«Детские образы в творчестве Петрова – Водкина К.С.»

Муниципальное общеобразовательное учреждение «Средняя общеобразовательная школа поселка Красный Текстильщик Саратовского района Саратовской области»

Творческая работа на тему:

«Детские образы в творчестве

Петрова – Водкина К.С.»

Выполнила ученица 7 «А» класса

Гуляева Анастасия

Руководитель Комарова Лариса Александровна

2012 год

Содержание

1.Детские образы в творчестве Петрова-Водкина К.С……………..3

2.Писательская деятельность…………………………………………4

3.Литературное наследие Петрова-Водкина…………………………7

Использованные источники:………………………………………11

1 .Детские образы в творчестве Петрова-Водкина К.С.

        Художник считал живопись орудием усовершенствования человеческой природы и стремился обнаружить в человеке проявление вечных законов мирового устройства, сделать каждое конкретное изображение олицетворением связи космических сил.
Ему  нелегко было с людьми, и отдушиной оставалась семья. После пятнадцати бездетных лет брака его жена Мара, превратившаяся в очень полную, немолодую женщину, родила ему осенью 1922 года долгожданную дочь. Когда Кузьма Сергеевич впервые увидел крохотное существо с темно-синими сияющими глазками, крошечными пальчиками и чуть оттопыренными ушками, написал матери в Хвалынск: "Я был наполовину человек, не испытав этого". Нянчить Леночку, кормить ее, гулять с ней пришлось именно отцу -  Маре первые роды в 37 лет дались нелегко, и она почти не вставала с постели, требуя принести ей "малокровного", то есть жидкого чая. Портреты дочери занимают особое место, в течение многих лет Петров-Водкин писал ее портреты и сцены в детской.

У художника любование народным, теперь уже, как правило, "пролетарским" обиходом, в 1920-е годы неотделимо от утверждения человеческого индивидуального освобождения. "Девушка в красном платке" (1925) так же характерна для этой поры, как и две написанные чуть позднее автобиографические книги Петрова-Водкина "Хлыновск" и "Пространство Эвклида", проникнутые духом свободы человеческой индивидуальности на фоне освеженного и обновленного мира. К зрителю близко придвинуто молодое и сильное лицо ленинградской работницы. Вишни глаз на круглощеком лице, все тот же кумач косынки, теперь уже скорее "алой, как флаг", и выражение лица до вызова смелое - таким предстает у художника этот утверждавшийся тогда в самой жизни тип нового человека. И все же значительно чаще этот полнокровно-женственный облик вводился Петровым-Водкиным в привычные для него представления о "пролетарской", или, точнее, "мастеровой" семье. В картинах "Первая демонстрация", "Тревога" художник говорил о своих героях с такой же любовью и непосредственностью, с какой, скажем, в "Хлыновске" повествовал о семье своего отца, сапожника Водкина. И так же неразделимо с реальностью соседствует здесь идеально-мечтательная сторона, достигающая в иных случаях почти "мифологической" простоты и поэтичности. В особенности это относится к двум вариантам одной композиции - "Спящий ребенок" (1924) и "Утро в детской" (1925). Для обеих картин характерны уже отработанные у мастера символические сочетания алого и синего. Глубокий синий тон одеяла ребенка несет не менее глубокое настроение чистоты и покоя, а алая юбка матери, входящей утром в детскую, - ощущение тепла и света, словно призыва к жизни. За этот мир обретенной гармонии и жертвовали собой красноармейцы, к которым мастер, по его словам, относился с "особенной нежностью".

