Исследовательская работа "Что нового я узнала о Сергии Радонежском"

ВСТУПЛЕНИЕ

Сергий Радонежский - самоотверженный, редкий по силе духа и веры человек, который заслуживает всеобщего поклонения и признания. Он и величайший из пророков, и народный святой, и миротворец, и дипломат-прозорливец, и «собиратель Руси».

Ему довелось родиться и жить в нелёгкое время. Русская земля была не такой, как теперь. Городов было немного, всю Русь покрывали густые леса, среди которых стояли селения, окруженные полями. Жители пахали землю, сами шили себе одежду, плели лапти, мастерили домашнюю утварь, ловили рыбу, зверя и птицу в окрестных чащах, где еще водились дикие быки — туры.

Неспокойным выдался XIV век на Руси: набеги врагов, неурожаи, чума сопровождались междоусобной борьбой в самих княжествах.

Князья делили земли между сыновьями на малые доли. Чем больше было сыновей, тем мельче становились уделы. Князья без конца ссорились между собой, воевали, отнимали друг у друга владения. В этих войнах гибли люди, страдало хозяйство.

К тому же Русь покорили монголо - татары. Русские княжества платили Орде тяжелую дань. Страна пребывала в разрухе и запустении. Но враждовавшие между собой князья и не думали объединяться, чтобы дать отпор ордынцам. а со смирением ехали на поклон в Орду и везли с собой богатые подарки очередному хану.

ДЕТСТВО

В начале XIV века недалеко от богатого Ростова жили знатный боярин Кирилл и жена его Мария, люди зажиточные и благочестивые. В 1322 году родился у них сын, получивший при крещении имя Варфоломей. Кроме него в семье было еще два сына — старший Степан и младший Петр.

Варфоломей рос обычным мальчиком, ничем не выделялся среди сверстников, разве что очень тихий. В семь лет его вместе с братьями отдали учиться. И тут оказалось, что другие успевают, а ему учение не дается.

Старший брат Степан выучился грамоте быстро и легко и скоро уже читал Священное Писание, а Варфоломей не мог толком и буквы запомнить.

Наставник его ругал, сверстники смеялись, родители огорчались, сам Варфоломей усердно молился, чтобы Господь вразумил его, но учение не шло.

И никто тогда не мог подумать, что пройдут годы и этот мальчик, но уже под именем Сергий, прославится своими христианскими подвигами и люди будут помнить его и по сей день.

Не догадывался об этом и сам Варфоломей, когда однажды бежал по зеленому полю искать коней, которые куда-то запропастились. Вот они — мирно пасутся у рощицы. Варфоломей хотел уже припустить за беглецами, но тут заметил под раскидистым дубом человека.

Мальчик подошел ближе и увидел, что это старец мудрого вида — по одежде видно, что монах. Старик молился. Варфоломей застыл на месте: он никогда не встречал таких людей — с лицом добрым и в то же время значительным.

Когда монах окончил молитву, Варфоломей превозмог робость и подступил совсем близко, но первым заговорить боялся.

Тут старик обернулся.

• Что ты хочешь, чадо? — спросил он.

У Варфоломея не было двух ответов: он хорошо знал свое горе.

• Я учусь грамоте, — ответил отрок, — но плохо у меня идут науки. Не могу постигнуть я ученые премудрости, а так хочу! Помолись обо мне.

Старец внимательно посмотрел на мальчика, помолился, благословил его и сказал:

• Не печалься. Господь даст тебе разумение грамоты, и ты превзойдешь успехами братьев и сверстников твоих.

И тут будто свет разлился по полю. Показалось Варфоломею, что он только сейчас раскрыл глаза и впервые увидел мир Божий.

В тот же вечер Варфоломей взял Псалтирь, Книгу псалмов царя Давида. Еще вчера он с трудом разбирал букву за буквой. Теперь же раскрыл и складно, без запинки прочел: «Я желаю исполнить волю Твою, Боже мой, и закон Твой у меня в сердце». Вдруг дошел до Варфоломея важный смысл этих слов. Задумался он и решил, что, когда вырастет, будет служить Богу.

А между тем в семью, да и во все Ростовское княжество, пришла беда.        ;

БЕДА

Так случилось, что Кирилл, богатейший ростовский боярин, потерял все состояние. Началось разорение его давно. Не раз пришлось ему ездить с ростовским князем в Орду. Боярин, состоящий на службе у князя, должен был ехать не один, а со своим отрядом, который надлежало и одеть, и вооружить, и посадить на коней. А еще везти дорогие подарки, чтобы задобрить хана и его окружение. Путь в Орду неблизкий и очень опасный, на дорогах кишат разбойники. Приходилось нередко и самому дома принимать татарских послов, кормить и поить их вместе с многочисленной свитой. А тут, как назло, что ни год, то недород и голод. Так постепенно когда-то богатый Кирилл дошел до нищеты.

В ту пору рядом с Ростовом набирало силу еще недавно маленькое и слабое Московское княжество.

