Пульс времени (По страницам дневников военных лет)

Пульс времени

По страницам дневников военных лет

                   Автор работы: Свенский Никита,

                                        1993 года рождения, ученик 11 класса

                                        МОУ СОШ № 7 г. Минеральные Воды

                                        Руководитель: Сегеда Галина Николаевна,  

                                        учитель русского языка и литературы

МОУ СОШ № 7 г. Минеральные Воды

Минеральные Воды, 2010

Факт, документ, конкретность обладает своей    собственной громадной и взрывчатой силой. В документальной прозе лишь два героя: один из них автор с его мировоззрением, другой – правда.

                                      Ю.Трифонов

Передо мной лежат два дневника военных лет. Один из них -  дневник московского школьника Лёвы Федотова -  в отрывках приводится в  тоненькой  брошюре  Юрия Росциуса «Дневник пророка?», изданной в 1990 году (кстати, есть замечательный документальный фильм о Л.Федотове – «Соло трубы»). Другой – пожелтевшая старая тетрадь - бережно хранится в семейном архиве  моего учителя литературы и ранее нигде не печатался.

Какая неведомая сила заставляет обыкновенного  человека (не писателя!)  взять бумагу и ручку в тот момент, когда всё вокруг рушится? Что заставляет запечатлеть  в коротких дневниковых записях  своё видение истории? Для меня дневник очевидца давно минувших событий – символ определённой эпохи, о которой я, конечно же, могу прочитать в учебниках и художественной литературе, но это совсем, совсем другое… Попробуйте полистать старый дневник. Бегло. Пропуская страницы между пальцами. Прислушайтесь к шороху потускневших от времени листов. Почувствуйте запах… Звуки, запахи – это всё живая история, которая нашла здесь  приют.

Личные дневники содержат в себе не только даты, факты, но и ярко, осязаемо передают  чувства, переживания  свидетеля и участника далёких от нас событий. В коротких дневниковых записях мы, возможно, не встретим широких обобщений, некоторые выводы могут быть неверными и даже наивными, но зато в них есть нечто совершенно особое, неповторимое – пульс времени!

Итак, 1941 год. Ещё не грянул час войны. Но фашистская Германия, поглотившая 17 стран Европы, уже занесла солдатский сапог над нашей границей. Впереди - 1418 дней героической борьбы нашего народа за родную землю. Гитлеровские войска были уверены в своей молниеносной победе и уже готовились к параду на Красной площади. Но все они, не сделав и первого шага по нашей земле, были обречены. В маленькой московской квартире в центре Москвы, неподалёку от Кремля,  уже был подписан приговор их   преступной затее. Решение было вынесено и зафиксировано в обычной школьной тетради  дневника восемнадцатилетнего Лёвы Федотова. На страницах, датированных 5 июня 1941 года, среди прочих записей  привлекают внимание пророческие мудрые слова, которые можно рассматривать как либретто Великой Отечественной войны:

«Хотя сейчас Германия находится с нами в дружественных отношениях, но я твёрдо убеждён (и это известно также всем), что это только видимость…

Рассуждая о том, что, рассовав свои войска вблизи нашей границы, Германия не станет долго ждать, я приобрёл уверенность в том, что лето этого года будет у нас в стране неспокойным… Я думаю, что война начнётся или во второй половине этого месяца (т.е. июня), или в начале июля, но не позже, ибо ясно, что германцы будут стремиться окончить войну до морозов.

… То, что немцы страшатся нашей зимы, - это я знаю так же, как и то, что победа будет за нами…

Победа-то победой, но вот то, что мы можем потерять в первую половину войны много территории, это возможно.

Понятно, что немцы будут мечтать  об окружении  Москвы и Ленинграда, но, я думаю, они с этим не справятся… Допустить сдачу немцам этих центров – просто безумие.

Окружить Ленинград, но не взять его фашисты ещё смогут, ибо он всё  же  сосед границы; окружить Москву они, если бы даже и были в силах, то просто не смогут это сделать в области времени, ибо они не успеют замкнуть кольцо к зиме – слишком большое тут расстояние. Зимой же для них районы Москвы и дальше будут просто могилой!

… Я, правда, не собираюсь быть пророком, я мог и ошибиться  во всех этих моих предположениях и выводах… Короче говоря, будущее покажет».