2. Писательская деятельность

              Многие факты жизни и, главное, интереснейшие мысли Петрова-Водкина остались бы неизвестными, не помоги своим будущим исследователям сам художник. На рубеже 1920-х и 1930-х годов Петров-Водкин написал две автобиографические повести - "Хлыновск" и "Пространство Эвклида", - где с поразительным литературным мастерством и образной остротой воспроизвел картины своего детства, юности и годов учения, изложил собственное понимание многих проблем жизни, искусства, ремесла художника. Это важнейшие источники сведений о формировании Петрова-Водкина и его взглядах.Уже в конце 1890-х - первой половине 1900-х годов Петров-Водкин много сил и души отдавал писательству. Увлечение литературой было настолько серьезно, что даже в дни поездки по Северной Африке он находил время заниматься своими пьесами. Однако вскоре наступил перелом: "К худу или к хорошему,  со мной  произошел поворот в сторону живописи, и литература  осталась почти в стороне, по край ней мере за последнее время", - писал он матери из Франции осенью 1907 года. В 1910-х годах Петров-Водкин возвращается иногда к переработке своих старых пьес, но за  новые  уже не берется. Лишь дважды в ту пору он выступает в печати в жанре беллетристики: в 1910 году публикует в первой книге казанского литературно-художественного сборника "На рассвете" отрывок из путевых впечатлений "Поездка в Африку", в 1914 году - иллюстрированную своими рисунками детскую повесть "Аойя. Приключения Андрюши и Кати в воздухе, под землей и на земле". Позднее, после экспедиции в Среднюю Азию, Петров-Водкин написал уже упоминавшийся небольшой очерк "Самаркандия" (1923). Таким образом, несмотря на серьезное увлечение литературой, она не смогла все же занять в жизни и творчестве художника того места, на которое поначалу претендовала весьма настойчиво. В Детском Селе Петров-Водкин сблизился со сложившейся там колонией писателей и других деятелей искусства (В.Я.Шишков, А.Н.Толстой, композиторы Ю.А.Шапорин. Г.Н.Попов, В.М.Богданов-Березовский, литературовед Р.В.Иванов-Разумник, к которым постоянно наезжали из Санкт-Петербурга О.Д.Форш, К.А.Федин, М.М.Пришвин, Б.М.Эйхенбаум и многие другие). Общение с кругом детскосельских писателей и даже прямые побуждения с их стороны послужили толчком к началу работы Петрова-Водкина над задуманной им автобиографической трилогией. Позднее, вспоминая, что к 1928 году болезнь превратила его в "полуинвалида", художник говорил: "И вот тут Шишков, Алексей Николаевич Толстой и Федин надоели мне: пиши и пиши!"
Первая часть трилогии - повесть "Хлыновск", начатая в 1928 году, вышла из печати в конце 1930 года. Спустя два года Петров-Водкин закончил вторую часть, названную им "Пространство Эвклида". К третьей он только приступил, когда временное улучшение состояния здоровья вернуло его от литературы к живописи. Волей обстоятельств трилогия превратилась в дилогию. Начав с истории Хвалынска и жизнеописания дедов и родителей, Петров-Водкин повествует в ней о своем рождении, поре младенчества и отрочества, а затем - в "Пространстве Эвклида" - о годах учения в Саратове, Петербурге и Москве, о поездках в Мюнхен и Италию, расставаясь с читателем на склоне огнедышащего Везувия. Задумав рассказать о своей "жизни в искусстве", автор успел показать в повестях не столько саму эту жизнь, сколько путь к искусству, освещенный и осмысленный зрелым, давно сложившимся художником. В ходе обстоятельного и вместе с тем лирического повествования о своем детстве, отрочестве, юности, возмужании Петров-Водкин раскрывает перед читателем процесс формирования в нем художника: человека особого строя души, чуткого к добру и красоте в природе и людях, бьющегося над сложными вопросами искусства и мироздания.
Автобиографическое повествование постоянно перемежается мыслями об искусстве и об отдельных художниках, о способах изображения видимого мира, о поведении человека в момент опасности и снова об искусстве в самых различных его аспектах. Так рассказ о юности и возмужании автора превращается местами то в исповедь художника, то в декларацию его профессиональных взглядов, то в изложение представлений о той или иной, нередко весьма далекой от искусства области. Наконец, и это немаловажно, повести (главным образом "Пространство Эвклида") дают ценнейший материал для понимания художественной атмосферы и многих частных вопросов жизни искусства конца 1890-х-середины 1900-х годов в России.
Среди многочисленных отступлений от нити автобиографического повествования наибольший интерес представляют те, в которых автор теоретически обосновывает некоторые существенные закономерности восприятия и передачи в живописи и рисунке пространства, цвета, предмета, - закономерности, которые он широко использовал в своем искусстве и понимание которых может многое объяснить в его произведениях. Эти главы и страницы тем более важны, что по всем вопросам искусства Петров-Водкин имеет ясную позицию и пишет с отличным знанием профессионального ремесла художника. Во всех своих высказываниях и характеристиках - людей, событий, явлений, специфических проблем, встающих перед ищущим живописцем, - Петров-Водкин раскрывается как творческая личность и мыслящий художник. Они остры, рельефны, в них отражается совершенно оригинальный и порой неожиданный ход его рассуждений, они по-своему логичны, нередко тенденциозны и всегда целеустремленны, ибо даны с определенных, глубоко продуманных художнических позиций. По своей сути они представляют великолепный комментарий к его искусству. Рассматривая автобиографические повести Петрова-Водкина, необходимо остановиться на многочисленных рисунках пером, сопровождающих текст. В "Хлыновске" это заставки и концовки, в "Пространстве Эвклида" - формально не регламентированные наброски, рассыпанные по страницам книги и позволяющие читателю еще более полно почувствовать атмосферу, в которой проходила молодость художника. Эти рисунки-воспоминания воссоздают образы многих людей, с которыми сталкивала его судьба, людей известных и безвестных, случайных попутчиков и друзей всей жизни, хвалынских иконописцев и титанов Возрождения, чьи тени неотступно вставали в воображении Петрова-Водкина в Италии. А наряду с ними - превосходные типажи различных исторических эпох, упоминаемых в книге, и тут же полужанровые сценки, поясняющие какие-то рассуждения автора. Свободные  но форме, сохраняющие память художника о событиях и переживаниях давних лет, они неотъемлемы от текста повестей.

