Библейская основа рассказа А.И.Куприна «Суламифь»

Всероссийская олимпиада школьников и студентов

«Я – исследователь»

(1-е место)

Тема исследовательской работы:

 Библейская основа рассказа А.И.Куприна «Суламифь»

Учебный предмет:  литература

Автор: Воробьёва Валерия Вячеславовна

МОБУ «Лицей № 3» г. Оренбурга

11 класс

Учитель: Милорадова Людмила Кимовна

2015 год

План

Введение……………………………………………………………………3

I. Библейские мотивы в русской литературе……………………………3

II. Библейская основа рассказа А.И. Куприна

II.1. Функция библейского мифа у Куприна…………………………….7

II.2. Особенности использования библейского текста в рассказе……...9

II.3. Причины обращения Куприна к библейской истории о любви….10

Заключение…………………………………………………………………16

Приложения………………………………………………………………...17

Список литературы………………………………………………………...22

ВВЕДЕНИЕ

В последние годы в связи со сменой тысячелетий и переходом в новую эпоху возрос интерес к духовным истокам человеческой цивилизации, к истории религий, особенно к Библии как средоточию тысячелетней мудрости и нравственного опыта. Это и является основной причиной нашего обращения к произведению, основанному на библейской легенде. На сегодняшний день тема нашего исследования представляется нам актуальной.

А.И.Куприну посвящено очень мало исследовательских работ (их авторами являются О.Михайлов, Л.Кременцов, В.Крутикова, В.Лилин), в них дается общий обзор творчества писателя и сведения о его биографии. Такое недостаточное внимание к А.Куприну можно объяснить многолетним сознательным умалчиванием о писателе-эмигранте в советскую эпоху, а позднее – сложившимся стереотипом о недостаточной остроте, социальной значимости его произведений. Тем не менее его обращенность к нравственным проблемам, к внутреннему облику человека кажется нам достойной пристального внимания.

Библейские мотивы и образы в творчестве А.Куприна не изучены в литературоведении, и поэтому мы можем заявить о новизне и практической значимости данного исследования.

Цель работы: выявить библейские источники рассказа «Суламифь»; выяснить, какую функцию выполняет христианский миф у А.Куприна; каковы причины обращения писателя к ветхозаветной истории о любви.

I. Библейские мотивы в русской литературе

Исследуя библейскую основу рассказа Куприна, мы посчитали необходимым обратиться к проблеме мифа, к истории развития библейских мотивов в русской литературе. Также важно для нас выявить

особенности   звучания   мифологических   тем,   образов   в   литературе, современной Куприну.

Мы выяснили, что христианские мотивы входят в отечественную поэзию и прозу с самого начала. Звуки библейской речи всегда рождали в чуткой душе живой отклик. Христианство внесло в словесность высшее начало, дало особый строй мысли и речи. «Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины» [Ин.1;14]. Именно из него исходит в мир евангельское благовествование, слово апостолов, слово Отцов и Учителей Церкви, святителей и пастырей. Для художника здесь открывается неисчерпаемый источник вдохновения, и потому, что это кладезь богопознания и тысячелетней мудрости, нравственного опыта, и потому, что библейское слово - непревзойденный образец художественной речи. Эта сторона «вечной книги» издавна была близка русской литературе. «Мы находим много лирических поэм в Ветхом Завете, –замечал Николай Язвицкий в 1815 году. – Кроме гимнов и песней, рассеянных в книгах Бытия и Пророков, целая книга Псалмов может почитаться собранием духовных од». Называя Давида «величайшим лириком», Язвицкий усматривает в его творениях «все разнообразие, весь гений лирической поэзии, то важный и величественный, то радостный и живой, то нежный и трогательный»[17; 131–132].

Переложения псалмов (и подражания им) составили особенную
отрасль поэзии. В псалмах все стороны и состояние души предстают в их
живых отношениях к Богу. Читая псалом, христианин переживает эти
отношения так же непосредственно и остро, как некогда Давид. И тут
исключительное значение имеют сила и выразительность псалмического
слова. Славянская Псалтирь донесла их до нас в полной мере. К псалмам
обращались в своем творчестве А.П.Сумароков, М.В.Ломоносов,
И.Ф.Богданович,        Г.Р.Державин,        В.В.Капнист,        Ф.Н.Глинка,

В.К.Кюхельбекер.

