Певец земли саратовской

Содержание

Введение……………………………………………………………….……3

Глава 1. «Хорошие мои люди»……………………………………….…..5

1. Творческий путь М.Н.Алексеева………………………………………5

Глава 2.  Повесть М.Алексеева «Карюха» - пласт крестьянской жизни..7

2.1. Поэтическое  описание картин природы и «характеров животных»..7

2.2. Крестьянский быт и крестьянская этика……………………………..11

2.3. Языковое богатство повести…………………………………….……14

Заключение…………………………………………………………………18

Список использованной литературы…………………………………….19

Введение

«Как известно, поколение людей, родившихся в канун Октябрьской революции и вскоре после неё, вынесло на своих плечах основную тяжесть роста молодого государства» [Алексеев 1994: 5].  Такими словами начинает Михаил Николаевич Алексеев своё вступительное слово к сборнику повестей «Карюха», «Драчуны» и «Рыжуха».  

Эти произведения, как и некоторые другие, сам автор называет автобиографическими. Автобиографическая проза Михаила Алексеева ярко и талантливо рассказывает о незабвенной поре детства, протекавшей на фоне жизни русской деревни и совпавшего с трагическими годами коллективизации.

Книги Михаила Алексеева отличаются «глубиной авторского проникновения в жизнь, общественной значимостью событий, чёткостью и определённостью авторской позиции» [Борзунов 1974: 52]. Он умеет в повседневной, обыденной жизни, в рядовом событии, в простом, казалось бы, мало примечательном факте увидеть значительное и характерное, художественно типизировать и поэтизировать. В изображении народных характеров М.Алексеев продолжает традиции русской и советской литературы.

Исследователи творчества писателя и авторы критических статей обращают внимание на язык произведений М.Алексеева, особо отмечая «этот сладостный русский язык, который во многом уже утрачен сегодня, обеднён и модернизирован писателями следующих поколений. Именно через этот язык с нами в книге говорит вся Россия» [Проханов 2001: 5].

Исследователь творчества М.Алексеева О.Н.Челюканова, высоко оценивая произведения писателя,  отмечает, что «сосуществование в художественном мире повести архетипов и сказочных образов создают особый символический план повествования…, позволяют в частной истории усмотреть бытийные значения, побуждающие «жанровую зарисовку» поставить в ряд произведений русских классиков» [Челюканова 2014: 82].

Таланту  М.Алексеева подвластны различные жанры от рассказа до романа, разные темы от рассказа о войне, о мирных буднях армии до рассказа о жизни и быте русского крестьянства, от произведений для взрослого читателя до сборника рассказов для детей.

Гипотеза нашего исследования: чтение повести М.Алексеева «Карюха» знакомит читателя со всеми тонкостями крестьянской жизни.

Цель исследования: языковое выражение нравственного потенциала повести «Карюха».

Для достижения цели следует решить такие задачи:

- изучить теоретический материал по исследуемой проблеме;

- рассмотреть изображение картин природы, крестьянского быта в повести;

- раскрыть особенности языкового выражения изображаемого.

Предметом исследования является повесть Алексеева «Карюха».

Объект исследования: нравственность мира крестьянской семьи 20-х годов в языковом выражении.

Глава 1. «Хорошие мои люди»

1. Творческий путь М.Н.Алексеева

Михаил Николаевич Алексеев   (1918-2007) родился в с.Монастырское Баландинской волости Аткарского уезда Саратовской губернии (сейчас это Калининский район Саратовской области) в большой крестьянской семье «маломощного середняка».  Учился в школе, потом в Аткарском педагогическом училище,  воевал, после войны закончил Высшие литературные курсы.

С первого же произведения в творчестве М.Алексеева переплетаются военная и крестьянская темы, и «главный герой писателя, русский мужик, предстаёт в двух основных ипостасях: пахаря и воина»» [Акимов 1989: 43].

