Проектная работа на тему "Человек другого измерения". По роману Набокова В.В. "Защита Лужина"

Государственное бюджетное общеобразовательное учреждение

Гимназия № 67

Петроградского района

г. Санкт-Петербурга

ПРОЕКТ

По дисциплине: литература

Человек другого измерения в романе В.В. Набокова

«Защита Лужина»

Выполнила: ученица 9А класса

Анипченко Василиса

Учитель Нуанзина Е.А.

Санкт-Петербург

2019

Содержание

Паспорт проекта ………………………………………………………………3

Введение……………………………………………………………………….5

1.

1. ………………………….... 6

1.2 Исследовательская работа………………………………………………..11

Заключение………………………………………………………………….....20

Список литературы…………………………………………………………. .21

Приложения………………………………………………………………….. 22

Паспорт проектной работы

Название проекта:

Человек другого измерения в романе В.В. Набокова «Защита Лужина»

Разработчик учебного проекта: Анипченко Василиса

Название образовательного учреждения:

Государственное бюджетное общеобразовательное учреждение

гимназия № 67 Петроградского района г. Санкт-Петербурга

Руководитель проекта: Нуанзина Екатерина Анатольевна

Учебный предмет, в рамках которого проводится работа по проекту, – Литература.

Тип проекта по продолжительности выполнения - долгосрочный

Тип проекта по предметно-содержательной области - предметный

Тип проекта по доминирующей деятельности - исследовательский

По количеству участников – индивидуальный

Проблема:

В романе В.В. Набокова жена главного героя определяет его как «человека другого измерения». Каковы основания для подобного определения?

Цель проекта: определить, как автор раскрывает эту идею?

Задачи проекта:

1. Познакомиться с текстом романа

2. Изучить критическую литературу, посвященную роману Набокова

3. Провести исследование романа с целью раскрытия художественных приемов, которыми пользуется автор для пояснения своей идеи

4. Сделать выводы по исследуемой проблеме

Этапы работы над проектом:

А) Определение темы, цели и задач.

Б) Сбор и анализ информации.

В) Написание теоретической части проекта.

Г) Работа над практической частью и презентацией.

Вступление

Об авторе.

Владимир Набоков – один из величайших писателей и эрудитов XX века - о себе писал: «Я американский писатель, рожденный в России, получивший образование в Англии, где я изучал французскую литературу перед тем, как на 15 лет переселиться в Германию». Несомненно, автор лукавил или же, по его собственному выражению, водил за нос читателя. Из его отчасти биографических книг, писем и интервью совершенно очевидно, что, будучи русским по рождению, он оставался русским писателем, который, в силу своей гениальности и ввиду определенных жизненных обстоятельств, вынужден был перейти на английский. «Личная моя трагедия — которая не может и не должна кого-либо касаться — это то, что мне пришлось отказаться от природной речи, от моего ничем не стесненного, богатого, бесконечно послушного мне русского слога ради второстепенного сорта английского языка…»

О создании произведения.

   «Защита Лужина» - второй русский роман, написанный Набоковым, и переведенный им же на английский язык. Он начал его писать во Франции и закончил в Берлине (1929-1930). Принято считать, что прототипом Лужина ему послужил его друг, шахматист Курт Фон Барделебин, покончивший жизнь самоубийством в 1924 году.

     У Набокова нет простых произведений – при безупречной стройности и выверенности формы и языка в них всегда таится множество «ловушек», своего рода «шкатулок с двойным дном». Читатель открывает такую филигранную работу и обнаруживает в ней то, о чем он и сам догадывался  и к чему на самом деле вел его автор. Но такая предопределенность сюжета не должна вводить в заблуждение, а скорее, настораживать: в произведениях Набокова вещи и явления оказываются не тем, чем они кажутся. Первый переведенный им роман Льюиса Кэрола «Алиса в стране Чудес» в этом смысле очень созвучен набоковскому видению.

Если обратиться к биографически заметкам Набокова, то неожиданно выстраиваются совершенно новые параллели с его произведениями.

Набоков увлекался составлением шахматных задач; такой вид умственных упражнений давал ему определенный простор и навык в составлении множества логических комбинаций и многоходовых конструкций, которые он потом использовал в своих гениальных произведениях.

