Нас время взрастило

НАС ВРЕМЯ ВЗРАСТИЛО

Вотяков Семён

 Братский район, с. Ключи-Булак

МКОУ «Ключи-Булакская СОШ», 9  класс

Не дай нам Бог такое пережить,

Но оценить, понять их подвиг надо –

Они умели Родину любить,

Им наша память – лучшая награда!

С.М. Гришпун

        Дети войны… Что вспоминают они при слове «детство»? Свист бомб над головой, грохот снарядов, вой сирен, зовущих в бомбоубежище. Чувство страха при виде человека в черной форме, говорящего на незнакомом, лающем языке. Отчаянный плач матери, получившей похоронку на их отца. И почти всегда - постоянное, невыносимое чувство голода. А те, кто был постарше, и кого война застала за линией фронта, - непосильный для юного возраста труд от зари до зари наравне со взрослыми и тот же изнуряющий, лишающий сил постоянный голод. Не каждому взрослому по силам испытать то, что пришлось испытать им, детям войны.

Таким ребёнком была и моя бабушка Вотякова Анастасия Константиновна. Когда началась Великая Отечественная война, бабушке было восемь лет. Её воспоминания и стали основой моей работы. Моя бабушка имеет статус «труженик тыла», хотя в годы войны ей не было шестнадцати лет. Ей и всем, кто пережил ту страшную войну, благодаря кому одержана Великая Победа, я посвятил свою работу.

        Моя бабушка, Вотякова Анастасия Константиновна, родилась 12 декабря 1933 г. в селе Большеокинске Братского района. Колхоз «Красный Октябрь». Сейчас это место затоплено водами Братского водохранилища. Семья была большая — пятеро сестёр и два брата. Она была пятым ребёнком. Её мама, Большешапова Фёкла Степановна, и отец, Большешапов Константин Аксентьевич, были рабочими в колхозе.

        Вот что вспоминает моя бабушка о том тяжёлом времени:

        «Помню, как в первые дни войны уходили на войну все мужчины призывного возраста, как плакали дети и голосили женщины. В этом году в колхозе был богатый урожай, который пришлось убирать, тем, кто остался —  в основном женщинам. Хлеб сдавали государству, а оставшийся делили всем членам колхоза на трудодни. У нас в это время уже работали отец, мама, старшая сестра Аграфена, брат Михаил. Трудодней заработали много и получили хлеба (зерна) тоже достаточно много. Его нам хватило года на два. Было своё хозяйство: скот (корова, поросёнок, куры), в огороде выращивали овощи.

        На второй год войны призвали в армию отца и брата. Вот тогда почувствовали, как трудно. Надо было самим, без мужчин готовить дрова, корм скоту, и делать другую работу по дому. А главное, работать с утра до вечера в поле, в колхозе. Работали все старшие: две сестры и мама. Все работы по дому легли на нас. В доме старшей была я. Конечно, мама успевала сделать что-то ночью или очень рано утром. Нам утром говорила, что должны сделать мы — хлеб из печи вытаскивать, за скотиной смотреть и, конечно, следить за младшими. Главное, летом не ходить на реку (мы жили на берегу Оки), не купаться. Были случаи, когда без присмотра дети тонули. Детских садов тогда не было. А у нас маленькие были – брат Ваня (7 лет) и сестрёнка Сашенька (2 года).

        Зимой в 1942 г. я пошла в школу в первый класс. Школа у нас была только начальная – 4 класса. Трудно было в том, что одежды не было, всё  шили, вязали, пряли, ткали сами. Ходила я в портяном, тканом из конопляных ниток, сарафане, который мама сшила сама, в чирках, сшитых дядей, а осенью, зимой и весной — в фуфайке и самовязанном платке. Чулки тоже были вязаные из пряжи из овечьей шерсти. Было уже холодно и голодно.

        В школе топили печи дровами, которые из леса подвозили на лошадях, (валежник). Их так же,  как и дома, пилили ручной пилой на месте. Всё  равно в школе было холодно, даже замерзали чернила. Писали на самодельных тетрадях. Какая-то тонкая, некачественная была бумага. Мы из неё шили тетради. Когда бумага кончалась, делали тетради из газет и писали на полях. Учились в две смены, т.к. в школе было всего две классных комнаты, и мест на всех не хватало. Но всё равно нас с 1 класса учили красиво писать, читать, учить стихи. Были уроки чистописания, математики, пения, рисования.  Чернила делали из химических стержней от карандаша и из какой-то краски, как порох. Её кипятили, получалась коричневая жидкость. Ею писала пером. Перья тоже не всегда были, их доставали с большим трудом. Помню, однажды, маме удалось выменять на булку хлеба четыре таких пера, а я обмакнула одно перо в горячие ещё чернила, и оно разошлось. Какое это было для меня тогда горе!

