"Жанровые особенности романов-притч Ильи Бояшова"

Филин О.Д.

Жанровые особенности романов-притч Ильи Бояшова.^[1]

В последнее время русские писатели, работающие в жанрах малой прозы, всё чаще обращаются к жанру притчи. И хотя притчевая манера изложения позволяет отсеивать всё ненужное, рамки её повествования могут  быть безграничны благодаря знаковому пространству, позволяющему автору адресовать произведение читателю разного уровня: от профессора до домашней хозяйки.

Но И.Бояшову удалось в этом жанре открыть новые возможности, разработать в нём культурно семиотическое пространство, используемое как средство общения с читателем, с одной стороны, и как способ выражения собственных взглядов на мир, с другой.

 Рассмотрим эти особенности на произведениях «Путь Мури», «Повесть о плуте и монахе», « Конунг», «Безумец и его сыновья».

Притча, как известно, небольшой рассказ, содержащий поучение в иносказательной, аллегорической форме.

Притча  уходит корнями в глубину веков, во времена древнееврейской, раннехристианской, средневековой литературы. В русскую литературу она пришла вместе с христианством, с первыми переводами текстов Священного Писания, оказав огромное влияние на всю жанровую структуру, и стала одним из жанров назидательной древнерусской литературы, представляя собой образную иллюстрацию некоего морального положения.

Притча не имеет чётких жанровых границ: в роли притчи могут выступать при определенных условиях сказка и пословица, легенда и образное сравнение. В отличие от басни, которая сразу преподносит недвусмысленный вывод-мораль, притча имеет более свободную, «открытую» форму. Она требует от слушателя или читателя перенести себя в ситуацию притчи, активно постигать её смысл и в этом сближается с загадкой. Будучи аргументом в беседе или споре, притча должна быть разгадана, т.е. сопоставлена, сопережита и понята в результате самостоятельной интеллектуально-нравственной работы человека.

 В притче персонажи обычно безымянны, очерчены схематично, лишены характеров (в привычном для нас смысле слова): некий человек, некий царь, некая женщина, некий крестьянин, некий отец, некий сын. Это «человек вообще». Смысл притчи не в том, какой человек в ней изображен, а в том, какой этический выбор сделан человеком. Любимые темы притчи - правда и кривда, жизнь и смерть, человек и бог и т.п.

Достаточно полно обозначает характерные признаки притчи В. И. Тюпа. Исследователь выделил установку притчи на устное бытование (сказочную форму), неразвернутость сюжета, сжатость характеристик и описаний, неразработанность характеров, акцентированную роль «укрупненных» деталей, строгую простоту композиции, лаконизм и точность выражения, опору рассказчика на некоторую предварительную осведом ленность и соответствующую позицию слушающего, на его предуготованность к адекват ному реагированию, интерес притчи к текущей жизни с выходом на универсалии челове ческого бытия.

Ряд исследователей (В. Бочаров, М. Ильина, Д. Чавчанидзе и др.) развивают мысль о свойственной притче параболичности. Принцип параболы заключается в том, что «по вествование удаляется от современного автору мира, иногда вообще от конкретного времени, конкретной обстановки, а затем, как бы двигаясь по кривой, снова возвращается к оставленному предмету и дает его философско-этическое осмысление и оценку».  Благодаря такой, как бы непреднамеренной передаче волнующего факта, содержание притчи отличается особой яркостью и напряженностью.

Нельзя понять притчу вне контекста: её смысл обусловлен поводом, по которому притча рассказана. При этом сюжетное, содержательное ядро притчи остается устойчивым,  меняются лишь смысловые акценты.  Две разные притчи в определенном контексте могут нести один и тот же смысл.

Подытоживая, можно определить притчу как жанр, для которого сущностным является установление связи события или явления с неким универсальным законом, выявление в этом законе глубинного обобщения, смысла.

Притча  -  основной жанр произведений Бояшова. «Путь Мури» — роман о точке опоры, о цели существования человека и всего живого на этой планете. Путь не обозначен. Его нельзя найти, следуя за кем-то, а можно обрести, исходя из собственной уникальной индивидуальности. Только в этом случае, если вы идёте, если живёте своей жизнью, вы найдете истинное счастье.