Можно ли сближать Лужина и автора? Есть ли в герое черты самого Набокова?

     Мастер головоломок и смысловых перевертышей и аллюзий, Набоков не может отказать себе в опыте наблюдения за своими собственными переживаниями, вынесенными за пределы собственной личности и развивающимися отдельно и  иначе в сознании его героя Лужина.

Вот воспоминания - оценка Набокова - о его  учебе в Тенишевском училище: «Меня обвиняли в нежелании «приобщиться к среде»; в «надменном щегольстве» (главным образом французскими и английскими выражениями, которые испещряли мои русские сочинения, что было для меня только естественным); в отказе пользоваться грязными мокрыми полотенцами в умывальной; в том, что при драках я пользовался наружными костяшками кулака, а не нижней его стороной, как принято у русских забияк. Один из наставников, плохо разбиравшийся в играх, хотя весьма одобрявший их группово-социальное значение, пристал ко мне однажды с вопросом, почему, играя в футбол, я всегда торчу в воротах, «вместо того чтобы бегать с другими ребятами». («Память, говори»)    

     А вот что чувствует маленький Лужин:

«Иногда воспитатель неожиданно появлялся из-за угла. "Что ж ты, Лужин, все сидишь кучей? Побегал бы с товарищами". Лужин вставал с дров, выходил из-под арки в четырехугольный задний двор, делал несколько шагов, стараясь найти точку, равноотстоящую от … трех его одноклассников».

Вот воспоминания Набокова о том, как приняли первый сборник его стихотворений, которые он издал сам:

«Директор Тенишевского училища, В.В. Гиппиус… принес как-то экземпляр моего сборничка в класс и подробно его разнес при всеобщем, или почти всеобщем, смехе».  

     Совершено особый смысл приобретает история с книгой об Антоше отца Лужина: «Господа,- сказал воспитатель на одном из первых уроков,- ваш новый товарищ- сын писателя. Которого, если вы еще не читали, то прочитайте". И крупными буквами он записал на доске, так нажимая, что из-под пальцев с хрустом крошился мел: "Приключения Антоши, изд. Сильвестрова". В течение двух-трех месяцев после этого Лужина звали Антошей. Изверг с таинственным видом принес в класс книжку и во время урока исподтишка показывал ее другим, многозначительно косясь на Лужина, - а когда урок кончился, стал читать вслух из середины, нарочито коверкая слова».

Писательство было невероятно важной темой для Набокова, но он освобождает Лужина от этого бремени, оставляя ему одну, но всепоглощающую, губительную страсть к шахматной логике.

Лужин не альтер-эго Набокова, но воплощение не чуждых автору качеств: одержимости, тяги к сложным логическим конструкциям, выходящей за рамки  обычного  человеческого таланта.

Лужин талантлив, даже гениален. Но гений Набокова гораздо шире, объемнее: он воплощает в Лужине часть своих терзаний, дает им развиться и доводит все до логического конца. Он проигрывает в Лужине то, чего никогда не пережил сам, но ростки чего ощущал в себе.

Анализ произведения «Защита Лужина»

 Роман разделен на две части: первая - это детство, юность, знакомство с шахматами, так случайно и фатально случившееся  с ним в доме отца, потом захватившее его увлечение,  все поездки с Валентиновым и полное отрешение от реальной жизни.

 Вторая часть - поединок с Турати и все, что было после этого:

«Он шел, не отставая от Турати. Турати делал пункт, и он делал пункт; Турати делал половинку, и он делал половинку. Так они двигались, словно взбираясь по сторонам равнобедренного треугольника, и в решительную минуту должны были сойтись на вершине».

        Всё важное, значимое мы узнает случайно – из подслушанного разговора, странных сцен, намеков – мы догадываемся. Мы видим мир то детскими глазами Лужина, то и дело теряющими фокус («Глаза сами собой наливались горячей мутью, и все то, на что он глядел,- по проклятой необходимости смотреть на что-нибудь,- подвергалось замысловатым оптическим метаморфозам. Страница в голубую клетку застилалась туманом; белые цифры на черной доске то суживались, то расплывались; как будто равномерно удаляясь, становился глуше и неразборчивее голос учителя»), - то глазами автора, показывающего нам как бы невзначай картину в комнате, окно, на которое Лужин указывает тростью, и снова окно, уже в его новой  семейной квартире, с трещиной, которая почему-то цепляет наше восприятие и тревожно предупреждает о чем-то.