Как показала история, все утверждения, содержащиеся в этом отрывке дневника Лёвы Федотов и в дальнейших записях, исполнятся  в течение последующих четырёх лет. Меня поражает мощь разума моего ровесника, который безо всякого доступа к секретной информации с поразительной лёгкостью предсказывает в деталях надвигающиеся трагические события. Интересно, что записи в дневнике обрываются  23 июля 1941 года. Быть может, его самого испугало то, что реальные события совершенно совпали с его довоенными размышлениями о ходе надвигающейся войны? Лёва безоговорочно верил в нашу победу, но сам он не дожил до тех дней, которые столь  страстно  желал повидать. Он был убит под Тулой 25 июня 1943 года…

В моих руках - общая тетрадь в твёрдом переплёте, оклеенном зелёной бумагой  «под мрамор». Это тоже дневник военных лет. И первые записи в  нём сделаны приблизительно в это же время  в Туле… С пожелтевшей  фотографии на меня смотрит сам автор этих фронтовых записок – серьёзный молодой солдат в гимнастёрке с погонами, на пилотке - звёздочка с изображением серпа и молота. Это символ той страны, которую защищали в годы Великой Отечественной войны наши отцы и  деды. Это символ, который для нынешнего молодого поколения уже стал историей.                        Читаю страницы, исписанные ровными строчками. Карандашные записи местами трудно разобрать, чернила кое-где расплылись… Читаю и думаю, что «большое видится» не только на расстоянии, его можно разглядеть и «лицом к лицу». Сумел же семнадцатилетний паренёк, вчерашний школьник, увидеть и понять то, что лишь недавно получило объективную оценку в нашей печати. У меня такое чувство, будто держу в своих руках  кусочек живой истории.                                                        Кажется, трудно сейчас добавить что-то в повествование о том героическом и трагическом времени. Но я думаю, что летопись Великой Отечественной войны всё же будет неполной, если в ней сегодня не появятся страницы дневника ещё одного участника тех событий – Глашкина Николая Ивановича, который в 1942 году был студентом 1 курса литературного факультета Тульского педагогического института, а в 1943 – уже солдатом.        Итак, первая запись: «25 декабря 1942 года. Вот, наконец, я начал вести дневник и, думаю, основательно…»  Дневник с первых страниц отражает смятение Николая  и поиски себя, что так естественно в семнадцать лет,  а также пронизан размышлениями о судьбе Родины в столь трагические годы. Эта тетрадка  из института попадёт в Телавское пехотное училище, а затем пройдёт с её хозяином Северо-Западный фронт и Второй Прибалтийский, дважды побывает в госпиталях, и последняя запись в ней будет сделана уже после войны – третьего июня 1949 года.                                                        Вот и ещё одну биографию изменила война: «Разве когда-нибудь было так скучно, и мёртво, и бурно – вместе. Это период великих событий. Правда, они подходят незаметно. Я не могу точно предугадать их ход».                30 декабря 1942 года ознаменуется записью о призыве в армию, что отчасти рассматривается  как способ уйти от проблем. Жизнь по чужой указке, муштра – всё это сделает из него, считает Николай, «покорного слугу». Неужели всё  и правда так мрачно? Нет, просто критицизм по отношению к самому себе, что вполне характерно для нормального человека, требовательного не только к окружающим. Пытаюсь провести некую параллель между Николаем и собой. Какие бы чувства  испытывал, окажись я на его месте? Сразу и не определишь. Конечно, неудовлетворённость собой, жизнью, критическое отношение ко всему вокруг свойственно  многим молодым людям, но далеко не каждый  сможет так просто – «без героики и патетических мест» - написать о великих событиях и о себе как  об одном из участников.

        Читаю дальше. Скучные дни перед медкомиссией. Николай дожидается её, чтобы уйти в армию. Он не понимает, как может быть «так скучно, и мёртво, и бурно - вместе».  