Ростовское княжество приходило в упадок. Должно быть, смекнул боярин Кирилл, что еще чуть — и приберет Ростов к рукам князь Московский. Надо было сниматься с насиженного места и куда-то уходить. Вольготнее и спокойнее всего жилось тогда в Московском княжестве. Хитрый Иван Калита добился того, что его земли не трогали ордынцы — за все время его правления они не совершили ни одного набега на Москву.

По своей ли воле, по чужой ли, но боярин Кирилл с семейством решил переселиться в московские пределы, правда, не на земли самого князя Московского, а в удел, который Иван Калита отдал своему сыну Андрею. Когда-то это была ростовская волость.

Озабоченный малолюдьем своих владений, удельный князь Андрей Иванович старался привлечь сюда жителей разоренного Ростова. Как пишет летопись, он «льготу людям многу дарова», то есть дал людям много льгот. Кирилл с семьей поселился в глухом и мирном городке Радонеже, в пятидесяти четырех верстах от Москвы.

РАДОНЕЖ

Поначалу все складывалось не так, как хотелось бы. Несмотря на все послабления, Кирилл так и не смог поправить своих дел. В Радонеже двое его сыновей — старший Степан и младший Петр — женились и обзавелись хозяйством.

У Варфоломея была другая мечта. Видение, которое он имел ребенком, крепко врезалось ему в память. Хотя прошло немало лет, он помнил все до мельчайших подробностей. Перед его внутренним взором так и стоял удивительный монах, которого он повстречал в поле.

С той самой встречи Варфоломей знал: ему прямая дорога в монастырь, а то и в пустынь. Но тогда придется оставить старых и больных родителей. Что же будет с ними? Варфоломей не мог бросить отца с матерью. Он отложил исполнение своего намерения и продолжал жить с родителями, ухаживая за ними.

Вскоре овдовел Степан — его жена умерла, оставив двух сыновей, Климента и Ивана.

Родители братьев, Кирилл и Мария, рано состарились от перенесенных невзгод. Они задумали удалиться в Покровский монастырь под Радонежем, близ села Хотьково. Туда же ушел и Степан, решивший более не жениться. При пострижении в монахи он получил имя Стефан.

Теперь Варфоломей мог со спокойной душой затвориться от мира.

Когда Варфоломей и Степан покидали дом, чтобы стать монахами, ими, конечно, двигало желание посвятить себя богоугодному и благочестивому делу. Но, должно быть, они к тому же не хотели дробить и без того крохотный земельный надел, который оставил им в наследство отец, и отдали его целиком своему младшему брату Петру.

ПУСТЫННИК

Уступив брату свою часть скудного родительского наследства, Варфоломей задумался. В монастырь он не пошел. Он хотел стать пустынником — уйти в лес, своими руками построить келью, поселиться там, вдали от людей.

Казалось, только удалившись от грешного и суетного мира, в одиночестве, отринув все земные привязанности и забыв мирские заботы, он сможет вознестись душой к Богу. Варфоломей хотел настоящего религиозного подвига.

Он отправился к старшему брату Стефану, который, постригшись в монахи, жил в монастыре.

По характеру и наклонностям Стефан и Варфоломей мало походили друг на друга. Скорый разумением, Стефан легко овладел буквенной премудростью, стал книжником, хорошо знал Священное Писание. Варфоломей же имел умные руки, легко овладевал любым ремеслом, и это ему очень пригодилось впоследствии. Он был мечтатель и грезил об истинном христианском подвижничестве.

Стефан был силен книжными знаниями, Варфоломей — крепок духом.

Не очень хотелось Стефану уходить в лесную глушь, но столько веры и решимости звучало в словах брата, что он согласился.

Пошли братья искать место, где поселиться. Искали не у дороги, не близ деревни, а в самом что ни на есть дремучем лесу. Долго блуждали они по чащобе. Попадались им места и похуже, и получше, но Варфоломей упрямо твердил: «Не то».

Наконец открылась им небольшая зеленая поляна на холме, известном как Маковец. Вокруг, покуда хватало глаз, простирался густой радонежский лес. Под горкой текла речушка, щебетали птицы в вышине, стрекотали кузнечики в траве. Ступил Варфоломей на поляну и понял: вот место, которое они ищут. Тут и остановились.

НАЧАЛО ЛАВРЫ

Первым делом братья соорудили шалаш, чтобы укрываться от непогоды. Потом принялись рубить и тесать лес и вскоре построили крепкую келью, в которой можно перезимовать. Вот где пригодились умения Варфоломея — он мог и лес рубить, и дом ставить. Рядом с кельей воздвигли небольшую деревянную церковь.

Стали выбирать имя для церкви. Тут Стефан напомнил младшему о чуде, сотворенном Варфоломеем еще в чреве матери. Сам Варфоломей этого, конечно, не помнил, но взрослые не раз рассказывали об этом. Однажды в церкви во время богослужения он, еще не родившийся младенец, трижды прокричал в материнской утробе. Присутствующие предсказали Марии, что ее сын «будет некогда учеником Святой Троицы».

В память о том удивительном событии старший предложил освятить храм в честь Святой Троицы. Младший признался, что и сам имел ту же мысль.

