Исследовательская работа по роману Татьяны Толстой "Кысь".
Вложение | Размер |
---|---|
issledovatelskaya_rabota_po_literature_eryomenko_sergeya_mou_g.doc | 102.5 КБ |
Исследовательская работа
«Тема выбора в современной русской литературе»
(По роману Татьяны Толстой «Кысь».)
Выполнил: Ерёменко Сергей
Ученик 11 «А» класса
МОУ гимназии №3
г.Пролетарска
Преподаватель: Дудка Л.Н.
2010г.
Предмет исследования:
Роман Татьяны Толстой «Кысь»
Цели исследования:
Показать особенности сюжета романа – антиутопии и своеобразие развития темы; трагедию нравственных уродов и их стремление к другой лучшей жизни.
Содержание:
Ι. Вступление. Успешные современные авторы и своеобразие русской прозы.
ΙΙ. «Кысь» – литературное открытие последних лет.
А) неуемная жажда чтения Бенедикта;
Б) Кысь – воплощение человеческих страхов;
В) черты ироничности в жанре антиутопии;
Г) сохранение печатного слова как гарантия продолжения цивилизации;
Д) динамика образа главного героя через выбор замкнутого пространства;
Е) трансформация женского образа с изменением главного героя;
Ж) стремление к очищению и новой жизни.
ΙΙΙ. Заключение:
Русская духовность обнадёживает.
Ι. Успешные современные авторы и своеобразие русской прозы.
Когда-то Томас Манн, пытаясь определить своеобычие нашей литературы в ряду других великих литератур – французской, немецкой, итальянской, английской, назвал русскую – святой. Высокое звание, которое зависит не только от таланта, но и от способности выразить в тексте страдания и высшее предназначение своего народа.
И коль скоро страданий на нашу долю за анализируемый период выпало немало, то и литература должна обрести то значение, которого от нее всегда ждала читающая Россия. А жизнь... жизнь может быть и великой. В России это вовсе не смертельно для литературы.
Российская словесность «рубежа веков» и начала XXΙ столетия отмечена и успешными романами, беру на себя смелость выбрать в качестве «свидетеля современности» малый и большой жанры.
В нашей стране это время «дало фору» чуть ли не всем предыдущим по насыщенности событиями, концентрации времени. Рассказ и небольшая повесть по плотности сюжета, динамичности стиля, умению «уловить деталь, мгновенно застывающую словом», видятся нам удивительно созвучными ожиданиям читателей.
Для меня важно, чтобы встретились разные писатели. Те, кто завоевал признание давно, еще в 60-е и 80-е, но и в 90-х снова показал высокий класс литературы и тем самым ответил на вызов времени. Те, чья писательская судьба складывалась именно в годы перестройки, – поколение, которое уже назвали «самым удачливым и самым одиноким». И те, кто лишь начинает свой путь в литературе, но заявил о себе так ярко, что без них российская, словесность уже не может быть полной.
Именно поэтому современная проза для меня значительна следующими именами:
ПЕЛЕВИН Виктор Олегович
Затворник и Шестипалый. Повести. М 2001; Хрустальный мир. М., 2002; Встроенный папоминатсль. М.. 2002.
ПЕТРУШЕВСКАЯ Людмила Стефановна
Дом девушек. Рассказы и повести. М., 1999; Найди меня, сон. Рассказы. М., 2000; Карамзин. Деревенский дневник. СПб., 2000; Где я была. Рассказы из иной реальности. М., 2002
ТАТЬЯНА Никитишна Толстая
«На золотом крыльце сидели», «Свидание с птицей», «Кысь». М.,2004
РАСПУТИН Валентин Григорьевич
В ту же землю. М., 2001; Нежданно-негаданно. Повести и рассказы. М., 2001
К числу успешных современных авторов причисляем Черницкого Александра, Галкину Наталью, Ерофеева Виктора, Кононова Николая, Симонову Дарью, Павлова Олега, Улицкую Людмилу и многих других. Так что на скептические разговоры о том, что у нас нет современной литературы, я отвечу категорично! Есть интересная, потрясающая проза, которую в районной библиотеке не найдешь, поэтому нужно часто заходить в книжные магазины.