М.Алексеев вошёл в большую литературу как писатель-баталист. Его первый роман «Солдаты» (1951-1953) был посвящён изображению Великой Отечественной войны. В многочисленных рецензиях (С.М.Борзунов, М.П.Лобанов, О.Н.Михайлов и др.) отмечалось, что «в этом крупном, правдивом произведении убедительно показаны истоки победы над фашизмом и величие духа советского солдата» [Лобанов 1982: 148].

В 1950-е годы едва ли не всё творчество М.Алексеева оказалось сосредоточенным на раскрытии темы Советской Армии в самых разных её аспектах – события на фронте, мирные солдатские будни, армейская жизнь и учёба в послевоенный период, боевые, патриотические традиции, заботы военных журналистов и т.д.  («Наш лейтенант», «Жили-были два товарища», «Наследники», «Дивизионка» и др.).

С начала 1960-х годов Алексеев стал писать о деревне. В этом переходе от военной темы к «деревенской» прозе не было, однако, ничего неожиданного. Ведь в солдатах М.Алексеева легко угадывались сельские жители – «землепашцы, только по случаю войны надевшие защитную форму», ибо «так издревле на Руси повелось: в мирное время крестьянин пашет землю, в лихолетье меняет орало на меч, идёт защищать Отечество» [Алексеев 1996: 3].  Деревенский уклон  в значительной мере стимулировался происхождением Алексеева, постоянной связью писателя с «малой» родиной, где он часто бывал.  Назовём такие деревенские произведения М.Алексеева: «Вишнёвый омут» (1961), «Хлеб – имя существительное» (1964), «Карюха» (1967), «Ивушка неплакучая» (1970-1974), «Драчуны» (1981), «Рыжонка» (опубликовано в 1991) и др.

У М.Алексеева всегда была определённая и активная жизненная позиция. Он живо реагирует написанием статей в периодических изданиях на происходящее в стране.

В последние годы на Саратовщине был организован «Алексеевский фестиваль», устраивались литературные чтения, посвящённые творчеству Алексеева, проводился конкурс на лучшее школьное сочинение по произведениям писателя, вручалась литературная премия им. М.Н.Алексеева, демонстрировались все фильмы, снятые по романам и повестям Алексеева.

По произведениям М.Алексеева поставлено 6 фильмов. Некоторые киносценарии были написаны самим Алексеевым. Особой популярностью пользуются фильмы «Журавушка» (по мотивам повести «Хлеб – имя существительное») и «Русское поле» (по мотивам романа «Ивушка неплакучая»).

В 1978 году М.Алексеев был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Он награждён орденами Ленина, Красной звезды (дважды), Отечественной войны 2-й степени, Трудового Красного Знамени, Дружбы народов и медалями.

Творчество М.Алексеева высоко ценилось такими мастерами слова, как М.А.Шолохов, Л.М.Леонов, Н.Н.Асеев, А.С.Иванов и др.

Глава 2. Повесть М.А.Алексеева «Карюха» - пласт крестьянской жизни

В повести «Карюха» (1967), «отличающейся художественным совершенством и обладающей особой силой эмоционального воздействия» [Лобанов 2002: 152], Алексеев показывает трудную жизнь отделившейся крестьянской семьи, едва ли не главной в которой предстаёт беспородная лошадь Карюха. К своему мастерству создавать колоритные, крупные человеческие характеры писатель прибавил редкое умение изображать «характеры» животных (кроме кормилицы Карюхи, в произведении весьма выразительно нарисована её породистая, красивая дочь Майка, которую – на беду всей семьи – зарезали волки)» [Лобанов 2002: 161].

Повествование ведётся от имени ребёнка, что придаёт этому остродраматическому произведению, прозвучавшему как поэма о человечности, особую окраску.