У нас существует давняя и устойчивая традиция молитвенной лирики. Каждый христианин вносит в молитвенное творчество свою лепту: покаянную ноту, добрый помысел, оттенок чувства. Они обогащают молитву, а в иных случаях становятся и достоянием религиозной жизни, духовной культуры. Потребность «говорить к Богу» присуща едва ли не всем русским поэтам, начиная с XVIII века. Несравненную красоту и преображающую силу молитвенного слова особенно тонко чувствовали В.А. Жуковский, А.С. Пушкин, Хомяков, М.Ю. Лермонтов.

Христианские мотивы входят в поэзию разными путями, в русской литературе это принимает несколько форм:

• во-первых,   форму   лирического   переживания   религиозных
  состояний и настроений;        
• во-вторых, форму поэтического воплощения идей о Боге, о
  мироздании, о человеке как образе и подобии Божием;
• в-третьих,    форму   художественного   истолкования   лиц   и
  сюжетов из Библии, из житийной, аскетической, учительной литературы;
• в-четвертых, форму отображения живой религиозной жизни
  нации, ее религиозно-мистического опыта, нравственных и эстетических
  идеалов, воспринятых русским сознанием из православия.

Те же формы приобретает использование христианских мотивов и в русской прозе XVIII – XIX веков.

Особое место занимают библейские мотивы в творчестве русских писателей конца XIX и начала XX века (С.Т.Аксакова, И.Шмелева, А.П.Чехова, М.А.Булгакова, М.Кузмина). С необычайной силой развивается эта тенденция и в поэзии тех лет (в творчестве И.Анненского, В.Брюсова, А.Белого, А.Ахматовой, Н.Гумилева, И.Бунина и др.). О значимости христианского мировоззрения для русской культуры много пишут философы С.Булгаков, В.Розанов, Н.Бердяев, К. Леонтьев. В чем же

причина столь обширного интереса к библейским мотивам в начале новой эпохи, в преддверии глобальных исторических потрясений в России?

Здесь нельзя не сказать о той катастрофической ситуации, которая сложилась   в   XIX   веке   в   период   становления   и   развития   нового направления в русской критике – революционно-демократического, когда, по     выражению     Н.Страхова,     «писатели,     подобные     Белинскому, Добролюбову,  Писареву»,  господствовали в литературе.  Именно тогда сложилась специфическая система ценностей, определившая и отношение к   русской    словесности,    к   истории    России,    к    доминантному    для отечественной культуры типу христианской духовности. Именно тогда в знаменитом письме «отца русской интеллигенции» Белинского к Гоголю был вынесен приговор традиционным русским духовным устремлениям, да  и  тем  писателям,  которые  утверждали  православные  первоосновы нашего бытия. Именно этот момент подчеркнул С.Н.Булгаков в своей статье «Героизм и подвижничество». Он, в начале трагического для России XX столетия вынужденный доказывать, что «народное мировоззрение и духовный уклад определяется христианской верой» [4;  66], приходит к неутешительному   выводу,   что   к   этому-то   центральному   постулату интеллигенция   ныне   «относится   с   полным   непониманием   и   даже презрением... Влияние интеллигенции выражается прежде всего тем, что она, разрушая народную религию, разлагает и народную душу, сдвигает ее с незыблемых доселе вековых оснований»[4; 68]. А разрушение в народе нравственных устоев «освобождает в нем темные стихии, которых так много в русской истории»[4; 68]. Современный духовный раскол в России, хаос - следствие того факта, что «интеллигенция отвергла Христа, она отвернулась от Его лика, исторгла из сердца своего его образ». Примером тому может послужить вышедшая в свет в 1906 году (в то время, когда был задуман рассказ «Суламифь») книга стихов К.Бальмонта «Злые чары», в которую поэт включил богохульные стихотворения («Будь проклят, Бог»,

«Пир у сатаны»). На книгу был наложен арест, но остановить это процесс отречения от христианских устоев было уже невозможно.

