Муниципальное образовательное учреждение «Средняя общеобразовательная школа № 33»

Исследовательская работа

«Меня упрекали во всем, окромя погоды….»

( о жизни и творчестве И.Бродского)

Работу выполнила:

ученица 10а класса  

  Филоненко Елизавета

Руководитель:

учитель

Филоненко Ольга Васильевна

РЯЗАНЬ 2015

ПЛАН.

1. Вступление
2. Жизнь и творчество Иосифа Бродского

1. Детские годы
2. Юность и раннее творчество
3. Бродский и Ахматова
4. Марианна Басманова  - любовь всей жизни.
5. Преследования, суд и ссылка
6. В эмиграции
7. Бродский и коты
8. Возвращение
9. Память о поэте

3. Заключение
4. Список источников
5. Приложение

1. Фрагменты из речи Иосифа Бродского перед выпускниками Мичиганского университета в Анн Арбор в декабре 1988 года.

1. Вступление.

Однажды на страницах Интернета я просматривала проект радиостанции «Серебряный дождь» «Живые», где современные российские артисты читают стихи известных писателей разных эпох. Мне запомнилось, как актер Вадим Демчог читает стихотворение Иосифа Бродского «Я Вас любил».

Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно 
с оружием. И далее: виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Черт! Все не по-людски!
Я вас любил так сильно, безнадежно,
как дай вам Бог другими — но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит — по Пармениду — дважды
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться — «бюст» зачеркиваю — уст!

Это стихотворение такое пронзительное, трагичное и в то же время светлое, поразило меня своей искренностью и эмоциональностью.

Я поставила перед собой цель узнать как можно больше об этом поэте, познакомиться с его жизнью и творчеством. Объектом моего исследования стало творчество поэта и его не простой жизненный путь.

Я обратилась к материалам  интернет-пространства, просматривала страницы прессы, искала сборники стихов на полках книжных магазинов, в библиотеке. С первых дней моего исследования я столкнулась с такой проблемой: о жизни и творчестве поэта  издается очень мало материала, в литературных источниках Бродского сегодня печатают редко, хотя в последние годы интерес к его творчеству возрос. Такой вывод я сделала, изучая молодежные форумы в интернете. Вот некоторые высказывания: «Классные стихи, дергают за что-то внутри…», «Интересно, почему его не изучают в школе?», «Понравились стихи о еврейском кладбище, мурашки по коже….».

В своей работе я  как можно более полно постаралась рассказать о жизни этого человека и проанализировать его творчество. На мой взгляд, это один из величайших поэтов XX века Иосиф Бродский. Этому человеку с трудной судьбой, но необычайным дарованием, нечаянно удалось влюбить весь мир в свои стихи. Просто, звонко и с силой, неподвластной времени и моде, его рифма и сейчас задевает тончайшие струны человеческой души. Она учит сопереживать, не драматизируя. Любить, не требуя ничего взамен. Жить, не жалея ни о чем.

2. Жизнь и творчество Иосифа Бродского

1. Детские годы.

Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 года в Ленинграде в еврейской семье. Отец, Александр Иванович Бродский (1903—1984), в свое время окончил университет, служил на флоте, был военным фотокорреспондентом, вернулся с войны в 1948 году и поступил на работу в фотолабораторию Военно-Морского музея. В1950 году демобилизован, после этого работал фотографом и журналистом в нескольких ленинградских газетах. Мать, Мария Моисеевна Вольперт (1905—1983), работала бухгалтером. Раннее детство Иосифа пришлось на годы войны, блокады, послевоенной бедности и прошло без отца. В 1942 году после блокадной зимы Мария Моисеевна с Иосифом уехала в эвакуацию в Череповец, вернулись в Ленинград в 1944 году. Своего военного детства Бродский, конечно, помнить не мог, но в последствии написал очень эмоциональное стихотворение о войне. В этих строках биение сердца миллионов ленинградцев, погибших в блокаду:

И вечный бой.

Покой нам только снится.

И пусть ничто

не потревожит сны.

Седая ночь,

и дремлющие птицы

качаются от синей тишины.

И вечный бой.

Атаки на рассвете.

И пули,

разучившиеся петь,

кричали нам,

что есть еще Бессмертье...

... А мы хотели просто уцелеть.

Простите нас.

Мы до конца кипели,

и мир воспринимали,

как бруствер.

Сердца рвались,

метались и храпели,

как лошади,

попав под артобстрел.

В послевоенные годы семья жила очень бедно, как и большинство ленинградцев, в коммуналке, в квартире, которая до революции принадлежала Д. Мережковскому. Позже Бродский вспоминал: «Финансовое положение моей семьи было мрачным: существовали мы преимущественно на жалованье матери, потому что отец, демобилизованный с флота в соответствии с неким потусторонним указом, что евреи не должны иметь высоких воинских званий, никак не мог найти работу». В 1947 году Иосиф пошёл в школу № 203 на Кирочной улице, 8, в 1950 году перешёл в школу № 196 на Моховой улице, в 1953 году  - в 7-й класс в школу № 181 в Соляном переулке и остался в последующем году на второй год. Подал заявление в морское училище, но не был принят. Перешёл в школу № 276 на Обводном канале дом № 154, где продолжил учёбу в 7-м классе. Пытаясь помочь родителям, Иосиф ушел из 8-го класса школы, чтобы работать на заводе «Арсенал». Безуспешно пытался поступить в школу подводников. В 16 лет загорелся идеей стать врачом, месяц работал помощником прозектора в морге при областной больнице, анатомировал трупы, но в конце концов отказался от медицинской карьеры. Кроме того, в течение пяти лет после ухода из школы Бродский работал истопником в котельной, матросом на маяке. Учился в школе рабочей молодежи, однако аттестата об окончании школы не получил. С 1957 года был рабочим в геологических экспедициях: в 1957 и 1958 годах — на Белом море, в 1959 и 1961 годах — в Восточной Сибири и в Северной Якутии, на Анабарском щите.

2. Ранее творчество.

Писать стихи Бродский начал поздно, уже после расставания со школой. Первые стихотворения им были написаны в геологической экспедиции в 1957 г.

Бродский в эти годы усиленно занимается самообразованием, самостоятельно изучает языки — английский, польский, сербскохорватский; много и хаотично  читает польскую, английскую и американскую поэзию, классическую мифологию, религиозную философию. В это же время он занимается переводческой деятельностью, переводит английскую, американскую, польскую поэзию, испанскую.

В 1959 году знакомится с Евгением Рейном, Анатолием Найманом, Владимиром Уфляндом, Булатом Окуджавой, Сергеем Довлатовым. Эти встречи очень сильно повлияли на его становление, как на поэта.

14 февраля 1960 года состоялось первое крупное публичное выступление на «турнире поэтов» в ленинградском Дворце культуры им. Горького. Чтение стихотворения «Еврейское кладбище» вызвало скандал. 

     Еврейское кладбище около Ленинграда.

     Кривой забор из гнилой фанеры.

     За кривым забором лежат рядом

     юристы, торговцы, музыканты, революционеры.

     Для себя пели.

     Для себя копили.

     Для других умирали.

     Но сначала платили налоги,

         уважали пристава,

     и в этом мире, безвыходно материальном,

     толковали Талмуд,

         оставаясь идеалистами.

     Может, видели больше.

     А, возможно, верили слепо.

     Но учили детей, чтобы были терпимы

     и стали упорны.

     И не сеяли хлеба.

         Никогда не сеяли хлеба.

     Просто сами ложились

     в холодную землю, как зерна.

     И навек засыпали.

     А потом -- их землей засыпали,

     зажигали свечи,

     и в день Поминовения

     голодные старики высокими голосами,

     задыхаясь от голода, кричали об успокоении.

     И они обретали его.

         В виде распада материи.

     Ничего не помня.

     Ничего не забывая.

     За кривым забором из гнилой фанеры,

     в четырех километрах от кольца трамвая.

Как точно и бескомпромиссно говорит поэт о бренности нашего существования, о суетности наших земных желаний и равенстве перед небытием.

Во время поездки в Самарканд в декабре 1960 года Бродский и его друг, бывший лётчик Олег Шахматов, рассматривали план захвата самолёта, чтобы улететь за границу. Но на это они не решились. Позднее Шахматов был арестован за незаконное хранение оружия и сообщил в КГБ об этом плане, а также о другом своем друге, Александре Уманском, и его «антисоветской» рукописи, которую Шахматов и Бродский пытались передать случайно встреченному американцу. 29 января 1961 года Бродский был задержан КГБ, но через двое суток был освобождён.