3. Литературное наследие Петрова-Водкина

    Литературное наследие Петрова-Водкина многообразно: ранние, отдавшие дань эпохе символизма драмы, письма, статьи, тексты выступлений, эссе, посвящённые коллегам, книга «Самаркандия», построенная на дневниковых записях во время работы в экспедиции по изучению состояния архитектурных памятников Средней Азии (1921-1922). Всё названное легко сопоставляется своим литературным стилем с теми или иными фрагментами произведений «Хлыновск» и «Пространство Эвклида». И все же эти две книги, объединенные одним подзаголовком «Моя повесть», стоят особняком. Петрову-Водкину удалось создать повести одновременно автобиографические и историко-художественные. Объединённые единым героем – самим автором, и единой темой, ходом его судьбы, повести охватывают его жизнь от рождения до путешествия по Италии в 1906 году... Итальянские впечатления с их последним аккордом – восхождением к кратеру извергающегося Везувия, становятся итогом сложных, часто драматичных поисков своих путей в искусстве и себя в мире. В Мире, воспринимаемом художником не просто и не столько как окружающую человека действительность, но как Планетарное пространство, где всё взаимосвязано, от которого неотделим и человек. Написанные на рубеже 30-х годов XX века, повести освещены не только поэтикой воспоминаний о детских и юношеских годах, но и мудрым анализом с позиций зрелого человека и мастера, приумножившего жизненный и профессиональный опыт в сложный период исторических катаклизм. Этот взгляд, очевидно, определил и отбор материала и разницу в композиции двух частей «Моей повести». Как ничто другое, эти книги раскрывают всю многоплановость его литературного таланта.