Таким   образом,   на рубеже  XIX–XX веков   изменяется   функция библейских мотивов, звучащих в творчестве многих художников слова. Мифологический образ становится не столько средоточием многовековой мудрости и нравственного опыта, сколько своеобразным катализатором знаний,   позволяющим   на   знакомом   культурном   материале   поставить важные,   с   точки   зрения   автора,   проблемы   современности.   Поэтому зачастую    мифологические    персонажи,    сюжеты    преображаются    до неузнаваемости,   известные   истории   смешиваются,   переходят   одна   в другую - создается особое мифологическое пространство, объединяющее разнородные  образы.  Неслучайно О.Мандельштам  давал  своеобразный наказ современному поэту: «Вечные сны, как образчики крови, переливай из стакана в стакан». Первоначальный смысл мифологического образа, ситуации уже не столь важен для художника, он становится лишь толчком для сотворения нового мифа, нового героя. Так образ Лотовой жены у А.Ахматовой преображается в образ русской женщины,  не  способной покинуть,   предать   Родину;   так   притча   о   блудном   сыне   звучит   в стихотворении Бунина «У птицы есть гнездо» в связи с судьбой самого писателя,  и библейский  герой  возвращается  не  к отцу,  а в  «чужой, наемный дом»; а одиночество блудного сына в стихотворении В.Брюсова воспринимается как благо, как попытка сберечь человеческое в человеке.

II. Библейские мотивы в рассказе А.И.Куприна

В связи с выше сказанным мы задались целью выяснить, какова функция мифа у А.Куприна; подчиняется ли автор общей тенденции, либо он следует традиционной трактовке библейских образов и сюжетов.

II.1. Обращаясь к рассказу А.Куприна «Суламифь», необходимо заметить, что его содержание – это «плод свободной фантазии автора, которую    питает    Книга    Песней    Соломона».     Помимо    названной

Ветхозаветной книги, Куприн обращается и к вольной трактовке Псалтири (повествование о славе и могуществе царя в 1, 2 главах рассказа), и к свидетельствам современника Соломона – историка Иосафата, о чем упоминает сам писатель [9, 382].

Казалось бы, Куприн следует модной литературной тенденции –обращается к древнему сюжету и трактует его по-своему, используя весь размах своего творческого воображения.

Но очевиден тот факт, что смысловая нагрузка образов Соломона и Суламифи сохранена писателем. Его рассказ – это история о необычайно светлой любви, которую печать трагизма вознесла на самую вершину духовных переживаний. Книга Ветхого Завета, подобно другим христианским текстам, являет образец духовного величия человека. В «Песне Песней» открывается людям великая тайна – тайна постижения счастья благодаря всепоглощающей, искренней любви. И А.Куприн приводит героя своего рассказа Соломона к постижению этой тайны: «Беспокойным и пытливым умом жаждал он той высшей мудрости, которую господь имел на своем пути прежде всех созданий своих искони, от начала, прежде бытия земли, той мудрости, которая была при нем великой художницей, когда он приводил круговую черту по лицу бездны. И не находил ее Соломон», потому что, по мнению Куприна, высшая мудрость постигается не умом, а сердцем. И эта истинная мудрость –любовь. Встреча с Суламифью стала для царя настоящим даром Божьим, ибо познал он «такую нежную и пламенную, преданную и прекрасную любовь, которая одна дороже богатства, славы и мудрости, которая дороже самой жизни, потому что даже жизнью она не дорожит, и не боится смерти» [9; 385].

Так в условиях повсеместного массового отречения от библейских истин, от нравственных устоев, заповедованных христианством, А.Куприн идет наперекор современным представлениям и создает рассказ на основе ветхозаветной легенды.