Сказано — сделано. Отправились братья в Москву и обратились к митрополиту Феогносту с просьбой прислать священников, которые освятят новый храм. Митрополит внял просьбам братьев, и скоро присланные им священники освятили церковь во имя Живоначальной Троицы.

Эта крошечная рубленая церковка положила начало известной всему православному миру Троице- Сергиевой Лавры. (Лаврой называют на Руси самые важные монастыри, настолько значительные, что за всю нашу историю из великого множества рассыпанных по стране обителей лишь четыре были названы лаврами.)

Здесь Сергий благословил войско Дмитрия Донского, выступившее в поход на Мамая. Иконы для лавры напишет великий Андрей Рублев. В Смутное время стены ее шестнадцать месяцев будут сдерживать натиск врагов. Но все это потом, а пока двум братьям предстоит и в жару, и в стужу жить совсем одним посреди нехоженого леса.

ОДИН

Скоро наступят холода, кончается мука, за новым запасом нужно идти по лесу без малого двенадцать верст. В другие-то монастыри, что стоят поближе к жилью, ходят богомольцы-крестьяне, а то и бояре пожалуют. Всяк прихватывает с собой какое-нибудь приношение: хоть хлеба ковригу, хоть холста кусок. А тут в лесу ничего, кроме мучений, не дождешься. За водой и то пока с горки спустишься да с коромыслом наверх заберешься, пот прошибет.

А страшно как! Ужас охватывает уже при мысли о диком зверье, о волках да медведях, что рыскают вокруг. Ночью волки прямо к келье подходят, иной раз не уснешь, так на луну воют. Такие мысли все чаще посещали Стефана, все больше сердился он, что поддался уговорам младшего брата. А тот живет себе, молится, работает, а то сядет на пенек и смотрит вдаль. И ничто его не смущает. Молчал, молчал Стефан, а потом высказал все вслух.

В ответ Варфоломей только улыбнулся: ему хорошо в этой чаще, и не боится он, знает, что ничего худого не может с ним приключиться.

Рассердился Стефан и к зиме ушел в Москву, в богатый Богоявленский монастырь. Он поселился поближе к миру, в Китай-городе, за Торгом, и скоро свел дружбу с важными боярами и с будущим митрополитом Алексием, который был иноком того же монастыря.

Варфоломей остался совсем один. Это было тяжкое испытание. В одиночестве терпел он и нужду, и голод. Но нельзя было предаваться унынию, ведь он сам выбрал для себя этот подвиг. И чтобы справиться с отчаянием, которое временами накатывало, Варфоломей заставлял себя стоять без отдыха, обрекал на «бдения всенощные» и «коленопреклонения частые».

Подобно тому как это было с Господом нашим Иисусом Христом, когда Тот сразу после Крещения удалился в пустыню, Варфоломея стал искушать враг человеческий. Пустынника посещали ужасные образы, «страшилища». По ночам нападали страхи и видения, неизвестных бед ожидание. Нечистая сила «в одеждах и шапках литовских островерхих» напустилась на отшельника в тесной хижине среди ночи, другой раз начала душить прямо в церкви.

Но попытки сатанинского воинства изгнать Варфоломея из Радонежской пустыни оказались тщетными. Он победил искушение вернуться в мир и продолжал свой подвиг.

ВАРФОЛОМЕЙ СТАНОВИТСЯ СЕРГИЕМ

Давно хотел Варфоломей постричься в монахи. К тому же после ухода Стефана в новой Троицкой церкви было некому служить.

К счастью, отшельника в лесной чаще посетил игумен Хотькова монастыря Митрофан. Варфоломей попросил того совершить обряд пострижения.

И вот 7 октября в построенной своими руками церкви принял он постриг от игумена Митрофана. Когда человек становится монахом, он получает новое, духовное имя. Пострижение Варфоломея пришлось на день святых мучеников Сергия и Вакха, почему и наречен он был Сергием. Через семь дней игумен благословил Сергия и отправился в обратный путь. Долго смотрел молодой монах на желтеющий осенний лес, с которым остался один на один, а потом вернулся к своим обычным заботам.

Так, в полном одиночестве, прожил Сергий два года.

КОСОЛАПЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ

Трудно человеку одному, но ведь Сергий не один: с ним лес, земля, небо — мир Божий. Как-то весной, выйдя из кельи по воду, Сергий увидел у самой двери огромного медведя. Брат Стефан, наверное, перепугался бы, но Сергий сразу понял, что бедный зверь очень голоден — вылез уже из берлоги, а есть-то пока нечего, еще и снег не сошел. Сжалился Сергий над косолапым, пошел в келью и вынес кусок хлеба, который приготовил себе на обед. Положил хлеб на пень. Медведь подошел, понюхал и с удовольствием съел. «Вот у меня и первый посетитель», — обрадовался Сергий.

