Авторская метафора в произведении В.Набокова "Машенька"

ВВЕДЕНИЕ

О насыщенности ткани произведений В.Набокова метафорами говорят многие исследователи его творчества: Н.А.Анастасьев [2], С. Богданова [7],  Н.Букс [9], В.Ерофеев [13], И.Золотусский [14], М.Липовецкий| [22], Р.Олтер [28], В.Топоров [32]. Г.В.Адамович даже относит излишнюю, утрированную метафоричность к недостаткам стиля раннего Набокова [1], что, очевидно, объясняется приверженностью критика канонам классической русской литературы XIX века.

Предметом данной работы является индивидуально-авторская метафора у В.Набокова, ее грамматическое строение и семантическое наполнение.

Задачи мы перед собой ставим следующие.

1.Проанализировать существующую научную литературу по теории метафоры, а также критическую литературу о творчестве В.Набокова.

2.Описать структурные и семантические типы метафор в произведениях автора.

Материалом для исследования послужил текст романа "Машенька" [26].

Извлечение языкового материала производилось приемом сплошной выборки, а его обработка – методами элементарных количественных подсчетов, описания, анализа, внутрисистемного сравнения.

Попытаться проникнуть в творческую лабораторию мастера художественного слова, тем более такого блестящего стилиста, каким по праву считается В.В.Набоков, всегда интересно и актуально.

Для создания метафор не существует инструкций, нет справочников для определения того, что она означает или о чем сообщает. "Метафора – это греза, сон языка... Толкование снов нуждается в сотрудничестве сновидца и истолкователя, даже если они сошлись в одном лице. Точно так же истолкование метафор несет на себе отпечаток и творца, и интерпретатора" [31, с.173].

1. ТЕОРИЯ МЕТАФОРЫ

Тайна метафоры привлекала к себе крупнейших мыслителей. О ней написано множество работ. О ней высказывались не только ученые, но и сами ее творцы – писатели, поэты, художники, кинематографисты. Нет критика, который не имел бы собственного мнения о природе и эстетической ценности метафоры. Изучение метафоры традиционно, но оно становится все более интенсивным и быстро расширяется, захватывая разные области знания  философию, логику, психологию, психоанализ, герменевтику, литературоведение, литературную критику, теорию изящных искусств, семиотику, риторику, лингвистическую философию, разные школы лингвистики. Интерес к метафоре способствовал взаимодействию разных направлений научной мысли, их идейной консолидации, следствием которой стало формирование когнитивной науки, занятой исследованием разных сторон человеческого сознания.

Исторически метафора возникает в эпоху распада мифологического сознания: в древнейшем мифологическом и пантеистическом сознании с его нерасчлененностью непознаваемого мира и познающего мир человека метафора существовать не могла. Ее возникновение становится началом процесса абстрагирования конкретных представлений, рождения художественного образа.

"Иносказание, созданное классической Грецией, открывало собой путь в будущее, в новое мышление, в многоплановость, в связь неожиданных явлений и в их взаимный переход, в свободное и универсальное обобщение единичного, не связанного никакими условными зависимостями, в том числе ни протяженностью, ни понятийной дискурсивностью. Поэтическое иносказание, снимая "как", шло к высшему интегралу смыслов и бесконечно углубляло их внутреннее содержание",  писала О.М.Фрейденберг [33,с.205].

Средневековое искусство и книжность, основанные на монотеистическом сознании, когда человеческая жизнь осмысляется как "пред-стояние" Богу и все в мире исполняется тайного, символического смысла (жизнь человека, история, явления природы и т.д.), создают сложную, но единую и цельную символическую систему, которая насквозь метафорична [23,с.218].

Новое время, центральным звеном которого становится сам человек, а не постижение им "запредельного мира", ищет известного равновесия "я" и мира; и литература нового времени отражает этот процесс в так называемых «классических стилях» эпохи, лишенных – при всей мощи их индивидуального начала – субъективной метафоричности. Эталоном такого равновесия стало творчество И.В.Гёте и А.С.Пушкина.

В поэзии начала XX века происходит своеобразная метафоризация мира: метафора становится преобладающим средством необычайно интенсивного расширения творческой воли и свободы художника; гипертрофия воспринимающего мир "я" разрушает самодовлеющую суверенность мира, обращая его в субъективное инобытие, в "мнимость": "Только через метафору раскрывается материя, ибо нет бытия вне сравнения, ибо само бытие есть сравнение", – писал О.Мандельштам (Цит. по: [12,с.172]).

Осмысленная таким образом метафора уже очевидно перерастает функции тропа. И в современной литературе метафора не только средство обновления слова: повышенная метафоричность стиля может быть как свидетельством избыточности творческого изображения и личной инициативы художника (как бы перекрывающего собой открывающийся ему мир), так и возможностью – в известном смысле искусственно культивируемой – поддержать гаснущую экспрессию [16].

Глубокий, всесторонний анализ процессов, лежащих в основе возникновения метафоры, ее структурно-грамматических функций и семантической роли в ходе словообразования дан в работах В.Н.Телия [30], Н.Д.Арутюновой [3], Р.А.Будагова [8], Ю.И.Левина [20], Е.Т.Черкасовой [35] и других ученых.

В.Н.Телия различает языковую метафору, которую можно не только обнаружить (если она еще не стерлась), но и в какой-то мере запрограммировать и речевую, исходящую из конкретного контекста и всегда связанную с ним, но все же не вполне произвольную. Говорит о "парадигматической" для нас аристотелевской концепции метафоры, согласно которой предназначение последней – так изменять значения слов, чтобы говорить необычным способом о действительном, соединяя с ней невозможное и сохраняя в то же время ясность; излагает существующие концепции метафоры, которые сводимы, в принципе, к трем точкам зрения. "Когда в основе концепции метафоры лежит постулат о сходстве двух значений слов... то это приводит к сравнительно-сопоставительному ее определению. Если в качестве отправной точки выступает положение о том, что метафорическое выражение "стоит вместо" некоторого "буквального" выражения, то такую концепцию метафоры можно определить как "субституционную". В том случае, если исходным в анализе и определении метафоризации лежит ее свойство "совмещать два понятия", то метафора изучается через призму взаимодействия содержательных аспектов" [30,с.198].

