Эҙләнеү эше "Талха Ғиниатуллин күҙлегенән һуғыш темаһы"

«Вот кончится война…». Воспоминания.

  Тернистым путем пришел в литературу мой земляк Талха Гиниятуллин. Вместе со своим поколением он одолел жестокое испытание эпохи — Великую Отечественную войну. Немалым испытанием на прочность оказался и слишком долгий путь писателя к своим читателям, особенно в родном Башкортостане.
   Талха Юмабаевич Гиниятуллин (литературный псевдоним — Анатолий Генатулин) родился 1 мая 1925 года в деревне Уразово Учалинского района.

   Я прочитаю отрывок из его произведения  «Вот кончится война…»

Война пятилась на запад. Истерзав и залив людской кровью огромные просторы нашей земли от берегов Волги до западных пределов, оставляя за собой пепелища деревень, дымные руины городов, разбросав на полях и вдоль дорог груды искореженного металла, солдатские могилы и незахороненные человеческие кости, война пятилась туда, откуда пришла, враг уползал туда, откуда начал свой кровавый путь 22 июня 1941 года.

Теперь, в начале сорок пятого, земля родная, освобожденная от фашистских нелюдей, очищенная от их мерзостного духа, уже лежала далеко за восточным горизонтом, и мы, наш фронт, наша армия, наши дивизии и полки, уже почти вплотную подошли к границам Германии. Мы уже верили, что война скоро кончится. Весной или летом. И мы, солдаты, уже в своих сладостных разговорах о доме, о том, какая житуха пойдет после войны, да и в письмах матерям, женам, невестам все чаще и чаще произносили и писали слова жизни, слова надежды: «Вот кончится война…»

  Я – Гайнуллин Талгат, или Гайнуллин Толя, служил коноводом в комендантском эскадроне штаба 5-й дивизии.

Шел я однажды по улице польского городка и вдруг слышу: два кавалериста говорят по-башкирски. Немолодые уже, ну, под тридцать, в защитных ватниках, в сапогах со шпорами, молодцеватые. Они болтают на таком родном до пронзительности языке, что хочется заплакать от радости. Причем они говорят не просто по-башкирски, они так произносят слова, говорят на таком наречии, на котором говорила моя мать, на котором говорят в нашей деревне, в нашем районе. За несколько лет на войне язык этот я малость подзабыл, вернее, чуточку отвык от него, потому как говорил только по-русски и даже во сне с матерью и родичами стал разговаривать по-русски.

– Эй, башкиры, что ли?! – окликнул я их по-башкирски.

– Башкиры. А ты кто будешь?

– Я тоже башкир.

– Мы и так видим, что ты башкир. Откуда, из какой части?

– Из госпиталя я. Тут рядом.

– Ранен, что ли?

– Да, ранен, контужен.

 Из какого района?

– Из Учалинского.

– О-о-о! А-а! Земляк! Мы ведь тоже учалинские! Из какой деревни?

– Из Уразова.

– А я из Наурузово, а он вот из Аккужино.

Наурузово было в тридцати километрах от нас, Аккужино – в пятнадцати. Аккужино, как и наша деревня, была типтярской, в Аккужино говорили чуть иначе, чем в Наурузово, но здесь, на войне, разница эта совсем не слышалась. Да на чужбине башкир любого, даже очень отдаленного района, для тебя роднее самого близкого родственника.

Потом земляки мои куда-то заторопились и сказали, уходя:

– Заходи вечерком. Посидим. Мы вот в том доме стоим. Спросишь, где живут коноводы.

Вечером я зашел к ним. Комната на втором этаже, нары, на нарах потники, шинели, телогрейки, тут же седла, уздечки, карабины, клинки; запахи кожи, конского пота, портянок, махры. Все это родное, напоминает деревню, конный двор и шорню. На гимнастерках земляков посверкивали, позвякивали медали, на погонах – сержантские лычки, и чувствовалось, что земляки мои горды тем, что они кавалеристы, коноводы, сержанты и служат не где-нибудь, а в штабе корпуса.

Достали флягу со спиртом, нарезали хлеба, открыли банку со свиной тушенкой, выпили немного, вспомнили деревню, окрестности наших деревень, довоенную житуху, которая отсюда казалась полузабытым детским сном. В охотку я с удовольствием говорил по-башкирски, вернее, по-нашему, по-типтярски, и, оказалось, я вовсе не забыл язык родной.

Земляки сказали, что если я настоящий башкир, как мне не стыдно оставаться в госпитале.

– Скоро война кончится, а у тебя ни одной награды. Вернешься домой после войны, девки любить не будут. Так что брось ты все это, иди к нам в кавалерию.

– А примут?

– Конечно, примут. Ты что, не мужик, что ли?

Я показал им выписку из приказа о награждении меня орденом Славы, дескать, глядите, я тоже не лыком шит.

Так я оказался в 5-й дивизии.

-Гайнуллин, ты, что ли, будешь Гайнуллин? Вставай, давай на пост. Собирайся! Быстро!