ΙΙ. «Кысь» – литературное открытие последних лет.
Татьяна Никитична Толстая – прозаик, эссеист. Родилась в Ленинграде. Окончила классическое отделение филологического факультета ЛГУ. Читает лекции по русской литературе в университетах США. Пишет с 1983 года. Автор книг рассказов и эссе: «На золотом крыльце сидели», «Любишь – не любишь», «Река Оккервиль», «Сестры», «День», «Ночь», «Двое» – и романа «Кысь». Многочисленные статьи, эссе и рецензии публиковались в периодических изданиях, как в России, так и за рубежом. Книги Татьяны Толстой переведены на все европейские языки. Лауреат конкурса «Лучшая книга года» (Книжный «Оскар») и номинации «Лучшее прозаическое произведение» — за роман «Кысь». Первый сборник рассказов Татьяны Толстой сразу привлек внимание читателей и критики. Она была признана одним из самых ярких авторов нового литературного поколения.
Ее рассказы демонстративно сказочны, особенно это относится к рассказам о детстве («На золотом крыльце сидели», «Свидание с птицей»). Дети - герои Толстой - не чувствуют никакой дистанции между сказкой и реальностью. Эту особенность детского восприятия Т. Толстая удивительным образом передает в своих рассказах. Но и взрослые-герои зачастую существуют в выдуманном, сказочном мире. Сказочность, праздничность, яркость проявляется, прежде всего, в необычных, неожиданных сравнениях и метафорах.
Из рассказа «Свидание с птицей»: «Низко над садом, колыхнув вершины темных древесных холмов, проносится судорожный, печальный вздох: это умер день»; «колесики лимона — будто разломали маленький желтый велосипед»; о каше — «тающий остров масла плавает в липком Саргассовом море. Уходи под воду, масляная Атлантида. Никто не спасется. Белые дворцы с изумрудными чешуйчатыми крышами, ступенчатые храмы с высокими дверными проемами, прикрытыми струящимися занавесами из павлиньих перьев, золотые огромные статуи, мраморные лестницы...». Далее сказочный мир, в который погружается Петя (началось все просто с каши!), все углубляется, расширяется, обрастает волшебными реальными подробностями до тех пор, пока не вмешиваются взрослые.
Из рассказа «Факир»: «Темный чай курился в чашках, вился сладкий сигаретный дымок, пахло розами, а за окном тихо визжало под колесами Садовое кольцо, валил веселый народ, город сиял вязанками золотых фонарей, радужными морозными кольцами, разноцветным скрипучим снегом, а столичное небо сеяло новый прелестный снежок, свежий, только что изготовленный».
Толстая одухотворяет не только мир вещей, но и абстрактный мир, чудесным образом преображает реальность, творит новую, сказочно прекрасную, в которую хочется погрузиться, да там и остаться. Метафоры и сравнения не кажутся надуманными, они выглядят свежими и естественными: «Мир, оказывается, весь пропитан таинственным, грустным, волшебным, шумящим в ветвях, колеблющимся в темной воде». Выбор слогов прозы Толстой – добро, которое символизирует развитие, подрастая, становление личности.
Она — популярная писательница, ее называют лучшей в жанре короткого рассказа, за роман «Кысь» она была удостоена премии «Триумф». Кроме того, Толстая ведущая ток-шоу канала «Культура» «Школа злословия». А ее фамилия — драгоценное наследство, которое ей перешло от графа Толстого. Алексей Николаевич Толстой — дед писательницы – давным-давно стал классиком, его романы «Петр I», «Гиперболоид инженера Гарина», повесть «Детство Никиты», которая, кстати, написана об отце Татьяны Толстой, изучают в школе.