2.1. Поэтическое описание картин природы и «характеров животных»

В статье «В поисках сигнальных огней» писатель П.Проскурин пишет о повести М.Алексеева «Карюха»: «У Михаила Алексеева, писателя большой и вечной темы – человек и земля – есть удивительная по своей мягкой пластике повесть «Карюха». Это целый  огромный и всё более расширяющийся мир ребёнка, с его разнообразными запахами, с тёмными, неизведанными углами, где копятся и живут ночные тени, с воющими волками и с умным, тревожным глазом старой лошади, с удивительно скупо, точно и тепло выписанными взрослыми людьми: детское зрение беспощадно высветило их мир, нарисовало его с почти пугающей полнотой. С плотской осязаемостью выписаны образы отца и матери, но ещё удивительнее написаны характеры лошадей. Это проникновение в психику старой Карюхи и её дочери Майки – почти загадка, она объясняется лишь всё той же способностью детского видения проникать в мир вещей и животных, одухотворять их, душа ребёнка и душа лошади как бы сливаются в первозданном единстве» [Проскурин 1990: 183-184].

Известно, что природа, животный мир для деревенского жителя это не только красота восходов и закатов, красивая радуга после летнего дождя,  умиление забавными проделками какой-нибудь собачки или котика (в противовес городским жителям), но и своеобразный житейский барометр. Что это значит? Для крестьянина имеет огромное значение то, вовремя или нет пошёл дождь, ветреная ли погода, что будет сначала – мороз или снег, выживут ли посевы без дождя, здорова ли лошадка, на которой нужно будет вспахать весной поле и т.п.

Известно, что непревзойдённым мастером описания картин русской природы и животных, действия, «мысли и чувства» которых зачастую очеловечивались, является С.Есенин. Можно с уверенностью утверждать, что М.Алексеев является достойным продолжателем этой традиции классика русской литературы. Для автора повести «Карюха»  животные – лошадь Карюха, жеребёнок Майка, петух, пёс Жулик, свинья Хавронья, корова Рыжуха – это почти члены семьи, каждое животное имеет своё имя, свои повадки и характер.

Но даже в таком утилитарном взгляде на природу крестьянства, на флору и фауну, М.Алексеев умеет увидеть поэтический настрой как взрослых, так и детей, героев повести «Карюха».

Главная «героиня» повести Карюха, характер и повадки которой очень подробно описаны в произведении. «С точки зрения её хозяев, кобылка эта обладала всеми мыслимыми и немыслимыми лошадиными пороками. Посудите сами: во-первых, она стара; во-вторых, ленива; в-третьих, коварна и зла – может подкрасться к тебе сзади и укусить на за что ни про что; в-четвёртых, лягуча – поддаст задними копытами так, что костей не соберёшь; в-пятых, неуживчива…» [Алексеев 1994: 7].  Но у Карюхи есть и достоинства, она неприхотлива к кормам, в работе хоть и не спора, но очень вынослива, каждый год приносила по жеребёночку.

О лошади писатель рассказывает как о человеке: «Только она одна и слышала, как время от времени где-то далеко в лесу … дважды провыла волчица… Карюха прижималась большим своим телом к дочери. Она вроде бы знала, что, случись беда, только она одна и сможет защитить ласточку» [Алексеев 1994: 13].

С великой любовью и интересом описывает автор жеребёнка Майку: «Убедившись, что длинные, неуклюжие ноги нисколько не мешают ей держаться на земле твёрдо и основательно, первое, что она сделала, так это высоко подбросила зад, вскинула выше себя копыта и затем повторила опасный этот трюк, словно на «бис», ещё раза три кряду» [Алексеев 1994: 49].  В связи с появлением жеребёнка, мальчику казалось, «что в тот день у всех людей на свете должно быть так же хорошо на сердце», как у него, «на дворе было солнечно по-прежнему, на душе у меня тоже» [Там же].