Медведь очень полюбил пустынника. Косолапый стал часто наведываться к нему: сидит, бывало, у кельи и ждет угощения. Сергий тоже полюбил зверя и свою дневную краюшку хлеба теперь делил пополам: половину съедал сам, а половину отдавал медведю. Случались дни, когда хлеба не хватало, и тогда Сергий отдавал четвероногому гостю весь свой обед. Посещения косолапого прекратились, только когда рядом появилось еще несколько келий и образовался монастырь.

ОБИТЕЛЬ

Пошла по Руси молва, что живет среди леса Божий человек. Стали приходить к Сергию люди, которые тоже хотели душу спасать вдали от мира.

Сергий принимал всех, никого не прогонял, но предупреждал, что жизнь их ждет трудная. В числе первых пришел к Сергию с верховьев реки Дубны инок Василий Сухой. Потом явился бродячий монах Иаков, в миру Якута. Затем Исаакий, наложивший на себя обет молчания. Потянулись один за другим на Маковец земляки Сергия, ростовчане, среди них пожилой уже Анисим, старик боярского рода, бывший родней Кириллу, отцу Сергия.

Каждый занял в обители свое место: Анисим стал диаконом, а Иаков, он же Якута, — посыльным.

Первые три кельи Сергий построил своими руками. Но и пришедшие насельники трудились в поте лица: расчищали лес, строили новые кельи, мастерили столы и лавки.

Когда собралось на Маковце двенадцать человек, все вместе поставили вокруг ограду и ворота, у которых стоял привратник. Теперь это была уже не пустынь, а небольшая обитель. Каждый жил в особой келье. Церковные службы отправлял Митрофан, приходивший для этого на Маковец.

Монахи в монастырях называют друг друга братьями. В маленькой лесной обители Святой Троицы все действительно жили в братской любви и согласии. Установилась у них такая жизнь: день начинали и заканчивали молитвой, днем собирались и пели псалмы, а остальное время работали — ведь все необходимое они добывали своим трудом.

Сергий не мог и не умел приказывать, ни разу он не сказал: «Встань, иди и сделай то или это». Если кто-нибудь из братьев ленился, Сергий просто брал и делал работу сам. Чем заставлять, лучше подать пример. И Сергий сам рубил дрова, на двух коромыслах носил воду из речки, молол муку и пек хлеб, варил обед, шил одежду и обувь. И такая была в нем духовная сила, что остальные тянулись за ним. И что ни делали, все удавалось. Не сыскать монастырской братии дружнее и трудолюбивее той, что собралась в радонежском лесу.

МОНАСТЫРЬ

Шло время. Обитель росла, приходили новые люди. Но постоянного священника в Троицкой церкви по-прежнему не было. Обитель на Маковце не могла превратиться в монастырь — для этого надо было бы поставить во главе игумена. Таков был порядок.

Монахи не раз говорили Сергию:

• Отче! Будь нам игумен. Ведь ради тебя мы и пришли сюда.

Но Сергий всякий раз отказывался:

• Не принуждайте меня, братья. Я хочу жить и умереть простым иноком. Хочу учиться, а не учить других, повиноваться, а не начальствовать.

Братья настаивали. К тому времени, заболев чумой, умер настоятель Хотькова монастыря Митрофан, и в Троицкой обители служить стало некому. Сергий и сам видел, что обитель выросла, это уже не пустынь, а монастырь. Но монастырю нужен руководитель. Сергий отправился к епископу Афанасию в Пере славль просить, чтобы тот прислал игумена.

Афанасий давно прослышал о Сергии. Посмотрел на него и сказал так:

• Ты сам будешь отцом и игуменом братии своей.

Сергий снова стал отказываться.

Епископ покачал головой:

• Я много слыхал о тебе хорошего. Но одного качества тебе не хватает — послушания.

Устыдился Сергий своего упрямства. Но игуменом сразу не станешь. Поэтому на следующий день Афанасий посвятил Сергия в иподьяконы, затем — в дьяконы, а на утро следующего дня — в иереи. Теперь Сергий мог сам отправлять церковные службы и возглавить монастырь. Братия встретила Сергия с радостью.

ЧУМА

Небольшой монастырь среди леса жил своей мирной жизнью, его почти не коснулись невзгоды, что постигли все земли окрест. А лихо на Русь явилось великое.

Уже несколько лет в Европе свирепствовала «черная смерть» — чума. И в былые времена на людей нападал мор, но в этот раз все оказалось куда страшнее. Никогда раньше болезнь не распространялась на такие обширные расстояния и не уносила столько жизней.

Она началась на Востоке, среди татар и сарацин, затем перекинулась на крымскую Кафу (нынешнюю Феодосию). В считанные дни из тысячи человек в живых остались лишь десять. Они вернулись на родину, в Геную, и принесли болезнь с собой. «Черная смерть» начала свое страшное шествие по Европе, пока не докатилась до Руси. Первой жертвой стал Псков. Псковитяне издавна вели оживленную торговлю, и чума была занесена сюда вместе с товарами на купеческих судах. Мор принял страшные размеры, люди не успевали хоронить умерших. Всех обуял ужас. Многие раздавали свое имущество, тем самым способствуя распространению болезни, причин которой они не знали.