В фокусе романа Набокова Лужин, но мы также не можем рассмотреть его: аутичный, сложный ребенок, открыв для себя заманчивый простор логических ходов, выходит из фокуса реальной жизни, он теряет с ней связь. Лужин не помнит ничего – ни городов, в которых он играл, ни лиц, ни людей, - все это остается лишь размытым, ненужным, но навязчивым фоном. Набоков сам настаивает на совершенной отрешенности: у персонажей романа нет лиц и даже нет имен. Мы по-прежнему  можем догадываться о чем-то, опираясь на внезапные яркие детали, щедро  подаренные нам автором – о том, что мать Лужина очень несчастна; его отец, «второстепенный писатель», мучительно не может ничего решить в своей жизни; видим дом, в котором вырос маленький Лужин, картину на стене,  школу -  всю эту жизнь,   полную коллизий и напряжения,  от которой так гениально отгородился Лужин.

          Эти люди без имен, чьи силуэты мы видим лишь на мгновение, как грузную фигуру матери Лужина, идущей сквозь пятна света и тени по аллее, - эти люди не просто составляют фон, но являют собой сложные комбинации одной партии, которую автор или сама жизнь разыгрывает с Лужиным.

Первый ход был сделан случайно («все начиналось невинно»), но часы запущены, фигуры задвигались и привели в действие непостижимо сложный механизм. Фигуры уходят, вышибая друг друга с поля, партия становится все напряженней: умерли родители, сложной рокировкой укрылся где-то Валентинов, в партию вступили новые фигуры.

«Кончаю, кончаю… Через три-четыре дня поставлю точку. Долго потом не буду браться за такие чудовищно трудные темы, а напишу что-нибудь тихое, плавное. Все же я доволен моим Лужиным, — но какая сложная, сложная махина», — писал Набоков матери.

     В этом признании - путь, по которому нужно двигаться, чтобы пытаться правильно интерпретировать роман. Никаких случайных, персонажей, лишних описаний, лирических отступлений. Роман – сложная логическая схема, сродни шахматной задаче, которые так нравилось составлять Набокову (но не Лужину: «Но составлением задач он не увлекся, смутно чувствуя, что попусту в них растратилась бы та воинственная,   напирающая,

яркая  сила,  которую  он  в  себе ощущал»).

       В романе намечено множество комбинаций и отвлекающих маневров, и мы вместе с Лужиным идем за ними, до тех пор пока герой вдруг не понимает отчетливо и страшно, что противник  обыграл его. Еще не поставлен мат, но положение безвыходно.

«Комбинация, которую он со времени бала мучительно разгадывал, неожиданно ему открылась, благодаря случайной фразе, долетевшей из другой комнаты. В эти первые минуты он еще только успел почувствовать острую радость шахматного игрока, и гордость, и облегчение, и то физиологическое ощущение гармонии, которое так хорошо знакомо творцам... И вдруг радость пропала, и нахлынул на него мутный и тяжкий ужас. Как в живой игре на доске бывает, что неясно повторяется какая-нибудь задачная комбинация, теоретически известная, -  так намечалось в его теперешней жизни последовательное повторение известной ему схемы. И как только прошла первая радость, -  что вот, он установил самый факт повторения, -  как только он стал тщательно проверять свое открытие, Лужин содрогнулся. Смутно любуясь и смутно ужасаясь, он прослеживал, как страшно, как изощренно, как гибко повторялись за это время, ход за ходом, образы его детства (и усадьба, и город, и школа, и петербургская тетя), но еще не совсем понимал, чем это комбинационное повторение так для его души ужасно. Одно он живо чувствовал некоторую досаду, что так долго не замечал хитрого сочетания ходов, и теперь, вспоминая какую-нибудь мелочь, -  а их было так много, и иногда так искусно поданных, что почти скрывалось повторение,  - Лужин негодовал на себя, что не спохватился, не взял инициативы, а в доверчивой слепоте позволил комбинации развиваться... Но с этого дня покоя для него не было  -  нужно было придумать, пожалуй, защиту против этой коварной комбинации, освободиться от нее, а для этого следовало предугадать ее конечную цель, роковое ее направление, но это еще не представлялось возможным. И мысль, что повторение будет, вероятно, продолжаться, была так страшна, что ему хотелось остановить часы жизни, прервать вообще игру, застыть, и при этом он замечал, что продолжает существовать, что-то подготовляется, ползет, развивается, и он не властен прекратить движение».

