыпана тем сахаром, который льстит современному вкусу» [5; 78].

5. Знакомство с А. С. Пушкиным

В 1816 году Федор Николаевич был переведен на службу в штаб Измайловского гвардейского полка в Петербург. Множество обязанностей и поручений отвлекали его от дел литературных. Он был главным издателем военного журнала, исполнял поручения при генерал-губернаторе столицы, заведовал канцелярией Милорадовича, «употребляем» был для производства исследований по предметам, заключающим в себе важность и тайну. В эту пору и познакомился он с Пушкиным, который займет особое место в его жизни. Их свела «Зеленая лампа». Глинка, человек тонкий и проницательный, сразу оценил незаурядный талант молодого поэта. Взгляды просвещенного офицера, убежденного патриота, примыкавшего к умеренному крылу декабристов, повлияли на формирование мировоззрения Пушкина, нашли отражение в его творчестве.

Вскоре Федору Николаевичу пришлось принять участие в судьбе поэта, на которого обрушился монарший гнев за то, что он «наводнил Россию возмутительными стихами». Почти полвека спустя Глинка так написал об этом в своих мемуарах «Удаление А. С. Пушкина из С.-Петербурга в 1820 году»:

«Познакомившись и сойдясь с Пушкиным с самого выпуска его из Лицея, я очень его любил как Пушкина и уважал как в высшей степени талантливого поэта... Раз утром выхожу я из своей квартиры... и вижу Пушкина, идущего мне навстречу. Он был, как и всегда, бодр и свеж; но обычная (по крайней мере при встречах со мною) улыбка не играла на его лице, и легкий оттенок бледности замечался на щеках.

— Я к вам.

— А я от себя!

И мы пошли вдоль площади. Пушкин заговорил первый:

— Я шел к вам посоветоваться. Вот видите: слух о моих и не моих (под моим именем) пиесах, разбежавшихся по рукам, дошел до правительства. Вчера, когда я возвратился поздно домой, мой старый дядька объявил, что приходил в квартиру какой-то неизвестный человек и давал ему пятьдесят рублей, прося дать ему почитать моих сочинений и уверяя, что скоро принесет их назад. Но мой верный старик не согласился, а я взял да и сжег все мои бумаги...

Теперь, — продолжал Пушкин, немного озабоченный, — меня требуют к Милорадовичу!..

Мы остановились и обсуждали дело со всех сторон. В заключение я сказал ему:

— Идите прямо к Милорадовичу, не смущаясь и без всякого опасения».

Пушкин последовал совету Глинки, а тот, понимая, что грозит молодому его собрату, употребил доброе к себе отношение генерала, чтобы через него похлопотать перед царем.

Заступничество друзей и приятелей спасло поэта от сурового наказания, которое могло обернуться Сибирью или Соловками. Александр распорядился «снарядить Пушкина в дорогу, выдать ему прогоны и, с соответствующим чином и с соблюдением возможной благовидности, отправить его на службу на юг» [3; 348].

Узнав об этом, Глинка написал обращенные к Пушкину стихи и не побоялся опубликовать их. Словно провидя будущее, он говорил опальному собрату:

Судьбы и времени седого

Не бойся, молодой певец!

Следы исчезнут поколений,

Но жив талант, бессмертен гений! [3; 353]

То были не просто строки традиционного дружеского послания, то был смелый и честный поступок, высоко оцененный Пушкиным и закрепивший их дружество. Два года спустя поэт из ссылки откликнулся ответным посланием «Ф. Н. Глинке», в котором дана лаконичная, но, может быть, самая точная и емкая оценка этого человека. Именно тогда Федор Николаевич впервые отразился в магическом зеркале Пушкина. А это зеркало, как известно, никогда и никому не льстило. И счастлив должен быть человек, заслуживший такую оценку из уст великого поэта.

Вспомним эти строки:

Когда средь оргий жизни шумной

Меня постигнул остракизм,

Увидел я толпы безумной

Презренный, робкий эгоизм.