       Почти все герои, встречающиеся в романе, включая и главного, придерживаются данной морали. У каждого из них есть свой Путь, они следуют ему, и ничто не может этому помешать. И то, что для кого-то в пути важнее всего — цель (кот Мури (вновь обрести привычную миску и привычную подстилку), скалолаз-калека Герр Хелемке (забраться на скалу, находящуюся около дома), астроном-чудак Петко Патич (усовершенствовать свою таблицу),серб Болислав Зонжич (найти свой истинный дом),Пит Стаут, Франсуа Беланже, тибетец Тонг Рампа (добраться до горы Кайлас)), а для кого-то сам путь и является целью(кит-кашалот Дик, Яков, Эльза Миллер, гребчиха Жюльетт Лорейн, лангусты, шейх Абдула Надари Ак-Саид ибн Халим, китаец-канатоходец Пэй Ю Линь), неважно, главное – двигаться.

Также Бояшов не даёт нам развернутых характеристик и описаний персонажей. В частности, о главном герое мы знаем только то, что он кот из боснийской деревушки, черной в полоску окраски. Что же касается остальных персонажей, то о них мы знаем и того меньше.

Композиция романа весьма проста, автор пользуется кольцевым её вариантом. Но скажем так, что вне этого морального положения, вне данного произведения, оно бы распалось на несколько отдельных рассказов, ничем не связанных друг с другом, таким образом став совершенно непонятной читателю.

«Повесть о плуте и монахе» - ещё одна вариация на тему обретения счастья, реализации жизненного пути. Это аллегорическая история странствия двух Алексеев – праведника и пройдохи. Две половины одной души, бредут они по терзаемой гражданской войной России: один мечтает о Святой Руси, другой жаждет попасть в страну Веселию. Судьбы этих двоих странным образом переплетаются с судьбой юного цесаревича Алексея — тезки и мистического третьего в их неразлучной паре. Параллелизм – основной приём, использованный автором в повести. Он прослеживается не только в одинаковости имён персонажей, но и в событийном ряду их жизненного пути (рождение, крещение, обучение, побег в самостоятельную жизнь и т.д.). В конце произведения появляется четвёртый Алексей, на примере которого автор в очередной раз подчёркивает мысль о том, что каждый должен избрать свой путь сам: хотели монах с плутом определить путь для сироты, разошлись по холмам на развилке дорог, но « Алёша ни к кому не пошёл. Сел в дорожную пыль и заиграл дудочкой. Всё ликовал – никак не мог надышаться свободой!».

Так же, как и в предыдущем произведении, здесь нет глубокой разработки характеров героев. Это скорее архетипы: плут, монах, царевич, взятые из сказок народов мира. Читатель не знает ни того, как выглядят персонажи, ни того, сколько им лет; из их биографии автором даются только ключевые события. Описательность мест действия также отсутствует, зачастую она подана условно, несколькими штрихами. За исключением главных персонажей, все остальные появляются одноразово, и читатель об их дальнейшей судьбе ничего больше не узнаёт.

Композиция произведения проста, сюжет не развёрнут. Принцип параболы сохранён и здесь. Также как и в предыдущем произведении, использована кольцевая композиция (начинается и заканчивается повесть появлением  трёх странников).

Повесть «Безумец и его сыновья» тоже выстроена как притча – отсутствие развёрнутых описаний, недоразвитость решающих коллизий, раз и навсегда определённые персонажи, выполняющие роль ходячих метафор (Владимир Пьяница, Владимир Книжник, Владимир Строитель, Владимир Музыкант и др.). Однако характеры их детально автор не разрабатывает, а второстепенные персонажи представляются читателю лишь через случайно подброшенные автором детали. Отчасти текст напоминает волшебную сказку. Об этом говорят, например, чудесные предметы, принадлежащие Безумцу: губная гармошка, заплечный сидор, бездонная фляжка.