Из Пскова «черная смерть» перекочевала в Новгород. Затем пришел черед Суздаля, Смоленска, Чернигова, а потом и всей Руси. Болезнь начиналась кровохарканьем, а на третий день наступала смерть. Это была самая страшная, скоротечная легочная форма чумы.

Недуг не щадил ни бедного, ни богатого. В один год «черная смерть» унесла жизни обоих сыновей князя Московского, сына Ивана Калиты Симеона, прозванного Гордым. Вслед за детьми во цвете лет скончался и сам князь. Умер престарелый митрополит всея Руси Феогност. Нового митрополита пока не было, его назначал патриарх в Константинополе. Потому Сергий и пошел в Переславль к владыке Афанасию: тот на какое-то время сделался высшим церковным иерархом Руси.

УДИВИТЕЛЬНЫЙ ИГУМЕН

Так Сергий стал игуменом. Другой, чтобы его уважали, напустил бы на себя важный вид и не снисходил бы до черной работы. Но Сергий и не думал менять своей жизни. Он остался таким, как раньше: легкая поступь, внимательный и светлый взгляд. Вставал поутру раньше всех, первый являлся в церковь. Был для братии не только игуменом, но, как и прежде, поваром, дровосеком, портным, плотником. А теперь стал еще и писцом — переписывал книги. Некоторые из них до сих пор хранятся в библиотеке Троице-Сергиевой Лавры.

Жил Сергий скромно. Рассказывают, что однажды в обитель попал кусок сукна, старого и очень грубого. Монахи хоть и привыкли к простой одежде, но от этого куска все отказались — никто не хотел ходить в такой рясе. Тогда Сергий сам взял это сукно, сшил одежду и носил ее, пока не протерлась до дыр.

Вот такой игумен был в Троицкой обители.

Однажды пришел сюда крестьянин. Он давно слышал о Сергии и хотел убедиться, правду ли говорят, что это святой человек. Всю дорогу он представлял себе грозного старца, который сидит в светлице и вещает. Одет, должно быть, богато, не хуже князя. Так рассуждая, подошел крестьянин к обители. За оградой какой-то монах усердно копал землю. Крестьянин спросил у привратника, можно ли ему увидеть игумена.

— Погоди, сейчас вернется с огорода. Крестьянин не мог поверить, что игумен сам трудится, и, когда Сергий, закончив работу, вышел, сердито

закричал:

• Я издалека пришел повидать Сергия, а вы мне указываете на какого-то нищего! Что я, безумец?

Братья оскорбились и хотели вытолкать дерзкого посетителя за ворота, но Сергий остановил их:

• Он не к вам пришел, а ко мне.

Он взял крестьянина за руку, поклонился и повел в трапезную. В это время в обитель приехал богатый боярин со свитой. Он вошел и отвесил Сергию низкий поклон.

• Кому поклонился боярин? — спросил крестьянин.

Ему отвечали с укором:

• Неужели ты до сих пор не признал Сергия?

И тут прозрел крестьянин. Он ждал увидеть важного настоятеля, а встретил святого. Настоящего, о каких в книгах пишут. Значит, не перевелась еще святость на земле! Такое это произвело на него впечатление, что через несколько лет он вернулся в монастырь, чтобы стать монахом.

МОНАСТЫРСКИЕ ПРАВИЛА

Монастырь рос. Странник, шедший по лесной тропинке, поднимался в горку, и вдруг перед ним открывалась монастырская ограда. Внутри — свежие пни и бревенчатые кельи. Поредевший лес обсыпал крыши палыми листьями. Из деревянного храма глухо доносилось церковное пение. Войдешь в ограду, и дышится легче — доброе, светлое место. Многих привлекала эта обитель. Пришел сюда и Симон — он был настоятелем монастыря в Смоленске, но захотел жить у Сергия. Смоленские земли что ни год грабил литовский князь Ольгерд, оставаться там было страшно. Симон хотел провести последние годы жизни в спокойном радонежском Троицком монастыре и стал простым иноком.

Сергий принимал всех, но в монахи постригал не сразу. Он установил такое правило: всякий вновь пришедший сначала делался послушником — осматривался, привыкал к монашеской жизни. И только потом становился монахом. И каждый находил тут себе дело по силам и способностям. Пища скудная, жизнь скромная, но все дружны между собой, приветливы к пришельцу.

В каждом монастыре есть свои правила, монастырский устав. В Троицкой обители Сергий ввел такое: по вечерам братья каждый у себя занимались чем-то полезным — сидели за книгой, молились или что-то мастерили, но не тратили свободные часы на пустые разговоры. Если ночью Сергий слышал, что у кого-то в келье посиделки, он тихонько стучал в окно или в дверь, а наутро звал провинившихся, но не ругал их, не заставлял краснеть, а тихо убеждал.

В русских монастырях тех лет было принято, чтобы человек, даже став монахом, продолжал жить особо от других. Каждый держал у себя в келье свое имущество: деньги, одежду, снедь, а значит, питался и одевался в соответствии со своим достатком. Одни были богаче, другие беднее. Бедные монахи из других монастырей часто ходили по селам собирать милостыню. Очень не нравилось Сергию, когда чуть что монахи шли побираться.

