Сочинение на конкурс

          Почти каждую ночь Шуре снилось море. Оно было все время разное: то расстилалось лазурной гладью, переливаясь в  золотых  лучах восходящего солнца, то свирепо обрушивало грозные волны на берег, разбивая огромные скалы. Иногда к берегу подплывал дельфин, подмигивал Шуре веселым, умным глазом, манил ее плавником, подставлял черную блестящую спину. Девочка садилась на него, и они стремительно неслись по волнам навстречу солнцу и ветру.

         Шура на море ни разу не была. Зато ее подруга Света каждое лето ездила в Адлер. У нее там жила тетя. Света  приезжала оттуда необычайно загорелая, совсем не так, как Шура и их подружка Соня. И еще месяц делилась впечатлениями. Это от нее девочки знали и про дельфинов, и про шторм, и про то, что море бесконечное и таинственное.  

          В тот день Шуре исполнилось  десять лет. Утром мама, собирая ее в школу, сказала, что после занятий ее ожидает сюрприз. Стоит ли удивляться, что девочка с нетерпением ждала окончания школьного дня. Домой Шура не шла, а летела. Может, подарят собаку? Об этом Шура тоже мечтала, но мама была категорически против. Но кто знает? Вдруг передумает?

       Только Шура переступила через порог, мама сразу спросила: «Ну что, летом на море поедем?» Девочка не поверила своим ушам: вот так просто в один момент сбылась заветная мечта. С минуту она стояла в оцепенении, а потом ее охватил бурный восторг. И девочка, давно считавшая себя взрослой, визжала, прыгала, хлопала в ладоши, пока мама строго не сказала:

- Хватит буйствовать, возьми себя в руки. Ты же не маленький ребенок.

 - Я большой ребенок! И я еду на море! Ребенок едет на море! Не сердись, мамочка, но я ещё никогда не была так рада. Из нашего класса только две девочки видели море. У Новиковой Светы в Адлере живет тетя. Как она интересно рассказывала и про море, и про дельфинов! А теперь я сама все увижу.

           Закончился учебный год. И вот уже семья в пути. Больше часа летели на самолете. Шура первый раз в жизни смотрела на землю с двухкилометровой высоты. Незабываемое зрелище! Дома и деревья как будто игрушечные. А облака совсем рядом. Шура думала, что ей будет страшно: все-таки первый раз в воздухе. Но, к своему удивлению, она совершенно не волновалась. С восхищением рассматривая из круглого иллюминатора удивительные пейзажи, девочка все время думала: «Какое же оно – море? Такое, как рассказывали Света и Соня, или, может они не все заметили и запомнили? А будет ли мне что рассказать, когда мы вернемся обратно? Не хотелось бы повторять то, что уже все слышали».

Наконец, самолет пошел на посадку. От громкого рокота мотора заложило уши. Приземлились.  Мама, а море далеко от аэропорта? Мы сегодня в нем искупаемся?

         -   Ишь ты, шустрая какая? Прямо из самолета и сразу в море! Сначала надо до санатория добраться. Сегодня обустроимся, отдохнем, а завтра, может быть, сходим на пляж.

           А потом неделя промелькнула как один день. Щедрое южное солнце, экзотические растения. А однажды они пошли встречать рассвет и увидели играющих дельфинов. Как красиво переливались их черные спины в багряных лучах восходящего солнца! Такая жизнь напоминала чудесную сказку. Шура представляла себя от Элизой из «Двенадцати лебедей» Андерсена, то Мари из «Щелкунчика» Гофмана.

           Каждую ночь девочка засыпала с мыслью о том, что хорошо бы вот так всю жизнь: безграничное, необозримое море, то приветливое и лучезарное, то величественное и неприступное, а то и воинственное, грохочущее, бушующее, стройные пальмы и кипарисы, пылающие магнолии, резвящиеся в лучах утреннего солнца дельфины.

           Но однажды… Это случилось на десятый день пребывания. Шура поняла, что ей с немыслимой силой хочется домой. Ее Сталинград не похож на сказку. Но во сне она видит набережную, Волгу с ее живописными берегами, проплывающие по ней баржи и танкеры. Видит завод-гигант, где работает ее отец. И пусть природа ее родного края не такая яркая и роскошная, как на юге, но она каждым своим деревцем, цветочком, былинкой проникает в самое сердце.

           -Мам, может, домой поедем? Я по Лиде соскучилась и по бабушке.

           -Да что с тобой, дочка?! Ты же так радовалась, так мечтала на море побывать! Учти, может, больше такой возможности у нас не будет. Так что терпи, родная. Раньше положенного срока мы домой не поедем. Папе надо курс лечения пройти, отдохнуть, здоровье поправить.

          Шура понимала, что папе действительно нужно отдохнуть и подлечиться. Домой она больше не просилась. Оставшиеся десять дней тянулись медленно. Шура теперь редко ходила на пляж. Море стало ее раздражать: сплошные водоросли, медузы, которые и обжечь могут. Она оставалась в комнате и рисовала свой дом, набережную, вокзал. Как Шура завидовала старшей сестре Лиде. Она готовилась к вступительным экзаменам в институт и осталась дома с бабушкой.