Официальная критика отнеслась к прозе Толстой настороженно. Одни упрекали ее в «густоте» письма, в том, что «много в один присест не прочтешь». Другие, напротив, говорили, что прочли книгу взахлеб, но что все произведения написаны по одной схеме, искусственно выстроены. В интеллектуальных читательских кругах того времени Толстая пользовалась репутацией оригинального, независимого писателя. Герои ее прозы в основном – простые «городские чудики» (старорежимные старушки, «гениальные» поэты, слабоумные инвалиды детства…), живущие и гибнущие в жестокой и тупой мещанской среде.
В прозе Толстой, по мнению критиков, прослеживается влияние Шкловского и Тынянова, с одной стороны, и Ремизова – с другой. Она сталкивает слова из различных семантических слоев языка, как правило, смотрит на своих героев «остраненно», разворачивает сюжет подобно кинематографическим кадрам… Но если у Шкловского и Тынянова «избыточные» слова использовались для того, чтобы дать предмету как можно более точное, исчерпывающее определение, а Ремизова обращение к архаическим пластам языка приближало к изначальному смыслу слова, то Толстая, используя разработанные ими методы парадоксальных словосочетаний, демонстрирует то, что Вяч.Курицын назвал «хищным цинизмом глазомера». Андрей Немзер так высказался о ее ранних рассказах: «„Эстетизм" Толстой был важнее ее „морализма"».
Сюжеты произведений Т. Толстой построены на грани реальности и вымысла, действительности и волшебства, поэтому главные герои входят в окружающий мир с ощущением если не превосходства, то уже точно значимости своего существования.
Трудной не решаемой тропой они идут по пути, к обыкновенному человеческому счастью отметив всё сделанное и утверждаясь в правоте чуда, добра и справедливости.
За последний год я с удовольствием прочитал следующие произведения современных авторов: Малую прозу (рассказы) Т. Толстой. Роман на запретную тему «Секта» А. Колышевского, роман «Библиотекарь» М.Елизарова («Русский букер – 2008»), роман «Готовься к войне» А. Рубанова. Интересное захватывающее чтение.
Т. Толстая пишет о кривственном выборе человека; А. Колышевский – о невозможности противиться искушению, когда мало огромного состояния, могущества и власти над себе подобными людьми. А в произведении М. Елизарова две эпохи выясняют отношения друг с другом. Кстати, проза этого автора эволюционирует от скандальной эпатажности, к интеллектуально насыщенной беллетристике. А.Рубанов рассказывает о жизни нелегального банкира в ревущие девяностые. Фирменный стиль автора – строгий, мужской, скупой на метафоры. Яркий язык – создает такие потрясающие образы, что люди смеются и плачут, узнавая себя в героях. Это произведение вышло в финал премии «Национальный бестселлер».
Рассказы Т. Толстой переведены на многие языки мира, проводятся международные конференции по ее творчеству. В 2000 году вышел в свет роман Т. Толстой "Кысь".
Сейчас Толстую относят к "новой волне" в литературе, называют одним из ярких имен "артистической прозы", уходящей своими корнями к игровой прозе Набокова, Булгакова, Олеши, которые принесли в литературу пародию, шутовство, праздник, эксцентричность авторского "я". Рассказы Толстой, написанные более десятка лет назад, сегодня стали классикой современной литературы, тогда как в 80-е годы (и в начале 90-х) критика отнеслась к ним очень неоднозначно.
Такие исследователи современного литературного процесса, как С. Тарощина, В. Бушин, Е. Ованесян, обвиняли Т. Толстую в болезненном пристрастии к немощи, старости, смерти, в искажении традиций классической литературы, ее гуманистического пафоса, в пропаганде вредоносных идей.
Другая группа критиков — В. Курицын, Н. Иванова, С. Носов — внимательно отнеслась к творчеству писательницы. Своеобразие толстовских рассказов видели в "бесслезной традиции" (М. Золотоносов), в перепутывании "важного и неважного" (Е. Невзглядова), в отказе "от постулатов жизнеподобия" (С. Чупрынин). Внимательное прочтение рассказов Т. Толстой привело критиков к заключению, что это — "другая" литература, со своими внутренними законами, по которым и нужно о ней судить.