Часто мальчик смотрит на мир глазами Майки, пока она растёт: «Майка же приступила к открытию мира. А он был велик и бесконечно разнообразен. Если бы жеребёнок понимал человеческий язык, я охотно предложил бы ему свои услуги в качестве экскурсовода. Сейчас Майка подняла голову и смотрела на высокий плетень, где только что устроилось странное существо, увенчанное розовым гребешком. А под гребешком у него торчало что-то длинное и горбатое существо встряхнулось, выгнуло шею и издало пронзительный громкий и очень испугавший Майку крик. Мне хотелось успокоить Майку, сказать ей, что это наш кочет Петька…» [Алексеев 1994: 49].

Вот мальчик с отцом едут куда-то по делам в телеге, и автор даёт описание окружающего в восприятии ребёнка: «Мы ехали смотреть хлеба. Было воскресенье. Утро туманное, безветренное. Взошедшее солнце не скоро сорвало с земли белесое покрывало росы. Было прохладно, дышалось хорошо, вольготно – и нам, и Карюхе с Майкой. Перед Майкой открывались удивительные вещи. Она впервые увидала, что мир огромен и великолепен и что, кроме неё и матери, в мире этом обитает множество других существ» [Алексеев 1994: 43].

Вот ещё один пример, иллюстрирующий взаимоотношения всех животных - обитателей крестьянского двора: «…в отношении нас, людей, Карюха принуждена была сохранять сдержанность, то в отношении прочих обитателей двора – коровы, овец, свиньи, собаки – была недвусмысленно строга» [Алексеев 1994: 60]. Далее автор восприятием  мальчика характеризует обитателей двора: Хавронья – особа нахальная и бесцеремонная; пёс Жулик после неудачного знакомства с копытом Карюхи, которое было результатом его излишнего и бесцеремонного любопытства, старался находиться на почтительном расстоянии от Майки и её капризной матери.

Автор  повести не только своеобразно очеловечивает животных, но и люди ведут себя по отношению к обитателям крестьянского двора как с людьми. И это поведение не ограничивается только окриками, призывающими стоять или что-либо подобное.  Вот, например, как отец разговаривает с Майкой: «Охваченная любопытством, она (Майка) глядела во все стороны… В одном месте Майка увидела с ужасом прямо под своими ногами что-то пёстрое и живое. Это пёстрое взмахнуло крыльями, жёстко захлопало ими и полетело прямо на восходящее солнце. – Это же стрепет, дурочка. Что ж ты испугалась так? – ласково бормотал отец, наклонившись и пошлёпав Майкину спину» [Алексеев 1994: 64].  Если бы не знать, что Майка – это жеребёнок, можно подумать, что отец разговаривает с ребёнком.

Заканчивается повесть небольшой пейзажной зарисовкой, которая, как и все другие, дана в восприятии мальчика: «Северный ветер, дувший целую неделю, уступил вдруг место западному. Скоро по небу поплыли низкие, набрякшие влагою тучи, из них полетел на землю лохматый, мягкий снег. Он крупными белыми пятнами падал на Карюху, отец глядел на неё сквозь опушённые снегом ресницы, свет дробился; и в призрачном этом свете, облепленная белым, Карюха молодела на его глазах и была странно и удивительно похожей на Майку» [Алексеев 1994: 72].

Исследователь О.Н.Челюканова отмечает, что образ Майки ассоциируется с удачей, на её благополучное взросление возлагались большие надежды, от неё зависело дальнейшее благополучие, судьба семьи.  И далее критик отмечает: «В финале произведения Алексеева пейзаж привносит эмоциональную разрядку, снимает трагическое напряжение, вызванное гибелью Майки и крушением самых светлых надежд семьи. Это духовное очищение и возрождение символизирует мягкий белый снег» [Челюканова 2014: 89].

2.2. Крестьянский быт и крестьянская этика

Вот самая примечательная цитата, говорящая о важности наличия лошадёнки в крестьянском дворе: «Перечисление членов семьи я мог бы начать с Карюхи, и это было бы только справедливо. Отныне всё благополучие, равно как и неблагополучие наше, так или иначе связано с Карюхой, на которую возложено множество разнообразных и важных обязанностей. Поскольку сейчас была зима, от Карюхи зависело, будет ли в избе тепло. На Карюхе привозили дрова из лесу…» [Алексеев 1994: 17]. И за кормом для самой Карюхи и для другого скота, и в соседнее село кому-то на «помочь», и в лавку за керосином и кренделями – всё на Карюхе.