Другое измерение – шахматы - увлекли Лужина с детства и взяли над ним полную власть («думал о том, что этой липой, стоящей на озарённом скате, можно, ходом коня, взять вон тот телеграфный столб»). Жизнь – простая, бытовая, суетная, но теплая и человеческая, - не может прорваться сквозь решетку шахматной доски. Ближе всех к нему смогла подойти только девушка, ставшая его женой и только тогда удостоившаяся персонализации – автор назвал ее «Лужиной».

         Этот персонаж, безусловно, заслуживает внимания, поскольку является самым значимым для самого Лужина и единственным его «проводником» в то измерение, в котором живут обычные люди.

“… ей было двадцать пять лет, по моде остриженные волосы лежали прелестно, и был у нее один поворот головы, в котором сказывался намек на возможную гармонию, обещание подлинной красоты, в последний миг не сдержанное.»

        Это, конечно, взгляд автора, не Лужина. Набоков сдержанно саркастичен; в его описаниях, замечаниях, хлестких и емких словечках мы чувствуем, что ему не близок этот типаж. Тургеневская девушка, полная благородных порывов, самоуверенная, правильно рациональная, она подменяет чувства решимостью и готовностью помогать, спасать и даже приносить себя в жертву.

     И все это несимпатично автору: он чуток к искренним, чувственным, порывистым натурам. В своей жене он видит не прекрасного, но холодного «спасателя», а соратника, сподвижника, друга. Именно таким соратником –самоотверженным, преданным и решительным - была жена Набокова Вера Слоним. Но Вера была практически соавтором его произведения: она правила, редактировала, печатала, критиковала – она жила его жизнью и посвятила себя служению гению Набокова без остатка. Эта пара, при всех сложностях их брака, дышала в унисон и жила одну жизнь на двоих.

     Невеста же Лужина не может быть его соратницей - она попросту не понимает его.

"Артист, большой артист", - часто думала она, глядя на его тяжелый профиль… И, может быть, именно потому, что она о шахматах не знала ровно ничего, шахматы не были для нее просто домашней игрой, приятным времяпровождением, а были таинственным искусством, равным всем признанным искусствам. Никогда она еще не встречала близко таких людей  -  не с кем было его сравнить, кроме как с гениальными чудаками, музыкантами и поэтами»

Лужин и его жена определенно принадлежат разным мирам, и между ними непреодолимая, невозможная пропасть. («Краем глаза он видел ноги столпившихся, и его почему-то  особенно  раздражала,  

среди  всех  этих  темных штанов,  пара  дамских  ног  в блестящих серых чулках. Эти ноги явно ничего не понимали в игре,

непонятно, зачем они  пришли...

Останавливая свои часы, записывая ход или отставляя взятую фигуру, он искоса посматривал  на  эти  неподвижные  ноги,

и только через полтора часа, когда он выиграл партию и встал…  

Лужин  увидел,  что эти ноги принадлежат его невесте»).

Лужина искренне, со свойственной ей силой самоотдачи и самопожертвования, пытается помочь, спасти Лужина от морока шахмат, но она не понимает своего мужа. Она, как и  все окружающие и окружавшие его – кроме Валентинова – (отец и мать, учителя, тесть и теща), пытается вовлечь его в свою игру: служба, доход, светские разговоры, путешествия, посещения могилы отца, расставание с любимым -приговоренным - пиджаком. Эти двое не в состоянии сблизиться по-человечески: существуя рядом, они продолжают мыслить и жить «по соседству» - участливо, делая над собой усилия, чтобы соответствовать ожиданиям другого. Так, Лужин «по кусочкам собирает улыбку», чтобы, повернувшись, представить ожидающей ее жене.  Она зовет его «Лужин», без имени, и в этом есть и отдаленность, и непонимание, и опаска. Ее имени мы так и не узнаем, жена Лужина – единственная и – увы – неудавшаяся роль, в которой Набоков видит свою героиню. Лужин скрывает от нее свою боль: он чувствует, что невозможно разделить с ней то, что так мучительно и важно для него, и не хочет ненужных и тщетных попыток и увещеваний («Стройна, отчетлива и богата приключениями была подлинная жизнь, шахматная жизнь, и с гордостью  Лужин  замечал,  как  легко   ему в   этой   жизни

властвовать,  как  все  в  ней слушается его воли и покорно его

замыслам»).