По собственным словам, Бродский начал писать стихи в восемнадцать лет, однако существует несколько стихотворений, датированных 1956—1957 годами. Одним из решающих толчков стало знакомство с поэзией Бориса Слуцкого. «Пилигримы», «Памятник Пушкину»,— наиболее известные из ранних стихов Бродского.

Пилигримы

          "Мои мечты и чувства в сотый раз

          Идут к тебе дорогой пилигримов"

           В. Шекспир

     Мимо ристалищ, капищ,

     мимо храмов и баров,

     мимо шикарных кладбищ,

     мимо больших базаров,

     мира и горя мимо,

     мимо Мекки и Рима,

     синим солнцем палимы,

     идут по земле пилигримы.

     Увечны они, горбаты,

     голодны, полуодеты,

     глаза их полны заката,

     сердца их полны рассвета.

     За ними поют пустыни,

     вспыхивают зарницы,

     звезды горят над ними,

     и хрипло кричат им птицы:

     что мир останется прежним,

     да, останется прежним,

     ослепительно снежным,

     и сомнительно нежным,

     мир останется лживым,

     мир останется вечным,

     может быть, постижимым,

     но все-таки бесконечным.

     И, значит, не будет толка

     от веры в себя да в Бога.

     ...И, значит, остались только

     иллюзия и дорога.

     И быть над землей закатам,

     и быть над землей рассветам.

     Удобрить ее солдатам.

     Одобрить ее поэтам.

В этих стихах еще незрелых и неокрепших уже слышатся ноты грусти, тоски, философских размышлений о смысле жизни, которыми всегда были полны стихи Бродского.

Из современников на его поэзию особенно повлиял Евгений Рейн, которому он посвятил много стихов. Одно из самых известных «Рождественский романс».

     Плывет в тоске необъяснимой

     среди кирпичного надсада

     ночной кораблик негасимый

     из Александровского сада,

     ночной фонарик нелюдимый,

     на розу желтую похожий,

     над головой своих любимых,

     у ног прохожих.

     Плывет в тоске необъяснимой

     пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.

     В ночной столице фотоснимок

     печально сделал иностранец,

     и выезжает на Ордынку

     такси с больными седоками,

     и мертвецы стоят в обнимку

     с особняками.

     Плывет в тоске необъяснимой

     певец печальный по столице,

     стоит у лавки керосинной

     печальный дворник круглолицый,

     спешит по улице невзрачной

     любовник старый и красивый.

     Полночный поезд новобрачный

     плывет в тоске необъяснимой.

     Плывет во мгле замоскворецкой,

     пловец в несчастие случайный,

     блуждает выговор еврейский

     на желтой лестнице печальной,

     и от любви до невеселья

     под Новый Год, под воскресенье,

     плывет красотка записная,

     своей тоски не объясняя.

     Плывет в глазах холодный вечер,

     дрожат снежинки на вагоне,

     морозный ветер, бледный ветер

     обтянет красные ладони,

     и льется мед огней вечерних,

     и пахнет сладкою халвою;

     ночной пирог несет сочельник

     над головою.

     Твой Новый Год по темно-синей

     волне средь моря городского

     плывет в тоске необъяснимой,

     как будто жизнь начнется снова,

     как будто будет свет и слава,

     удачный день и вдоволь хлеба,

     как будто жизнь качнется вправо,

     качнувшись влево.

Для многих из стихов раннего периода творчества Бродского  характерна ярко выраженная музыкальность. Так, в стихотворениях «От окраины к центру» и «Я — сын предместья, сын предместья, сын предместья…» можно увидеть ритмические элементы джазовых импровизаций. Цветаева и Баратынский, а несколькими годами позже — Мандельштам, Пастернак и Ахматова  оказали, по словам самого Бродского, определяющее влияние на него. Не случайно его поэтическая манера, философская составляющая его стихов так похожа на творчество поэтов Серебряного века.

Первым опубликованным стихотворением Бродского стала «Баллада о маленьком буксире», напечатанная в сокращенном виде в детском журнале «Костёр» (№ 11, 1962).

Баллада о маленьком буксире.

Это — я.

Мое имя — Антей.

Впрочем,

я не античный герой.

Я — буксир.

Я работаю в этом порту.

Я работаю здесь.

Это мне по нутру.

Подо мною вода.

Надо мной небеса.

Между ними

буксирных дымков полоса.

Между ними

буксирных гудков голоса.

Я — буксир.

Я работаю в этом порту.

Это мой капитан

с сигаретой во рту.

Он стоит у штурвала

(говорят — за рулем).

Это мой кочегар —

это он меня кормит углем.

Это боцман,

а это матросы.

Сегодня аврал.

Это два машиниста —

два врача, чтобы я не хворал.

Ну, а кто же вон там,

на корме,

в колпаке?

Это кок

с поварешкой прекрасной в руке.

Я — буксир.

Все они — это мой экипаж.

Мы плывем.

Перед нами прекрасный пейзаж:

впереди синева,

позади синева,

или кранов подъемных

вдалеке кружева.

На пустых островках

зеленеет трава,

подо мною залив

и немножко Нева.

Облака проплывают

в пароходных дымках,

отражаясь в воде.

Я плыву в облаках

по прекрасным местам,

где я был молодым,

возле чаек и там,

где кончается дым.

На рассвете в порту,

когда все еще спят,

я, объятый туманом

с головы и до пят,

отхожу от причала

и спешу в темноту,

потому что КОРАБЛЬ

появился в порту.

Он явился сюда

из-за дальних морей,

там, где мне никогда

не бросать якорей,

где во сне безмятежно

побережья молчат,

лишь на пальмах прибрежных

попугаи кричат.

Пересек океан —

и теперь он у нас.

Добрый день, иностранец,

мы приветствуем вас.

Вы проделали путь

из далекой страны.

Вам пора отдохнуть

у причальной стены.

Извините, друзья,

без меня вам нельзя.

Хоть, собравшись на бак,

вы и смотрите вниз,

но нельзя вам никак

без меня обойтись.

Я поставлю вас здесь,

средь других кораблей,

чтоб вам было в компании

повеселей,

слева — берег высокий,

а справа — Нева.

Кран распустит над вами

свои кружева.

...А потом меня снова

подкормят углем,

и я вновь поплыву

за другим кораблем.

Так тружусь я всегда,

так тружусь и живу,

забываю во сне,

чем я был наяву,

постоянно бегу,

постоянно спешу,

привожу, увожу,

привожу, увожу.

Так тружусь я всегда,

очень мало стою.

То туда, то сюда.

Иногда устаю.

...И, когда я плыву

вдоль причала домой,

и закат торопливый

все бежит за кормой,

и мерцает Нева

в серебристом огне,

вдруг я слышу слова,

обращенные мне.

Словно где-то вдали,

собираясь в кружок,

говорят корабли:

— Добрый вечер, дружок.

Или просто из тьмы,

обработавший груз,

«бон суар, мон ами»

тихо шепчет француз.

Рядом немец твердит:

«гутен абенд, камрад».

«О, гуд бай!» — долетит

от английских ребят.

До свиданья, ребята,

до свиданья, друзья.

Не жалейте, не надо,

мне за вами нельзя.

Отплывайте из дому

в белый утренний свет,

океану родному

передайте привет.

Не впервой расставаться,

исчезайте вдали.

Кто-то должен остаться

возле этой земли.

Это я, дорогие,

да, по-прежнему я.

Перед вами другие

возникают края,

где во сне безмятежно

побережья молчат,

лишь на пальмах прибрежных

попугаи кричат.

И хотя я горюю,

что вот я не моряк,

и хотя я тоскую

о прекрасных морях,

и хоть горько прощаться

с кораблем дорогим,

НО Я ДОЛЖЕН ОСТАТЬСЯ

ТАМ,

ГДЕ НУЖЕН ДРУГИМ.

И когда я состарюсь

на заливе судьбы,

и когда мои мачты

станут ниже трубы,

капитан мне скомандует

«право руля»,

кочегар мне подбросит

немного угля,

старый боцман в зюйд-вестке

мой штурвал повернет

и ногой от причала

мне корму оттолкнет, —

— и тогда поплыву я

к прекрасному сну

мимо синих деревьев

в золотую страну,

из которой еще,

как преданья гласят,

ни один из буксиров

не вернулся назад.