Я вскочил, оделся в темноте, кто-то сунул мне в руку карабин и тяжелую сумку с пулеметными дисками. Вышли на двор. Густо валил снег. От снега на дворе было светлее, и я разглядел их, этих двоих. Оба они были сержанты, один лет тридцати или даже чуть постарше и довольно рослый, другой, тот, кто растолкал меня, приземистый, помоложе.

– Как звать? – спросил старший.

– Талгат. Ну, по-русски Толя.

– Татарин?

– Нет. Башкир.

– Башкир у нас в полку было много. А сейчас редко кого встретишь, – сказал сержант и, помолчав, добавил: – Вот такие дела, Толя, пока будешь моим вторым номером. Моего второго номера маленько поранило, он в медсанбате сейчас. С пулеметом обращаться умеешь, с «Дегтяревым»?

– Умею. Я в пехоте был пулеметчиком.

– Ну и ладно, ну и хорошо…

В голосе сержанта, негромком, хрипловатом, слышались простая доброта и взрослая снисходительность ко мне, зеленому юнцу, и я решил про себя, что сержант – хороший человек. Это был простой мужик из Брянщины, с которым мы подружились.

К лесному домику мы вышли внезапно. Шли по малоезженному проселку, шли неготовно, вразброд, наш первый взвод шагал впереди. Вдруг сквозь частокол сосен – дом. Наверное, покинут хозяевами, очень уж было тихо, не слышно ни животных, ни людей. Мы уж подходили к дому, как тут неожиданно протрещала очередь автоматная. Мы врассыпную и залегли под соснами. Так лежали какое-то время, приходя в себя. Позади послышался хриплый голос комэска. Второй, третий и четвертый взводы встали и побежали в обход дома, словом, дом мы окружили. Кто стреляет, сколько там немцев, никто, конечно, не знал.

Ребята, постреливая, ворвались в дом, а я, вспомнив о Баулине, побежал на полянку перед домом. Он как упал, так и лежал. Ранило, что ли, подумалось мне. Подошел, наклонился над ним, толкнул – не шевелится.

– Петрович! – я впервые звал его Петровичем. – Петрович!

Он не шелохнулся. Лежал ничком, прижавшись правой щекой к земле; пригнувшись ниже, я заглянул ему в лицо: глаза его были открыты, но мертвы. Значит, все-таки успел выстрелить в него фриц; наверное, стрелял из правого окна. Зачем он побежал? Ведь я меньше ростом, легче, я пробежал бы быстрее и, наверное, остался бы жив.  Или, может, он боялся за меня, хотел, чтобы я, мальчишка; остался жив, и заслонил меня собой… Ведь он всегда говорил, что я хороший парень и, наверное, любил меня…

Вдруг на улице началась пальба. Из карабинов и автоматов. Не зная что и подумать, я кинулся вниз, выскочил из двери и услышал, как люди кричат «ура» и стреляют. Побежал в парк. Стреляли в воздух, некоторые подбрасывали вверх пилотки. Я догадался: война кончилась! И действительно, когда я подошел к ребятам, мне сказали, что только что передали из штаба полка: война кончилась!

Никакой бурной радости, от которой стреляют в воздух, кидают вверх пилотки и кричат «ура», я не испытывал. Может, еще не дошло до меня, до моих чувств? Или моя душа, после гибели Баулина, не была готова к радости. То, что я почувствовал, не было ни радостью, ни ликованием, ни безразличием. Я стоял оглушенный, ошеломленный от непривычной мысли, что ни сегодня, ни завтра, никогда больше не буду подниматься в атаку и ходить на пулеметы…Было тревожно от огромности и, может, непосильности подаренной мне судьбой жизни.

У Талхи Юмабаевича, как он сам признался однажды, есть надежда. Надежда на то, что наши внуки в двадцать первом веке примутся читать литературу двадцатого века, как мы дочитывали литературу «золотого» девятнадцатого и сформировались в основном на великой литературе от Пушкина до Бунина.

«Самое главное мое писательское кредо, – уверенно заявляет писатель, – надо писать правду. Обо всем. Людям нужна правда – особенно сегодня, сейчас. Почему особенно сейчас, сегодня? Мне кажется, сегодня люди стали жестче, что-то случилось внутри у нас… А кто скажет, если не я? Я – юродивый, писатель, и потому должен говорить правду».

Министерство образования Республики Башкортостан

Муниципальное бюджетное образовательное учреждение

Средняя общеобразовательная школа села Кунакбаево

Муниципального района Учалинский район

                                Муниципальный конкурс «Война глазами писателя    

                                Талхы Гиниятуллина (А.Генатуллина)»

                                Номинация

                    «Исследовательская работа»

                                           Подготовил:

                                                 Зарипов Урал, обучающийся 7 класса

                                                 МБОУ СОШ с. Кунакбаево

                                                 Контактный телефон: 89674546338      

                                                 Руководитель:

                                                 Зарипова Гюзель Маулитовна,

                                                 Учительница русского языка и литературы

                                                 МБОУ СОШ с. Кунакбаево

                                                  Контактный телефон: 89603894812

                                        С. Кунакбаево- 2015