Главной реальностью ее текстов является автор. Авторское "я" Толстой реализуется в "празднике языка", музыкальности, ритмической организованности прозы, метафоричности. Автор стоит над всем и вся — это Творец, лишенный каких бы то ни было признаков пола. Роман "Кысь" появился после сравнительно долгого молчания писательницы. Роман собрал многочисленную критику, очень разнонаправленную по своим оценкам. На мой взгляд, этот факт служит главным доказательством того, что роман "Кысь" состоялся и является значительным событием современной литературы. Интересно, что ни один из критиков не отнес новое произведение Т. Толстой к женской прозе.
"Кысь" - это роман о Слове, причем не абы о каком, а о письменном: а для чего же еще, как не для письма и чтения, нужен алфавит?
И, действительно, в ткань романа, созданного Т.Толстой, искуснейше вплетены бесчисленные нити явных и скрытых литературных цитат: от Библии до Окуджавы. Слепцы, т.е. слепые певцы, распевают арии из "Кармен" и песни Гребенщикова. Убогие мысли главных героев плавно чередуются с возвышенными строками из Лермонтова, Цветаевой, Мандельштама, Блока, Пастернака... Имя Пушкина, самый образ его, равно как и то, что им написано, стоит здесь на особом месте: от набившего оскомину рефрена "Пушкин - это наше всё" до рукотворного памятника ему, вырезанного Бенедиктом под руководством Никиты Иваныча из древесины дубельта (!). Означенный памятник играет в романе чуть ли не самую важную роль: и идейную, и сюжетную, и композиционную. Неграмотные голубчики, т.е. обычные люди, привязывают к его шее веревки, тянущиеся к заборам, и развешивают белье. На пересечении сюжетных линий всенепременно оказывается деревянный идол. Наконец, казнить Никиту Иваныча должны не где-нибудь, а привязав к дубельтовому туловищу Пушкина, чтобы сгорели оба, но разве можно сжечь Литературу и Традицию? Оба, хотя и изрядно обгоревшие, остаются живы отныне и во веки веков.
Несмотря на обилие персонажей, основным героем романа становится Слово (автор словно проводит читательский конкурс эрудитов: ну-ка, голубчики, кто больше узнает цитат?) Сюжет строится на неуёмной жажде чтения Бенедикта. Главный мотив его поведения - ГДЕ достать книг. А книги - якобы зараженные радиацией вследствие случившегося 200 лет назад Взрыва - являются продуктом запрещенным и изымаются Санитарами (так в романе именуются представители репрессивных органов), а их владельцы бесследно исчезают: их, так сказать, отправляют на лечение. По причине упомянутой жажды чтения Бенедикт и сам становится Санитаром, а потом - Замом-по-обороне и морским и океянским делам, свергнув вместе со своим тестем тирана Федора Кузьмича, наконец, убежденный, что спасает искусство, предает на казнь своего друга из Прежних - Никиту Иваныча. И все это - ради того, чтобы проглотить очередную порцию книг, им еще не читанных.
И вот тут обнаруживается любопытный парадокс: количество прочитанного Бенедиктом никоим образом не переходит в качество. Его одинаково захватывают и "Плетення жинвових жакетов", и "Одиссея", и "Евгений Онегин", и "Гуталиноварение". Как он был невеждой, этакой "свиньей под дубом", так им и остался. И никакое воспитание в духе сострадания и взаимопомощи и увещательные беседы со стороны Никиты Иваныча и диссидента из Прежних Льва Львовича не отказывают ни малейшего воздействия на Бенедикта: он просто не понимает, о чем речь. Описывая подобные ситуации, Татьяна Толстая щедро пользуется приемом фарса: услышав в разговоре Прежних слово "свобода" и надеясь выманить у них новые книги, Бенедикт предлагает им из библиотеки тестя ("спецхрана", или "духовной сокровищницы") книгу о свободе и уверенно цитирует: "При вывязывании проймочки делаем две петли с накидом, для свободы движения". Парадокс же ситуации, с моей точки зрения, заключается вот в чем: Бенедикт искренно восхищается изумительными поэтическими строчками, правда понятия не имея о том, кто их автор, читает подлинные шедевры мировой литературы и при этом остается тем же гоголевским Петрушкой, которому истинное наслаждение доставляет не содержание прочитанного, а сам процесс складывания из буковок слов.