        После школы было много работы дома: заготовить дрова (распилить ручной пилой), наносить воду с реки из проруби, почистить в хлеву у скота, навести порядок в доме.  Но ещё надо было прясть, вязать носки, чулки, варежки для себя и для посылок на фронт. Посылки собирали всем селом. Стряпали и сушили сушки, только не круглые с дырочками, как обычно, а раскатывали из пресного теста жгут и резали на палочки, потом их пекли и сушили на сухарики. Так их больше входило в посылку. Чистили и чуть кипятили в подсоленной воде картошку, нарезанную тоже палочками, потом её откидывали на сито и аккуратно, чтобы не сжечь, на противнях сушили в русской печи. Мы крошили табак, а мама готовила его, «доводила до ума». Летом табак специально выращивали, листья обламывали, нанизывали, как бусы, на нитку  и развешивали сушить. Дудки-стебли мы измельчали на специальной крошилке, листья мяли и смешивали все. Получалась махорка. Ее и отправляли на фронт. Шили кисеты – мешочки для махорки. Это было трудно, так как шить-то было не из чего. Так готовили и отправляли посылки на фронт. В общем, работы хватало.

        Уроки учили урывками, когда было свободное от работы время или вечером, при керосиновых лампах. Если у лампы не было стекла, зажигали коптилку. А если  не было  керосина, работали у камина. Его делали у железной печки. На трубе, было утолщение — дно-сетка и дверка. На сетку клали чурочки, расколотые на коротенькие полешки, и зажигали. Дверка была открытая, поэтому было светло, но, конечно, не очень. Специальные чурочки тоже пилили сами.        

Ждали писем. И боялись получить  вместо письма-треугольника с адресом «Полевая почта» и её номер, страшное известие: «Пал смертью храбрых». У меня отец был на трудфронте (по возрасту), а брат Михаил – на фронте, он был пулеметчик. Несколько раз он был ранен, попадал в окружение и писал, что закопали документы, но ночью во время пулеметного огня, убежали. Брат погиб 3 марта 1945 г. в Германии. Отец после войны пришел домой. Думали, что станет намного легче, но он от пережитого и от переживаний, как жить дальше, скоропостижно умер. Говорили, что сердце не выдержало. Мама уже болела, и через год и её у нас не стало».         

        О своём детстве бабушка написала стихи

МЫ ТОЖЕ БЫЛИ НА ВОЙНЕ

От нас далёко шла война, в нас пушки не стреляли,

Но похоронки на родных нам в сердце попадали.

Истошный страшный женский крик в деревне раздавался

И в наших маленьких сердцах он болью отдавался.

Тяжёлый деревенский труд лёг и на наши плечи.

Мать на работе целый день (на них колхоз держался).

А весь домашний разный труд нам, детям доставался:

Должны за младшими следить, из речки воду наносить,

Потом весь огород полить.

Порядок в доме навести, теленка пало попасти

И прополоть все грядки.

К приходу мамы у детей чтоб было всё в порядке.

И вот, закончив все дела, мы маму с поля ждали.

Её, завидев вдалеке, навстречу ей бежали.

Она, в волнении за нас, навстречу нам спешила

И всякий раз какие-то гостинцы приносила:

То пучки, то клубники туесок, а то кусочек хлеба,

Который мама сберегла от своего обеда.

Сама не съела этот хлеб, для нас его оставила,

А говорила, что его лисичка нам отправила.

Вкуснее хлебушка того тогда не ели ничего.

Мы испытали всё сполна:

Знаком нам голод и нужда, близка сиротская тоска.

Мы детской радости не знали и  ласки материнской не видали.

Виной всему война была

И наше детство забрала она.

        О послевоенном времени бабушка вспоминает так:

        «Трудно было очень и после войны — разруха, голод. Бедные мои сестры. Им досталось столько, что трудно представить. После войны у нас открыли семилетнюю школу. Я закончила её уже дома, а старшие учились в соседних селах — в  Братске и Шаманово, жили у чужих  людей на квартире (это до войны и во время войны).