          И вот наконец- то день отъезда. У Шуры полотняный мешочек доверху набит ракушками и перламутровыми камешками для бабушки и Лиды. Есть еще большая раковина. Если приложить ее к уху, то можно услышать шум морского прибоя. В самолете Шура почти не смотрит в окно. Думает только о том, как  вернется она домой, преподнесет Лиде и бабушке  подарок с Черного моря. Как прибегут к ней девчонки, они вместе пойдут на набережную, а по дороге Шура расскажет им о  море. Девочка так размечталась, что не заметила, как самолет пошел на посадку.

           -Вот мы и дома, - сказал папа. – Честно говоря, я этому безумно рад. И, посмотрев на жену с дочкой, продолжил:

           -  Да и вы, я смотрю, приободрились? Что, надоело отдыхать?

            - Отдыхать-то хорошо, - сказала мама, - да уж больно мы с Шуркой по дому соскучились.

           Еще через полчаса они зайдут в свой двор, утопающий в зелени кленов и тополей. Возле подъезда их встретят любознательные старушки-соседки. Сразу начнут обо всем расспрашивать и сообщать дворовые новости.

           Прошло четыре года. Лида училась в педагогическом институте. А Шура решила, что непременно закончит десятилетку и станет врачом. Однажды утром их разбудил резкий вой сирены. Голос диктора Левитана сообщал:

           -Внимание! Сегодня без объявления войны немецко-фашистские войска вторглись в пределы нашей страны…

          Отец ушел на фронт. Лида бросила институт. Вместе с мамой они устроились на завод. Работали в три смены – без сна и отдыха. А Шура пошла в госпиталь. Уговорила главврача взять ее на работу. Сначала девочка мыла полы, стирала халаты. Расторопная, доброжелательная, не по возрасту серьезная санитарочка нравилась бойцам. Они называли ее Санечкой, дочкой; иногда она писала письма их родственникам. Раненых было много. Медперсонала не хватало. Начала и Шура за бойцами ухаживать. Научилась и уколы делать, и перевязывать.

          Наступило лето 1942 года. В Сталинграде не было никакой паники, никакой сплошной эвакуации. По радио сообщали о боях за Доном, но горожане не верили, что немецкие войска на подступах к Сталинграду. Двадцать третьего августа в шестнадцать часов небо города закрыли тучи немецкие самолетов. Первые удары бомб разгромили переправу «Нефтьсиндикат». Волга запылала. Кругом слышались крики о помощи, взрывы, рев самолетов.

           Советские войска сражались на подступах к городу, а немецкие танки прорвались к Латошинке и к рынку.

           Ожесточенные бои шли на Тракторном. В городе сражались ополченцы.

           Враг делал тысячи налетов на Сталинград, стараясь стереть его с лица земли. Город превратился в ад: горели дома, рушились стены, кругом дым, гарь. В глазах людей – безысходность, отчаянье и страх.

           Шурина семья, как и многие другие горожане, спасалась от обстрелов в полуподвальных складских помещениях. Одну из таких бомбежек Шура будет вспоминать с содроганием на протяжении всей своей жизни. Огромной толпой пробрались они на склад, с трудом разместились. С ужасом слушали, как пролетали над их головами фашистские самолеты, как с оглушительным грохотом обрушивались на землю снаряды. Вдруг в помещение ворвались немецкие солдаты. Угрожая автоматами, они заставляли людей покинуть убежище. Женщина с годовалым малышом кинулась в ноги фашистам. Со слезами умоляла оставить хотя бы ребенка. Ударил ее один изувер прикладом по голове, а другой вытолкнул из склада. Остальных тоже выгнали под обстрел. Люди ползком пробирались к другому складу. Несчастная мать тоже пыталась ползти, прикрывала собой младенчика. Удар за ударом сотрясает землю. Плачет малютка, вцепился ручонками в мать. Шура рядом была и тоже плакала от жалости и бессилия. Очередной разорвавшийся снаряд оборвал детский крик. Лежали они на опаленной земле – мать и сын. Маленький, беззащитный, всего год назад пришел он в этот мир, чтобы жить, расти, радовать родных и близких людей. И сразу столкнулся с бесчеловечной жестокостью, которая уничтожила и его, и женщину, подарившую ему коротенькую жизнь. С тех пор поселилась глубокая тоска в Шуриных глазах, а в черных волосах засеребрились седые пряди. С тех пор каждую ночь слышала она надрывный плач младенца и видела застывший ужас в глазах его матери. С тех пор не стало жизнерадостной, мечтательной девушки Шуры. Превратилась она в измученное существо, до краев переполненное пронзительной болью.

            После одной из бомбежек не стало бабушки. Нашли ее тело на набережной. Был берег Волги местом отдыха, мечтаний, дружеских прогулок, романтических встреч, а стал местом смерти.

            Возвращается однажды Шура домой, а вместо дома – пепелище и развалины. Мама с Лидой в слезах.

            -Негде нам больше жить, девочки, - произнесла мама сквозь слезы.

