Рассказ "Глубокий"

Глубокий

Иногда человек оказывается хуже любой дворовой собаки. Та, укусив тебя за руку и оставив на белоснежной коже следы острых клыков, всю оставшуюся короткую жизнь будет преданно смотреть тебе в глаза и тереться о ногу, неважно - правую или левую, главное, что этим жестом она будет просить у тебя прощение. С человеком всё сложнее, и его «укус» будет больнее, да ещё и в душу плюнет, будто бы ты сам свою руку ему в пасть засунул, чтобы тот, против своей воли, сжал солёную кожу твоей ладони. 

Я подобрал свою Эмми в такой же дождливый день, как и тогда, когда расстался с ней. Она, прижавшись своей маленькой сущностью к холодной кирпичной стене, испугано озиралась по сторонам, пугаясь прохожих, протягивающих ей свои руки. 

Я увидел её сразу, различил грязную коричневатую шерсть среди ног прохожих. Мне показалось, что я слышал, как она скулила, как звала меня к себе, просила прижать к тёплой широкой груди, и я понял, что просто не могу отказать ей. Встав с ветхой скамейки, я провёл рукой по штанам и почувствовал противную мокроту. Из спешащих людей никому не было дело до нас с этой бедной таксой. Я уверенной походкой направился к ней, не оборачиваясь на слова тех, кого задевал плечами, на чьи ноги успевал наступать - я не мог потерять её из поля зрения. 

Стоило мне подойти ближе к ней, она подняла чёрные как уголь глаза и, завиляв хвостом, начала приближаться ко мне. Я понял, что мы ждали друг друга целую вечность, ход которой приостановился, когда под пальцами я ощутил завитки мокрой шерсти. Она потерлась о мои колени, оставляя на голубых джинсах следы грязи, в которой успела побывать. 

Она спала у меня на руках, ела всё, что я давал ей, гуляла там, где ей было позволено. Зачастую, когда она гадила на мой газон, я злился и размахивал «свежей» газетой. Она, как и в день нашего знакомства, боязливо скулила и прижималась к изгороди моего участка. Мне казалось, что с ней я обрёл жизнь, свободу, власть и силу, но я горько поплатился за свою самоуверенность, за то, что поверил в то, что могу контролировать её поведение.

Как только я в очередной раз взмахнул газетой, она с диким визгом ринулась навстречу и вцепилась острыми частыми маленькими зубами в мою ладонь. В этот момент мне показалось, что я забыл, что я человек: я, как и она, заскулил от той боли, что пронзила мою руку. Газета выпала из моих пальцев, и я перестал ощущать ароматы цветов, посаженных в моей клумбе, слышать звук газонокосилки моего соседа. Чувствовалась лишь адская боль, будто бы эта маленькая собачонка своим укусом раздробила мне кость на мелкие частицы. От неожиданности и чувствительного укуса я швырнул её в сторону, и она прокатилась несколько сантиметров по влажной от утренней росы траве. Я посмотрел на руку и увидел маленькие точки, будто бы меня ужалила гремучая змея. Из этих точек сочилась алая кровь. Поднеся руку к губам, я облизнул рану и впервые почувствовал свой вкус. Узнал, насколько же моя кровь подобна моим любимым напиткам. Собака, испугавшись моих действий, всё ещё ошарашенная ударом о землю, со страху ринулась к промежутку между сцеплением ворот и забора. Я слышал лишь то, как она быстро бежала вдаль, куда-то далеко от меня. В тот момент я умер, умер душевно. Перестал ощущать всё, что ещё мог ощущать…Я понял, что мы не боги, что мы не решаем, кому за что платить и быть наказанным. Я тот, кто возомнил себя выше тех, оказавшихся умней и ранимее, остался один в той реальности, в которой снова стал рабом.