Без слез оставил я с досадой

Венки пиров и блеск Афин,

Но голос твой мне был отрадой,

Великодушный гражданин!

Стихи эти Пушкин переслал в письме к брату Льву Сергеевичу. Заканчивалось письмо такими словами: «...покажи их Глинке, обними его за меня и скажи ему, что он все-таки почтеннейший человек здешнего мира» [3; 359].

А между тем Федор Николаевич, утомленный многими заботами, гвардейской своей службой, как раз в год получения пушкинского послания подал бумагу на высочайшее имя с просьбой перевести его из гвардии обратно в армию, сохранив прежнее жалованье и содержание, соответствующие чину полковника. Прошение было удовлетворено. Больше стало времени для литературных занятий. В этот период и позднее написаны им многие стихотворения, оды, поэмы. Среди них знаменитые, давно уже ставшие поистине народными песни «Тройка» («Вот мчится тройка удалая...») и «Узник» («Неслышно шума городского...»), стихотворение «Москва» («Город чудный...»).

Будучи в ссылке в Карелии Федор Николаевич вернулся к увлечению молодости: изучал этнографию, фольклор северного края, написал несколько поэм на основе своих разысканий. Одну из них — «Карелия, или Заточение Марфы Иоанновны Романовой» — послал в Петербург Пушкину вместе с письмом. Приведем несколько строк из него:

«Милостивый государь, Александр Сергеевич!

Прочитав с большим наслаждением (в «Литературной газете») отрывок из путевых записок ваших, я заключил, что вы должны находиться в столице, и не мог отказать желанию написать к вам несколько строк. Из глубины карельских пустынь я посылал вам (через барона Дельвига) усердные поклоны. Часто, часто (живя только воспоминанием) припоминал я то приятнейшее время, когда пользовался удовольствием личных с вами свиданий, вашею беседою и, как мне казалось, приязнию вашею, для меня драгоценною. И без вас мы, любящие вас, были с вами...

Так было до того рокового часа, как всеобщий переворот в гражданской судьбе моей умчал и погрузил меня в дремучие леса Карелии...

Приемлю смелость (хотя и трудно на это отважиться!) препроводить к вам мою «Карелию» — произведение лесное и горно-каменное» [3; 364].

Прочитав поэму, Пушкин откликнулся на нее предисловием, в котором дал высокую оценку автору «Карелии» как поэту, поддержав Глинку в самое трудное для того время. Он писал:

«Изо всех наших поэтов Ф. Н. Глинка, может быть, самый оригинальный. Он не исповедует ни древнего, ни французского классицизма, он не следует ни готическому, ни новейшему романтизму; слог его не напоминает ни величавой плавности Ломоносова, ни яркой и неровной живописи Державина... Небрежность рифм и слога, обороты то смелые, то прозаические, простота, соединенная с изысканностью, какая-то вялость и в то же время энергическая пылкость, поэтическое добродушие, теплота чувств, однообразие мыслей и свежесть живописи, иногда мелочной — все дает особую печать его произведениям» [3; 366].

Так Глинка вновь отразился в пушкинском зеркале. Отразился стереоскопически полно, широко. Со стороны Пушкина это тоже было актом не только литературным, но и гражданским: он написал предисловие к поэме опального декабриста.

В Петрозаводске Ф. Н, Глинка чувствовал себя очень одиноким. Пушкин незадолго до этого эпизода использовал все возможности, чтобы перевести его в более оживленное место жительства.

Деятельное участие он принял вместе с В. А. Жуковским и Н. И. Гнедичем в хлопотах о переводе ссыльного Глинки из далекого Петрозаводска в Тверь. Являясь воспитателем наследника престола - будущего императора Александра II, Жуковский имел прямой доступ к царской семье и содействовал облегчению участи многих сосланных декабристов. Хлопоты увенчались успехом, и в марте 1830 года Глинку перевели в Тверь. Тверь была тогда небольшим городом, но располагалась она на почтовом тракте, соединяющем Москву и Петербург, что давало возможность возобновления личных контактов с московскими и петербургскими друзьями, часто проезжавшими из одной столицы в другую. Известно, что уже в августе Глинку здесь посетили Пушкин и Вяземский, а в ноябре - Жуковский.