Н.Д.Арутюнова анализирует языковые функции метафоры и выделяет четыре типа языковой метафоры: 1) номинативную (собственно перенос названия), состоящую в замене одного значения другим и служащую источником омонимии; 2) образную, рождающуюся вследствие перехода определяющего значения в предикатное и служащую развитию фигуральных значений и синонимических средств языка; 3) когнитивную, возникающую в результате сдвига в сочетаемости предикатных слов (переноса значения) и создающую полисемию и 4) генерализующую, стирающую в лексическом значении слова границы между логическими порядками и стимулирующую возникновение логической полисемии. Осуществление метафорой языковых функций ведет в конечном счете к ее исчезновению, поскольку ее  задача – вызывать образы, представления, индивидуализировать, а не сообщать информацию. Поэтому естественное для себя место метафора находит именно в поэтической речи, в которой она служит эстетической цели. Интересен вывод: "Метафора не нужна практической речи, но она ей в то же время необходима... Без метафоры не существовало бы лексики "невидимых миров" (внутренней жизни человека), зоны вторичных предикатов, то есть предикатов, характеризующих абстрактные понятия. Без нее не возникли бы ни предикаты широкой сочетаемости, ни предикаты тонкой семантики. Метафора выводит наружу один из парадоксов жизни, состоящий в том, что ближайшая цель того или другого действия (и в особенности творческого акта) нередко бывает обратна его далеким результатам: стремясь к частному и единичному, изысканному и образному, метафора может дать языку только стертое и безликое, общее и общедоступное" [3,с.167–168].

Несколько иначе рассматривает функции метафоры в своей работе В.К.Харченко, выдвигая гипотезу о том, что их 15: 1)номинативная (метафора в названиях), 2)информативная (особенности метафорической информации), 3)мнемоническая (метафора и запоминание); 4)стилеобразующая (метафора в художественном произведении); 5)текстообразующая (метафора и текст); 6)жанрообразующая (метафора и жанр); 7)эвристическая (метафора в научных открытиях), 8)объяснительная (метафора и понимание); 9)эмоционально-оценочная (метафора и оценка); 10)этическая (метафора и воспитание); 11)аутосуггестивная (метафора и самовнушение); 12)кодирующая (метафора и код); 13)конспирирующая (метафора и тайна); 14)игровая (метафора и юмор); 15)ритуальная (метафора и обряд) [34]. На наш взгляд, предложенная классификация функций метафоры во многом условна и схематична, поскольку в живой жизни языка функции перекрещиваются, сопрягаются, находятся в отношениях взаимного дополнения и взаимной индукции.

Довольно распространенным приемом лингвистического анализа метафорического переноса является установление прямой зависимости слова к метафоризации от его категориальной принадлежности. Например, Е.Т.Черкасова полагает, что главная роль в процессе метафоризации принадлежит основным семантическим категориям имени существительного: категории одушевленности и неодушевленности (и их частным значениям). Именно этим определяются основные типы соотношений лексических связей слов, известные под названием "родов" метафор (и чаще – "видов переноса") [35,с.82].

Е.А.Некрасова, проанализировав основанную на этом принципе классификацию метафор, приходит к выводу, что "дело, видимо, не в особой природе и грамматической значимости тех или иных категорий знаменательных слов, а в типе текста (проза или поэзия), а также в особенностях ассоциативного мышления того или иного художника, использующего (или не использующего) тот или другой тип метафоры  [27,с.86].

Метафору-сравнение (термин принадлежит Ю.И.Левину [20]) подробно и всесторонне описывает в своей работе В.П.Григорьев [11,с.200–250).  В.П.Ковалев исследует в своей монографии структурные и семантические разновидности поэтических метафор [15,с.47–65]. В.Н.Вовк анализирует метафору в аспекте перевода с одного языка на другой [10]. Монография "Метафора в языке и тексте" характеризует последнюю в различных ее проявлениях и аспектах рассмотрения – в функционально-языковых ипостасях, в онтогенезе детской речи, в организации научного текста как системы знаний и в закреплении этого знания в форме терминосистем, в формировании художественного текста и в ее когнитивной дееспособности [16]. В сборник  "Теория метафоры" включены статьи и главы из книг крупнейших современных зарубежных филологов, философов и логиков, содержащие анализ метафорического значения слова в повседневной речи, в языке науки и художественной литературы; здесь даны основные концепции метафоры, а ее феномен рассмотрен в логико-философском, лингвистическом, когнитивном и стилистическом аспектах [31].

Индивидуально-авторская метафора, являясь одним из наиболее распространенных и излюбленных средств в творческом арсенале писателей, многократно была охарактеризована ее же творцами. Поэтому небезынтересно, на наш взгляд, рассмотреть несколько таких определений, тем более что они даны писателями и поэтами свойственным им метафорическим языком. Определение метафоры через метафорический образ позволит увидеть еще не известные ее ракурсы.

"Подлинная дочь воображения – метафора, рожденная мгновенной вспышкой интуиции, озаренная долгой тревогой предчувствия... Метафора соединяет два антагонистических мира в воображении, которое совершает скачок через препятствие", – говорил Ф.Г.Лорка [Цит. по: 31,с.21].

Для Л.Арагона метафора – это наркотик. Писатель исходит из посылки, что метафора обладает неким аппликативным качеством, что сама по себе она не содержит никакого противоречия, хотя на самом деле метафора делает определенное противоречие явным, то есть обозначает его [10,с.47].

Р.Музиль в своем романе "Человек без свойств" писал: "Метафора – это та связь представлений, что царит во сне, та скользящая логика души, которой соответствует родство вещей в догадках искусства и религии.., все разнообразные отношения человека с самим собой и природой, которые чисто объективными еще не стали, да и никогда, наверное, не станут, нельзя понять иначе как с помощью метафор" [Цит. по: 31,с.20].