II.2. Убедившись в том, что идея библейского мифа не трансформирована у Куприна, мы обратились и к внешней, формальной организации рассказа «Суламифь». Мы выявили значительное число совпадений текста рассказа с библейскими первоисточниками:

• с книгой Песни Песней Соломона;
• с книгой Притчей Соломоновых;
• с книгой Екклесиаста, или Проповедника.

Все цитаты рассказа, в которых обнаруживается намеренное следование автора текстам Ветхого Завета, мы разделили на две группы.

В первую группу вошли те цитаты, в которых Куприн не изменяет библейский текст [Приложение 1].

Во вторую - цитаты, в которых наблюдается некоторое отхождение от источника [Приложение 2].

Мы выяснили, что во II группе наблюдается:

1)        замена   некоторых   слов,   но   без   ущерба   общему   смыслу
библейского изречения («Уста его – сладость, и весь он – любезность», у
Куприна: «Уста его – сладость, и весь он – желание»);

2. замена устаревших слов современными, общеупотребительными
   (уста – губы, ланиты – щеки, дщери – дочери);
3. расширение автором библейского изречения («Волосы твои – как
   стадо коз, сходящих с Галаада» – у Куприна: «А волосы твои... Знаешь, на
   что похожи твои волосы? Видала ли ты, как с Галаада спускается овечье
   стадо?..»);
4. изменение порядка слов в предложении, отказ от инверсии («очей
   твоих»    –   «твоих    очей»).    Это    оправдано    стилем  повествования,
   уподоблением разговорной речи, ведь слова эти звучат в беседе Соломона
   с девушкой.

Таким образом, мы пришли к убеждению, что А.Куприн лишь незначительно изменяет текст библейских источников, почти в точности следуя и их лексическому строю, и ритмике. О том, что «проза Куприна тяготеет к библейскому стиху», пишет и М.Г. Качурин. Так мы пришли к выводу, что рассказ Куприна не только являет следование традиционной трактовке содержания мифологических образов, но и в плане формы привязан к текстам Ветхозаветных книг.

В связи с этим необходимо выяснить, каковы причины обращения писателя к данному библейскому мифу, каков замысел Куприна, почему в центре его внимания оказывается именно история любви, а не какой-либо иной древний сюжет.

II.3. В ходе исследования мы обратились к переписке А.Куприна, к воспоминаниям близких ему людей, к биографии писателя, к критическим статьям, авторы которых анализируют стилевые особенности писательской манеры Куприна.

Мы задались вопросом: что заставило писателя, создавшего такие произведения, как «Молох» (1896), «Поединок» (1905), «Яма» (1907), обратиться в 1908 году к «Суламифи». Это вызывает особый интерес, так как именно этот рассказ («Суламифь») положил начало целому циклу произведений о чистой, великой и самоотверженной любви, созданному в 1908-1911 годах.

Мы выяснили, что рассказ «Суламифь» создавался в Даниловском, в имении друга писателя - критика Ф.Д. Батюшкова. В Даниловском же жила племянница Д.Н.Мамина-Сибиряка – Елизавета Морицовна Гейнрих-Ротони. Куприн увлекся Лизой. Ксения (дочь писателя) так писала об этом: «Я думаю, что в ней была та настоящая чистота, та исключительная доброта, в которых очень нуждался в то время Александр Иванович. Однажды во время грозы он объяснился с нею. Первым чувством Лизы

была паника. Она была слишком честной, ей совсем не было свойственно кокетство. Разрушать семью, лишать Люлюшу отца казалось ей совершенно немыслимым, хотя и у нее зарождалась та большая, самоотверженная любовь, которой она впоследствии посвятила всю жизнь.

Лиза снова обратилась в бегство. Скрыв от всех свой адрес, она поступила в какой-то далекий госпиталь, в отделение заразных больных, чтобы быть совсем оторванной от мира.