Сохранилось благодарственное письмо из Твери от Глинки к Пушкину, датированное 28 июля 1831 года: «Вы приняли во мне участие, как человек, в котором совсем не отразился настоящий век,- писал Глинка.- С добродушием, приличным старому доброму времени, вы сами взялись похлопотать (разумеется, по возможности) об улучшении моего положения... Вы увидитесь с Василием Андреевичем; он мой благодетель, смолвьтесь с ним. Во всяком случае, мне утешительно будет увидеть, что двое первых поэтов нашего времени приняли участие в моей изувеченной судьбе» [3; 371].
      В 1837 году Глинка написал стихотворение «Воспоминание о пиитической жизни Пушкина», посвященное памяти о нем.

 Упомянутых эпизодов в отношениях обоих поэтов исследователи хоть как-то касались, но – странное дело! – самое большое и содержательное, что Глинка написал о Пушкине, - стихотворение 1837 года обходилось и обходится полным молчанием. О нем не упоминает даже Замков, статья которого «Пушкин и Ф.Н.Глинка», напечатанная более 90 лет тому назад, остается единственной попыткой целостной характеристики отношений Пушкина и Глинки, а там, где оно упоминается, не удостоено хотя бы самого беглого разбора. Между тем, повторим еще раз, стихотворение это особенно важно тем, что оно  – итоговое, вобравшее в себя и поступки, и оценки, и свидетельства об отношении Глинки к Пушкину на протяжении предшествующих лет.

 Произведение Глинки было одним из десятков, ставших поэтическими откликами на потрясшее русское общество известие о гибели великого поэта. Среди них такие известные вещи, как «Смерть поэта» Лермонтова, «29 января 1937» Тютчева, «Лес» Кольцова, «На память» Вяземского, «Венок на гроб Пушкина» Полежаева и др. Многие их них и по популярности, и по литературной ценности превосходят написанное Глинкой. Но, видно, не зря Пушкин сказал о Глинке, что он из русских поэтов, может быть, самый оригинальный. Его поэтический отклик на смерть Пушкина, наверное, самый оригинальный, самый необычный.

Начнем с того, что сам его жанр не без труда поддается определению. С какой-то точки зрения, оно представляет собой небольшую поэму: довольно объемно, делится на девять перенумерованных главок. Наконец, оно единственное, которое сразу после написания вышло в свет отдельным изданием. Сверх того, автор снабдил его многочисленными примечаниями, расположенными вслед за текстом, подобно тому, как он делал это в своих поэмах. Но еще важнее другое. При всем многообразии поэтических откликов на смерть Пушкина среди них не найдешь такого, который носил бы мемуарный характер. Глинка же не только придал его своему произведению, но и демонстративно подчеркнул это заглавием: «Воспоминание о пиитической жизни Пушкина». Что оно должно означать: воспоминание о поэзии Пушкина или воспоминание о жизни, которая сама по себе была «пиитической»?

Как бы то ни было, в стихотворении Глинки была предпринята попытка рассмотреть великую и трагическую судьбу Пушкина как целое, выявить своеобразие его личность. Более того, перед нами периодизация его творческого пути и указание на то главное, что определяет каждый из этапов. Путь Пушкина – это непрерывное восхождение, достижение все новых творческих высот, все большее совершенство творений, все больший успех у публики.

 И вместе с тем, диссонируя с тональностью гимна, не умолкая звучит трагическая нота, предупреждение об опасности, предчувствие гобели – «А рок его подстерегал!». Здесь перед нами идея незащищенности поэта, имеющая очевидные декабристские корни. У декабристов поэт – это, как правило, жертва, точнее – возвышенная личность, готовая и даже ищущая возможности принести себя в жертву во имя общего блага.