Приведем пример понимания роли метафоры писателем Ч.Айтматовым: "Фантастическое – это метафора жизни, позволяющая увидеть все под новым, неожиданным углом зрения. Метафоры сделались особенно необходимыми в наш век не только из-за вторжения научно-технических свершений в область вчерашней фантастики, но скорее потому, что фантастичен мир, в котором мы живем, раздираемый противоречиями – экономическими, политическими, идеологическими, расовыми" [10,с.49]. Это очень интересное и оригинальное высказывание. Однако некоторые его моменты представляются спорными. Очевидно, древний мир, если следовать такой логике, раздирался противоречиями не менее глубокими, чем современный, и "фантастики" в нем было предостаточно. Речь должна идти не просто об интенсивном внедрении метафоры в современное художественное мышление, но о существенном изменении ее характера, поиске нового языка для выражения основных тенденций эпохи.  Так, например, в своей статье говорит об "избыточной, всепоглощающей метафоричности как особом свойстве поэтического мышления в современной поэзии (начиная с 20-ых годов до наших дней)" Е.В.Ермилова [12].

Метафора позволяет слить в единый поэтический образ явления очень отдаленные, иногда, казалось бы, вовсе несоединимые. Это внутренне присущее метафоре свойство и привлекает художников. В ней как бы заложена возможность "бунта", крушения граней: между высоким и низким, близким и отдаленным, серьезным и ироническим, материальным и духовным. Именно в метафоре более всего ощущается интеллектуально-волевое усилие создателя, и чем оригинальнее, "неожиданней" метафора, чем более отдаленные от центра, от основного смысла признаки явлений она объединяет, тем сильнее участие интеллектуальной энергии. Наконец, метафора имеет и практическое назначение: крепче врезать смысл в сознание читателя. Для этого смысл должен не прямо, не сразу доходить до сознания, а путем, так сказать, кружным, окольным. "Остраненная", затрудненная форма служит "выведению вещи из автоматизма восприятия" (В.Шкловский); в этом смысле метафора является своего рода подпоркой, облегчающей ввод в поэтический мир неподготовленного читателя.

В соответствии с разграничением между языком и речью индивидуально-авторскую метафору можно отнести скорое к элементу речи.

Язык представляет собой некую традиционно устоявшуюся систему условностей, кодов, общепринятых значений, реализующих свою семантическую согласованность в этой системе. Речь с ее метафорическими элементами рождается в творческом речевом акте на основе уже существующего языкового единства. Художник, создавая метафору, начинает с нарушения традиционной системы, семантических соотношений, канона. С помощью языковых средств он создает свою метафорическую модель видения как окружающего мира в целом, так и частных его явлений. Образующими элементами метафоры являются значения слов, следовательно, она зависит от языковых традиций значений, принятых в данной этнической группе. То, что элементы метафоры могут иметь буквальные значения в предшествующей традиции, является одним из необходимых условий адекватного понимания значений метафоры.

Следовательно, метафорическая картина создается на основе одновременно индивидуального и коллективного опыта. Обмен коллективным опытом, а также способ его существования реализуется в форме слов и, соответственно, суждений. Поэтому, какими бы невероятными и фантастичными ни казались на первый взгляд некоторые метафорические изображения, они возникли из реального мира, из самых замысловатых переплетений объективной действительности. И, проследовав путем логических рассуждений от самой вычурной метафорически идеи, можно найти тот конкретный источник, который послужил реальным стимулом для ее создания. В случае отсутствия такой первоначальной реальности метафора будет не чем иным, как бессмыслицей.

Поскольку метафора проявляется в процессе взаимодействия слов, она требует определенного контекста для реализации своего значения, и наименьшим контекстом является предложение. Вне контекста, вне грамматических связей предложения слова имеют переносные значения только потенциально. Сами по себе это лишь лексические единицы, имеющие значения, взятые из прошлых употреблений и регистрируемые словарем. Их потенции на будущее значение зависят от прошлых контекстов. Слова принадлежат языку, но еще не речи.

Постигая смысловую сложность, раскрывая завуалированный образ, читатель как бы разгадывает тайну, зашифрованную метафорой. Чем сложнее загадка, тем большей активности и интеллектуального напряжения она требует от читателя, тем она выразительнее. В некоторых случаях, когда, образ представляет абстрактное многомерное понятие от читателя требуется богатое воображение, и здесь уже определенная роль возлагается на индивидуально-читательские способности и опыт. Автор в таком случае создает своего рода метафорическую модель и предлагает ее заполнить читателю.

Здесь можно провести параллель с произведением А. де Сент-Экзюпери  "Маленький принц", в котором герой-мальчик просит автора нарисовать барашка. Любой из предложенных на рисунке барашков не устраивал мальчика. Тогда автор нарисовал простой ящик, сказав, что в нем находится барашек. Наконец мальчик был доволен: там, в ящике, он мог вообразить только ему видимого барашка, именно такого, какого ему нужно. Кроме того, здесь была иллюзия, что и посторонний человек мог видеть того барашка, которого хотел видеть мальчик.

Понимание смысла, заложенного автором в слове, требует подготовленного читателя, который сумеет из всего разнообразия значений многозначного слова, из всех его оттенков, использованных ранее в других контекстах, выбрать то единственное, необходимое в данном случае, иными словами, – читателя, способного отреагировать на авторский замысел.

Содержание понятия "метафора" можно раскрыть следующим образом: метафора – это разновидность вторичной лексической номинации, предусматривающей производство значения на основе сопоставления двух предметов по общему признаку, возникновение которого гарантируется единством всех сторон практико-преобразующей деятельности человека, а следовательно, единством процессов, осуществляющихся в его сознании [10,с.47].