И вчерашний школьник и студент, со дня на день ждущий отправки в армию, размышляет уже совсем не по-детски: «Смотрю я на колхозы. И что же? Это не колхозы, а фермы с крепостным трудом. Всё исходит извне. Хозяйство колхозов разорено ужасно. Даже трудно представить. Лошади дохнут. Стоящие у правления тащат последние крохи. Беспорядок, анархия, воровство так глубоко укоренились в сознании людей, что исправить их очень трудно…

        То же творится и  на заводах. Та  же рабская забитость, та же боязнь. Ловкие люди стали у правления и обманывают правительство и народ. Очень может быть, что правительство не видит вопиющих безобразий. Людей заставляют смеяться, когда они плачут. Да это почти то же, что у Радищева в его «Путешествии». Что будет дальше?!»  Что и говорить, для тех времен мысли крамольные.

Однако размышления о большом, глобальном сменяются мыслями о своём, о глубоко личном - о том, какой жизненный путь должен выбрать он сам: «Счастье жизни – это жизнь. Я в настоящее время не живу, а существую. Жизнь – это дорога, ровная и тернистая… Жизнь та хороша, в которой сочетаются трудные и ровные участки пути, когда преодоление препятствий доставляет удовольствие. Тот хлеб сладок, который зарабатываешь сам. Хотя иные едят сладкий хлеб, не зарабатывая его».

Вот Николай в пехотном училище. Дни тянутся серо и однообразно. Скрашивает это ожидание перемен только чтение. Тут хорош и Белинский с его размышлениями об «идеальных людях», и тургеневская «Ася», и пушкинский «Евгений Онегин»! Но вот «курс молодого бойца» пройден. Наконец-то появляется возможность принять участие в событиях, о которых потомки будут читать в учебниках истории:

«22 августа. Я на фронте. Восхищаюсь силой русского народа. А каковы духовные силы и возможности у русских! Теперь Толстой становится понятней с его преклонением перед русским мужиком.

        Сколько нужно простоты и силы, истинно детской наивности, чтобы перед сном рассказать сказку или спеть песню. Всё это на фронте, где каждый день можно ожидать отправки на передовую линию».

        Первый марш-бросок, первый бой… После длительного и утомительного  перехода полк получил задание – занять три деревни. Вот и боевое крещение: «Идём мы с пулемётами. Тяжело. Где кончается «наше» и начинается «его»? Все прекрасно знают, что понять этого нельзя, но очень хочется.