В феврале 1907 года для друзей Куприных стало ясно, что супруги несчастливы и что разрыв неизбежен. Куприн поселился в гостинице «Пале-Рояль» в Питере и стал сильно пить. Федор Дмитриевич Батюшков, видя, как Александр Иванович губит свое железное здоровье и свой талант, взялся разыскивать Лизу, он нашел ее и стал уговаривать, приводя именно такие аргументы, которые только и могли поколебать Лизу. Он говорил ей, что все равно разрыв с Марией Карловной окончателен, что Куприн губит себя и что ему нужен рядом с ним именно такой человек, как она. Спасать было призвание Лизы, и она согласилась, но поставила условием, что Александр Иванович перестанет пить и поедет в Гельсингфорс.

19 марта Александр Иванович с Лизой уезжают в Финляндию, а 31-го разрыв с Марией Карловной становится официальным» [8; 24-25].

О том, насколько счастлив был писатель в этом браке, свидетельствует тот факт, что любовь супругов Куприных крепла год от года, не сломили ее никакие трудности. Вспоминая о Елизавете Морицовне, ее дочь Ксения писала: «Все житейские невзгоды целиком легли на плечи моей маленькой мамы... Это было в полном смысле слова каждодневное самопожертвование, отдача всех своих сил, души и сердца. И полное отсутствие эгоизма» [8; 162]. Перечитывая письма Куприна, адресованные жене, мы убеждаемся в необыкновенной трогательности взаимоотношений. Вот, например, строки из письма, датированного  19

сентября 1928 года: «Удивительно, как всегда меня трогают и радуют твои письма, когда мы далеко друг от друга. И долго после них мир представляется каким-то тихим, светлым-светлым, чисты, спокойно-игрушечным, и всюду ландыши, и окна открыты в зеленый сад...»[8; 221]. Даже не верится, что слова эти звучат из уст шестидесятилетнего человека! 12 августа 1930 года он пишет: «Сам не знаю, почему я так часто и нежно думаю о тебе. И во всех моих мыслях одно: нет лучше тебя ни зверя, ни птицы и никакого человека» [8; 223]. Дочь Куприна писала в своих воспоминаниях: «Когда-то, заболев в молодости, Куприн сказал, что, умирая, он хотел бы, чтобы любящая рука держала его руку до конца. Его желание исполнилось. Мама ни на минуту от него не отходила, и , несмотря на его слабость, всю свою оставшуюся силу он вкладывал, чтобы крепко, крепко держать маленькую ручку своей жены. Так крепко, что мамина рука затекала» [8; 247].

Таким образом, одной из самых притягательных тем для Куприна в те годы становится тема любви. Это является, на наш взгляд, существенной причиной возникновения замысла рассказа «Суламифъ».

До Куприна к мифу о любви Соломона и Суламифи не обращался никто, известно лишь, что на основе сюжета библейского рассказа созданы повести под заглавием «Суд Соломона», которые дошли до нас в рукописных сборниках XVI–XVII веков. Суд этот изображался и на лубочных картинках [ 15; 261 – 262].

Почему же Куприн обращается именно к ветхозаветной истории о Соломоне и девушке из виноградников?

Во-первых, по свидетельству Ксении Александровны Куприной, его всегда привлекали библейские темы. А «любовь» к Лизе возвращает его к давнишней мечте о пересказе «Песни песней», о великой любви Соломона к простой девушке. Он часто просит Батюшкова присылать ему разные материалы и очень увлечен своей работой» [8; 28].

Работа над «Суламифью» не была последним обращением писателя к христианским мифам. Позднее, находясь в эмиграции, Куприн будет работать над сценарием фильма, основанным на библейской легенде о Рахили, о неугасающей и всепроникающей любви до смерти. Дело в том, что незадолго до этого знаменитый немецкий режиссер Фриц Лант поставил нашумевшую картину «Три света», то была трилогия о торжестве смерти над любовью. А режиссер Туржанский решил противопоставить этому кинофильму другой – о торжестве любви над смертью. По свидетельству К.А.Куприной, писатель работал над I частью сценария «вдохновенно. Но на дальнейших эпизодах... застрял. Будучи реалистом, он не умел выдумывать фабулу, не пережив глубоко судьбы своих героев» [8; 133].