Сюжетно все персонажи объединены образом Безумца, Валентининого мужа, единственного уцелевшего и вернувшегося с фронта мужчины — пьяницы, бабника, богохульника и дебошира. Все его дети (Владимиры) так или иначе возвращаются в отцово логово, где всегда всего вдоволь, позже, осознав губительную отцовскую силу, пытаются убить его. Могучий и неуязвимый для чужих, Безумец оказывается совершенно беззащитен перед своими подросшими сыновьями. Те же, свергнув ненавистного отца, внезапно понимают, что изгнали не просто бессердечного негодяя, но заступника и хранителя их земли — вечно пьяного и распутного русского гения местности. И с изгнанием Безумца теряется не только благополучие жизни, но и утрачивается связь между детьми: Музыкант пропадает за границей, Отказник – по тюрьмам, Пьяница скатывается на самое дно жизни и становится бомжем и т.д. Композиция повести кольцевая: Владимир Книжник в предсмертном бреду  видит появляющийся в небе дом Безумца, с земного строительства которого начинается повествование.

Таким образом, достаточно очевидно, что структурно все рассмотренные произведения И.Бояшова соответствуют жанру притчи:

Однако определённые новаторства вносит автор в эту разновидность литературного творчества. Действуя прежде всего как историк, а не как литератор, Бояшов берёт истоки своих сюжетов и персонажей из огромного мифолого-исторического пласта культуры, причём не только русской, но и мировой. В результате этого внутри произведения происходит смешение времён. Например, в повести «Безумец и его сыновья» сходятся персонажи почти всех лихих лет России: эпохи раскола, иночества, монголо-татарского нашествия и др. Поэтому в структуре произведения встречаются разновременные герои: и божьи странницы, и водители грузовиков, и джазовые музыканты. Причём эта особенность характерна для всех повестей Бояшова.

Другим главным новаторством автора является то, что в каждом его произведении возникают два параллельных, равномощных времени: вечного язычества и вечного христианства. Так, например, по мнению Г.Юзефович, праздный и равнодушный ко всему, Безумец представляет собой воплощение дикого животворящего начала. «Он брюхатит женщин и оплодотворяет землю, его поле колосится в любую засуху, а на холме, где он ставит избу, даже зимой цветут яблони и щебечут птицы. Противостояние прибывшего из города коммуниста-аскета Беспалого и Безумца повторяет историю борьбы христианства с язычеством, апостола Павла с древним Паном». Однако если в мировой истории победа осталась за христианством, то у Бояшова, наделенный страшноватой «земляной» силой,  Безумец шутя одолевает противника.

Этот же приём ярко просматривается и в романе «Конунг» (противостояние двух мировоззрений: Рюрик и Харальд), и в повестях «Путь Мури» (цель выбора пути), «Повесть о плуте и монахе» (противостояние идей странников-волхвов, верящих в предопределённость судьбы, фатализм плута и жертвенность монаха).  

Эти новаторские для притчи приёмы позволяют говорить о том, что И.Бояшову удаётся создать особое семиотическое пространство произведений.

Под семиотическим пространством литературного произведения мы будем понимать единство множества различных систем знаков разных культур, обеспечивающее сходство интерпретации их разными индивидами, принадлежащими этим культурам, что становится возможным, если сумму неоднородных знаков-образов, объединённых общим смысловым эквивалентом, обеспечивающим сохранение особенностей каждого из них, подвергнуть единой интерпретации на внутритекстовом уровне.

И.Бояшов организует пространство своих произведений, используя образы-символы, выходящие не только из разных историко-временных пластов, но и из разных культурных сред:

В первую очередь ярко видно противостояние язычества и христианства: в «Пути Мури» это проявляется в образном ряду духи-животные-человек, в «Повести о плуте и монахе» - в мировоззренческих концепциях героев (фатальность и жертвенность), в «Конунге» - в духовном движении главного героя от языческой жестокости к христианской мудрости и терпимости, в «Безумце и его сыновьях» - в противостоянии Безумца и Беспалого. Все образы, относящиеся к языческому миру,  объединены общими чертами ( они статичны, не развиваются и не стремятся к движению), как и образы, относящиеся к христианскому миру (они динамичны, развиваются и проходят определённые этапы перерождения). Их противостояние внутри произведения рождает постановку одних и тех же философских вопросов. Это даёт возможность говорить о наличие общего смыслового эквивалента у целого ряда произведений данного автора.