2. ГРАММАТИЧЕСКИЕ И СЕМАНТИЧЕСКИЕ РАЗНОВИДНОСТИ МЕТАФОР У В.НАБОКОВА

Нами приемом сплошной выборки из текста романа В.Набокова "Машенька" извлечено 724 факта метафорического употребления слов ( без метонимии и синекдохи, случаи которых единичны).

Выясним грамматические типы соединений слов, в которых возникают и так или иначе развиваются и усложняются метафоры.

У В.Набокова метафоры чаще всего реализуются в двучленных сочетаниях, в парах грамматически связанных слов.

1.Соединения прилагательных с существительными (299 случаев, в 294 из них прилагательные выполняют атрибутивную функцию, в 5 – предикативную). Например: железный сквозняк; бархатные уши; пузатый буфет; золотистая бородка; трезвый свет; мутная боль; нарочитый тенорок; стеклянные искры; металлический пожар; пасмурный вздох; липовый сумрак; горящие рябины; мертвая мебель;  дождевой поцелуй; морщинистая лужа; лунный обморок; комнатный бурелом; круглый голос; бумажные снежинки; лубочная музыка; певучая дверь; хромая скамья; клювастый кран; огненная щекотка; маслянистый голос и другие многочисленные примеры.

В предикативной функции прилагательные выступают в следующих случаях: задумчивы телеграфные столбища; нежен и туманен Берлин; утро было белое, нежное, дымное.

Как видим, в подобных сочетаниях метафоризируется всегда зависимое слово-прилагательное.

В пределах этой грамматической группы нам встретилось несколько случаев оксюморона: растерянно-наглые матросы, дряхлая мощь, грустный юмор, тревожное блаженство.

2.Сочетания глаголов (в предиактивном и атрибутивном употреблении) с существительными (таких примеров соответственно 147 и 49). Например: одно кресло скучало у Ганина; всплыл голос; ночь утихла; душа притаилась; и снова в жужжанье просквозила Машенька; снежинки щекотали; солнце путалось в колесах автомобилей; дорогу охватили березы; автомобиль выругался; кровать скользит в жаркое ветреное небо; в глазах металось счастье; внизу проливались улицы; из ванной комнаты хлынула волосатая рука и львиный рык; боль впилась в сердце и т.п.

Примеры глагольных форм в атрибутивной функции: дрожащая осторожность; дышащая блуза; увядшая рука; обнаженные глаза; спящая береза; одеревеневшие ноги; еще не остывшие подробности и т.д. В половине случаев причастия употреблены обособленно: женское лицо, всплывшее опять после многих лет забвения; черный шелковый бант, распахнувший крылья; тени, бегущие в белом блеске экрана; стихи, зацветшие теплым и бессмертным бытием;  русские книжки, бог весть откуда забредшие к нему и др.

В сочетаниях глаголов и существительных метафорически применяются только глаголы как в зависимом, так и в независимом употреблении.

3.Сочетания двух существительных (75 примеров). Среди этих метафорических пар есть как "стертые" метафоры: круг света; волна звука; щетка усов; конус пыли; хвост очереди; головка кувшинки; поток света; полотно железной дороги;  так и окказиональные: пустыня стола; моря улиц; лабиринт памяти; пустыня вечера; глаза веранд; крендель тропинок; поток счастья; трупы газета лопасти магнолий; веер железнодорожного полотна и т.д.

Метафоризируется в таких сочетаниях лишь господствующее слово; объясняется это тем, что "родительный падеж в этих конструкциях – не грамматически определяющее слово, а семантически-определяемое" [15,с.49]. В выражении "глаза веранд" речь прежде всего идет о верандах.

4.Соединения наречий с глаголами (56 случаев и 2 случая, когда наречия относятся к словам категории состояния). Например: стал сахаристо посвистывать; писал ласково, мечтательно; туманно глядел; тяжело и пушисто пахло черемухой; сладко и тоскливо хрустнули руки; взволнованно затявкала такса; цвела пустынно и прелестно крымская весна; мечтательно мычит корова; пустынно и нежно гудел телеграфный столб и другие многочисленные примеры.

Зависеть может степень сравнения наречия: полюбил ее острее прежнего; наречие может относиться к глагольным формам: осторожно темнеющий вечер  и словам категории состояния: было смертельно скучно; страшно грустно смотреть на нее.

В приведенных сочетаниях метафоризируется всегда зависимое слово.

Числительные, местоимения и служебные слова не метафоризируются [35,с.37].

К двучленным метафорическим сочетаниям следует отнести и некоторые выражения, состоящие более чем из двух слов: два бледных стиха; несколько изуродованных строк; судьба дала ему отведать разлуки; Стамбул стал выплывать из сумерек; жизнь ему представлялась съемкой; говорить было слишком темно; лицо было помято; он стал что-то мурлыкать (всего 20 примеров); в их состав входят нечленимые по тем или иным причинам двух-  и даже трехсловные сочетания.

Деепричастие, формально зависящее от глагола-сказуемого, но семантически относящееся к подлежащему, с точки зрения создания метафоры составляет с последним тоже двучленное сочетание: стоял крейсер, покоясь на золотистых, текучих столбах своего же отражения; гремел поезд, продольно сквозя частоколом света.

Как видим, в большинстве случаев метафоризация осуществляется при взаимодействии разных частей речи с существительными.

Двучленные сочетания – основной способ реализации метафор у В.Набокова (и в литературе вообще). Для этого автора наиболее характерны сочетания глаголов и прилагательных с существительными, стоящие же на третьем месте по степени употребительности сочетания двух существительных  иногда  по смыслу сближаются с сочетаниями, содержащими прилагательные (глаголы редки): пустыня стола – пустынный стол. Но такие случаи нечасты, в основном набоковские генитивные метафоры – застывшие, ни во что не преобразующиеся (и в этом их отличие от генитивных метафор у других писателей, например у М.Горького [15,с.50]).

Все эти разновидности сочетаний, с метафорически употребленными глаголами и именами, делают художественную речь В.Набокова такой динамичной и красочной.