Я не случайно выделила строки «…НО Я ДОЛЖЕН ОСТАТЬСЯ   ТАМ,  ГДЕ НУЖЕН ДРУГИМ…». Ему так хотелось, чтобы его творчество было нужным и востребованным, но тогда Бродский еще не знал, что на родине его не поймут и не оценят. В 1972 году он будет выслан из страны после лет преследования со стороны советской власти, назвав «окололитературным трутнем» и тунеядцем. Кстати сказать очень многие отмечают, в том числе и я, некое сходство с ритмичностью стихов В.В.Маяковского.

3. Бродский и Ахматова.

В двадцать один год во время поездки в Комарово Евгений Рейн познакомил Бродского с Анной Ахматовой, привезя  младшего товарища в ахматовскую «будку». Ахматовой такие посещения были привычны. Даже в последние сталинские годы, когда общение с ней грозило серьезными неприятностями, ее разыскивали бесстрашные почитатели, а в хрущевские времена неожиданное появление у дверей молодого мужчины или женщины с букетом цветов и тетрадкой стихов стало делом довольно обычным. Бродский, однако, попал к ней более или менее случайно. Он тогда мало знал стихи Ахматовой, а к тому, что знал, был равнодушен. Он в это время жил под впечатлением первого знакомства с поэзией Цветаевой. В тот августовский день он просто согласился прокатиться с другом за город. Визит оказался интереснее, чем он ожидал, он съездил в Комарово еще раз или два и, как он говорит, «в один прекрасный день, возвращаясь от Ахматовой в набитой битком электричке, я вдруг понял – знаете, вдруг как бы спадает завеса—с кем или, вернее, с чем я имею дело». Так началась, пожалуй, самая удивительная и искренняя дружба, которую только знала русская поэзия. Несомненно, что она первая поняла потенциальный, тогда еще далеко не реализованный размах поэтического таланта Бродского и масштаб его личности. Ахматова обращалась к Бродскому как к равному: «Иосиф, мы с вами знаем все рифмы русского языка...». На годы близости с Ахматовой пришлись самые трудные испытания в жизни Бродского – любовная драма, попытка самоубийства, сумасшедший дом и тюрьма, кошмарный суд, предательство друга. Все происходившее с ним трогало Ахматову самым тесным  образом. Она просто могла многому научить. Смирению, например. Я думаю – может быть, это самообман, – но я думаю, что во многом именно ей я обязан лучшими своими человеческими качествами. Если бы не она, потребовалось бы больше времени для их развития, если б они вообще появились»,- писал позднее Бродский. Ахматова высоко оценивает не только стихи как таковые, но и моральную чистоту, стойкость, сделавшие стихи возможными. Бродский, со своей стороны, считал, что лишь пытается по мере сил следовать примеру Ахматовой: «Сколько всего было в ее жизни, и тем не менее в ней никогда не было ненависти, она никого не упрекала, ни с кем не сводила счеты».  Не было соперничества, споров двух поколений, вечного «лучше и хуже». Но было что-то другое, о чем Бродский позже скажет так: «Это долго и это сложно. Об этом надо либо километрами, либо совсем ничего».

Уже находясь в эмиграции поэт написал очень много стихов, посвященных Анне Андреевне. Но я хочу выделить одно из них, где Иосиф Александрович с теплотой, любовью, уважением и даже божественным почитанием говорит о своей наставнице.

           А. А. Ахматовой

     Закричат и захлопочут петухи,

     загрохочут по проспекту сапоги,

     засверкает лошадиный изумруд,

     в одночасье современники умрут.

     Запоет над переулком флажолет,

     захохочет над каналом пистолет,

     загремит на подоконнике стекло,

     станет в комнате особенно светло.

     И помчатся, задевая за кусты,

     невидимые солдаты духоты

     вдоль подстриженных по-новому аллей,

     словно тени яйцевидных кораблей.

     Так начнется двадцать первый, золотой,

     на тропинке, красным солнцем залитой,

     на вопросы и проклятия в ответ,

     обволакивая паром этот свет.

     Но на Марсовое поле дотемна

     Вы придете одинешенька-одна,

     в синем платье, как бывало уж не раз,

     но навечно без поклонников, без нас.

     Только трубочка бумажная в руке,

     лишь такси за Вами едет вдалеке,

     рядом плещется блестящая вода,

     до асфальта провисают провода.

     Вы поднимете прекрасное лицо --

     громкий смех, как поминальное словцо,

     звук неясный на нагревшемся мосту --

     на мгновенье взбудоражит пустоту.

     Я не видел, не увижу Ваших слез,

     не услышу я шуршания колес,

     уносящих Вас к заливу, к деревам,

     по отечеству без памятника Вам.

     В теплой комнате, как помнится, без книг,

     без поклонников, но также не для них,

     опирая на ладонь свою висок,

     Вы напишите о нас наискосок.

     Вы промолвите тогда: "О, мой Господь!

     этот воздух запустевший -- только плоть

     дум, оставивших признание свое,

     а не новое творение Твое!"

4. Марианна Басманова – любовь всей жизни.

Первая любовь Иосифа Бродского была несчастной и мучительно долгой. В 1962 году двадцатидвухлетний Бродский встретил молодую художницу Марину (Марианну) Басманову, дочь художникаП. И. Басманова. С этого времени Марианне Басмановой, скрытой под инициалами «М. Б.», посвящались многие произведения поэта. «Стихи, посвящённые „М. Б.“, занимают центральное место в лирике Бродского не потому, что они лучшие — среди них есть шедевры и есть стихотворения проходные, — а потому, что эти стихи и вложенный в них духовный опыт были тем горнилом, в котором выплавилась его поэтическая личность». Первые стихи с этим посвящением — «Я обнял эти плечи и взглянул…», «Ни тоски, ни любви, ни печали…», «Загадка ангелу» датируются 1962 годом.

           М. Б.

     Я обнял эти плечи и взглянул

     на то, что оказалось за спиною,

     и увидал, что выдвинутый стул

     сливался с освещенною стеною.

     Был в лампочке повышенный накал,

     невыгодный для мебели истертой,

     и потому диван в углу сверкал

     коричневою кожей, словно желтой.

     Стол пустовал. Поблескивал паркет.

     Темнела печка. В раме запыленной

     застыл пейзаж. И лишь один буфет

     казался мне тогда одушевленным.

     Но мотылек по комнате кружил,

     и он мой взгляд с недвижимости сдвинул.

     И если призрак здесь когда-то жил,

     то он покинул этот дом. Покинул.

Сколько безысходности и трагизма в полных чувств и отчаянья строках. Именно из-за нее он пытался покончить жизнь самоубийством, именно ей было посвящено то пронзительное стихотворение, которое подвигло меня на эту работу. Цикл этих стихов Бродский назвал «20 сонетов Марии Стюарт». Именно так, иносказательно он признался в любви Марианне. Обратите внимание на сходство имен. 8 октября 1967 года у Марианны Басмановой и Иосифа Бродского родился сын, Андрей Осипович Басманов.  Молодая художница после разрыва с поэтом не дала их общему сыну ни фамилии, ни отчества отца. А он даже из эмиграции неизменно посвящал ей стихи. Сборник стихотворений      Иосифа  Бродского «Новые стансы к Августе» (США, Мичиган: Ardis, 1983) составлен из его стихотворений 1962—1982 годов, посвящённых «М. Б.». Последнее стихотворение с посвящением «М. Б.» датировано 1989 годом. Правда следует отметить, что они писали друг другу письма вплоть до самой его самой его смерти.

5. Преследования, суд и ссылка.

29 ноября 1963 года в газете «Вечерний Ленинград» появилась статья «Окололитературный трутень», подписанная Я. Лернером, М. Медведевым и А. Иониным. Авторы статьи клеймили Бродского за «паразитический образ жизни». Из стихотворных цитат, приписываемых авторами Бродскому, две были взяты из стихов Бобышева, а третья, из поэмы Бродского «Шествие», представляла собой окончания шести строк, от которых отрезаны первые половинки. Стихотворение «Люби проездом родину друзей…» было исковеркано авторами фельетона следующим образом: первая строчка «Люби проездом родину друзей» и последняя «Жалей проездом родину чужую» были объединены в одну «люблю я родину чужую».