А следуя логике сюжета романа - литературное слово само по себе ничему не может научить: ни состраданию, ни стправедливости - и, оставаясь невостребованным, не избавляет от невежества и косноязычия.
А что же противостоит этому невостребованному литературному слову? Ну, разумеется, слово бытовое, которым пользуется большинство героев романа и состоит оно в значительной степени из междометий и из исковерканных Прежних слов: ИЛИМЕНТАРНЫЕ ОСНОВЫ МАРАЛИ, ОНЕВЕРСТЕЦКОЕ АБРАЗАВАНИЕ, ЭНТОТ, ЭНТЕЛЕГЕНЦЫЯ, ТРОДИЦЫЯ, ПИНЗИН (в смысле бензин) и тому подобное. И с этой точки зрения легко объясняется странный, на первый взгляд, финал. Приговоренный к сожжению Истопник Никита Иваныч, испустив из чрева своего огонь (такое у него Последствие атомного взрыва - выдыхать огонь: ну, чем не Змей Горыныч будущего, только укрывает он в закромах не княжон, а книги), сжигает вокруг всё, хранящее следы бензина ("спички детям, т.е.голубчикам, не игрушка!"): и Красный Терем с книгами, с Генеральным Санитаром Кудияром Кудиярычем (как вам такое имечко некрасовского раскаявшегося Великого Грешника? Правда, в романе он так и умирает разбойником и революционером), с женой и с тещей Бенедикта, сжигает и всю слободу с собравшимися поглазеть на казнь голубчиками. Сам же остается жив, равно как и диссидент Лев Львович и потрясенный Бенедикт. Изрядно обгорел, но устоял пушкин из дубельта. Бенедикт, распластавшись у подножия выстоявшего памятника, с ужасом произнес: "Жизнь кончена". "Кончена - новую начнем", - отозвался Никита Иваныч. И, взявшись за руки, Прежние воспарили над пепелищем в прямом, а не в переносном смысле слова. Этакое вознесение в постхристианском мире.
Слово литературное, пусть и не воспринятое новым поколением, пусть и не воспитывающее в духе уважения к личности (хотя и тут есть исключения: покрытая гребешками, одноглазая Варвара Лукинишна изъясняется вполне литературно и действует соответственно "илиментарным основам морали", но на то она и есть влюбленная женщина), так вот - слово литературное все же не уничтожимо. Но ведь точно так же не уничтожимо и слово бытовое. Таким образом, конфликт в романе не разрешен, вот почему и финал открыт: слово и косноязычие - как двуликий Янус: одно без другого не существует. Так и живем. На земле, где остался Бенедикт, пользуемся "низким штилем", а "высоким" - на небесах, куда воспарили Прежние и, возможно, унесли-таки с собой невостребованное Литературное Слово.
А что же такое или кто такая "КЫСЬ", чьим именем назван роман? Живет, по слухам, в северных дебрях заманивает голубчиков в самую чащобу и коготком главную жилку вытягивает, и становится голубчик беспамятным - вот чего больше всего на свете боится Бенедикт: этот страх даже больше его страха остаться вообще без чтива. А еще, тоже по слухам, далеко на востоке живет белая Княжья Птица Паулин с глазами в пол-лица и с "человечьим красным ртом", и так-то она себя любит, и так-то она красотой своей любуется, что голову поворачивает и всю себя обцеловывает.
Вот таких вот мифологических персонажей создала в романе Татьяна Толстая. Их образы как будто остаются за рамками основного сюжетного повествования, но упоминаются настолько часто, что любознательный читатель начинает догадываться: а уж не является ли Кысь нематериализованным воплощением бессознательных человеческих страхов, а Княжья Птица Паулин - отображением их надежд и подсознательной жажды красоты жизни? Этакий преломленный в воображении Ад и Рай?