Метафоры могут возникать и в трехчленных сочетаниях, разных по составу и семантическим отношениям между их частями.

Наиболее часты у В.Набокова трехчленные сочетания с метафорически употребленными наречиями: Грустно уходили в серую муть горящие рябины; взволнованно затявкала такса; день прошел вяло; в комнате тяжело пахло ориганом; мечтательно мычит корова и т.п. В таких сочетаниях семантически необычна грамматическая пара наречие и глагол, однако отчетливее воспринимается метафоричность в соединении грамматически не связанных наречия и существительного: грустные рябины; взволнованная такса; вялый день; тяжелый запах; мечтательная корова и т.п. Как видим, такие сочетание возможны только с метафорически употребленным наречием.

В трехчленных сочетаниях может быть метафоричным прилагательное, соотнесенное с существительным другим, промежуточным существительным: каштановая волна прически; пурпурная резина губ; томная темнота век; солнечные зеркала асфальтов; пустынный запах пыли; веерная пустота рельс; мрамористые тома старых журналов и т.п.

Метафора может возникать и у существительного, связанного с другим существительным прилагательным или причастием: мозаика колбасных долек; схватка механической любви; синева стриженных голов и под.

Встречаются у В.Набокова и трехчленные сочетания, в которых все связи слов в семантическом отношении отклоняются от обычных, например, соединения слов "крики рвали воздух".

Таким образом, все трехчленные сочетания могут быть сведены к таким типам: I) в грамматически связанных парах слов нет ничего необычного и метафоры появляются в "неграмматической паре": безмолвно вздрагивали тени; 2) метафоричность, содержащаяся в грамматически связанной паре, которая составляет зависимую часть трехчленной конструкции, усиливается в результате смыслового столкновения грамматически не связанных слов: мечтательно мычала корова; З) метафоричность, заключенная в грамматически связанной паре, входящей в независимую часть трехчленной конструкции, также усиливается смысловым столкновением грамматически не связанных слов: веселое лицо дома; 4) обе грамматически связанные пары слов семантически необычны, в результате чего грамматически промежуточное слово характеризуется "удвоенной" метафоричностью: крики рвали воздух.

Особо следует остановиться на метафорах-приложениях у В.Набокова. Эти примеры немногочисленны: дрожала светлая капля – первая звезда; кухарка – гроза базара; легкая, ласковая человеческая труха (о вещах); люди, тени его изгнаннического сна; человек – наглухо заколоченный мир и т.п.

Широко распространен в романе прием развития метафоры, который состоит в том, что к метафорически употребленному слову добавляется элемент, как бы возвращающий ему первичный, прямой смысл, как это имеет место в выражении "оленьим голосом вскрикнул автомобиль". В сочетании со словом "автомобиль" глагол "вскрикнул" употреблен метафорически: звук автомобиля напоминает голос оленя, то есть речь все-таки идет о звуке, лишь похожем на голос. Но не теряющийся и в двусловном сочетании "вскрикнул автомобиль" намек на прямое значение глагола (обозначение действия живого существа) поддерживается словом "голос". Игра на двух употреблениях слов в таких случаях делается более заметной, метафоричность – углубленной, развитой. Сравним, например, яркость олицетворения в примерах: стул забрел было в сторону... умывальника, но на полпути остановился, видимо, споткнувшись о... край коврика;  Старый дом весело и спокойно глядел цветными глазами своих двух стеклянных веранд.

В приеме развития метафоры экономно, в узком контексте, осуществляется мотивированность образов, облегчающая их восприятие, что важно в произведениях писателя, склонного к использованию сложных метафорических образов, к сосредоточению и даже нагромождению их.

Морфологическим элементом, развивающим метафору, прежде всего является наречие: пустынно и нежно цвела крымская весна; тяжело и пушисто пахло черемухой. Метафора может развиваться существительными: боль клином впилась в сердце, поезда... пробирались сквозь дом; сухие, человеку преданные, мышцы (собаки). В случае с обособленными прилагательными (последний пример) метафору развивает второе прилагательное, в  таких же примерах, как: выползали молчаливые дома; лился густой овес – развивающим метафору элементом можно признать и прилагательное (тогда метафора прежде всего выражается глаголом), и глагол (тогда основная метафоричность заключена в прилагательном). На наш взгляд, все же метафора в таких случаях создается глаголом-сказуемым, обозначающим основной семантический и грамматический признак субъекта, прилагательное же только углубляет метафору.

Излюбленным способом развития метафоры у В.Набокова является сравнение. К слову, употребленному метафорически, присоединяется сравнение (сравнительный оборот, творительный сравнения, иногда сравнительное придаточное предложение), так или иначе углубляющее образ, заложенной в метафоре: Краска горячо щекочет лоб, словно он напился уксусу; брови, распахивающиеся, как легкие крылья; острые, словно фальшивые, ногти;  почерк, словно бегущий на цыпочках; На стуле, раскинув руки, как человек, оцепеневший среди молитвы, смутно белела  в темноте сброшенная рубашка.

Как видим, чаще всего при этом сравнение относится к глаголу и его формам, реже – к прилагательному.

Прием развития метафоры представлен у В.Набокова широко и многообразно. В небольших по объему контекстах, в отдельных предложениях, находим последовательный ряд сочетаний такого характера:  Память... перескакивала через пустые, непамятные места, озаряя только то, что было связано с  Машенькой;  Его тень будет странствовать из города в город.... она будет мыкаться по свету; Восхитительное событие души переставило световые призмы всей его жизни, опрокинув на него прошлое.

Прием может тем или иным способом усложняться, в результате чего возникают насыщенные метафорами сложные и нередко очень емкие образы. Например:  ...Ганин никак не мог отделаться от чувства, что каждый поезд проходит незримо сквозь толщу самого дома: вот он вошел с той стороны, призрачный гул его расшатывает стену, толчками пробирается он по старому ковру, задевает стакан на рукомойнике, уходит, наконец, с холодным звоном в окно ... Так и жил весь дом на железном сквозняке.