Было очевидно, что статья является сигналом к преследованиям и, возможно, аресту Бродского. Тем не менее, по словам Бродского, больше, чем клевета, последующий арест, суд и приговор, его мысли занимал в то время разрыв с Марианной Басмановой. На этот период приходится попытка самоубийства.

8 января 1964 года «Вечерний Ленинград» опубликовал подборку писем читателей с требованиями наказать «тунеядца Бродского». 13 января 1964 года Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве. 14 февраля у него случился в камере первый сердечный приступ. С этого времени Бродский постоянно страдал стенокардией, которая всегда напоминала ему о возможной близкой смерти (что вместе с тем не мешало ему оставаться заядлым курильщиком). Во многом отсюда «Здравствуй, мое старение!» в 33 года и «Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной» в 40 — со своим диагнозом поэт действительно не был уверен, что доживёт до этого дня рождения.

Два заседания суда над Бродским (судья Дзержинского суда Савельева Е. А.) были законспектированы Фридой Вигдоровой и получили широкое распространение в самиздате.

Судья: Ваш трудовой стаж?

Бродский: Примерно…

Судья: Нас не интересует «примерно»!

Бродский: Пять лет.

Судья: Где вы работали?

Бродский: На заводе. В геологических партиях…

Судья: Сколько вы работали на заводе?

Бродский: Год.

Судья: Кем?

Бродский: Фрезеровщиком.

Судья: А вообще какая ваша специальность?

Бродский: Поэт, поэт-переводчик.

Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?

Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?

Судья: А вы учились этому?

Бродский: Чему?

Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…

Бродский: Я не думал… я не думал, что это даётся образованием.

Судья: А чем же?

Бродский: Я думаю, это… (растерянно) от Бога…

Судья: У вас есть ходатайства к суду?

Бродский: Я хотел бы знать: за что меня арестовали?

Судья: Это вопрос, а не ходатайство.

Бродский: Тогда у меня нет ходатайства.

Все свидетели обвинения начинали свои показания со слов: «Я с Бродским лично не знаком…», перекликаясь с формулировкой времён травли Пастернака: «Я роман Пастернака не читал, но осуждаю!..».

Находясь в следственном изоляторе Бродский тоже пишет стихи, чтобы не сойти с ума. Эти стихи полны сарказма и абсурдности того, что с ним происходило.

Инструкция заключенному

     В одиночке при ходьбе плечо

     следует менять при повороте,

     чтоб не зарябило и еще

     чтобы свет от лампочки в пролете

     падал переменно на виски,

     чтоб зрачок не чувствовал суженья.

     Это не избавит от тоски,

     но спасет от головокруженья.

             14 февраля 1964, тюрьма

Или вот еще стих…

     В одиночке желание спать

     исступленье смиряет кругами,

     потому что нельзя исчерпать

     даже это пространство шагами.

     Заключенный, приникший к окну,

     отражение сам и примета

     плоти той, что уходит ко дну,

     поднимая волну Архимеда.

     Тюрьмы строят на месте пустом.

     Но отборные свойства натуры

     вытесняются телом с трудом

     лишь в объем гробовой кубатуры.

             16 февраля 1964

13 марта 1964 года на втором заседании суда Бродский был приговорён к максимально возможному по указу о «тунеядстве» наказанию — пяти годам принудительного труда в отдалённой местности. Он был сослан (этапирован под конвоем вместе с уголовными заключенными) в Коношский район Архангельской области и поселился в деревне Норенская. Позже он назвал этот период самым счастливым в жизни. Трудясь с деревенскими мужиками днем, по вечерам он много читал, изучал английскую поэзию, да и сам писал стихи. Телогрейка, куры, скрипучие полы и прочие прелести деревенской жизни пошли на пользу — Бродский был арестован и отправлен в ссылку 23-летним юношей, а вернулся 25-летним сложившимся поэтом.

В сслылке он пишет много стихов. Вот одно из них.

                      ***

     В деревне никто не сходит с ума.

     По темным полям здесь приходит труд.

     Вдоль круглых деревьев стоят дома,

     в которых живут, рожают и мрут.

     В деревне крепче сожми виски.

     В каждой деревне растет трава.

     В этой деревне сквозь шум реки

     на круглых деревьях шумит листва.

     Господи, Господи, в деревне светло,

     и все, что с ума человека свело,

     к нему обратится теперь на ты.

     Смотри, у деревьев блестят цветы

     (к былому мосты), но ведь здесь паром,

     как блещет в твоем мозгу велодром,

     умолкшей музыки ровный треск

     и прямо в зубы кричит, кричит.

     Из мертвой чаши глотает трек,

     к лицу поднося деревянный щит.

     В деревне никто не сходит с ума.

     С белой часовни на склоне холма,

     с белой часовни, аляповат и суров,

     смотрит в поля Иоанн Богослов.

     Спускаясь в деревню, посмотришь вниз --

     пылит почтальон-велосипедист,

     а ниже шумит река,

     паром чернеет издалека,

     на поезд успеешь наверняка.

     А ты не уедешь, здесь денег нет

     в такую жизнь покупать билет.

     На всю деревню четыре письма.

     В деревне никто не сходит с ума.

     В пальто у реки посмотри на цветы,

     капли дождя заденут лицо,

     падают на воду капли воды

     и расходятся, как колесо.

В этом стихотворении описана вся простота русской деревни, незамысловатость крестьянской жизни,  но в этом автор видит и ее святость, исконность, подлинность, без предательства друзей и зависти врагов.

Суд над поэтом стал одним из факторов, приведших к возникновению правозащитного движения в СССР.  При активном участии Ахматовой общественная кампания в защиту Бродского велась в России. Центральными фигурами в ней были Фрида Вигдорова и Лидия Чуковская. На протяжении полутора лет они неутомимо писали письма в защиту Бродского во все партийные и судебные инстанции и привлекали к делу защиты Бродского людей, пользующихся влиянием в советской системе. Письма в его защиту были подписаны Д. Д. Шостаковичем, С. Я. Маршаком, К. И. Чуковским, К. Г. Паустовским, А. Т. Твардовским, Ю. П. Германом и другими. По прошествии полутора лет, в сентябре 1965 года под давлением советской и мировой общественности  срок ссылки был сокращен до фактически отбытого, и Бродский вернулся в Ленинград.

Именно после возвращения он понимает, как любит родину, как не представляет жизни без нее. Это подтверждают и его стихи.

               ***

     Ни страны, ни погоста

     не хочу выбирать.

     На Васильевский остров

     я приду умирать.

     Твой фасад темно-синий

     я впотьмах не найду,

     между выцветших линий

     на асфальт упаду.

     И душа, неустанно

     поспешая во тьму,

     промелькнет над мостами

     в петроградском дыму,

     и апрельская морось,

     под затылком снежок,

     и услышу я голос:

     -- До свиданья, дружок.

     И увижу две жизни

     далеко за рекой,

     к равнодушной отчизне

     прижимаясь щекой,

     -- словно девочки-сестры

     из непрожитых лет,

     выбегая на остров,

     машут мальчику вслед.

В октябре 1965 года Бродский по рекомендации Корнея Чуковского и Бориса Вахтина был принят в Группком переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей СССР, что позволило в дальнейшем избежать новых обвинений в тунеядстве.

Наступила зрелость, прошло время принадлежности к тому или иному кругу. В марте 1966 года умерла Анна Ахматова. Ещё ранее начал распадаться окружавший её «волшебный хор» молодых поэтов. Положение Бродского в официальной советской культуре в эти годы можно сравнить с положением Ахматовой в 1920—1930-е годы или Мандельштама в период, предшествовавший его первому аресту. В конце 1965 года Бродский сдал в Ленинградское отделение издательства «Советский писатель» рукопись своей книги «Зимняя почта (стихи 1962—1965)». Год спустя, после многомесячных мытарств и несмотря на многочисленные положительные внутренние рецензии, рукопись была возвращена издательством. «Судьба книги решалась не в издательстве. В какой-то момент обком и КГБ решили в принципе перечеркнуть эту идею». В 1966-67 годах в советской печати появилось 4 стихотворения поэта (не считая публикаций в детских журналах), после этого наступил период публичной немоты. С точки зрения читателя единственной областью поэтической деятельности, доступной Бродскому, остались переводы. «Такого поэта в СССР не существует» — заявило в 1968 году советское посольство в Лондоне в ответ на посланное Бродскому приглашение принять участие в международном поэтическом фестивале Poetry International.