Единство интерпретации этого смыслового эквивалента разными индивидами обеспечивается суммой образов-знаков, принадлежащих не только разным историко-временным пластам, как уже говорилось выше, но и разным, противоречивым по своей сути культурам. С точки зрения восприятия этих образов-знаков, можно говорить об универсальности одних (языческих) и индивидуально-личностной трактовке других (христианские и общелитературные). Связано это с тем, что до принятия единой религии верования народов мира развивались приблизительно одинаково, после каждый народ выбирал индивидуальный путь, поэтому мусульманам могут быть чужды образы христианской веры и наоборот. С появлением же светской литературы стала возможна индивидуальная трактовка одного и того же образа не только писателями разных стран, но и даже одной страны. Так, например, образ рыбы в европейской, русской, еврейской литературах несёт в себе разную смысловую составляющую, а в исламской литературе отсутствует совсем. В результате представители этих стран не смогут одинаково воспринять и интерпретировать этот образ. Следовательно, писатель, переводящий произведение, содержащее непонятные для читателей данной страны образы, вынужден делать это либо с множеством ссылок-пояснений, либо заменять эти образы другими, более понятными для представителей этой страны. Это приводит к большим трудностям в коммуникативной системе писатель – читатель, а значит и невозможности создания семиотического пространства между этими двумя объектами общения.

Образы – знаки произведений И.Бояшова носят особенный характер, позволяющий установить коммуникативное общение автора с читателем любой страны и верования. Связано это с тем, что писатель объединяет в произведении разноплановые знаковые образы, создающие единую знаковую систему. Так, например, в романе «Путь Мури» встречаются образы, объединённые темой пути. Сами образы взяты писателем из разных культурных и страноведческих источников: значение образа кота вполне может быть понятно европейцу, но непонятно жителям других стран, в то время как значение образа шейха может восполнить недостающую информацию для жителей Востока, подвиг Якова поймут иудеи, а путь кита Дика – жители островных государств и так далее.  В «Повести о плуте и монахе» образ монаха восполняется образом плута, царевича, странников, четвёртого Алексея. Все они взяты из разных источников, объединены общей смысловой нагрузкой. Подобная схема построения встречается во всех произведениях И.Бояшова: присутствие одного образа восполняет непонимание значения другого. Когда же автору не удаётся найти подобные взаимозаменяемые формы, он использует универсальные образы, понятные любому представителю планеты. Эти универсалии встречаются, к примеру, в «Безумце и его сыновьях» (Безумец), «Конунге» (Рюрик). Таким образом, внутри произведения встречаются герои-дубликаты, объединённые одним общим смысловым зерном:

Подобное нагромождение «одинаковых» персонажей даёт возможность автору создать вполне комфортную коммуникативную систему автор – читатель, а значит, и организовать допустимое для общения семиотическое пространство.

Другой особенностью организации произведений И.Бояшова является то, что совершенно разные по жанру, структуре, они дублируют одну и ту же идею, лейтмотивом проходящую через них все. Это идея пути.

Путь есть у каждого живого и неживого существа; одним он предписан на роду, другие выбирают его сами, третьи вообще отказываются от движения и остаются на месте (надо заметить, что таких автор недолюбливает). Идея пути у И.Бояшова непосредственно связана с его историко-преподавательской деятельностью. Путь для  писателя аллегория жизни: всё, что движется по конкретному пути, живёт. Причём автору неважно, какой это путь: физический, как в «Пути Мури», «Повести о плуте и монахе», «Безумце и его сыновьях», или духовный, как в «Конунге». Главное здесь то, что любое движение рождает желание и способность жить, а следовательно, и чувствовать себя цельным. Интересно и то, что как историка Бояшова не интересует отправной и конечный мотивы пути. Откуда и как выбирается этот путь, писателю также не очень важно, главное его простое наличие: от цели к цели, по кругу, по кривой. Путь делает тебя сильнее, цельнее, устойчивее к различным испытаниям. Мы можем наблюдать это на всех движущихся по пути героях Бояшова: Мури, кит, Яков, шейх, монах, плут, Рюрик, дети Безумца и другие.  