Когда начиналось половодье, Карюху начинали усердно кормить, поездки прекращались, «она знала почему» - подходила посевная.

С членами семьи у Карюхи сложились разные отношения: кого-то она безоговорочно слушалась, с кем-то могла поиграть и пошутить, от кого-то всегда ожидала ласки и угощения. «Недолюбливала она отца ещё и за то, что обязана была бояться его: трудно любить того, кто внушает к себе страх» [Алексеев 1994: 19].

Необходимость в соблюдении порядка не только в избе, но и на гумне, бережливость как вынужденная мера выживания  отражена в таком отрывке: «На гумно в зимнюю пору он (отец), кроме себя, никого не допускал. Причин для этого было предостаточно. Сыновья не знали, сколько и какой надо насыпать в плетенную из ивовых прутьев корзину мякины, какой и в каком количестве наложить соломы, - ребята навалятся, конечно, на овсяную, а её надо приберечь к весне… Особенную же экономию необходимо было соблюдать в отношении сена: ягнят и телёнка не накормишь соломой, им подавай душистого сенца, припорошенного отрубями, а то и ржаной мукой» [Алексеев 1994: 3031].

Приведенная цитата говорит не только о том, как устроено хозяйствование крестьянина, но и о прекрасном знании этой жизни, её тонкостей и премудростей самим автором повести. И тяжкий труд крестьянина и лошадёнки тоже знаком автору: «Пахарь торопил, всякая остановка Карюхи грозила семье голодом… К полудню Карюха останавливалась в борозде не из-за хитрости: она уставала так, что напружинившиеся ноги её дрожали <…>, один раз она просто упала в постромках, и только тогда хозяин, обескураженный и несчастный, понял, что хоть на один час, но надо распрячь Карюху» [Алексеев 1994: 31].

Случались, естественно, в жизни крестьян и светлые праздники, которые были долгожданными и весело, с соблюдением традиций, отмечались. Например, «в троицын день на ребятишек возлагалась весёлая обязанность – натаскать из лесу ветвей и травы, а взрослые украсят ими избу снаружи и изнутри. Ещё накануне по всем дорогам и тропам, ведущим из лесу, в направлении села катятся зелёные шары – это дети волокут покрытые густой, молодой листвой ветки пакленика, самого клёна, липы, ясеня, осины, вяза, дуба, черёмухи, калины. Лес как бы сам шёл к нам в гости» [Алексеев 1994: 62].  Следует отметить, что даже при описании традиционной подготовки к празднованию троицы автор поэтизирует поход детей в лес за травами и ветками.

Из повести мы узнаём, как многочисленны были крестьянские семьи, в которых жили по три, а то и по четыре поколения. Но естественным путём и большие семьи дробились, разделялись: «В доме нашем что-то случилось, словно бы оборвалась какая-то невидимая нить, до того связывавшая большую семью. Теперь стали обедать не в одну, а в три смены. За длинный, выскобленный кухонным ножом стол, за которым прежде помещались семнадцать человек, сейчас сначала садились дед Михаил, бабушка Олимпиада, младший сын Павел и молодая его жена Феня. Остальная чёртова дюжина ждала своей очереди» [Алексеев 1994: 5-6].