Что касается семантических типов метафор, то еще Квинтилиан описал четыре основных: 1)"неживому – живое" (неживому приписывается свойство живого);  2)"неживому – неживое" (неживому приписывается не характерное для него свойство живого); 3)"живому –живое" (живому приписывается не характерное тля него свойство живого); 4)"неживому – неживое"        (живому приписывается свойство неживого) [18,с.795].

1."Неживому – живое". Таких примеров нам встретилось 237. Приписывание свойств живых существ предметам и явлениям неживой природы составляет сущность олицетворения (персонификации, или прозопопеи) как основного вида  метафоризации и способа художественного освоения действительности вообще.

В пределах широко мыслимой персонификации как приписывания всяким неодушевленным предметам свойств одушевленного у В.Набокова можно выделить две ее разновидности: "оживление" предметов неживой природы и их "очеловечивание".

К первой разновидности относятся случаи наделения неодушевленных предметов свойствами чисто животного порядка: мысли ползли без связи; взбегающие скаты; черный шелковый бант, распахнувший крылья; вагоны с темными сучьими сосцами вдоль крыш; улица оживала; тень выпускала и втягивала щупальца; душа притаилась; в глазах металось счастье; вскрикнул оленьим голосом автомобиль и т.п.

По выразительности более интересна и значительно более многочисленна у В.Набокова вторая группа олицетворения, которую можно было бы назвать и своеобразным, художественным, антропоморфизмом, –очеловечивание, состоящее в том, что предметам неживой природы приписываются чисто человеческие свойства, свойства существа мыслящего и, соответственно, действующего осознанно и целеустремленно: Пели ветер, и гуденье телеграфных проводов, и счастье; почерк, словно бегущий на цыпочках; хромая скамья; обнаженные корни тополей; грустный хлам; веселые нашивки; юный месяц; пена... обнимала нос корабля; ветерок толкнул раму; заспанный грохот поездов и другие многочисленные примеры.

Чрезвычайно разнообразие и необычность объектов, которым приписываются свойства живого и человеческого. Олицетворяются

– вещи: пузатый буфет; одно кресло скучало у Ганина; столы, стулья, скрипучие шкафы, ухабистые кушетки разбрелись по комнатам и разлучились друг с другом;

– постройки: голый коридор; унылая столовая; слепые стены; скучноватые улицы; мост, ожидающий очередной гром вагонов; певучая дверь;

– поезда, пароходы, автомобили: Далеко-далеко крикнул безутешно и вольно паровоз; крейсер покоился на золотистых текучих столбах своего же отражения; быстрый автомобиль затормозил и выругался, едва не задев его;

– географические понятия: порядочная страна;

– растения: ослепив спящую березу; дорогу охватили березы;  трава, избежавшая косарей; голая яблоня; головка кувшинки; грустные рябины;

– одежда: легкая, дышащая блуза; смутный угол ее банта; тощая пачка белья; на стуле, раскинув руки... смутно белела в темноте сброшенная рубашка;

– звучания: пели ветер, и гуденье телеграфных проводов, и счастье; зашептали деревья; бойкий и докучливый голос; матовый голос; 

– ветер, сквозняк: железный сквозняк; ветерок толкнул раму; щекотка ветра;

– вода, волны, реки, море: млеющий блеск моря; волна, бьющая через  парапет на панель; пена... обнимала нос парохода; бледное вино;

– свет: бледноватый, загробный свет; смутно блестел асфальт; свет горел желтовато и холодно;

– времена года, части суток: весна бродила по Берлину; глядела звездная ночь; дни пошли радостные бодрые; осторожно темнеющий вечер;

– части тела: глаза веранд; язык копоти, головка кувшинки;

– абстрактные понятия: жизнь согревала его неотступно; долг удерживал его в Ялте; судьба выдавала процент счастья; возможность уехать дразнила.

Специфический случай олицетворения – приписывание свойств человека (как разумного или просто живого существа) его изображениям, часто – скульптурным: дагерротипы на стенах слушали; на площади, где стоит серый Нахимов в долгом морском сюртуке. Предметам как бы возвращается их первичная одухотворенность, метафоризация в таких случаях осуществляется легче, представляется более естественной, чем и пользуется писатель, склонный к ней вообще.

2."Неживому – неживое". Самая многочисленная группа – 449 примеров. Семантическая структура таких метафор, столь многочисленных у В.Набокова, характеризуется значительно большим разнообразием, чем олицетворение. Связанные обычно с явлением синестезии, многообразнее здесь и "объекты", которым приписываются те или иные признаки, и сами признаки.

Вот признаки, приписываемые явлениям в пределах этого типа метафорических сочетаний:

– тепло, холод: холодная усмешечка; холодный запах духов; теплая  уединенность; еще не остывшие подробности;

– запах: душистый холодок; сладкие духи; случайный запах;

– скорость: медленное сердце; быстрые облака; быстрый голос;

– цвета: тусклый роман; мутные сумерки; туманная дремота; золото заката; золотистые... столбы отражения; воздух в комнате как будто медленно линял; янтарный паркет; темная прохлада;

– вкус: горькая пыль;  водянисто-сладкая малина;

– звуки: гулкий паркет; шелестящая тьма; многолиственный шум дождя; бесшумные березы; гудящий туман; шуршащая тропинка; журчащий сумрак; моросящая  тьма;

– свойства плодов и растений: вялый запашок; увядшая рука; конец июля пахнет слегка осенью;

– очень часто свойства жидкостей: мимо окон проплывал закат; изумленное распухшее лицо плавало в сероватой мути; хлынет поезд; женское лицо, всплывшее опять после многих лет забвения; поток зари; поток дыма; поток эвакуации; поток счастья; волна солнца; свет, обливший скатерть; овес... льется из мешка; внизу проливались улицы; желтый паркет выливался из... зеркала; волна рассвета; плыли и качались купола зонтиков.