        В колхозах жизнь налаживалась. Пришли  мужчины и парни, кто остался жив. Но многие женщины остались вдовами, а дети – сиротами. Многие пришли покалечены: кто без руки, кто без ноги. Мой сосед Петя Каргопольцев был под Ленинградом, город берегли, чтобы немцы не заняли его. Он рассказывал, как сидели в болотах. Там он получил туберкулез. Вскоре умер. Другой, Василий, пришел с раненой ногой. По-видимому, в ноге сидел осколок. У всех была психика нарушена. Когда они собирались по какому-то случаю, надрывно пели, выкрикивали свою боль пережитого, кровь, смерть товарищей – это было незабываемо, и в них жило. Я помню одну песню, которую все пели (про калеку, который остался живой, но страшно за будущее, в котором он будет не помощником, а обузой своей семье.):

После войны и я стала работать в колхозе. В основном пололи поля. Поля обрабатывались плохо, так как обрабатывали (пахали) конными плугами. Поля зарастали колючкой (осотом). Пололи, траву срубали, а  она росла еще веселее, кустистее. Жили на заимке, потому что поля были далеко от деревни. В избе стояли топчаны с матрасами. Матрасовки мы набивали соломой, на них и спали. Домой ездили или ходили только в субботу в баню. Утром в воскресенье — опять на заимку. Осенью копали картошку, рвали коноплю. Её зимой обрабатывали на гумне, сушили и мяли.  Получали куделю (волокно), из которого потом пряли нитки и ткали холст. Это была очень трудная и долгая работа. Из конопляного холста шили мешки.

        Но мы же были дети, хотелось и поиграть. Зимой катались на деревянных самодельный санках и лыжах. Катались с горы к реке. Летом ходили по ягоды и грибы, их, было много в степи и за рекой. Много набирали брусники, замораживали. Клубнику сушили, стряпали пирожки. Заготавливали дикий чеснок и лук. Все работали. Надо было выращивать хлеб, кормить страну.

        После войны были и праздники. Пасху отмечали на горе.  В Троицу ставили под окнами березки, делали большие качели. Качались и дети и взрослые. Вечером молодежь собиралась на полянке, плясали под гармошку и балалайку. Вечером зимой устраивали посиделки. Работали руками — пряли, вязали, пели песни.

        Когда мы подросли, то захотели уехать в город, но нас не отпускали (мы не могли получить паспорта). Но, всё-таки, я с сестрой Зоей смогли уехать в город Тулун. Там я закончила педучилище, а Зоя – медшколу. Младшая Шура выучилась на агронома-овощевода. Все работали по специальности.  Как выжили, трудно представить. Ведь помощи ни откуда не было. Была небольшая стипендия, на которую надо жить — есть и одеваться, да добрые люди, которые помогали».

        Бабушка проработала учителем начальных классов 19 лет. По состоянию здоровья перешла работать заведующей сельской библиотекой и проработала ещё 12 лет. В это время в нашем селе был создан фольклорный ансамбль «Шиповник», в котором она участвовала, и который живет уже 40 лет. С ним она до сих пор поддерживает связь.

        Так случилось, что из своих родных братьев и сестёр бабушка осталась одна. Ещё ей выпало и такое испытание. Но она живет, чтобы помочь нам, её внукам (нас  у бабушки 8, и двое правнуков). Бабуля любит нас, и свой огород, и палисадники с красивыми цветами. Не смотря на свой возраст, она любит делать добрые дела для людей. «Ради этого и  стоит жить», — говорит она.

        Так жили и выживали, как поется в современной песне «Жить». Когда бабушка слушает её, у неё текут слёзы. И сейчас много трудностей, но надо жить, помогать друг другу, как это было в войну и после неё.

         Вот несколько строк из этой песни, вдумайтесь в их смысл:

Да, вспоминать о военных и послевоенных годах  нелегко, но мы не должны, не имеем права не помнить об этом - ведь и сегодня на Земле рвутся снаряды, гибнут и остаются сиротами дети, ради чьих-то непонятных амбиций рушится мирная жизнь. И находятся циники-реформаторы, смеющие утверждать, что гитлеровская армия шла на нашу землю с освободительной миссией.

Нет, не зря в воспоминаниях детей войны звучит фраза: «Только бы не было новой войны...» Они знают о чем говорят…