           Во-вторых, эти библейские образы могли заинтересовать Куприна потому, что он вообще тянулся к людям искренним, чистым, простым и великодушным. Поэтому был он неразлучен с профессором Федором Дмитриевичем Батюшковым, историком и литератором, человеком большой культуры, мягким и очень обходительным. По этой же причине будет так крепка дружба Куприна и с Ильей Ефимовичем Репиным в эмиграции. Изучая переписку Куприна с художником, мы обратили внимание на необычайную привязанность этих людей. В одном из писем 1924 года писатель называет Репина человеком «с великим сердцем и с простою душой» [8; 175].

Любовь писателя к таким людям отразилась и в его творчестве. Он изобразил множество цельных, простых и сильных характеров: это борец Арбузов, спокойный и добрый гигант («В цирке»); бесстрашный конокрад Бузыга («Конокрады»); отважный атаман рыбачьего баркаса Коля Костанди («Листригоны»). Куприн любуется этими отважными людьми, как любуется он серебристо-стальным красавцем, жеребцом Изумрудом («Изумруд»), или прекрасной рыжекудрой Суламифью («Суламифь»).

Да и сам писатель, по свидетельству современников, был неуемным жизнелюбцем, непоседой, силачом, смельчаком, оставаясь при этом очень простым и искренним человеком. Л.Н.Толстой говорил о нем: «Мускулистый, приятный... силач». Много написано о его увлечениях легкой атлетикой, плаванием, о его любви к цирку, лошадям, всему, что связано с риском и мужеством. Нам же интересно было узнать его с другой стороны: он не любил броскости, напыщенности. В газете «Русское слово» от 19 февраля 1908 года А. Измайлов с удивлением описывал гатчинский быт Куприна: «Последний год Куприн живет в Гатчине. Минутах в пяти ходьбы от вокзала стоит большая деревянная дача, где снимает верх. Его уже знают, как «заслуженного обывателя», и полицейские козыряют ему, как знакомому. Но ничто ни около дачи, ни в обстановке ее внутри не подскажет вам, что здесь живет «знаменитость». Скромен и самый кабинет Куприна <...> Почти демонстративное отсутствие заботы об убранстве, порядке или «впечатлении» [8; 29 – 30]. Позднее, в 1928 году, Куприн удивит и общественность Белграда, куда приедет на съезд писателей-славян. Он будет избегать пышных приемов, заседаний, ссылаясь на то, что человек он не деловой. Ведь «говорить на общественных собраниях он не любил, а на банкетах чувствовал себя стесненным» [8; 163].

Так мы пришли к выводу, что образы мудрого, сильного духом Соломона и простодушной Суламифи были действительно притягательны для Куприна.

В-третьих, для художественного стиля Куприна свойственно подробное изображение какого-либо устойчивого, прочно сложившегося уклада: профессионального (военного, заводского, рыбацкого, циркового, чиновничьего), или национального (русского, украинского, белорусского, еврейского). Обращение к библейскому мифу давало писателю необычайно широкие возможности в плане художественном. И он использует эти возможности в полной мере. Подробно повествует он в рассказе «Суламифь» об укладе жизни в годы правления Соломона, о его

богатствах, о его мудрости, о том, как строились храм господень на горе Мориа и дворец в Иерусалиме, о женах и наложницах царя, о свойствах драгоценных камней, о религиозных обрядах и церемониях, о нравах и обычаях. Традиционное для купринского стиля обилие бытовых деталей создает картину полную и масштабную. Писатель изображает носильный одр Соломона, его шатер, бассейн во дворце, покои храма Изиды; особенно тщательно описывает внешность героев. Излюбленные писателем меткие метафоры и сравнения черпает Куприн в библейских источниках: «имя твое, как разлитая мирра»; «черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы»; «был прекрасен царь, как лилия Саронской долины»; «он ввел меня в дом пира, и знамя его надо мною - любовь», «положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою, потому что крепка, как смерть, любовь, и жестока, как ад, ревность: стрелы ее – стрелы огненные»; «красота твоя грознее, чем полки с распущенными знаменами»; «ты лежишь, как мирровый пучок у меня между грудей»; «ложе у нас – зелень, кедры – потолок над нами»; «ласки твои лучше вина»; «души не стало в ней»; «голова его – чистое золото»; «сотовый мет каплет из уст твоих, невеста, мед и молоко под языком твоим»; «запах от ноздрей твоих, как от яблоков»; «возлюбленный мой, будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических» и т.д. Такой поистине бесценный материал, заключенный в книгах Ветхого Завета, не может оставить равнодушным настоящего художника.