В Византии в то время уже существовали монастыри-общины, которые по-гречески назывались «киновия». Здесь все имущество было общим, все монахи трудились на общее благо, питались плодами своих трудов. Такое «общиножительство» было близко Сергию, оно отвечало его мечте о справедливом устройстве жизни на основе братства и любви к ближнему. Но на Руси пока подобных обителей еще не водилось.

ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ

Выдалась однажды особенно холодная и суровая зима. Долго не приходили в обитель богомольцы, и постепенно наступила нужда. Сначала кончились свечи, но это полбеды: можно светить и лучиной. Но вот у многих подошли к концу запасы хлеба, некоторые уже и крошки подъели. Собрались несколько человек идти по селам, но Сергий не пустил их. Рассердились они:

• Что за правило такое, что мы из-за него голодаем!
• Монах должен терпеть любой недостаток, — убеждал их Сергий.
• Не хотим более терпеть! Завтра все разойдемся!
• Воля ваша, — отвечал Сергий. — Я предупреждал вас, что жизнь будет нелегкой.

И не знали того братья, что и у самого Сергия кончился хлеб и что уже три дня он провел без пищи. На другой день пришел Сергий к иноку Даниилу, у которого хлеб еще был, и сказал ему:

• Я слышал, ты хочешь пристроить сени к своей келье. Я готов сделать эту работу за решето сухарей.

Даниил смутился: сухари у него были уже подмоченные, гнилые. Он порывался сразу же вынести их Сергию, но игумен взял сухари только вечером, когда закончил работу.

Прошло еще два голодных дня, и вот из-за деревьев показался воз, груженный хлебом.

• От кого этот дар? — спрашивали монахи.
• От одного богатого господина, — отвечал возница.

Кто был этот господин, выручивший обитель в трудную минуту, монахи так и не узнали. Не иначе, этот хлеб послал сам Господь.

А летом случилось новое чудо. Монахи часто жаловались, что далеко приходится ходить по воду. Услышав это, Сергий с двумя иноками отправился

в лес. Неподалеку от монастыря, в одной низменной ложбине, он осенил землю крестом, помолился, и в тот же миг из-под земли забил ключ.

Это были первые чудеса, совершенные преподобным Сергием. За святую жизнь Бог дал ему способность исцелять больных и воскрешать умерших. А источник Сергия до сих пор бьет из-под земли и, говорят, по-прежнему исцеляет.

ПОСЛАНИЕ   ИЗ   ЦАРЬГРАДА

Далеко разнеслась слава преподобного Сергия, чудного кротостью и силой души. Достигла она и ушей одного греческого епископа, который тогда приехал в Москву. «Не может быть, чтобы в этой далекой полудикой стране появился такой подвижник, которому подивились бы и в просвещенном мире!» — усомнился грек.

Он решил проверить слух и отправился в обитель. Увидев Сергия и поговорив с ним, епископ был поражен: Сергий действительно оказался таким, как о нем говорили.

Вернувшись в Царьград, епископ рассказал, что встретил в далекой Руси человека Божия. Так узнал о Сергии и византийский патриарх Филофей.

Филофей был незаурядным человеком. Он с великим вниманием относился ко всему, что происходило тогда на Руси. Византия переживала очень тяжелое время. Она уже потеряла значительную часть своих восточных земель, и многие понимали, что империя в большой опасности. Взоры многих православных деятелей обратились на Русь. Филофей видел в этих разоренных усобицами, угнетенных Ордой княжествах будущую опору православия.

Узнав о Сергии, патриарх послал ему вместе с грамотой крест и монашеское облачение — схиму, включая параман — небольшой четырехугольный плат с изображением креста и орудий Страстей Христовых, который монахи носили под одеждой.

Послание патриарха Сергию доставили присланные из Константинополя греки. В грамоте Филофей благословлял игумена Троицкого монастыря и давал ему наставления. Хваля Сергия за добродетельную жизнь, он советовал принять в Троицкой обители устав общиножительства. «Совет добрый даю вам, — писал глава Вселенской церкви, — чтобы вы устроили общиножительство».

Присланное Сергию монашеское облачение с течением веков утратилось, а нательный крест сохранился до наших дней. Это небольшой золотой реликварий, который содержит в себе частицы мощей литовских православных святых, канонизированных в начале XIV столетия. Позднее на нем сделали надписи, увековечившие память о связанных с крестом событиях.

ОБЩИНОЖИТЕЛЬСТВО

Трудно даже вообразить себе, какое впечатление произвела грамота из Царьграда на Сергия. Сам константинопольский патриарх написал — и не в знаменитый на весь мир монастырь, не в большой город, а игумену маленькой новой обители, затерянной в радонежских лесах! Монастырское общиножительство было для Руси внове. Но, следуя наставлениям патриарха, Сергий твердо решил принять в обители новый устав. Отныне у монахов общим стало все: и то, что они зарабатывали сами, и то, что приносили богомольцы, отходило монастырю. Так Троицкая обитель первой на Руси сделалась киновией.