. Она замечает, что с ним «что-то не так», ищет возможности отвлечь, предлагая то, что любые другие ее знакомые из обычной жизни несомненно оценили бы: работу, общение, рисование, путешествия. Но все это не может увлечь Лужина, разум его не воспринимает этих попыток. Он делает усилия,  но не может выйти из мучающего его лабиринта к обычной человеческой жизни, которую он совсем забыл, не знает и почти не помнит  («Но  шахматы  не  сразу исчезли, и, даже когда появилась светлая столовая…

сквозь  белую  скатерть  проступали смутные, ровные квадраты, и такие  же  квадраты,  шоколадные  и кремовые,  несомненно, были на пироге…

… Лужин, томно рассеянный по комнате, спит, а Лужин, представляющий собой шахматную доску, бодрствует  и  не может  слиться со счастливым двойником»).

Он послушно встречает гостей, шьет костюм, пытается печатать на машинке. Но чуда не происходит - мираж счастливой жизни оказывается очередным страшным, неожиданным и коварным маневром противника, неотвратимо влекущего Лужина к проигрышу.

        За обыденными делами – навязчивая гостья из России, дантист, фото на паспорт - скрывается напряженная стратегия, не видная никому из населяющих этот человеческий мир. Но Лужин ощущает ее совершенно отчетливо, и вот уже ретроспективно он проясняет для себя ходы противника, но не может распознать ловушки.

"Затишье, -- думал Лужин в этот день. -- Затишье, но скрытые препарации. Оно желает меня взять врасплох. Внимание, внимание. Концентрироваться и наблюдать".

      Все мысли его за последнее время были шахматного порядка, но он еще держался,-- о прерванной партии с Турати запрещал себе думать, заветных номеров газет [с шахматными задачами – А.В.] не раскрывал - и все-таки мог мыслить только шахматными образами, и мысли его работали так, словно он сидит за доской... Трудно, очень трудно заранее предвидеть следующее повторение, но еще немного - и все станет ясным, и, быть может, найдется защита...»

        Следующая часть романа  – это  крещендо,  ужасная, судорожная гонка Лужина в тщетной попытке избежать неизбежного и  -рядом - тягомотно-бессмысленная,  совершенно посторонняя жизнь,  своим контрастом невыносимо усугубляющая ужас надвигающейся катастрофы.

Этот прием настолько увиливает эффект, что все происходящее приобретает некоторую кинематографическую реалистичность. Мы вдруг узнаем, что все произошло в четверг, не важно какой, но от этой жутковатой точности веет ужасом отчета криминалиста.

      «И в четверг Лужин все понял.

      Еще накануне ему пришел в голову любопытный прием, которым, пожалуй, можно было обмануть козни таинственного противника. Прием состоял в том, чтобы по своей воле совершить какое-нибудь нелепое, но неожиданное действие, которое бы выпадало из общей планомерности жизни и таким образом путало бы дальнейшее сочетание ходов, задуманных противником. Защита была пробная, защита, так сказать наудачу, - но Лужин, шалея от ужаса перед неизбежностью следующего повторения, ничего не мог найти лучшего».

        И мы уже не сомневаемся, что все, что происходит c Лужиным, не просто странные совпадения, а ходы и ловушки, расставленные на его пути всемогущим и яростным противником. И выход на сцену-доску Валентинова,   несомненно,  тот самый решающий шах  и мат.

«Ключ найден. Цель атаки ясна. Неумолимым повторением ходов она приводит опять к той же страсти, разрушающей жизненный сон. Опустошение, ужас, безумие.

      " Его защита оказалась ошибочной. Эту ошибку предвидел противник, и неумолимый ход, подготавливаемый давно, был теперь сделан».

