Свет былой любви

Свет былой любви.

На окне расплетались зимние узоры, причудливым орнаментом оставляли следы, на шершавом стекле все явственнее обозначалось ледяное дыхание. Ветер завывал и нес белоснежные хлопья в причудливом танце. Миллионы, миллиарды снежинок кружились, падали на землю, кутали город своей периной. Небо и земля сливались в этом танце из снега и яркого света. На земле покоилась ночь, но абсолютно белая из-за январского снега.

31 января. Создатель позаботился о том, чтобы каждое живое существо не оставалось в одиночестве в этот суровый период времени. К кому-то приходили друзья, кто-то очень счастливый засыпал в объятиях любимого человека, дети прижимались к матерям, старики с улыбкой смотрели на засыпающих детей. Люди дарили друг другу тепло. Никто не был одинок в утопии. Кроме того самого Грустного Человека.

В полутемной комнате, в которую вели бесчисленные коридоры, и где не было ни одного окна, в глубоком кресле сидел мрачный мужчина. Его лицо освещал жарко-пылающий камин, и блики огня отражались в хрустальном бокале с вином. В углах комнаты засели искаженные тени, словно исходившие из хозяина апартаментов, они были подобны самой ночной мгле, овивающей царской мантией незнакомца в кресле-троне. Мужчина не шевелился и почти не дышал, лишь изредка делал глоток, поднося бокал к тонким бесчувственным губам. На его лбу обозначались морщины, и сам лик сиял не то философскими муками, не то злодеяниями. Голова, облагороженная первыми сединами, оставалась гордо поднятой, несмотря на глубокую ночь и игру снежной бури за окном. Зрачки мужчины были расширены, устремлены в одну точку, что свидетельствовало о полном погружении в свои мысли. В руке мужчины дымилась сигарета, и маленький огонек на ровне с большим камином составлял освещение и тепло. Дым стремился ввысь. Если приглядеться, на огромном дубовом столе в углу комнаты, можно было заметить один единственный лист пергамента и пишущее перо рядом с ним. Неровным почерком было выведено «Дорогая Лили,….»,а на большее у писателя не хватило ни слов, ни храбрости. Письмо, несомненно, принадлежало к разряду любовных, но то пренебрежение, с которым его оставили, говорило об обратном…Так в чем же смысл?

Вернемся к хозяину комнаты. Мужчина не поменял позы, ни один мускул на его лице не дрогнул. Казалось, что душа вовсе покинула тело, и витала где-то рядом в сигаретном дыму. Но рванное, почти неслышное дыхание выдавало в теле жизнь и присутствие души. Мужчина был погружен в собственные мысли. И так глубоко, что не замечал ни пространства вокруг себя, ни времени, ни ударов ветра в стекло. Он шевельнулся – поднес бокал к губами сделал маленький глоток старинного вина.

«Любовь сравнима с вином»,- думал мужчина. – «Каждый глоток надежды разжигает в человеке страсть, дурманит разум, толкает на непродуманные проступки. Но как только вино кончается, дурман постепенно уходит. Кончается ли любовь? Нет, она оставляет послевкусие. Которое ты вынужден помнить вечно. На нёбе, на языке, в гортани. Нет уж более того всесильного чувства, но остается непреодолимая скорбь и боль, подобная кислоте, которая разъедает человека. Это и есть послевкусие любви. Ты вечный пленник самого дорогого вина в твоей жизни. Качество определяется составом чувств, которые ты сам себе выдумал и выдержал определенный срок, дав вину дозреть. Теперь его моно открыть и подать к обеду. Любовь не исчезает безвозвратно, бесследно. Она всегда оставляет на человеке рану, в последствии превращающуюся в шрам. Чувство лишь засыпает, убаюканное сожалением, ненавистью, скорбью. Но стоит неосторожно поддаться дурману, как рана откроется, и с равной силой ты будешь мучиться.

Сегодня 31января. Из праздничных венков еще не вынут остролист. Интересно, где ты сейчас, чем занимаешься? Вспоминаешь ли меня, или играешь со своим первенцем? Вспомнишь ли?...Прошло так много лет, а я все еще раб твоей любви. Двадцать лет. И две ночи в январе, когда душа болит…»

Мужчина медленно расправил плечи и поднялся с кресла. Сигарета давно догорела до фильтра и обожгла длинные бледные пальцы, но он этого совершенно не почувствовал. Белоснежная рубашка на гибком теле перекрасилась в алый, играя с языками пламени, которые светом прилипли к тонкому материалу. Черные волосы чуть ниже плеч разметались по благородному лицу, когда мужчина открыл дверь своего дома и крикнул в зимнюю белесую ночь имя своей возлюбленной.Ответом раздалось эхо… Никто больше не ждал. Не беспокоился. Не думал о нем. Он был совершенно свободен. И в то же время катастрофически одинок.

Захотелось замерзнуть и остаться в этой ночи навсегда. Мужчина сделал несколько шагов по заснеженному двору и упал на колени.

«А снег летит, летит...»

Его губы шевелились, а бледные руки сами собой сомкнулись в неком подобии молитвы, религиозного экстаза. Он молился, утопая в снегу, в ярком свете ночного мрака, но не как священник, а скорее как Квазимодо молился своей Эсмеральде.

«…Моя любовь к тебе - застывший маятник:
Не покачнуть весы, не изменить оси -
Я отмолю тебя у самых черных сил…»

Он не знал, услышит ли Она его. Но надежда, разгоревшаяся от одного воспоминания, одурманила его голову. «В конце концов,– сказал себе мужчина, сжимая серебряный брегет и чувствуя, как силы медленно покидают его вместе с ударами стрелок. – У нее тоже осталось послевкусие….»

2011 год.