Первая строфа стихотворения  (или поэмы?) Глинки посвящена лицейскому периоду биографии поэта.

Я помню, в детские он лета

Уж с Музой важною играл… [8;  420].

 Конечно, никаких собственных воспоминаний об этом периоде у Глинки быть не могло. Здесь перед нами образ, созданный по мотивам стихов самого Пушкина, притом не только лицейских. Так стихотворение «Муза», о котором напоминает Глинка, было написано значительно позднее, уже в южной ссылке. Строка этого стихотворения «И гимны важные, внушенные богами», надо думать, и побудила Глинку написать, что Пушкин уже тогда играл «с Музой важною», да еще выделить эти слова курсивом, с помощью которого авторы в Х1Х веке имели обыкновение выделять цитаты. Впрочем, в дальнейшем Глинка будет использовать курсив не раз и почти везде не для выделения чужих слов, а для акцентирования своих, предания им преимущественной весомости и значимости.

 Хотя Пушкин в лицейские годы проходил этап становления: «науку песен изучал», он уже тогда стал «царем цевниц». Лишь во второй строфе Глинка напомнит о том, что

в певце поэта-Великана

Певец Фелицы обличил,

но этот факт имел место раньше: Державин умер до того, как Пушкин окончил лицей. Надо думать, Глинка сместил сроки не случайно: вторая главка повествует о стремительном расцвете Пушкина, происходившем уже на глазах Глинки («еще мне памятней те лета») о первой пушкинской поэме, на которую, как мы помним, Глинка откликнулся восторженным стихотворением, о том, «как дружно вдруг его напевы, как пышно хлынули рекой» - словно опасаясь, что это сравнение не будет оценено читателем в должной мере, добавляет усиливающее его примечание: «Иные начинают каплями… Поэзия Пушкина вдруг хлынула рекой» [8; 425]. И как ни велики были «шум заслуженных похвал», «молва и треск рукоплесканья», Пушкин в стремительности своего развития их превосходил, «обгонял».

Следующая строфа рисует Пушкина таким, каким Глинка знал его в годы после окончания Лицея и до высылки на юг. Перед нами многогранность и динамичность характера, увиденные взором тонкого и проницательного наблюдателя.

Поэт умом сверкал в речах,

Скропленных солью и отвагой;

Когда ж вскипал страстей огнем,

Он, пылкий, был Отелло истый:

И живо обличался в нем

Приметы Африки огнистой.

Но вихорь скоро пролетал,

И он опять смирен бывал!..[8;  421].

Глинка склонен предположить, что светская жизнь, «лак паркета», на который Пушкин «с толпою поспешал <…>

в блеске сам он с ней

душою был не в лад

И в ней смешное эпиграммой

Хлестал и метко и впопад [8;  421]

Не подлежит сомнению, что это Пушкин – неотъемлемая часть и средоточие декабристского круга. Но это и Пушкин, познающий уклад и детали жизни света, с таким блеском описанные в первой главе его романа в стихах. Глинка указывает и на это:

Уж в голове его Онегин,

Как плод под бурей созревал…

Глинка очень обтекаемо и непонятно для непосвященных говорит о причинах ссылки Пушкина:

И вот из Северной Пальмиры

Он бурей жизни унесен;

Непрочность благ узнал и он!

И уж конечно, ни словом не упоминает о прямой связи отъезда «из Северной Пальмиры» с эпиграммами, которыми он «хлестал и метко и впопад». Но чистой правдой были слова Глинки о том, что  переезд на юг знаменовал новый взлет пушкинского творчества: «и зазвенели струны лиры / Под искушенною рукой…». В видимом, может быть, и намеренном беспорядке проходят в поэтических воспоминаниях Глинки картины и образы южных поэм и при этом автор многократно упоминает об их восприятии читателями, о воздействии, которое они производили на современников: «И дивной прелестью рассказа, / В котором будет жить Кавказ, / Он упоил, разнежил нас!», «Бахчисарайского фонтана / Не смолкнет долго, долго шум!..», «…То старого Цыгана / Кочует пестрая семья, – /  Туда летал душою я!», «Мне пела песни Мариула – / И нам знакома песнь ея», «Вся эта жизнь без уз, без неги / Давно вам стала как своя»,

Как сладко Пушкина нам лира

Пропела весь цыганей быт!