Можно указать и на многие другие, самые разнообразные, предметно-вещественные свойства, а также действия: мертвая мебель в чехлах; липовый сумрак; проведенные лунным ногтем рельсы; плащи солнца; рукава прожекторов; веер полотна; лубочная музыка; тяжелая любовь; тупые ножки; водянистые глаза; теневое очарование.

Вот также перечень наиболее распространенных "объектов" неживой природы, которым приписываются необычные для них признаки из области той же природы:

– свет и темнота: свет, обливший скатерть;  мутные сумерки; журчащий сумрак; шелестящая тьма; липовый сумрак; томная темнота;

– солнце, луна и т.п.: лужи луны; воспаленное солнце;

– ветер: сладкий ветер, железный сквозняк; табачное дуновение;

– воздух: волна воздуха; черный воздух осени; мутный воздух;

– холод и тепло: душистый холодок;  печальная теплота; темная прохлада;

– части тела: угольные ресницы; лицо, всплывшее после многих лет забвения; водянистые глаза; узел косы; бархатные уши; тупые ножки; влажные глаза;  зеркально-черные зрачки;

– звуки и голоса: бархатная тишь аллей; пасмурный вздох; воздушный шорох; потушил ладонью... звон гитары; роскошный вздох;

– времена года, части суток: берлинская весна; осторожно темнеющий вечер; молочный день; конец июля пахнет слегка осенью;

– мебель и т.п.: мертвая мебель ; янтарный паркет; постель поплывет через всю комнату в окно; кровать скользит в жаркое ветреное небо; гулкий паркет;

– растения, ягоды и т.п.: водянисто-сладкая малина; лопасти магнолий; островок травы; полушечки скабиоз;

– водоемы: моря улиц; поток счастья, солнечная лужа; парчовые острова тины;

– одежда, украшения: плащи солнца; рукава прожекторов;        руки рубашки; веер полотна; парчовые острова тины;

– геометрические фигуры: ромбы оконниц; круг молочного света; конус пыли; полоса ряби;

а также: гладкий металлический пожар; пытка скудных прикосновений; трупы газет; бессмысленная нежность; дождевой поцелуй; металлический хлыст душа; бессмертная действительность и др.

Семантическая необычность сочетаний достигает у Б.Набокова и степени оксюморона в тех его проявлениях, когда связываются слова с логически исключающими друг друга или с противоположными понятиями: шелестящая тишина; дряхлая мощь; грустный и медлительный юмор.

3."Живое – живому". Случаи таких метафор немногочисленны – их всего 14.

Такие метафоры проявляются в первую очередь в той разновидности, когда животным приписываются свойства и действия человека. В реалистических в принципе текстах животные могут думать и даже говорить: мечтательно мычит корова; понурые спины задумчивых лошадей. Эти употребления слов, так или иначе очеловечивающие животных, по своему значению и функционально  смыкаются с рассмотренными в первом семантическом типе метафор случаями очеловечивания явлений неживой природы.

Случаи переносов обратного порядка (в пределах третьего семантического типа метафор), когда человеку приписываются свойства и действия животных, также немногочисленны и более или менее однообразны, связаны с воспроизведением звуков, издаваемых животными, иногда – с характеристикой внешнего вида: Подтягин мычал; он... стал что-то мурлыкать; человек двадцать солдат из сельского лазарета, нахохленных.

4. "Живому – неживое". Такие метафоры также сравнительно редки (24 случая).

Это прежде всего отнесение к человеку некоторых предметных свойств: очень уютная барышня; мягкий старый поэт; затейливые танцоры; Подтягин показался ему тоже тенью; кухарка – гроза базара; приписывание человеку свойств растений: он стал вял и угрюм; увядшая рука и т.п.

Немногочисленность метафор этого типа у В.Набокова в целом соответствует традициям русской прозы, для которых характерно прежде всего олицетворение, затем следуют метафоры, связанные с взаимодействием разных проявлений неживой природы, и метафоры, приписывающие животным человеческие  свойства, и лишь потом –отнесение к живому свойств неживого [15,с.61].

Поэтому высказывание З.Шаховской о том, что особенностью метафорического употребления слов у В.Набокова является одухотворение вещей и обесчеловечивание человека [36,с.109] представляется нам весьма гипотетичной.

Г.Адамович пишет о "буйстве метафор" у В.Набокова, которое вызывает смущение и досаду [1,с.231]. Думается, что всепоглощающая метафоричность раннего романа писателя – яркая черта формирующегося ( вернее, уже в большой степени сформированного) стиля, которая еще более разовьется в последующих произведениях его.

На наш взгляд, более адекватно оценил художественное мастерство В.Набокова известный критик Ю.И.Айхенвальд, который в рецензии на "Машеньку" отмечал: "Да, он зорко видит, он чутко слышит, и каждый кусок времени и пространства для него, приметливого, гораздо содержательнее и  интереснее, чем для нас. Микроскопия доступна ему, россыпь деталей, роскошь подробностей; он жизнью, и смыслом, и психологией наполняет мелочи, одухотворяет вещи; он тонко подмечает краски и оттенки, запахи и звуки, и все приобретает под его взглядом и от его слова неожиданную значительность и важность [Цит. по:24,т.1,с.13].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В конкурсной научной работе была предпринята попытка исследования индивидуально-авторской метафоры в романе В. Набокова "Машенька" со структурно-семантических позиций. Всепоглощающая, бьющая через край метафоричность буквально завораживает. На восьмидесяти страницах "Машеньки" 724 (!) случая метафорического употребления слов.

С точки зрения грамматикической метафоры Набокова – это в основном двучленные сочетания прилагательных и глаголов с существительными. Не очень высокая употребительность  генитивных метафор говорит, очевидно, о том, что свою художественную задачу Набоков видит не в "переименовании" мира, а в том, чтобы, оставляя неизменным "мир вещей", по-новому его характеризовать.

Количественный и качественный анализ семантических типов метафор  выявил стремление Набокова оживить и очеловечить вещи, предметы и явления живой и неживой природы.