Монахи киновии все необходимое: еду, одежду, обувь и прочее — получали от монастыря. Труд монахов был безвозмездным, плоды его принадлежали обители. Все иноки, включая игумена, не имели личного имущества, а следовательно, и права дарить или наследовать. Теперь вступившие в обитель бедняки не ходили побираться по деревням. Напротив, в монастыре всегда был запас.

Но дабы избыток не повлек за собой нерадения, мудрый основатель обители ввел в ней странно - приимство, питание нищих и подаяние просящим. Монастырь принял на себя обязанность помогать бедным и страждущим мирянам, для чего был создан особый странноприимный дом. Отныне с радостью шли сюда сирые и убогие: и погорелец, и старец, и бродяга находили здесь кусок хлеба и крышу над головой.

КИРЖАЧ

Меж тем не все монахи сразу приняли новый общиножитный устав. Некоторым он пришелся не по вкусу. К этому времени из Москвы вдруг вернулся старший брат Сергия Стефан вместе с сыном Иваном. Когда-то Стефан испугался трудностей, ушел в богатый монастырь, оставив брата одного в лесу. Теперь, видя, каким почетом и уважением пользуется Сергий, о котором прослышали даже в Царьграде, он втайне исполнился зависти.

Стефан считал, что по праву старшего должен считаться основателем Троицкой обители, а значит, ему и быть игуменом. Сергий же ни о чем не догадывался. Однажды вечером, когда Сергий находился в алтаре, в церковь вошел его брат Стефан и строго спросил у одного монаха:

• Кто дал тебе эту книгу?
• Отец игумен, — ответил тот.
• Кто есть игумен на месте сем? — вдруг с гневом закричал Стефан. — Я основал эту обитель!

Сергий услышал эти слова, и сердце его сжалось. Ведь он не хотел быть игуменом, его уговорили. Горько было слышать такие слова от брата. К тому же Стефан выступал против новых монастырских правил, и его поддерживали противники общиножительства. В препирательства с братом Сергий вступать не стал. Он был готов оставить Стефану Троицкую обитель и начать все сначала. Окончив вечерю, Сергий вышел из церкви и, не заходя в келью, как был — в церковном облачении — ушел из обители. Ночь, день и еще ночь он провел в дороге к Махризскому монастырю, находившемуся в тридцати пяти верстах от Троицкого.

Подивились наутро иноки той обители. Рано, когда по траве еще стелился белый туман, из лесной чащи появился вдруг человек в церковном облачении. «Видение чудесное!» — заволновались монахи. К ним шел Сергий. В монастыре взял он с собой инока, хорошо знакомого с окрестностями. Осмотрев леса, остановился на месте с названием Киржач, по имени речки, что протекала неподалеку. Тут Сергий построил келью и основал монастырь Благовещения Богородицы. Весть об этом быстро разнеслась по округе, и скоро к нему стали собираться иноки.

Тем временем в Троицком монастыре воцарилось уныние: ушел любимый игумен. Многие отправились на поиски. Один из монахов добрался до Киржача, узнал, где находится Сергий, вернулся и сообщил об этом остальным. Просили Сергия возвратиться, но тот оставался непреклонен. Тогда потянулись к нему те из братии, кто не желал с ним расставаться, — они перебирались из Радонежа на Киржач. Новая обитель располагалась уже не на удельных, а на великокняжеских землях. Местные бояре пришли к Серию на поклон, принесли пожертвования.

Весть о случившемся дошла до Москвы, до самого митрополита Алексия. Иноки просили, чтобы тот уговорил Сергия вернуться. Митрополит не мог допустить, чтобы Троицкая обитель, о которой прослышали даже в Константинополе, пришла в запустение. Он вызвал Сергия к себе. Сергий пришел (он всегда ходил только пешком). Алексий передал ему просьбу монахов и от себя тоже настоятельно попросил вернуться в Радонеж. Сергий не просто уважал Алексия, первого на Руси митрополита из русских (прежде это обычно были присланные патриархом греки), они были воистину единомышленниками. Вняв уговорам Алексия, Сергий вернулся в Троицкий монастырь, оставив новую обитель Киржач на попечение своего ученика Романа.

ЧУДЕСНОЕ ВИДЕНИЕ

Сергий мечтал о том, чтобы общиножитный устав распространился бы и на другие русские монастыри. Теперь в Троицкой обители никто не имел своего имущества — все стало общим. Сергий никого не принуждал, он воздействовал на братию не столько словами, сколько поступками. Говорили, что он сам работает «как раб купленный». «И дрова на всех колол, и жито толок, на жерновах молол, хлеба пек, похлебку варил, ткани красил...» — рассказывает житие.

Вся его жизнь была проникнута мыслью о служении ближнему. Именно поэтому Сергий пользовался таким нравственным влиянием на свою братию, на все русское монашество, на всю православную Русь. Прошло пятнадцать лет. Сергий с учениками совершал монашеское служение в Троицкой обители. В глухом углу, где некогда возникла лесная пустынь, появились люди. Непроходимую чащу прорезали просеки, пролегли через нее дороги, по ним пришли переселенцы. Они расчищали леса, строили слободы и села.