Ах! Эту дивную поэму

С отцветом жизни кочевой

И страстно-пылкую Зарему

Чье сердце не слило с собой?! [8;  421-422].

В следующей, пятой строфе налицо также определенное хронологическое смещение. Первый стих «Своей Итаке возвращенный» наталкивает на мысль, что речь идет о том периоде жизни Пушкина, который начался осенью 1826 г., когда царь разрешил поэту вернуться в Петербург. Это как будто подтверждается последующим рассказом об образе жизни Пушкина. «Созывать вновь своих друзей», рассказывать им «дивные повести» «о жизни, о боях страстей» «в разгаре дружбы говорливой» он ни на юге, ни в Михайловском не мог – это стало осуществимым лишь после возвращения из ссылки.

Но здесь же цитируется написанное в 1823г., т.е. еще на юге стихотворение «Демон», о котором в примечании говорится: «Эта прекрасная пьеса написана Пушкиным около того времени, про которое намекаем в 5-й строфе беглого очерка пиитической жизни Пушкина» [8;  425]

6-я строфа  – знакомство с Н.Н.Гончаровой: «Свой идеал, свою мечту / Он раз в Москве заветной встретил», 7-я – последние годы, высший расцвет пушкинского гения:

Так он, всё теми же струнами,

Всё вдохновением горя,

Всё рос талантом между нами;

И в гридне русского царя

Являлся наших дней Баяном…[8;  424].

Лишь при внимательном, «медленном» чтении открывается, как много черт жизни и творчества, явных и скрытых упоминаний о деталях творческой эволюции поэта и отдельных произведениях кроется в стихотворении Глинки. Называя его «наших дней Баяном»,  он вызывает на размышления о народных, фольклорных корнях пушкинского творчества, выявляет самобытность Пушкина как национального поэта. А вместе с тем побуждает вспомнить  и о Пушкине-бытописце: «Бытописания заря /  Над ним прекрасная играла…». «Но яд уж пьет одна стрела» - это, конечно, навеяно «Анчаром»

И, наконец, Пушкин – «творец “Полтавы“» Это последнее из поэтических произведений Пушкина, упоминаемое Глинкой. Возможно, именно в нем он видел высшее свершение его «пиитической жизни», и, напомним, был в том не одинок. Сам Пушкин свидетельствовал, что эту «стихотворную повесть»  «Жуковский, Гнедич, Дельвиг, Вяземский предпочитают всему, что я до сих пор написал» (6, с. 225). Строфы 8-я и 9-я содержат размышления Глинки после смерти Пушкина. Во всех этих строфах Глинка строит повествование так, чтобы грозный, мрачный рефрен, предрекающий будущую трагедию и усиленный неизменно повторяющимися восклицательными знаками, контрастировал со спокойствием и мажорным характером предшествующего рассказа. Вот как это сделано:

Он к ним чело свое в колени –

И беззаботно засыпал;

А рок его подстерегал!

(У Глинки выделено разрядкой).

Следя свой дальний идеал,

Поэт летучий обгонял!..

А рок его подстерегал!

Уж в голове его Онегин,

Как плод под бурей, созревал;

А рок его подстерегал!

В волнах зеленых из-за скал

Подстерегал нам Нереиду,

А рок его подстерегал!..

Он вмиг окован, очарован,

И счастлив стал, и ликовал…

А рок его подстерегал!

Как многого, за дань похвал,

В его полуденные лета,

От бытописца и поэта

Еще край русский ожидал!!!