Большая семья, состоявшая из семнадцати человек, теперь делилась на три семьи.  Сразу возникает вопрос: каков был порядок поведения за столом, когда  семья большая?  А вот какой порядок: «Шумно усаживались, посреди стола ставилось огромное блюдо со щами, оно курилось оглушительно вкусно пахнувшим парком. Все принимались дружно хлебать. Оживление за столом возрастало по мере приближения к ответственнейшему моменту: щи почти выхлебаны, на дне оставалось одно мясо, и вот-вот прозвучит команда: «Берите!». Раньше – для всех – её подавал дед, теперь, в третьей смене, - мой отец». Что же случалось с тем, кто нарушал этот порядок? «Ждёшь, бывало, этой команды, а рука дрожит, ложка в ней выстукивает об стол барабанную дробь: малейшее промедление может дорого обойтись твоему желудку – лучший кусок мяса проскользнёт  мимо твоего рта. Потому некоторые из нас старались упредить событие. Обычно это делал средний мой брат, Лёнька. Он ухитрялся подцепить кусок мяса за долю секунды до общей команды. Само собой разумеется, что предприятие это было связано с известным риском. Нередко отцовская рука, вооружённая большой деревянной ложкой, награждала нарушителя порядка звончайшим ударом по лбу» [Алексеев 1994: 8].

Отец в любой крестьянской семье был непререкаемым авторитетом, его все должны были слушаться, без его участия не принимались никакие решения, последнее слово в хозяйственном или каком-либо другом споре было всегда за отцом.

2.3. Языковое богатство повести

В статье «Его победа», посвящённой оценке творчества М.Алексеева, А.Проханов пишет: «Самое главное в книге – её язык. Удивительный русский, пластичный, ёмкий, народный язык, которым Михаил Алексеев владеет виртуозно и молодо. Состарившийся во плоти своей, он остался молодым и радостным в языке, который в состоянии передать бой, слёзы, страдание, пейзаж, красоту, величие, трагичность» [Проханов 2001: 5].

В повести «Карюха» можно выделить диалектные слова, лексику разговорной и просторечной речи, слова устаревшие.

Диалектизмами называются «характерные для каких-либо территориальных диалектов слова…, включённые в литературную речь и воспринимаемые как отступление от литературной нормы» [Караулов 1997: 114].

«Я успел заметить, что мать моя не шибко возрадовалась, завидя свояка»: шибко – «очень, сильно, крепко» [Даль 1995: т.4, 632].

«Бирюки за вас первых возьмутся!»: бирюк – «волк» [Даль 1995: т.1, 88].

«Санька с Лёнькой с кошачьей быстротой и ловкостью забрались по стропилам под самый конёк крыши и затаились, пришипились там»: пришипиться – «шип – сиплый звук, голос шипящего; пришипились – говорили вполголоса или шёпотом» [Даль 1995: т.4, 633].

«И тут-то я впервые по-настоящему струхнул, закричал что было мочи»: мочь, моченька – «мощь, сила» [Даль 1995: т.2, 354].

«Одни перетоки да ярчонки», - огорчённо ворчал дядя Максим»: перетоки – «молодые овцы» [Даль 1995: т.3, 90].

«На беду, у меня сшило колотья»: сшило колотья – «закололо в боку» [Даль 1995: т.4, 634].

«Всю-то ноченьку, до последних кочетов, до утренней зорьки»: кочет – «петух» [Даль 1995: т.2, 181].

«Лёнька, подхватив с судной лавки кусок хлеба, нырял мимо неё к двери»: судная лавка – «су'да – посудина, сосуд, посуда, домашняя утварь»; судная лавка – лавка, шкаф где стоит посуда и утварь [Даль 1995: т 4, 354].

 «То у кого-нибудь затевалась помочь и отец шёл туда вместе с лошадью»: по'мочь – «работа миром, всем селом, за угощение» [Даль 1995: т.3, 274].

«Лёнька спал на повети»: поветь – «крытое место; чердак на холодном надворном строении» [Даль 1995: т.3, 151].

Это некоторые примеры использования М.Алексеевым диалектизмов в повести «Карюха». Известно, что диалектизмы - это слова, имеющие соответствия в литературном языке. На разных территориях некоторые предметы, явления, признаки называют по-другому и по-разному. Саратовская область представляет собой территорию позднего заселения, поэтому в речи диалектоносителей встречаются слова, характерные как для северного, так и южнорусского наречия.