В целом, не просто живется голубчикам в мире, перенесшим атомный взрыв: и питаются они мышами, и куры-то у них несутся хмельными черными яйцами, а по осени сбиваются в стаи и улетают на юг, и зайцы-то по деревьям порхают, и финики-то на деревьях по ночам светятся, отчего и прозываются "огнецы". И ничего-то у них нет: ни водопровода, ни спичек, ни булавок. Слава Богу, колесо недавно изобрели, а в телеги и сани запрягают перерожденцев - бывших до Взрыва шоферами, а ныне, заросших шерстью и с валенками на четырех конечностях, работающих лошадьми...
Ну что же, мрачные картины несветлого будущего являются основной темой романов в жанре антиутопии. Достаточно вспомнить и "Мы" Замятина, и "О, дивный новый мир!" Хаксли, и "1984" Оруэлла. Однако "Кысь" Татьяны Толстой существенно отличается от этих произведений, во-первых, наличием иронии, а во-вторых, особенностями развития темы: кажется, что весь этот безрадостный, чудовищный и смешной быт голубчиков, живущих на зараженных радиацией постцивилизованных пространствах, не более чем фон, подмалевок, чтобы выделить главную идею: сохранение печатного слова в любых условиях как гарантия продолжения цивилизации.
В первые два столетия после крещения Киевской Руси и неспешного распространения грамотности, книги, поскольку их было чрезвычайно мало, представляли собой исключительную ценность: их передавали по наследству и первыми выносили из пожара. Для Бенедикта книга является такой же величайшей реликвией, ради обладания которой он пускается во все тяжкие. Вот откуда в оглавлении названия древнерусских букв. А то, что алфавит несколько неточен, так это тоже понятно: дело все-таки происходит не в Древней Руси (хотя отдельные черты бытописания очень ее напоминают: терема, тройки, сторожевые башни, калики перехожие - то бишь "чеченцы" в реалиях романа), а в будущем, обезображенном Последствиями, которые отбрасывают прогресс на много веков назад, сближая это постцивилизованное будущее с доцивилизованным прошлым. Потому-то и алфавит слегка изменен: все-таки с момента изобретения кириллицы прошло 13 веков: как же без изменений!
Главный герой "Кыси" — мужчина. В произведении Толстой описывается наша страна, отброшенная Взрывом на огромное количество лет назад, в первобытное общество, а потому гендерная дифференциация в этом тексте очень любопытна. Например, случай с Указом Федора Кузьмича по случаю 8 Марта. С одной стороны, этот Указ — деконструкция общесоветского языка, на котором желают "счастья в жизни, успехов в работе,мирного неба над головой", с другой стороны, внутри общей пародии — маскулинного дискурса — содержится еще одна пародия на сам этот дискурс. "Женский День значит навроде Бабского праздника. В энтот день всем бабам почет и уважение как есть они Жена и Мать и Бабушка и Племянница или другая, какая Пигалица малая всех уважать. В энтот Праздник их не бить, не колошматить, ничего такого обычного, чтоб не делать…".
Словно бы следуя совету ненавистных ей феминисток, Т. Толстая делает видимым подавление женственного с помощью эффекта игрового повторения. Так, главный герой Бенедикт искренне поздравляет с праздником всех знакомых женщин, твердо выучив Указ. В одной главке три раза приводится полный текст поздравления в адрес Варвары Лукинишны, Ксени-сироты, Оленьки. Что это дает автору? Троекратное повторение способствует тому, что читатель фиксирует свое внимание на оппозиции мужское/женское. Он невольно делает выводы о том, что в России ничего не меняется. Отец Бенедикта таскает за волосы его матушку, воспроизводя норму отношений между полами, характерную для патриархата чуть ли не каменного века. Указ о "бабском празднике" 8 марта дает представление о гендерной дифференциации в советской России (пожелание "счастья в жизни успехов в работе мирного неба над головой" пародирует открытки советским женщинам от месткома). Между каменным веком и веком двадцатым глубинных отличий нет, хамство и пошлость неистребимы.