Но рок его подстерегал…

В действительности первые семь строф и отвечают заглавию «Воспоминание о пиитической жизни Пушкина», именно они определяют своеобразие стихотворения Глинки в ряду многих стихов, вызванных этим событием. Что же касается 8-й и 9-й, то в них Глинка пишет о том же, о чем писали и другие его современники. В восьмой – ощущение горя, страшной потери, неготовность поверить в страшную действительность случившегося. В девятой – убежденность в бессмертии Пушкина: «Он для России не умрет! <…> В защитной области потомства / Поэт бессмертен – и живет!» [8;  425].

Таким образом, есть все основания утверждать, что в обширном перечне поэтических откликов на смерть Пушкина стихотворению Глинки принадлежит свое и весьма значительное место. Оно единственное, в котором преобладает мемуарный элемент. Именно оно с наибольшей полнотой воплотило отношение Глинки к Пушкину.

IV. Заключение        

Служением Отечеству можно по справедливости назвать жизненный путь Федора Николаевича Глинки. Боевой офицер, прошедший путь от прапорщика до полковника, участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов от Аустерлица до Парижа, редактор «Военного журнала», помощник военного губернатора Петербурга, член Союза Спасения и Союза Благоденствия, политический ссыльный, затем чиновник тверской губернской управы, военный писатель-мемуарист, историк, ученый-краевед и географ, археолог, путешественник, организатор народных училищ и помощи бедным в Твери, естествоиспытатель и стихотворец, проживший на земле почти целый век, - вот «послужной список» его жизни. «Письма русского офицера» и «Очерки Бородинского сражения» наряду с «Наукой побеждать» Суворова и партизанскими дневниками Дениса Давыдова выходили в годы Великой Отечественной войны в «Библиотеке офицера», на них воспитывались суворовцы и нахимовцы. А стихи его «Москва» («Город чудный, город древний…»), «Тройка» («Вот мчится тройка удалая…»), «Узник» («Не слышно шума городского…») и многие другие стали песнями и романсами. Они справедливо любимы народом. И все же, мне кажется, мы крайне мало знаем о поэте. В школе его изучают лишь по литературе Смоленщины и то очень поверхностно. А ведь он не только автор известных и популярных стихотворений, но и глубочайший поэт-философ, стоящий в одном ряду с Тютчевым. Он один из создателей «космической поэзии», во многом опередившей XIX век и созвучной концу века XX: в стихотворении «Две дороги» Ф. Н. Глинка предсказал выход человека в космос и одновременно возможность самоуничтожения. Да, этот поэт во многом сложный, непростой… Но деятельная любовь к Родине всегда определяла и его жизнь и его писательство.

Еще в 30-е годы позапрошлого века один из тогдашних журналов, «Северный Меркурий», давая обзор русской словесности, писал: «Наиболее природный из русских стихотворцев есть Федор Николаевич Глинка. Доброжелательная любовь к родной стране и произведенная ею полнота души, тонкое чувство изящного, открывшее тайну поэзии в русской природе, в русских правах, в политической жизни России, русский язык со всей его выразительностью, гибкостью и благозвучием – вот, по нашему мнению, отличительный характер того рода стихотворений Глинки, который ставит его, в отношении к народности, на первое место между русскими стихотворцами и делает сего поэта драгоценным достоянием России».

В 20-е годы XX века кладбище, на котором был захоронен Ф. Н. Глинка, было снесено, и могила его исчезла. Но не исчезла память о поэте.

«Слово его среди нас, а имя его – среди имен воинов, на поле брани за Отечество живота не жалевших. И память их в род и род».

Источники

1. Будаев Д. И. Памятники революционного подвига. М. 1981.
2. Глинка Ф. Н. Сочинения. М. 1986.
3. Герои 1812 года. Сборник. М. 1987.
4. Литература Смоленщины. Том I. Смоленск. 1994.
5. Смоленский край в истории СССР. Смоленск. 1973.
6. Смоленский край в литературе и фольклоре. Смоленск. 1995.
7. Смоленщина на связи времен героических. Смоленск. 1995.