Между тем это были годы, наполненные интенсивным поэтическим трудом, результатом которого стали стихи, включенные в дальнейшем в вышедшие в США книги: «Остановка в пустыне», «Конец прекрасной эпохи» и «Новые стансы к Августе».

 В 1965-68 годах шла работа над поэмой «Горбунов и Горчаков» — произведением, которому сам Бродский придавал очень большое значение. Помимо нечастых публичных выступлений и чтения на квартирах приятелей стихи Бродского довольно широко расходились в самиздате (с многочисленными неизбежными искажениями — копировальной техники в те годы не существовало). Внешне жизнь Бродского в эти годы складывалась относительно спокойно, но КГБ не оставлял вниманием своего «старого клиента». Этому способствовало и то, что «поэт становится чрезвычайно популярен у иностранных журналистов, ученых-славистов, приезжающих в Россию. У него берут интервью, его приглашают в западные университеты (естественно, что разрешения на выезд власти не дают) и т. п.». Помимо переводов — к работе над которыми он относился очень серьёзно — Бродский подрабатывал другими доступными для литератора, исключенного из «системы», способами: внештатным рецензентом в журнале «Аврора», случайными «халтурами» на киностудиях, даже снимался (в роли секретаря горкома партии) в фильме «Поезд в далекий август».

За рубежами СССР стихотворения Бродского продолжают появляться как на русском, так и в переводах, прежде всего на английском, польском и итальянском языках. В 1967 году в Англии вышел неавторизированный сборник переводов «Joseph Brodsky. Elegy to John Donne and Other Poems / Tr. by Nicholas Bethell». В 1970 году в Нью-Йорке выходит «Остановка в пустыне» — первая книга Бродского, составленная под его контролем. Стихотворения и подготовительные материалы к книге тайно вывозились из России или, как в случае с поэмой «Горбунов и Горчаков», пересылались на запад дипломатической почтой.

В 1971 году Бродский был избран членом Баварской академии изящных искусств.

6. В эмиграции

10 мая 1972 года Бродского вызвали в ОВИР и поставили перед выбором: немедленная эмиграция или «горячие денечки», каковая метафора в устах КГБ означала допросы, тюрьмы и психбольницы.  К тому времени ему уже дважды — зимой 1964 года — приходилось лежать на «обследовании» в психиатрических больницах, что было, по его словам, страшнее тюрьмы и ссылки. Он принимает решение об отъезде. Узнав об этом, Владимир Марамзин предложил ему собрать всё написанное для подготовки самиздатского собрания сочинений. Результатом стало первое и до 1992 года единственное собрание сочинений Иосифа Бродского — разумеется, машинописное. Перед отъездом он успел авторизовать все 4 тома. Избрав эмиграцию, Бродский пытался оттянуть день отъезда, но власти хотели избавиться от неугодного поэта как можно быстрее. 4 июня 1972 года лишенный советского гражданства Бродский вылетел из Ленинграда по предписанному еврейской эмиграции маршруту: в Вену.

                       ***

     Мне говорят, что нужно уезжать.

     Да-да. Благодарю. Я собираюсь.

     Да-да. Я понимаю. Провожать

     не следует. Да, я не потеряюсь.

     Ах, что вы говорите -- дальний путь.

     Какой-нибудь ближайший полустанок.

     Ах, нет, не беспокойтесь. Как-нибудь.

     Я вовсе налегке. Без чемоданов.

     Да-да. Пора идти. Благодарю.

     Да-да. Пора. И каждый понимает.

     Безрадостную зимнюю зарю

     над родиной деревья поднимают.

     Все кончено. Не стану возражать.

     Ладони бы пожать -- и до свиданья.

     Я выздоровел. Нужно уезжать.

     Да-да. Благодарю за расставанье.

     Вези меня по родине, такси.

     Как будто бы я адрес забываю.

     В умолкшие поля меня неси.

     Я, знаешь ли, с отчизны выбываю.

     Как будто бы я адрес позабыл:

     к окошку запотевшему приникну

     и над рекой, которую любил,

     я расплачусь и лодочника крикну.

     (Все кончено. Теперь я не спешу.

     Езжай назад спокойно, ради Бога.

     Я в небо погляжу и подышу

     холодным ветром берега другого.)

     Ну, вот и долгожданный переезд.

     Кати назад, не чувствуя печали.

     Когда войдешь на родине в подъезд,

     я к берегу пологому причалю.

     О последующем отказывавшийся драматизировать события своей жизни Бродский вспоминал с изрядной легкостью: «Самолет приземлился в Вене, и там меня встретил Карл Проффер… он спросил: «Ну, Иосиф, куда ты хотел бы поехать?» Я сказал: «О Господи, понятия не имею»… и тогда он спросил: «А как ты смотришь на то, чтобы поработать в Мичиганском университете?».

Иное освещение этим словам дают воспоминания близко знавшего Бродского Шеймаса Хини в его статье, опубликованной через месяц после смерти поэта: «События 1964-65 г.г. сделали его чем-то вроде знаменитости и гарантировали известность в самый момент его прибытия на Запад; но вместо того чтобы воспользоваться статусом жертвы и плыть по течению „радикального шика“, Бродский сразу приступил к работе в качестве преподавателя в Мичиганском университете. В скорости его известность основывалась уже не на том, что он успел совершить на своей старой родине, а на том, что он делал на новой». Закончивший неполные 8 классов средней школы Бродский ведет жизнь профессора, преподает историю русской литературы, русскую и мировую поэзию, теорию стиха, выступает с лекциями и чтением стихов на международных литературных фестивалях и форумах, в библиотеках и университетах США, в Канаде, Англии, Ирландии, Франции, Швеции, Италии.

                              ***

Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это —
города, человеков, но для начала — зелень.
Стану спать не раздевшись или читать с любого
места чужую книгу, покамест остатки года,
как собака, сбежавшая от слепого,
переходят в положенном месте асфальт.
Свобода —
это когда забываешь отчество у тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза. 

В те годы, что он был преподавателем Мичиганского университета, Бродский был невероятно популярен у студентов и молодежи. «Преподавал» в его случае нуждается в пояснениях. Ибо то, что он делал, было мало похоже на то, что делали его университетские коллеги, в том числе и поэты. Прежде всего, он просто не знал, как «преподают». Собственного опыта у него в этом деле не было… Каждый год из двадцати четырёх на протяжении по крайней мере двенадцати недель подряд он регулярно появлялся перед группой молодых американцев и говорил с ними о том, что сам любил больше всего на свете — о поэзии… Как назывался курс, было не так уж важно: все его уроки были уроками медленного чтения поэтического текста…

О том, что он говорил студентам можно судить по его знаменитой речи на одном из выступлений на стадионе Мичиганского университета в декабре 1988 года. (Фрагменты этого выступления представлены в Приложении к работе).

Свои лекции о поэзии Бродский читал по всему миру. Однажды уже седой и глубоко одинокий поэт  на лекции в Сорбонне заметил среди своих студентов Марию Соццани. После стольких лет несчастной любви к Марии Басмановой он снова смог познать это волшебное чувство, только уже глубоко взаимное.

Именно ей он посвящает свое знаменитое стихотворение:

                    ***

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях.
Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь
от тебя, чем от них обоих.
Далеко, поздно ночью, в долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне,
как не сказано ниже, по крайней мере,
я взбиваю подушку мычащим «ты»,
за горами, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя. 

Пять лет жизни (с 1990 по 1995 годы) с юной итальянкой русского происхождения были для него счастливее, нежели предыдущие пятьдесят. Вскоре в 1993 году произошло еще одно чудо – рождение дочери, которую Бродский назвал в честь Ахматовой – Анной.

В годы, проведенные в эмиграции, будучи гражданином США, Бродский не только преподает, он много пишет и издается.  Становится известным эссеистом, драматургом, чьи пьесы ставятся на лучших мировых сценах, занимается своими любимыми переводами. В общем поэт творит и его творчество востребовано, интересно и нужно читателям. С ним происходит то, чего он так жаждал на родине, смог реализовать только на чужбине. И апогеем признания его творчества становится Нобелевская премия, присужденная ему в 1987 году.