      Благодаря наличию общей идеи в разных произведениях, писателю удаётся создать единое семиотическое пространство своей творческой деятельности:

Подобный глобальный универсал позволяет рассматривать творчество И.Бояшова как новаторское. Создавая единую знаковую систему для читателя разного культурного уровня и происхождения, объединяя её общей смысловой сутью, писатель не только делает возможным существование универсального семантического пространства для общения со своим читателем, но и использует этот принцип для передачи информации, минуя переводчиков и пересказчиков, заставляя читателя понять истинную суть произведения непосредственно из уст автора.

Не последнюю роль в этом новшестве играет и избранная автором притчевая форма изложения материала художественного произведения. Сущностное притчевое «правило»: установление связи события или явления с неким универсальным законом, выявление в этом законе глубинного обобщения, смысла  - работает здесь в полную силу. А создание новых идеенесущих образов даёт возможность интеллектуально подкованному читателю увидеть в них более глубокий смысл. Так, например, «Конунг», по сути своей исторической роман, в рамках семиотической коммуникации может быть воспринят  притчей о наёмном менеджере в ранге президента(речь идёт о Рюрике), как указывают некоторые рецензенты данной книги. А «Повесть о плуте и монахе» — идеально выстроенная симметричная притча о путях великого подвижника и великого скомороха (Алексей-монах ищет Святую Русь, а Алексей-плут страну Веселию, и оба ничего не находят). Это связано с тем, что история, с точки зрения автора, является мифом. Это не наука, а творчество. Поэтому в основе истории исходным является красивый литературный миф.  

          В рамках данной концепции мифом становится всё мировое пространство, поэтому вполне допустимо, что на фоне приключений обыкновенного кота Мури, потерявшего во время войны в Боснии своих хозяев и вольно гуляющего по Европе, решаются весьма серьезные вопросы.

  В результате коммуникация превращается в сложную знаковую систему. Именно таковым является текст притч И.Бояшова. И это связано не только с принципиальной позицией автора, что «литература есть сама по себе символ», но и со спецификой образной системы произведений, сюжета, способа обратной связи с читателем.

         Подобный подход к организации притчевого пространства художественного текста позволяет И.Бояшову создать универсальную коммуникативную среду.

В результате проведённого исследования можно сделать следующие выводы:

1. романы-притчи И.Бояшова содержат в себе все жанровые особенности притчи;
2.  действуя прежде всего как историк, а не как литератор, Бояшов берёт истоки своих сюжетов и персонажей из огромного мифолого-исторического пласта культуры, причём не только русской, но и мировой, в результате чего внутри произведения происходит смешение времён, которое приводит к возникновению двух параллельных, равномощных времён: вечного язычества и вечного христианства;
3. переплетение временных пластов создаёт сложную знаковую систему, на основе которой рождается особое семиотическое пространство текста;
4. в качестве знаковой системы автор выбирает ключевые образы мифологии, религии, летописных и фольклорных сказаний разных народов мира, имеющие универсальное толкование, но одновременно с этим сохраняющие национальную специфику;
5. образы – знаки позволяют создать надсюжетную интерпретацию смысловой составляющей текста;
6. подобный подход к организации притчевого пространства художественного текста позволяет И.Бояшову не только создать универсальную коммуникативную среду, понятную читателям разного культурного уровня и разных культур, но и новую систему знаков – символов, легко опознаваемых участниками коммуникативного процесса.

Список использованной литературы.

1.Бояшов И. Путь Мури//СПб: Лимбус-пресс. - 2007.

2.Бояшов И. Повесть о плуте и монахе//СПб: Лимбус-пресс. - 2007.

3.Бояшов И. Безумец и его сыновья//СПб: Лимбус-пресс. – 2002.

4.Бояшов И. Конунг//СПб: Лимбус-пресс. – 2008.

5.Быть литератором в современной России то же самое, что быть водителем…Интервью с И.Бояшовым//Книжное Обозрение - 2007.

6.Литературная энциклопедия//М. – 1999.

7.Лотман Ю.М. Семиотическое пространство// Лотман ЮМ. Внутри мыслящих миров:Человек. Тект. Семиосфера. История. – М. - 1996.

8.Руднев В. Энциклопедический словарь культуры XX века//М: Аграф. -2003.

9.Юзефович Г. Безумец и его сыновья. Рецензия.//Ёж №150, 13.01.2005