            И отправились они на окраину города под прикрытие склонов, оврагов, которые тоже подвергались налетам и бомбежкам. Как-то во время обстрела их завалило землей, и они с огромным трудом выбрались из своего укрытия. Помнит Шура, как задыхалась от набившейся в горло земли. А ранним утром в районе Дар-Горы появились немцы. На всю жизнь запомнилась девушке их страшная, костлявая свастика. Начались обстрелы и грабежи. Но однажды произошло событие, которое поразило Шуру. Маленькие дети бродили по руинам и пепелищам, тщетно пытаясь найти что-нибудь съестное. И вдруг их окликнул немецкий шофер: «Киндер!» Немец указал сначала на себя, потом на них, выставил два пальца. Видимо, с помощью жестов он пытался объяснить, что в Германии у него есть двое своих детей. После такой необычной беседы немец сунул им большую белую булку, затем указал на находящегося неподалеку от машины фашистского офицера, приложил палец к губам и отрицательно покачал головой. « Господин офицер ни о чем не должен догадаться», - означал этот жест.

             Шурина семья обосновалась у дальних родственников в тесной кухне, половину которой занимала русская печь. Однажды матери удалось раздобыть где-то немного зерна. Напарила она его, перекрутила на мясорубке, испекла в печи лепешки. У Шуры и ее троюродных сестренок сердца трепетали от радости: наконец-то в доме царствовал аромат печеного хлеба! Неожиданно нагрянули немцы. Отшвырнули, как котят, Шуриных сестренок от печи, вынули их долгожданные лепешки и, надрываясь от хохота, стали их заглатывать. Все съели, ни крошки не оставили детям. Девочки легли спать голодными.

            В конце сентября мама решила, что лучше им перебраться в Урюпинск, к родственникам отца. Собрали небольшие узелки и отправились в путь. Прошли несколько километров, и вдруг Лида села на землю.

             - Все, - сказала она, - не могу больше идти. Сил нет. Лучше умереть.

             - Лидочка, - взмолилась, - мама, - потерпи, родная. Надо, надо идти. Ты еще так молода. Зачем тебе умирать? Война невечна. Когда-нибудь закончатся наши страдания. А сейчас надо идти. Посмотри на Шурочку. Ведь и она из сил выбилась, а все равно идет и не жалуется.

             - Не могу я идти, - плачет Лида. – В глазах темно. Внутри все горит.

 Посмотрели на Лиду, а она вся багровыми пятнами покрыта, губы синие трясутся, кожа на щеках потрескалась. Обрушилась на Лиду тяжелая болезнь. Кое-как вернулись обратно. Думала Шура: не справится сестренка с недугом. Две недели металась она в лихорадке. Шура все это время ни на шаг от ее постели  не отходила. Недаром полгода проработала она в госпитале. Выходили Лиду.

            А тут новая беда подстерегла. В конце октября немцы стали перегонять жителей в сторону Калача. Они никому нечего не объясняли, но мама прослышала, что в Калаче находится пересыльный пункт, откуда людей отправляют в Германию. Решили вновь попробовать добраться до Урюпинска.

            И снова в путь с узелками, с жалким скарбом. Потом была остановка у какого-то села, где находилась переправа. Весь день накрапывал дождь, а к вечеру ударил мороз. Ночью началась бомбежка переправы. Погибло много людей, в том числе и детей. Спать в эту ночь пришлось под открытым небом, но к этому они уже привыкли. Питались тем, что осталось в полях: выкапывали мерзлые овощи. Затем они ехали в товарных вагонах. На одинаковом разъезде поезд остановился, они вышли. Где-то вдали стояли убогие домишки, куда побрели сестренки с мамой, голодные, замерзшие. Добрались они до хутора, остановились у папиной сестры. Лиду, как старшую, мама отправила в соседнее село, к другим родственникам, чтобы можно было как-то выжить. Зимой 1943 года немцы засуетились, стали спешно убегать под канонаду наших катюш.

            Однажды Шура вспомнила о море. Неужели это когда-то было? И море, огромное, теплое, и папа рядом, и все они такие счастливые… Отец писал редко, по новому адресу они получили всего два письма. А весной 1943 года пришла похоронка.

            Сразу после войны Шурина семья вернулась в Сталинград. Их поселили в наспех построенном бараке. Вскоре Шура встретила молодого солдата, с которым познакомилась еще в госпитале. Он с трудом узнал в измученной девушке черноглазую санитарочку Санечку. Через год они поженились, и уехали в другой город, а Лида с мамой остались в Сталинграде.

            Моей бабушке, Деминой Александре Николаевне, уже восемьдесят лет. Каждый раз, когда приезжает она в Волгоград, вспоминает те незабываемые годы, когда сотрясалась от взрывов земля, погибали люди, рушились дома. Когда лучшими лакомствами были кусочек макухи (подсолнечного жмыха), вместо сахара – корень солодки, а вместо шоколада – прессованный ил в крутых откосах берега Волги.  Прошло больше шестидесяти лет, но до сих пор бабушка видит во сне глаза умирающих людей, видит на обгорелой земле расстрелянного младенца, слышит крики о помощи. И нет такого средства, которое исцелило бы ее от страшных воспоминаний.