Пришли в только что занятую траншею. Передвигаться иногда приходится по трупам. Всё совершенно безразлично. Хотя нет! Когда передали приказ о наступлении, то захотелось скорее в бой.                                В бою очень многих ранило, и меня в том числе. Почти сутки провалялся в снегу. Нашёл меня сержант из нашего взвода…»                                 Я думаю, как это страшно – идти по трупам, попирая сапогами то, что ещё недавно было человеком – неважно, своим или чужим. Но, видимо, на войне сердце быстро обрастает бронёй безразличия, иначе просто не выжить!            И начались скитания по госпиталям И здесь во время вынужденного бездействия - книги, книги, книги… «Прочитал из фантастики «Путь колеса» -  о войне будущего. Но эта война страшнее предполагаемой…» -  запись от 28 февраля 1944 года. Здесь же воспоминание о том бое, в котором получил ранение: «Был не бой, а мясорубка. Немцы переняли нашу «тактику изматывания» и неплохо ею овладели. Характерно, что в бою я был совершенно спокоен. Когда ранили, сказал заученное: «Иванов, за меня!» Отползать было необходимо. До своих траншей метров четыреста. Сразу не перевязали : думали доползу. Ползти трудно. Да и немцы видят – маскхалат весь в глине; кроме того, они на высотке, а мы в низине. Ведут себя они спокойно. Ходят во весь рост. Артподготовки не было, и пехота не ведёт огня. А сколько её осталось?! Третья часть, не больше! Поэтому немцы спокойно вели прицельный огонь. У них было много снайперов. Меня ранил тоже снайпер.                                                                                Сначала полз, но очень лениво. Подгонял себя мыслью, что немцы в контратаку пойдут, тогда мне конец. Но и это не помогло. «Стоит ли так беспокоиться о жизни?» - думал я. Когда стало мне холодно, я решил замёрзнуть. Как слышал, замерзать легко. А сам невольно подпеваю тому, что звучит в ушах. Это был какой-то вальс.                Опомнился. Холодно. Небо ясно. Звёзды большие и яркие. Ни выстрелов, ни взрывов, ни криков раненых. Всё тихо. Вдруг скрип снега. Кто ходит? «Федин, Федин!» - кричит кто-то. Тихо, и опять зовут. Федин – из нашего взвода. Совсем рядом откликается Федин. Тогда я крикнул Федину. Подходит ко мне. Удивляется: «Глашкин?!» Я прошу его меня не оставить. Потом санитары, и госпитали, и бесконечная волокита…. Я опять скоро попаду в часть, и снова фронт. Теперь немного страшновато».                                                        В «серой прозе» дневниковых записей – размышления о смерти, что естественно на войне, где ежеминутно чувствуется её холодное дыхание: «Два раза в жизни (вернее, три) я чувствовал смерть. Это ощущение чего-то бесконечного, необыкновенно лёгкого. Какая-то оторванность от всего. Чувствуешь, как расширяешься и наконец сливаешься с бесконечностью. Это было до армии два раза, когда я болел воспалением лёгких (серьёзно) и когда ранили».                                                                                         Но долго размышлять о смерти некогда. Молодость отличается оптимизмом. И если ты пока ещё жив, думать нужно о завтрашнем дне. Однажды я услышал фразу, которая запомнилась мне, хотя вначале я не мог понять полностью её смысл: «Каждый свой день нужно прожить так, будто он последний». Возможно ли это? Возможно. На войне и впрямь каждый день может оказаться последним… И это заставляет задуматься над тем, как ты прожил  свою жизнь и не будет ли тебе «мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Поэтому, я думаю, молодой человек так требователен к себе: «Какое у меня непостоянство. Читаю одну книгу – соглашаюсь, читаю другую – тоже соглашаюсь! Как это глупо. Ведь мне уже 18 лет. Пора бы иметь свои убеждения. То жизнь кажется обманом, то хочется жить и любить».                                                                                        Слишком требовательный к себе человек требователен и к окружающим. Внешняя форма не закрывает от него содержания, сути. Он очень болезненно чувствует фальшь. Вот почему в записи от 6 апреля 1944 года вместо: «Ура! Я комсомолец!» читаем: «Странно! Я комсомолец, т.е. владелец комсомольского билета и не больше. Я не исключение. Таких большинство… Вступали в комсомол, чтобы совершенствовать свой идейно-политический уровень, активно участвовать в общественной жизни, помогать отстающим товарищам. На деле этого нет… Комсомольцы устава и программы не знают… на собрания не ходят… Все стараются увильнуть!.. Я нахожу причину этого в том, что люди разные по своему умственному развитию и складу ума, вынуждены толпиться в одном месте, дышать одним воздухом. Ведь разные запросы требуют разных отношений, а хотят подобрать стандарт. Меня это не удовлетворяет». А дальше идут и вовсе «крамольные» мысли! В сталинские времена о подобном не только говорить, но и думать было опасно. И тем не менее восемнадцатилетний солдат в своём дневнике чёрным по белому пишет: «Господствующая партия – это хорошо. Но она не может не быть господствующей. Ведь в государстве она одна». Вот ведь как всё, оказывается, просто! Потому и останавливаться на этом долго не стоит: «Хочется верить в скорый конец войны. Финляндия отклонила наши условия перемирия. Это, однако, имеет мало значения. Скорее бы кончилась война. Тогда, может быть, удастся поступить в вуз. Хотя мне трудновато будет, но хочется преодолевать эти трудности».                                                                                                «25 декабря 1944 года. Наша дивизия находится во втором эшелоне. Вот уже двое суток мы стоим непосредственно за передовой линией, вернее, за дивизиями, действующими на передовой. Это 1-4 км от нас. От нас же недалеко… стоит тяжёлая артиллерия, «катюши». Оборону прорвали позавчера. Выбили за день из трёх траншей. Артподготовка была 30 минут. Огня дали порядочно.                                                                Сейчас немцы стараются прорваться с левого фланга и захлопнуть нас. Левый фланг от нас в 2-2,5 км. Раненые говорят, что немцы сопротивляются упорно…Я совершенно спокоен. О смерти думаю меньше всего. Я пишу эти строки, а кругом немилосердно бьют. Играет «катюша».        Артогонь немцы ведут только по переднему краю. К нам, во второй эшелон, мины не залетают, и снарядов нет. Изредка свистят шальные пули.        Находимся мы в траншеях противника Здесь нет никаких укреплений.. Траншеи, и больше ничего. Немцы очень часто ходят в контратаки. Вчера даже взяли одну траншею, но сегодня наши отбили. Немцев, как говорят раненые, положили много. Это хорошо. На мою долю меньше придётся!                Думаю о войне. Это самое дикое, самое ужасное явление у цивилизованных народов 20 века. Думаю о немцах и латышах. Почему я должен воевать с ними? Ведь многие немцы, и латыши, и русские думают одинаково, многие могут найти общий язык. Да сам чёрт не разберётся в этой войне. История всё рассмотрит, уточнит и отдаст на суд потомкам».                                                                                        И так через всю войну: хочется жить, учиться, познавать мир, совершенствовать себя. А это не легче, чем воевать… В мирной жизни надо шаг за шагом утверждать себя, преодолевая трудности. Да, война, действительно, не ради войны, а «ради жизни на земле».                                        И вот долгожданная победа! Война закончилась, но надолго выбила из колеи. Вместо желанной учёбы – продолжение службы. Будущее довольно туманно, но это не повод для отчаяния и безразличия: «22 июля 1945 года. 2 часа ночи. … Я всегда стараюсь делать так, чтобы мне не было совестно за себя, за свои действия».                                                                                С грустью вспоминает Николай о своём друге, которому не суждено было дожить до победы: «Василий Мерзляков погиб в 44 году. Такие благородные натуры не живут. Они или погибают, или падают до уровня низких. Редко кто пронесёт такую душу через полную жизнь. Как он был требователен к своей совести, как честен был в отношении к людям. Да, война хоть и выбора не делает, но почему-то кажется, что она уносит из жизни лучших, чистых».                                                                                Война объединила всех перед лицом общей беды, заставила на какое-то время забыть о разногласиях и сомнениях. Мирное время вновь вернуло к нерешённым вопросам о том, всё ли справедливо устроено в нашей стране – первой в мире социалистической державе: «19 ноября 1945 года. А вокруг всё тот же гомон, крик, пышные фразы… Когда же домой? Хочется учиться, чего-то достигнуть, быть полезным. Моя жизнь возможна только вне политики, только в области человечества. Ведь политика … всегда идёт против определённой группы людей. У нас диктатура только одной партии. А ведь наша страна так велика. Желания людей нельзя объединить в одном. Вся борьба строго направлена в одну сторону. Всё остальное сметается. Довольно крепкая диктатура.                                                                        Ленин говорил, что всякая власть есть насилие. Опять приходит на память афоризм: «Все побеждены, всё побеждено, а победителей нет». Что будет дальше? Неужели всё останется на своих местах? Неужели не будет изменений?… Настоящая жизнь наталкивает на вопрос: за что мы воевали? За свободу?! Но где плоды? Их долго ждать. И вырастет ли деревцо до грядущей бури? После грядущей бури опять сажать дерево свободы. Его опять сломит буря – и так до бесконечности. Мы воевали для потомков. Насколько я помню историю, все борцы тоже воевали во имя будущего. И, как видно, всегда будут воевать за него. Наверное, лучше воевать за настоящее. Лучше устраивать свою настоящую жизнь. А если мы не будем разрушать, то потомкам придётся меньше строить…»

 Так ли распорядились потомки этим бесценным даром? Строим ли мы больше или разрушаем? Ответственность за страну лежит сегодня на наших плечах. Об этом нам и напомнил дневник военных лет, победивший время…

P.S.  В дневнике есть ещё одна интересная запись от 25 августа 1944 года: «Когда-нибудь мечтаю написать книгу «На дороге войны» - жизнь и наблюдения простого человека, солдата, без героики и без острых и патетических мест… Эпиграфом послужит простая истина, заключённая в короткую формулировку».                                                                                 Книгу о войне  Николай Глашкин так и не написал… После победы ещё пять лет служил в Прибалтике. На литературный факультет  Тульского педагогического института, откуда был призван в армию, он не вернулся. Страну надо было восстанавливать, требовались специалисты в различных областях промышленности, поэтому он стал инженером. Не написал книгу и Лёва Федотов, погибший под Тулой в 1943 году. Однако остались  дневники, читая которые  вы слышите голоса их  авторов и с удивлением замечаете, насколько мысли, записанные в них,  перекликаются с вашими собственными, будто и не разделяют нас почти семь десятилетий.