Значение некоторых диалектизмов читатель сможет понять, опираясь на общий смысл высказывания, значение же некоторых можно будет узнать из словаря.

Что касается устаревшей лексики, то в повести встречаются как историзмы, так и архаизмы.

Архаизмы – «слова и выражения, вытесненные из активного употребления синонимичными лексическими единицами» [Караулов 1997: 37]. Предметы, явления. Признаки и т.п., называемые архаизмами, не исчезли, не исключены из употребления, но теперь для них существуют другие названия.

«В передней, под потолком на ввинченных кольцах, всегда висели две зыбки, и в них обязательно пищало по ребёнку»: зыбка – «колыбель, люлька, качалка» [МАС: т.1, 624].

«Тогда он обязательно зайдёт в горницу»: горница – «комната; чистая половина крестьянской избы» [МАС: т.1, 335].

«Даже в самой нашей избе стало вроде бы посветлее»: изба – «деревянный  крестьянский дом» [МАС: т.1, 634].

«Тятька с мамкой торопят»: тятя, тятька – «отец, папа» [Даль 1995: т.4, 456].

Историзмы – «слова и выражения, вышедшие из активного употребления в связи с тем, что исчезли или стали неактуальными обозначаемые ими понятия» [Караулов 1997: 159].

«К Настеньке на всю ночь приходили подруги на посиделки»: посиделки – «сборище крестьянской молодёжи по осенним и зимним вечерам и ночам, под видом рукоделия и пряжи, а более для россказней, забав и песен; вечёрки» [Даль 1995: т.3, 329].

«Отец принёс из амбара летучую мышь, вычистил, протёр хорошенько стекло, вставил новый фитиль…»: летучая мышь – «фонарь керосиновый» [МАС: т. 2, 320].

«Поначалу она, схватив у печки ухват либо сковородник, бегала за Лёнькой»: ухват – «длинная палка с металлической рогаткой на конце, которой захватывают и ставят в русскую печь горшки и чугуны» [Даль 1995: т.4, 539].

«Перво-наперво он отвязал лошадей и ввёл их в ригу»: рига – «постройка для сушки снопов с местом для обмолота» [МАС: т.3, 716].

«Ток успел покрыться шелковистой, нежной зеленью – проросли зёрна ржи, спрятавшиеся по трещинам хорошо утрамбованной цепами земли»: цеп – «ручное орудие для молотьбы, состоящее из длинной ручки и прикреплённого к ней ремнём короткого деревянного била» [МАС: т.4, 642].

«Соха – куда ни шло. А потяни-ка однолемешный плуг»: соха – «земледельческое пахотное орудие; примитивный плуг» [МАС: т.4, 212].

Активно в повести используются просторечия, значение которых понятно читателю и без толкового словаря: покалякать, надоть, струхнул, стращают, вчерась, откель, знамо, хабалить и др.

- «Слазь, Андреич, мне с тобой покалякать надоть»;

- «Я понял, что мне надо непременно пробуравить ребятишью кучу»;

- «Было даже как-то странно и непонятно, что ими стращают»;

- «Опять вчерась в час ночи пришла»;

- «Откель мне знать»;

- «Знамо надоел!»;

- «Помышлял о поездке в самый аж Саратов, до которого было цельных сто вёрст от нашего села»;

- «Нонче будет»;

- «Приковылял на хромой ноге и волчатник Сергей Звонарёв, чуть опосля и дядя Максим».

Диалектная и устаревшая лексика, просторечные слова, которые писатель использует в своём произведении, способствует воссозданию колорита эпохи, созданию речевого портрета персонажа, характеризует героев как носителей языка эпохи.