        Как в ускоренном кино, все закрутилось, затягиваемое в воронку уже очевидного и страшного финала.

         Это осознает и читатель, и Лужин.  Размеренная жизнь все еще пытается течь своим ходом. И жена Лужина только догадывается, но гонит от себя страшные догадки.

«Лужин стал вынимать вещи из карманов…Все эти предметы он положил на граммофонный шкапчик, проверил, нет ли еще чего-нибудь.

      "Кажется, все", - сказал он и застегнул на животе пиджак. Его жена подняла мокрое от слез лицо и с удивлением уставилась на маленькую коллекцию вещей, разложенных Лужиным.

      Он подошел к жене и слегка поклонился. Она перевела взгляд на его лицо, смутно надеясь, что увидит знакомую кривую полуулыбку, - и точно: Лужин улыбался.

      "Единственный выход, - сказал он. - Нужно выпасть из игры".

        И в этой фразе Лужина   - не выйти, а выпасть – финал. Треснутое окно в ванной  -  это  тот самый выход. Набоков подробно описывает все действия Лужина: как он двигает неподатливый комод, поднимается к окну, царапается об осколки – это все в этой, людской жизни. А за окном вдруг оказывается другая, холодная, шахматная реальность.

«Уцепившись рукой за что-то вверху, он боком пролез в пройму окна. Теперь обе ноги висели наружу, и надо было только отпустить то, за что он держался, - и спасен. Прежде чем отпустить, он глянул вниз. Там шло какое-то торопливое подготовление: собирались, выравнивались отражения окон, вся бездна распадалась на бледные и темные квадраты, и в тот миг, что Лужин разжал руки, в тот миг, что хлынул в рот стремительный ледяной воздух, - он увидел, какая именно вечность угодливо и неумолимо раскинулась перед ним.»

Лужин ушел. Ушел в другое, параллельное измерение. Он исчез из жизни, ускользнув от всех. Возможно, в той, иной реальности он, наконец, выстроит свою «очаровательную, хрустально-хрупкую комбинацию» , которая расставит  великолепные гладкие фигуры на черно-белых квадратах Вселенной, создавая гармонию, схожую с симфонией. И там он будет бесконечно бродить, вспоминая «с восхитительной, влажной печалью, свойственной воспоминаниям любви, тысячу партий, сыгранных им когда-то. Он не знал, какую выбрать, чтобы со слезами насладиться ею, все привлекало и ласкало воображение, и он летал от одной к другой, перебирая на миг раздирающие душу комбинации. Были комбинации чистые и стройные, где мысль всходила к победе по мраморным ступеням; были нежные содрогания в уголке доски, и страстный взрыв, и фанфара ферзя, идущего на жертвенную гибель...»

    «Дверь выбили. "Александр Иванович, Александр Иванович!" - заревело несколько голосов. Но никакого Александра Ивановича не было.»

Александр Иванович Лужин. Оказывается, именно так и зовут главного героя.  Но существовали ли он когда-либо?  И кто из них – Лужин или Александр Иванович - существовал в реальности? И в какой?

         Набоков оставляет читателю размышлять над тем, что есть реальность и жизнь.  Это роман о душевнобольном шахматисте или же история торжества иного измерения – решения остается за нами. Автор лишь представил нам свою сложную шахматную задачу, расставил фигуры, заставил их совершать ходы и попадать в ловушки. И мы должны решить, сумел ли Лужин выйти из игры победителем или это всего лишь очередная ловушка, окно, за которым его поджидают новые ходы и комбинации.

Литература:

Набоков В.В. Защита Лужина: Романы, рассказы. Москва: ООО «Издательство АСТ» 1997

 В. В. Набоков. Из письма к матери от 15 августа 1929 года.

Бойд Брайан Владимир Набоков: русские годы: Биография /пер. с англ. – М.: Издательство Независимая Газета; СПб: Издательство «Симпозиум», 2001.

Носик Б. Мир и дар Владимира Набокова: Первая русская биография писателя. - М.: Пенаты, 1995

Шифф Стейси Вера (Мисс Владимир Набоков): Биография/пер. с англ. О. Кириченко – М.: Издательство Независимая Газета, 2002