Так, обратившись к особенностям писательской манеры Куприна, мы пришли к убеждению, что тяготение к библейскому стиху, к метким метафорам, сравнениям, эпитетам, к подробному изображению жизненного уклада приводит к увлеченности писателя ветхозаветными текстами, ставшими основой его рассказа «Суламифъ».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В ходе исследования мы выяснили, что к концу XIX века в русской литературе сложились определенные новые тенденции: популярным стало обращение к мифологии, в том числе и библейской. Древние образы и сюжеты служат толчком для создания мифа, трансформируются по воле художника, что позволяет обострить насущные проблемы современности. Но А.Куприн в своем рассказе не изменяет трактовку ветхозаветных образов и в точности следует текстам библейских источников. Так писатель в условиях массового отречения от христианского мировоззрения, издревле присущего русскому человеку, идет наперекор современным веяниям и продолжает духовные традиции русской классической литературы.

Изучив переписку писателя, воспоминания о нем друзей и близких, мы пришли к выводу, что замысел рассказа «Суламифь» был рожден под влиянием любви Куприна к Елизавете Морицовне Гейнрих-Ротони и счастливой женитьбы.

Также мы выяснили, что Куприн - первый, кто обратился к сюжету о Соломоне и Суламифи. Этот миф был избран писателем по ряду причин:

1)        его   всегда  привлекали   библейские   темы,   а  любовь   к   жене
возвращает его к давней мечте о пересказе «Песни Песней»;

2)        для Куприна были притягательны образы Соломона и Суламифи,
так как он всегда тяготел к подобным характерам;

3)        в   ветхозаветных   источниках   писатель   нашел    богатейший
материал, близкий его художественному стилю, писательской манере.

Творчество А.Куприна, недостаточно изученное, представляет собой обширное поле для дальнейших исследований.

Приложение 1

I группа

Приложение 2

II группа

Список литературы

1. Ашукина М.Г. и Ашукин И.С. Крылатые слова. 1995. А.05157.
2. Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9 т. – М., 1981.-Т.Б.
3. Бердяев Н.А. Русская идея // Русская литература. – 1990. №2.

4.        Булгаков   С.Н.   Героизм   и   подвижничество.   (Из   размышлений   о
религиозной  природе  русской  интеллигенции.)  //  Вехи.   Из  глубины. – М.,1991.

5. Библия. – Российское библейское Общество. 1992.
6. Григорьев А. Воспоминания. – М.,1988.
7. Крутикова В. А.И.Куприн, 1970, М. –10319.
8. Куприна К.А. Куприн – мой отец. – М., (Сов. Россия), 1971.
9. Куприн А.И. Сочинения.В 2-х т. – М.: Худ. лит., 1980. т.1.

10. Лилин В. А.И. Куприн. Биография писателя. 1975., М –21538.
11. Лосский Н.О. Достоевский и его христианское миропонимание. Бог и
    мировое зло. – М.,1994.
12. Михайлов О. А.И.Куприн./Куприн А.И. Сочинения. В 2-х т. – М.: Худ.
    лит.,1980. т.1.
13. Михайлов О. Литература русского Зарубежья. – М.: Просвещение, 1995.
14. Порфирьев И. История русской словесности, ч.1, Казань, 1897.
15. Ровинский Д. Русские народные картинки, кн.5.СПБ.1881.
16. Страхов Н.Н Борьба с Западом в нашей литературе. – Киев, 1898. – кн.З
    (г.80)
17. Язвицкий Н. Об оде// Сын отечества. – 1815 .№ 23