Заключение

Рисуя с большой художественной убедительностью суровую, трагическую действительность русской деревни 1920-х годов, Алексеев сумел создать одно из лучших произведений, которое подкупает и задушевностью интонаций, и богатым народным языком, и тонкой передачей поэзии детства, и глубоким пониманием сложных человеческих взаимоотношений, и объективным анализом прошлого.

Книги М.Алексеева, умные, добрые и по-человечески сердечные, помогают людям жить, строить и бороться. Они проникнуты пафосом созидания, глубоко оптимистичны. Прочитаешь такую книгу и чувствуешь, как внутренне обогатился, узнал много нового, ярче осознал величие и красоту жизни, приобрёл себе ещё одного верного друга. Читателя постоянно восхищает глубина авторских познаний, точность наблюдений, поэтичность интонации, богатство пейзажных красок, точность и многообразие языковых проявлений. И главное – сердечность в описании человеческих отношений.

Разнообразие и богатство языкового выражения повести «Карюха» отмечены многими критиками, которые отмечают, что именно этот правдивый, настоящий русский язык, с его диалектными, устаревшими, просторечными вкраплениями способствует глубокому проникновению современного читателя в быт, жизнь, нравственные ориентиры крестьянина 20-х годов 20 века.

Названные языковые средства повести М.Алексеева «Карюха» активизируют воображение читателя, выстраивают событийный ряд повествования, помогают проникнуть в душу русского крестьянина.

Список использованной литературы

1. Алексеев М.Н. Карюха. Драчуны. Рыжонка. – М., 1994.
2. Алексеев М.Н. От автора  // М.Алексеев. Карюха. Драчуны. Рыжонка. – М., 1994. – С.3-8.
3. Алексеев М. Автобиография // Писатели России. Автобиографии современников. – М., 1998. – С.35-40.
4. Алексеев М. Будете нас читать в ХХII веке // Советская Россия. – 1996. - №72. 25 июня. – С.3.
5. Акимов  В.М. Михаил Николаевич Алексеев // Русские советские писатели. Прозаики. Т.1. – М., 1989. – С.42-47.
6. Борзунов С.М.  Михаил Алексеев: Встречи. Книги. Размышления. – М., 1983.
7. Борзунов С.М. Михаил Алексеев: Личность, творчество, размышления. – М., 1988.
8. Борзунов С.М. С пером и автоматом. – М., 1974.
9. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х томах. – М., 1995.
10. Канашкин В.А. Биография родной земли и человеческие судьбы (Михаил Алексеев. «Вишнёвый омут», «Карюха», «Хлеб – имя существительное») // Научные труды Краснодарского педагогического института. – 1969. – Вып.116. – С.177-193.
11. Караулов Ю.Н. Русский язык. Энциклопедия. – М., 1997.
12. Лобанов М.П. На передовой: Опыты духовной биографии // Наш современник. – 2002. - №4. – С.145-169.
13. Лобанов М.П. Освобождение // Волга. – 1982. – 310. – С.145-164.
14. Михайлов О.Н. Выстраданное слово: О прозе М.Алексеева // Наш современник. – 1981. - №7. – С.70-77.
15. Овчаренко А.И. Земля – цветущий сад: Художественный мир М.Алексеева // Наш современник. – 1975. - №1. – С.172-184.
16. Платова Г. Юбиляр с большой буквы // День литературы. – 2003. - №5. – С.3.
17. Проскурин П. В поисках сигнальных огней // П.Проскурин. Лики земли. – М., 1990. – С.181-193.
18. Проханов А. Его победа // Завтра. – 2001. – Выпуск №5 (374). – С.4.
19. Словарь русского языка (МАС). В 4-х томах / Гл.ред. А.П.Евгеньева.  – М., 1985-1988.
20. Челюканова О.Н. Способы организации социально-нравственного содержания и внутренняя форма повести Михаила Алексеева «Карюха» // Современные проблемы науки и образования. – 2014. - №5. – С.82-91.
21. Шикина Л. Он живёт на окраине // Литературная газета. – 2003. - №17. – С.6.