7. Бродский и коты

Бродский боготворил котов и часто сам себя сравнивал с ними. Как-то он сказал: «Обрати внимание — у кошек нет ни одного некрасивого движения». А по словам друзей поэта, он часто заканчивал телефонный разговор с близкими и друзьями, произнося: «Мяу-мяу!». После изгнания из СССР значительную часть своей американской жизни поэт провел в одиночестве, когда единственным членом его семьи был любимый кот по имени Миссисипи.

В эссэ «Полторы комнаты» Иосиф Бродский пишет о маме: «...Мы звали ее Маруся, Маня, Манечка (уменьшительные имена, употреблявшиеся ее сестрами и моим отцом) и Мася или Киса -- мои изобретения. С годами последние два получили большее хождение, и даже отец стал обращаться к ней таким образом…. Киса, эта нежная кличка кошки, вызывала довольно долго ее сопротивление. "Не смейте называть меня так! --восклицала она сердито. -- И вообще перестаньте пользоваться вашими кошачьими словами. Иначе останетесь с кошачьими мозгами!" Подразумевалась моя детская склонность растягивать на кошачий манер определенные слова, чьи гласные располагали к такому с ними обращению. "Мясо" было одним из таких слов, и к моим пятнадцати годам в нашей семье стояло сплошное мяуканье. Отец оказался этому весьма подвержен, и мы стали величать и обходиться друг с другом как "большой кот" и "маленький кот". "Мяу", "мур-мяу" или "мур-мур-мяу" покрывали существенную часть нашего эмоционального спектра: одобрение, сомнение, безразличие, покорность судьбе, доверие. Постепенно мать стала пользоваться ими тоже, но главным образом дабы обозначить свою к этому непричастность..."

Летняя музыка. Ария кошек
Наши щёчки волосаты.
Наши спинки полосаты,
словно нотные листы.
Лапки — чудо красоты!

Красоты мы необычной,
выгнут хвост, как ключ скрипичный.
Мы в пыли его влачим
и в молчании — звучим.

Из воспоминаний Иосифа Бродского я узнала , что на даче в Комарове у соседей поэта Анны Ахматовой, с которой он был дружен, жил очень шумный, буйный огромный рыжий кот по прозвищу Глюк, о котором Ахматова говорила: «Ну, знаете, это уже не кот, это целых полтора кота». Вот литературная зарисовка этого зверя, сделанная Бродским: «Открывается старая, шуршащая... дверь и из-за нее выглядывает пушистая прелесть... знатный кот, всем котам кот...». Как-то Ахматова заметила схожесть этого рыжего кота с Бродским, да и сам поэт признавался, что если кем-нибудь он и хочет стать в будущей жизни, так только котом — усатым и хвостатым.

Людмила Штерн, с которой Бродского много лет связывали дружеские отношения, вспоминала: «Мама выиграла двухнедельного котенка в преферанс и объявила конкурс на лучшее имя. —Картежное имя Пас предложил Бродский, и его единодушно одобрили. Иосиф своего крестника обожал. Кошки вообще являлись его любимыми животными. Как-то он сказал: «Обрати внимание — у кошек нет ни одного некрасивого движения». Пушистый и пепельный, без единого постороннего пятнышка, Пасик был царственно горделив…В канун 1963 года хозяйка кота предложила издать новогодний журнал, целиком Пасику посвященный. В выпуске этого журнала принял участие и Бродский, обратившийся к коту с высокопарной одой:
                   ***
О синеглазый, славный Пасик!
Побудь со мной, побудь хоть часик.
Смятенный дух с его ворчаньем
Смири своим святым урчаньем.
Позволь тебя погладить, то есть
Воспеть тем самым, шерсть и доблесть.
Весь, так сказать, триумф природы,
О честь и цвет твоей породы!

О средоточье серых красок!
Ты создан весь для смелых ласок.
Ты так прекрасен, так прелестен,
Ты стоишь гимнов, лестных песен,
О, Паси! Что под стать усладе,
Что чувствует поэт при взгляде
На дивный стан! Но это чувство
Бессильно выразить искусство.

Бродский боготворил котов потому, что сам себя сравнивал с ними. В письме, которое отец Иосифа, Александр Иванович Бродский, пишет сыну в ссылку, есть призыв не унывать и брать пример с котов, которые всегда оптимистичны. А во время первой поездки в Литву в первой половине августа 1966 года, в первый же вечер Иосиф Бродский подобрал облезлого котенка, весь день носил его за пазухой и очень гордился, когда тот замурлыкал.

История сохранила имена некоторых котов поэта Иосифа Бродского. Приятели помнят, что в Ленинграде у него была Кошка в Белых Сапожках. Позже жил у него рыжий кот по прозвищу, кажется, Big Red (Большой Рыжий). После смерти этого кота Иосиф Бродский поместил его фотографию в рамку и поставил на столе в квартире в Нью-Йорке на Мортон-стрит, где он жил в то время. Питерскому коту Самсону посвящено стихотворение:

Самсон, домашний кот
Кот Самсон прописан в центре,
В переулке возле церкви,
И пока мы в классе пишем,
Он слоняется по крышам
Как звезда по небосводу,
А в ненастную погоду,
Отказавшись от прогулки,
На событья в переулке
Смотрит с миной безучастной
Из окна в квартире частной.
Вот он влез на подоконник...
По земле идет полковник.
У него в петлице пушка.
По стеклу летает мушка.

Размышляя о глаголе,
Дети бегают по школе.
Чересчур похож на гнома
Старичок из гастронома.
Тащит сетку, та полна.
Что там в сетке? Ветчина?
Непонятно, хоть убей!
В небе восемь голубей.
Вечер клен задел, снижаясь.
Кот мурлычет, погружаясь
В беспорядочные грезы.
Каждый глаз - как лист березы.
Обеспеченный ночлегом,
Он сочувствует коллегам:
Тот - водичку пьет из Мойки,
Тот - поужинал в помойке,
Тот - вздремнул на полчаса,
Тот - спасается от пса,
Тот - совсем больной от стужи...
Многим, муррр, конечно хуже...
Не могу им всем помочь,
Потому что скоро ночь,
Это мне не по плечу,
Потому что... Спать хочу...
Кран ворчит на кухне сонно:
"Есть ли совесть у Самсона?"

8. Возвращение

С началом перестройки в СССР стали публиковаться стихи Бродского, литературоведческие и журналистские статьи о поэте. В 1990-х годах начали выходить книги. В 1995 Бродскому было присвоено звание Почётного гражданина Санкт-Петербурга. Последовали приглашения на родину. Бродский откладывал приезд: его смущала публичность такого события, чествования, внимание прессы, которыми бы сопровождался его визит. Одним из последних аргументов было: «Лучшая часть меня уже там — мои стихи». Мотив возвращения и невозвращения присутствует в его стихах 1990-х годов, в частности, в стихотворениях «Письмо в оазис» (1991), «Итака» (1993), «Мы жили в городе цвета окаменевшей водки…» (1994), причем в последних двух — так, как будто возвращение действительно случилось.

Письмо в оазис.

Не надо обо мне. Не надо ни о ком.

Заботься о себе, о всаднице матраца.

Я был не лишним ртом, но лишним языком,

подспудным грызуном словарного запаса.

Теперь в твоих глазах амбарного кота,

хранившего зерно от порчи и урона,

читается печаль, дремавшая тогда,

когда за мной гналась секира фараона.

С чего бы это вдруг? Серебряный висок?

Оскомина во рту от сладостей восточных?

Потусторонний звук? Но то шуршит песок,

пустыни талисман, в моих часах песочных.

Помол его жесток, крупицы -- тяжелы,

и кости в нем белей, чем просто перемыты.

Но лучше грызть его, чем губы от жары

облизывать в тени осевшей пирамиды.

После эмиграции мировая общественность создала из поэта образ борца с советской властью. Он всегда это отрицал и не собирался становиться символом диссидентства. Поэтому опасался, что на родине его будут рассматривать только с этой позиции, что отвлечет внимание от того, что его по-настоящему занимало – его творчество.

Бродский никогда не был политическим поэтом. Никогда не стремился к конфликтам с властью. До самого своего отъезда он надеялся напечататься на Родине. Вырабатывается определенное жизненное и поэтическое кредо, благодаря которому поэт может жить и творить в том мире, который послан судьбой. Квинтэссенцией этого кредо стало стихотворение 1972 года "Письма римскому другу". Одиночество осознается, воспринимается как лучший удел для поэта. А абсурдность окружающего мира вызывает лишь добродушную, хотя и не лишенную некоторой горечи, иронию:

                        ***

        Я сижу в своем саду, горит светильник.

        Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.

        Вместо слабых мира этого и сильных —

        Лишь согласное гуденье насекомых.

        Пусть и вправду, Постум, курица не птица,

        Но с куриными мозгами хватишь горя.

        Если выпало в Империи родиться,

        Лучше жить в глухой провинции, у моря.

Итака

     Воротиться сюда через двадцать лет,

     отыскать в песке босиком свой след.

     И поднимет барбос лай на весь причал

     не признаться, что рад, а что одичал.

     Хочешь, скинь с себя пропотевший хлам;

     но прислуга мертва опознать твой шрам.

     А одну, что тебя, говорят, ждала,

     не найти нигде, ибо всем дала.

     Твой пацан подрос; он и сам матрос,

     и глядит на тебя, точно ты -- отброс.

     И язык, на котором вокруг орут,

     разбирать, похоже, напрасный труд.

     То ли остров не тот, то ли впрямь, залив

     синевой зрачок, стал твой глаз брезглив:

     от куска земли горизонт волна

     не забудет, видать, набегая на.

В этом стихотворении Бродский сравнивает себя с мифологическим царем Итаки Одиссеем, который прошел долгий и мучительный путь домой. И так же как герой Гомера с опаской и волнением перед долгожданной встречей с родиной страшился неизвестности. Ведь ему даже запретили приехать на похороны родителей.

В то же время в эмиграции он активно поддерживает и пропагандирует русскую культуру. В 1995 Бродскому присвоено звание почетного гражданина Санкт-Петербурга.

9. Память о поэте.

Субботним вечером 27 января 1996 года в Нью-Йорке Бродский готовился ехать в Саут-Хэдли и собрал в портфель рукописи и книги, чтобы назавтра взять с собой. В понедельник начинался весенний семестр. Пожелав жене спокойной ночи, Бродский сказал, что ему нужно ещё поработать, и поднялся к себе в кабинет. Утром, на полу в кабинете его и обнаружила жена. Бродский был полностью одет. На письменном столе рядом с очками лежала раскрытая книга — двуязычное издание греческих эпиграмм. Сердце, по мнению медиков, остановилось внезапно — инфаркт, поэт умер в ночь на 28 января 1996 года.

1 февраля в Епископальной приходской церкви Благодати в Бруклин Хайтс, неподалеку от дома Бродского, прошло отпевание. На следующий день состоялось временное захоронение: тело в гробу, обитом металлом, поместили в склеп на кладбище при храме Св. Троицы на берегу Гудзона, где оно хранилось до 21 июня 1997 года. Присланное телеграммой предложение депутата Государственной Думы РФ Г. В. Старовойтовой похоронить поэта в Петербурге на Васильевском острове было отвергнуто — «это означало бы решить за Бродского вопрос о возвращении на родину». Мемориальная служба состоялась 8 марта на Манхэттене в епископальном соборе Св. Иоанна Богослова. Речей не было. Читали стихи, звучала    музыка Гайдна, Моцарта.

Решение вопроса об окончательном месте упокоения поэта заняло больше года. По словам вдовы Бродского Марии: «Идею о похоронах в Венеции высказал один из его друзей. Это город, который, не считая Санкт-Петербурга, Иосиф любил больше всего. Кроме того, рассуждая эгоистически, Италия — моя страна, поэтому было лучше, чтобы мой муж там и был похоронен. Похоронить его в Венеции было проще, чем в других городах, например, в моем родном городе Компиньяно около Лукки. Венеция ближе к России и является более доступным городом». Вероника Шильц и Бенедетта Кравери договорились с властями Венеции о месте на старинном кладбище на острове Сан-Микеле. Желание быть похороненным на Сан-Микеле встречается в шуточном послании Бродского 1974 года Андрею Сергееву:

Хотя бесчувственному телу
равно повсюду истлевать,
лишенное родимой глины,
оно в аллювии долины
ломбардской гнить не прочь. Понеже
свой континент и черви те же.
Стравинский спит на Сан-Микеле…

21 июня 1997 года на кладбище Сан-Микеле в Венеции состоялось перезахоронение тела Иосифа Бродского. Первоначально тело поэта планировали похоронить на русской половине кладбища между могилами Стравинского и Дягилева, но это оказалось невозможным, поскольку Бродский не был православным. Также отказало в погребении и католическое духовенство. В результате решили похоронить тело в протестантской части кладбища. Место упокоения было отмечено скромным деревянным крестом с именем Joseph Brodsky. Через несколько лет на могиле был установлен надгробный памятник работы художника Владимира Радунского. На его могиле в Венеции люди до сих пор оставляют письма, стихи, сигареты Camel и виски. А надпись на памятнике гласит — «со смертью не все кончается».

Не смотря на то, что советские власти утверждали, что такого поэта нет, история доказала обратное. Наследие Иосифа Бродского – его стихи и память о нем подтверждает это.

Память.

• В 1998 году в «Пушкинском фонде» вышла книга стихотворений Л. Лосева «Послесловие», первую часть которой составляют стихи, связанные с памятью Бродского.
• В 2003 году Фондом наследственного имущества И. Бродского и вдовой поэта Марией Бродской (урожд. Соццани) переданы в Россию вещи из дома Бродского в Саут-Хедли для создания музея на его родине. Библиотека, фотографии дорогих Бродскому людей, мебель, напоминающая ту, что была в родительском доме (письменный стол, секретер, кресло, диван), настольная лампа, постеры, связанные с итальянскими поездками, коллекция почтовых открыток находятся в Американском кабинете Иосифа Бродского в Фонтанном доме.
• В 2004 году близкий друг Бродского, лауреат Нобелевской премии поэт Дерек Уолкотт написал поэму «The Prodigal», в которой многократно упоминается Бродский.
• В ноябре 2005 года во дворе филологического факультета Санкт-Петербургского университета по проекту Константина Симуна был установлен первый в России памятник Иосифу Бродскому.
• На стихи И. А. Бродского писали песни Константин Меладзе, Елена Фролова, Евгений Клячкин, Александр Мирзаян, Александр Васильев, Светлана Сурганова, Диана Арбенина, Пётр Мамонов, Виктория Полевая, Леонид Марголин и другие авторы.
• В Воронеже есть переулок Бродского.
• 21 мая 2009 года на «Набережной Неисцелимых» в Венеции была торжественно открыта мемориальная доска в честь поэта Иосифа Бродского работы скульптора Георгия Франгуляна.
• В Москве на Новинском бульваре в 2011 году установлен памятник поэту скульптора Георгия Франгуляна и архитектора Сергея Скуратова.
• Стихотворение «Ниоткуда с любовью» вынесено в заглавие фильма «Ниоткуда с любовью, или Весёлые похороны», экранизации повести Людмилы Улицкой «Весёлые похороны». В фильме звучит баллада «Ниоткуда с любовью» в исполнении Геннадия Трофимова.
• В 2009 году вышел фильм режиссёра Андрея Хржановского «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину», снятый по произведениям и биографии Иосифа Бродского. Поэта в детстве исполнил Евгений Оганджанян, в юности — Артем Смола, в зрелости — Григорий Дитятковский.
• Имя «И. Бродский» носит самолёт A330 (бортовой номер VQ-BBE) компании Аэрофлот.
• Осенью 2011 года Почтовая служба США представила дизайн марок, посвящённых великим американским поэтам XX века, выпуск планировался в 2012 году. Среди них Иосиф Бродский, Гвендолин Брукс, Уильям Карлос Уильямс, Роберт Хайдн, Сильвия Плат, Элизабет Бишоп, Уоллес Стивенс, Дениз Левертов, Эдвард Эстлин Каммингс и Теодор Рётке. На оборотной стороне листа марок приведены цитаты из произведений каждого поэта. На марке размещена фотография Иосифа Бродского, сделанная в Нью-Йорке американским фотографом Нэнси Крэмптон (Nancy Crampton).
• Песня Андрея Макаревича «Памяти Иосифа Бродского».
• 1 декабря 2011 года во дворе дома № 19 по улице Стахановцев в Санкт-Петербурге был установлен памятный знак Иосифу Бродскому в виде огромного валуна из Карелии, на котором высечены строки из стихотворения «От окраины к центру»: «Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок».