"Существует, очевидно, достаточно прямая связь между скрупулезным эмпиризмом Набокова как энтомолога и его писательскими задачами. Мир представляется Набокову реальным, настолько реальным, что ему всегда хотелось знать все больше и больше – о чешуйках крыла бабочки, о строке Пушкина" [28,с.39]. "Всегда больше" – вот ключ к пониманию мира Набокова. Он считает, что развитие сознания заключается в познании реальности. Результаты жизненного опыта часто трудны для понимания, вызывают сомнения, иногда озадачивают своей упорной, беспредельной исключительностью. Уловить точный рисунок крыла бабочки или заход солнца, нежную окраску век красивой женщины, расположение жилок на мясной туше в лавке мясника, ход мыслей убийцы – значит преодолеть инерцию, которая позволяет нам обычно скользить по поверхности жизни, практически ее не замечая. Это набоковский "тайный рецепт счастья": избавь свой разум от восприятия унылой цепи повседневных событий – и мир станет волшебным. От традиционной, банальной реакции читателя уводит, в первую очередь, метафора, неожиданная, яркая, врезающаяся в память навсегда.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1.Адамович Г.В. "Наименее русский из всех русских писателей" // Дружба народов. – М., 1994. – № 6. – С. 216–237.

2.Анастасьев Н.А. Феномен Набокова. – М.: Сов. писатель, 1992. – 318  с.

3.Арутюнова Н.Д. Языковая метафора (Синтаксис и лексика) // Лингвистика и поэтика. – М.: Наука, 1979. – С. 147–173.

4.Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. –М.: Сов. энциклопедия, 1966. – 608 с.

5.Берберова Н. Курсив мой // Вопросы литературы. – 1988. – № 11. – С. 219–265.

6.Битов А. Ясность бессмертия // Звезда. – СПб., 1996. – № 11. – С. 134–139.

7.Богданова С. Яд Зазеркалья // Новая юность. – М., 1995. – № 4/5. – С.271–274.

8.Будагов Р.А. Метафора и сравнение в контексте художественного целого // Русская речь. – 1973. –№ 1. –С. 26–31.

9.Букс Н. Звуки и запахи: О романе В.Набокова "Машенька" // Новое литературное обозрение. – М., 1996. – № 17. – С. 296–317.

10.Вовк В.Н. Языковая метафора в художественной речи: Природа вторичной номинации. – Киев: Наукова думка, 1986. – 142 с.

11.Григорьев В.П. Поэтика слова. – М.: Наука, 1979. – 343 с.

12.Ермолова Е.В. Метафоризация мира в поэзии XX века // Контекст. 1976. – М.: Наука, 1977. – С.160–177.

13.Ерофеев В. Русский метароман В.Набокова, или В поисках потерянного рая // Вопросы литературы. – 1988. – № 10. – С. 35–48.

14.3олотусский И. Путешествие к Набокову // Новый мир. – М., 1996. – № 12. – С. 185–197.

15.Ковалев В.П. Языковые выразительные средства русской художественной прозы. – Киев: Вища школа, 1981. – 184 с.

16.Кожевникова Н.А. Метафора в поэтическом тексте // Метафора в языке и тексте. –М.: Наука,1988. – С. 145–165.

17.Коровкина Г.Л. "Я возвращусь когда-нибудь" Урок по творчеству В.Набокова в XI классе //Литература в школе. – 1994. – № 5. – С. 67–71.

18.Корольков В.И. Метафора // Краткая литературная энциклопедия. – М.: Наука, 1967. – Т.4. – С. 795.

19.Курдюмова Т.Ф. Владимир Владимирович Набоков. 1899–1977 // Литература в школе. – 1994. – № 5. – С. 62–66.

20.Левин Ю.И. Русская метафора // Уч. зап. Тартуского госуниверситета. – 1969. – Вып. 236. – С. 80–121.

21.Лингвистический энциклопедический словарь / Гл.ред.В.Н.Ярцева. – М.: Сов. энциклопедия, 1990. – С. 296–297.

22.Липовецкий М. Эпилог русского модернизма: художественная философия творчества в "Даре" В.Набокова // Вопросы литературы. – М., 1994. – Вып.3. – С.72–95.

23.Литературный энциклопедический словарь /Под общ. ред. В.М.Кожевникова, П.А.Николаева. – М.: Сов.энциклопедия, 1987. – С. 218.

24.Набоков В.3. Собрание сочинений: В 4 тт.-М.:Худож.литература, 1990.

25.Набоков В.В. Лолита. – М.: Анион, 1990. – 367 с.

26.Набоков В.В. Машенька. Камера обскура. – Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1989. – 234 с.

27.Некрасова Е.А.Метафора и ее окружение в контексте художественной речи // Слово в русской советской поэзии. – М.: Наука, 1975. – С.76–111.

28.0лтер Р. От тиранов до бабочек – размышления о Набокове // Америка. – Вашингтон, 1991. – № 419. – С. 37–41.

29.Сахаров В. Смех во тьме: Перечитывая Набокова // Лит.Россия. –М., 1995. – № 23. – С. 10.

30.Телия В.Н. Вторичная номинация и ее виды // Языковая номинация: Виды наименований. – М.: Наука, 1977. – С.129–221.

31.Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ ст. и сост. Н.Д.Арутюновой; Общ. Ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Туринской. – М.: Прогресс, 1990. – 512 с.

32.Топоров В. Нежданный Набоков // Огонек. – М., 1994. – № 9/10. – С. 8.

33.Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. – М.: Наука, 1978. – 527с.

34.Харченко В.К. Функции метафоры: Учебное пособие. – Воронеж: Изд-во Воронежского университета, 1992. – 87 с.

35.Черкасова Е.Т. Опыт лингвистической интерпретации тропов (метафора) // Вопросы языкознания. – М., 1968. – №2. – С.28–37.

36.Шаховская З.А. В поисках Набокова. Отражения. – М.: Книга, 1991. – 319 с.