В начале романа "Кысь" задана потенциальная открытость — вернее, объективно открытое пространство субъективно осмысляется как закрытое: "На семи холмах лежит городок Федор-Кузьмичск, а вокруг городка поля необозримые, земли неведомые. На севере дремучие леса, бурелом, ветви переплелись, и пройти не пускают…" (С. 7), "На запад тоже не ходи. Там даже вроде и дорога есть — невидная, вроде тропочки. Идешь-идешь, вот уже и городок из глаз скрылся, с полей сладким ветерком повевает, все-то хорошо, все-то ладно, и вдруг, говорят, как встанешь. И стоишь. И думаешь: куда же это я иду-то? Чего мне там надо? Чего я там не видел?". "На юг нельзя. Там чеченцы", "Нет, мы все больше на восход от городка ходим. Там леса светлые, травы долгие, муравчатые". Пространство романа незамкнуто: выход за пределы границ Федор-Кузьмичска осуществляется для Бенедикта через посредничество матери.
Анализ последующих образов пространства позволяет сделать вывод о динамике образа главного героя. Перед героем встает выбор — бежать из Федор-Кузьмичска или остаться в нем, перейдя из условно-замкнутого пространства городка в абсолютно замкнутое (терем Кудеяра Кудеяровича). Осознание выбора происходит в момент сватовства Бенедикта к Оленьке, когда главный герой узнает, что, во-первых, у всей семьи его невесты на ногах "когти, длинные такие, серые, острые", а во-вторых, что его будущий тесть — Главный Санитар. "Хотел котомку собрать — и на юг"; "А то хотел на восток". "Не пошел ни на юг, ни на восток".
Бенедикт, женившись, попадает в терем, который ассоциируется с клеткой, тюрьмой, темницей: "Терем у Оленьки, у семьи ихней, с улицы не видать, Забор высокий, глухой, островерхий". Хозяйство тестя тоже состоит из "темниц": "Зверинец у тестя большой, почитай целая улица, а по сторонам все клети да загоны". Выбор замкнутого пространства напрямую связан с динамикой образа Бенедикта: он так и не становится "героем", человеком свободного сознания, обладающим самостоятельным мышлением. Чем больше книг прочитывает Бенедикт, чем больше информации "проглатывает", тем дальше он оказывается от настоящей Азбуки, — понятия, центрального для романа Толстой. "Азбуку учи! Азбуку! Сто раз повторял! Без азбуки не прочтешь!" — учит Бенедикта Никита Иванович, подразумевая под азбукой нечто большее, чем знание букв. Никита Иванович (можно предположить, что именно он воплощает авторскую точку зрения) уверен, что "нравственные законы, при всем нашем несовершенстве, предопределены, прочерчены алмазным резцом на скрижалях совести! огненными буквами — в книге бытия! И пусть эта книга скрыта от наших близоруких глаз, пусть таится она в долине туманов, за семью воротами, пусть перепутаны ее страницы, дик и невнятен алфавит, но все же есть она, юноша! светит днем и ночью!". Итак, главный герой оказался не способен выйти за пределы замкнутого пространства.
Наиболее сложным женским образом в романе является Оленька. Ее образ дан глазами Бенедикта, и потому он трансформируется вместе с изменением главного героя романа. С самого начала образ Оленьки в сознании Бенедикта двоится: с одной стороны, это идеализированный образ "Вечной женственности": "словно зарево какое, словно свечение слабое, — прямо в воздухе Оленька, нарядная, как идол какой: неподвижная, туго бусами замотанная, на молочный пробор расчесанная, только взор поблескивает, ресницы подрагивают, и во взоре тайна, и синее свечное пламя огоньками". С другой стороны, Оленька — живой человек, "она попроще и личиком, и одежей, и повадками… Простую Оленьку и локтем в бок толкнуть можно, как водится, и шутку ей какую сказать… А с другой-то Оленькой, с волшебным видением, таких шуток не пошутишь, кулаком под ребра не пнешь, а что с ей делать нужно — неизвестно, а только из головы нейдет". После свадьбы, когда Бенедикт получает доступ к библиотеке Кудеяра Кудеяровича, отношение его к Оленьке меняется. Книги не размыкают сознание героя, как ему кажется, а наоборот, делают его все более догматичным, замкнутым, оторванным от каких бы то ни было проявлений жизни. Живой Оленьке, которая к концу романа стала "пышной", "сидит на пяти тубаретах, трех ей мало", и Оленьке — "волшебному видению" Бенедикт предпочитает многочисленных героинь второсортных романов: "А еще что в книгах-то хорошо: красавицы эти, что меж страниц платьями шуршат, из-за ставен выглядывают, из-под занавесей кружевных, узорных… никогда эти красавицы по нужде не ходят, никогда оброненное с полу, кряхтя, не подбирают, не пучит красавиц-то этих, ни прыща у них не вскочит, ни ломоты в пояснице не бывает. Перхоти у них в златых кудрях не водится, вошь малюткам своим гнездышка не вьет… Не случалось им ни чавкать, ни сморкаться, спят тихо, щеками не булькают, никакая Изабелла или Каролина со сна не опухши; зевнув зубами не клацают, вскакивают освеженные и распахивают занавеси. И все радостно кидаются в объятия избраннику, а избранник-то кто же? избранник — Бенедикт, зовись он хоть дон Педро, хоть Сысой".