3. Заключение.

Стремясь к двуязычию, Иосиф Бродский писал также по-английски эссе, литературную критику, стихи. Бродский сумел расширить возможности русского поэтического языка. Художественный мир поэта универсален. В его стилистике усматривают влияние барокко, неоклассицизма, акмеизма, английской метафизической поэзии, андеграунда, постмодернизма. Само существование этой личности стало воплощением интеллектуального и нравственного противостояния лжи, культурной деградации. Изначально, из-за процесса о «тунеядстве», Бродский стал некой нарицательной фигурой независимого художника, сопротивлявшегося общепринятому лицемерию и насилию — и на родине, и вне ее. До 1987 в СССР он фактически был поэтом для «посвященных»: хранение дома его стихов не только считалось предосудительным, но было наказуемо, тем не менее его стихи распространялись испытанным в советские времена способом — с помощью Самиздата.

Международная известность пришла к поэту уже после публикации его первого сборника на Западе в 1965 году. В СССР до 1987 года Иосиф Бродский практически не издавался. Некоторые строчки Бродского общеизвестны как афоризмы-формулы: «Смерть — это то, что бывает с другими» или «Но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность». Мир творений Бродского отразил сознание значительной интеллектуальной группы выходцев из России, и в целом людей «исхода», живущих на грани двух миров, по выражению В. Уфлянда, «бродского человечества»: эти новые странники, словно продолжая судьбы романтических скитальцев, подобны некой соединительной ткани разных культур, языков, мировоззрений, быть может, на пути к универсальному человеку будущего.

Работая над рефератом, я сделала для себя главный вывод: память о поэте – это его стихи, память о художнике – картины. Не смотря на все усилия тех, кто хочет стереть эту память, уничтожить само упоминание о человеке, стихи, картины, музыка живут и такую память искоренить невозможно.  Я хочу закончить автобиографичными стихами Иосифа Бродского, написанные в годы его травли на родине, которые подтверждают эту мою мысль.

Художник

     Он верил в свой череп.

     Верил.

     Ему кричали:

     "Нелепо!"

     Но падали стены.

     Череп,

     Оказывается, был крепок.

     Он думал:

     За стенами чисто.

     Он думал,

     Что дальше -- просто.

     ...Он спасся от самоубийства

     Скверными папиросами.

     И начал бродить по селам,

     По шляхам,

     Желтым и длинным;

     Он писал для костелов

     Иуду и Магдалину.

     И это было искусство.

     А после, в дорожной пыли

     Его

     Чумаки сивоусые

     Как надо похоронили.

     Молитвы над ним не читались,

     Так,

     Забросали глиной...

     Но на земле остались

     Иуды и Магдалины!

Так и живут на земле «Иуды» и «Магдалины» простого ленинградского мальчика Иосифа Бродского, одинокого и великого…..

ПРИЛОЖЕНИЕ.

Иосиф Бродский: «Всячески избегайте приписывать себе статус жертвы»

Фрагменты из знаменитой речи Иосифа Бродского, с которой он выступил перед выпускниками Мичиганского университета в Анн Арбор на стадионе в декабре 1988 года.

1. Старайтесь расширять свой словарь и обращаться с ним так, как вы обращаетесь с вашим банковским счетом. Уделяйте ему много внимания и старайтесь увеличить свои дивиденды. Цель здесь не в том, чтобы способствовать вашему красноречию в спальне или профессиональному успеху — хотя впоследствии возможно и это, — и не в том, чтобы превратить вас в светских умников. Цель в том, чтобы дать вам возможность выразить себя как можно полнее и точнее; одним словом, цель — ваше равновесие.

С каждым днем в душе человека меняется многое, однако способ выражения часто остается одним и тем же. Способность изъясняться отстает от опыта. Чувства, оттенки, мысли, восприятия, которые остаются неназванными, непроизнесенными и не довольствуются приблизительностью формулировок, скапливаются внутри индивидуума и могут привести к психологическому взрыву или срыву.

Чтобы этого избежать, не обязательно превращаться в книжного червя. Надо просто приобрести словарь и читать его каждый день, а иногда — и книги стихов. Они достаточно дешевы, но даже самые дорогие среди них стоят гораздо меньше, чем один визит к психиатру.

2. Старайтесь не слишком полагаться на политиков — не столько потому, что они неумны или бесчестны, как чаще всего бывает, но из-за масштаба их работы, который слишком велик даже для лучших среди них. Они могут в лучшем случае несколько уменьшить социальное зло, но не искоренить его. Каким бы существенным ни было улучшение, с этической точки зрения оно всегда будет пренебрежимо мало, потому что всегда будут те, хотя бы один человек, — кто не получит выгоды от этого улучшения.

3. Мир несовершенен; Золотого века никогда не было и не будет. Единственное, что произойдет с миром, он станет больше, т.е. многолюдней, не увеличиваясь в размерах. Сколь бы справедливо человек, которого вы выбрали, ни обещал поделить пирог, он не увеличится в размерах; порции обязательно станут меньше. В свете этого — или скорее в потемках вы должны полагаться на собственную домашнюю стряпню, то есть управлять миром самостоятельно, по крайней мере, той его частью, которая вам доступна и находится в пределах вашей досягаемости.

4. Старайтесь быть скромными. Уже и сейчас нас слишком много, и очень скоро будет много больше. Это карабканье на место под солнцем обязательно происходит за счет других, которые не станут карабкаться. То, что вам приходится наступать кому-то на ноги, не означает, что вы должны стоять на их плечах. К тому же все, что вы увидите с этой точки — человеческое море плюс тех, кто подобно вам занял сходную позицию — видную, но при этом очень ненадежную: тех, кого называют богатыми и знаменитыми.

5. Если вы хотите стать богатыми или знаменитыми или и тем и другим, в добрый час, но не отдавайтесь этому целиком. Жаждать чего-то, что имеет кто-то другой, означает утрату собственной уникальности; с другой стороны, это, конечно, стимулирует массовое производство.

6. Всячески избегайте приписывать себе статус жертвы. Каким бы отвратительным ни было ваше положение, старайтесь не винить в этом внешние силы: историю, государство, начальство, расу, родителей, фазу луны, детство, несвоевременную высадку на горшок и т.д. В момент, когда вы возлагаете вину на что-то, вы подрываете собственную решимость что-нибудь изменить.

7. Вообще старайтесь уважать жизнь не только за ее прелести, но и за ее трудности. Они составляют часть игры, и хорошо в них то, что они не являются обманом. Всякий раз, когда вы в отчаянии или на грани отчаяния, когда у вас неприятности или затруднения, помните: это жизнь говорит с вами на единственном хорошо ей известном языке.

8. Мир, в который вы собираетесь вступить, не имеет хорошей репутации. Это не милое местечко, как вы вскоре обнаружите, и я сомневаюсь, что оно станет намного приятнее к тому времени, когда вы его покинете. Однако это единственный мир, имеющийся в наличии: альтернативы не существует, а если бы она и существовала, то нет гарантии, что она была бы намного лучше этой.

9. Старайтесь не обращать внимания на тех, кто попытается сделать вашу жизнь несчастной. Таких будет много — как в официальной должности, так и самоназначенных. Терпите их, если вы не можете их избежать, но как только вы избавитесь от них, забудьте о них немедленно.

10. То, что делают ваши неприятели, приобретает свое значение или важность от того, как вы на это реагируете. Поэтому промчитесь сквозь или мимо них, как если бы они были желтым, а не красным светом. Так вы избавите клетки вашего мозга от бесполезного возбуждения; так, возможно, вы даже можете спасти этих тупиц от самих себя, ибо перспектива быть забытым короче перспективы быть прощенным. Переключите канал: вы не можете прекратить вещание этой сети, но в ваших силах, по крайней мере, уменьшить ее рейтинг. Это решение вряд ли понравится ангелам, но оно непременно нанесет удар по демонам, а в данный момент это самое важное.

Список источников.

1. И.Бродский . Часть речи. Сборник стихов. М., 1990
2. И.Бродский. Конец прекрасной эпохи. М.,2009
3. www.stihi-rus.ru
4. www.litra.ru
5. www.vseportrety.ru
6. www.iosif-brodskiy.ru
7. www.jagannath.ru
8. www.to-name.ru
9. www.liveinternet.ru
10. https://ru.wikipedia.org
11. www.biography.5litra.ru