          В первой – «Хлыновск», действие, развиваемое в последовательности событий, подчеркивает постепенность накопления ребёнком и подростком жизненных впечатлений, ещё неосознаваемую выработку определённых нравственных позиций и творческих устремлений, этими впечатлениями порождённых. Автор памятью своей оживляет лирические картины раннего детства, освещённого любовью и трепетной заботой семьи,  и разнообразные сцены жизни провинциального городка с его трудовым укладом, бытовыми традициями и, зачастую, дикими нравами. И всё проникнуто неразрывной связью с природой, с зависимостью от неё всей жизни человека. Перебивка «хлыновской» жизни петербургскими впечатлениями, где два года пройдут в обстановке столичной окраины, лишь подчеркнёт органическую связь героя с миром его детства.

          Во второй книге – «Пространство Эвклида» – при сохраняемой хронологичности, всё подчинено устремлённости к профессии, к поиску своего места в искусстве, к осмыслению значимости самого искусства в жизни. Сюжеты, включённые в ткань произведения, прочно увязываются с определённым этапом поисков героя, то подымая его на гребень радостных открытий, то ввергая в пучину разочарований и отчаяния. Картины жизни автор перемежает страницами пристального анализа героем изучаемого им искусства и главками, посвящёнными отдельным моментам профессионального мастерства: «Портрет», «Натюрморт», «Цвет», «Живая натура». Такое построение не только создаёт особую напряжённость повествования, но и обеспечивает внутреннюю логику его развития. И если кому-либо из читателей покажутся утомительными профессиональные размышления автора, то в следующей главе он будет полностью вознаграждён, погружаясь в один из головокружительных эпизодов жизни героя. Многие из них невольно сопоставляешь с романтическими приключениями героев А.Грина, а иные напоминают страницы авантюрного романа. Можно было бы заподозрить автора в излишней фантазии, если не были бы они столь конкретны в описаниях деталей, и не освещены авторским юмором и самоиронией.

       Само название книги -  «Пространство Эвклида» - раскрывают последние её строки: «Сорвали меня с глади и прямизны Эвклида ощущения, пережитые на Везувии.

       Впереди открывались необъятные просторы».

      Итальянскими впечатлениями завершился путь ученичества с его ориентирами на жёсткие каноны искусства и мучительными попытками разгадать тайну великих художников, отступающих от них и находящих свой путь в его развитии. Впереди у Петрова-Водкина поиск своего метода –«сферической перспективы», рождённого размышлениями над местом предметов и их взаимодействием в пространстве, и поиск своей самобытной красочной палитры. Но это уже за рамками этой повести.  

      В целом же, книга столь своеобразна, что отсылка её к каким-либо аналогам не приходит в голову, кроме того, что, как и первая, она встаёт в ряд хорошей русской литературы.

        Можно было бы говорить о том, как свободно чувствует себя автор в стихии русского литературного языка, меняя его тональность, употребляя архаизмы и, позволяя себе, неологизмы для более точного определения сущности предмета или состояния, и раскрыть истоки этой свободы. Можно показать, как лаконично точен в отборе внешних и поведенческих деталей Петров-Водкин при создании словесных портретов персонажей повести, показать, как широко используется им речевая характеристика и т.д. Но для такого анализа потребуется многократное цитирование. Вернее дать возможность читателям самим почувствовать  самобытность и языка и стиля.

        Перед  нами, читателями, счастливая возможность проникновения в ткань автобиографических повестей Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина в сопряжении со зрительными впечатлениями от  работ Петрова-Водкина – художника. Фортуна благосклонно улыбнулась художнику и писателю и, хочется верить, принесёт читателю радость встречи  и с его  картинами и книгами.

Использованные источники:

ARTeveryday.org
искусство каждый день 

art.part-money.ru

http://russia.rin.ru/ 

Связанные ссылки:

http://kozma-petrov.ru - о жизни и творчестве Козьмы Петрова-Водкина.

 художник Кузьма Петров-Водкин. Книги из серии 100 Сто Великих 

 Живопись. Кузьма Петров-Водкин. Искусство России 

 Петров-Водкин Кузьма Сергеевич - Селедка. 1918 

 Петров-Водкин Кузьма Сергеевич - Утренний натюрморт. 1918