Здесь мы видим очень интересную позицию Т. Толстой: она не пытается создать свой особый женственный стиль, писательница просто обнажает стереотипы, где женственность предстает как объект мужского текста. Роман «Кысь» – о мутирующей после ядерного взрыва России. Страна, согласно роману, полностью деградировала: язык почти утрачен, мегаполисы превращены в убогие деревни, где люди живут по правилам игры в «кошки-мышки». Роман пропитан сарказмом, характеры героев выстраиваются в своеобразную галерею уродов, их сексуальность подчеркнута грубо и первобытно.
«Кысь» – литературное открытие последних лет. За этот роман Татьяна Толстая была удостоена премии «Триумф».
Вообще, увидел по телевизору Т.Толстую и поймал себя на мысли о том, что она не простая, а суровая, но, вне всякого сомнения, талантливая. Я прочитал сборник ее рассказов и нашумевший, противоречивый в оценке критиков и читателей роман «Кысь», который сразу же расставил лично для меня все точки над и. Необычно талантливо написано!
В этом произведении – нормальные люди и нравственные уроды, но смысл произведения в очищении, в стремлении к другой, лучшей жизни.
ΙΙΙ. Русская духовность обнадёживает.
Знаете, при чтении этого романа резко менялось мое настроение: от смеха в начале до горькой пустоты в конце. И это ощущение нам необходимо, чтобы «лицом в грязь», чтобы проняло, чтобы посмотрели на себя со стороны и … стали другими.
Здесь много сарказма, язвительности, устрашающих картин (смесь Гоголя и Салтыкова–Щедрина). Сюжет вроде бы не новый – мир после ядерной войны, но каким потрясающим языком все это описано! Роман задевает, хочется остановиться, подумать о том, так ли правильно живет мир, туда ли мы двигаемся и что мы сейчас из себя представляем.
В интернете прочитал один из отзывов о романе: «Грустновато видеть свою родину в руинах… Не ведаем что творим? Как дети, играем с огнем. Обижаем себя и других. Да нет же, разруха, как известно в головах…»
В романе передана психология и мировоззрение классических холопов – «голубчиков», а так же мотивация и природа действий тех же по сути холопов, но дорвавшихся до власти!
Книга писалась 14 лет. Наверно, и через триста лет будут в России философствующие интеллигенты, и перерожденцы – «закрепившиеся ханыги», и простой народ, который… И всё-таки концовка романа обнадёживает: русскую духовность прудно затоптать, на чем-то же держится эта несчастная страна.
Итоги исследования:
- ироничный, саркастический роман – антиутопия «Кысь» – значительное событие современной литературы
- трагедия нравственных уродов – «разруха, как говорится, в умах»
- литературное слово неуничтожимо
- русскую духовность трудно затоптать
Литература:
Афонькин С. Ю. Приключения в капле воды
Несчастный Андрей
Два Мороза
Почему Уран и Нептун разного цвета
Пятёрки