Менялась и жизнь обители. Теперь это был большой монастырь, куда бедные и богатые, князья и крестьяне шли со своими бедами, сомнениями и горестями. Для каждого находилось у Сергия слово утешения, наставление или добрый совет.

День и ночь молился Сергий о чистоте души своих учеников, о приходивших к нему людях и обо всей родной земле. И вот однажды глубокой ночью, когда он стоял на молитве, раздался голос: «Господь услышал молитву твою — смотри: так умножится число учеников твоих».

Посмотрел Сергий и увидел: небывалое множество птиц откуда ни возьмись слетелось к его келье. Прошли годы, и это предсказание сбылось.

СЕРГИЙ И МИТРОПОЛИТ

Шли годы. Состарился митрополит Алексий. Он давно задумывался о том, кто станет его преемником, давно хотел сделать Сергия епископом. Это был прямой путь к чину митрополита.

Теперь новый монастырский устав распространился на многие обители Московского и Рязанского княжеств, на земли Великого Новгорода. В Москве особенно почитали Сергиева ученика Ивана, архимандрита Петровского монастыря.

Игумен скромной Троицкой обители стал самым уважаемым после митрополита человеком в Русской церкви. К его мнению прислушивались и епископы, и архимандриты.

Лучшего преемника, чем Сергий, митрополиту Алексию было не найти. Но, зная, что Сергий не любит чинов и, скорее всего, откажется, Алексий все не решался заговорить об этом.

Однако уже перед самой кончиной он все-таки призвал троицкого игумена к себе. Когда Сергий пришел, Алексий повелел принести крест, украшенный золотом и драгоценными камнями, и параман. Один из бояр передал их Сергию, сказав, что это дар митрополита.

Сергий поблагодарил за подарок, но отказался его принять. Понял Сергий, что надумал митрополит Алексий, и тихо, но твердо сказал больному:

— Прости меня, владыко, но в юности я не носил злата, а в старости тем более хочу остаться бедным.

Алексий заговорил о своем преемнике и о том, что желает видеть Сергия будущим митрополитом всея Руси. На это Сергий ответил, что не может «восходить на степень выше своей меры».

Так Сергий отказался стать митрополитом — принять высший в Русской церкви сан.

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ В ОРДЕ

Русские княжества все еще находились в зависимости от Золотой Орды и по-прежнему платили ей дань.

Но не следует думать, будто Золотая Орда была крепким, монолитным государством. Ее раздирали противоречия и междоусобицы, временами еще более жестокие и кровопролитные, чем распри русских князей.

По традиции ханом мог быть только чингизид — прямой потомок Чингисхана. К XIV столетию число его потомков уже значительно увеличилось, и все они боролись за власть, не останавливаясь ни перед чем, даже перед убийством своих противников. Эта эпоха в русских летописях получила название «Большая замятия».

К середине столетия вражда между разными ветвями чингизидов привела к тому, что Золотая Орда распалась на два государства. Граница между ними проходила по Волге. Бывшая столица Золотой Орды Сарай-аль-Джедид осталась в восточной части.

В западной части власть захватил темник (военачальник) Мамай. Он сам не мог стать ханом, поскольку не был потомком Чингисхана. Мамай правил через слабых ханов, во всем ему покорных. На протяжении почти двух десятилетий в Северном Причерноморье и южнорусских степях господствовала Мамаева Орда.

Зато в восточной части бывшей Золотой Орды продолжалась ожесточенная борьба за верховенство. Ханы сменялись там едва ли не ежегодно, а иногда и по нескольку раз в году. В конце концов к власти пришел хан Тохтамыш из улуса Мангышлак. При поддержке эмира Тамерлана (Тимура) он занял Сарай, столицу Золотой Орды, и теперь мечтал подчинить себе западную, Мамаеву половину.

Раздоры в Орде ослабили татаро-монгольское государство. Это давало русским княжествам надежду на то, что зависимости от Орды скоро придет конец.

КУЛИКОВСКАЯ БИТВА

Сергий с молодости хранил в сердце горячую любовь к Отечеству. Для того он и ушел в леса, чтобы усерднее служить Богу и людям. Достиг монастыря ужасный слух: Мамай, военачальник, а на самом деле правитель, западной части Золотой Орды, с огромным войском выступил на Русь. Неужели снова пойдет плач по городам и селам и некому будет отразить врага?

На этот раз вышло по-другому. Московский князь Дмитрий Иванович собирал войско. Но не слишком ли силен враг? Ведь уж больше ста лет никто не решался выступить против Орды. Кто даст совет, кто скажет, как правильно поступить?

И Дмитрий едет в Троицкую обитель к Сергию.

• Идти ли на врага, отче? Устоим мы или зря кровь прольем? — спрашивал молодой князь.

Сергий посмотрел ему в глаза:

• Княже, твой долг — заботиться о Родине. Бог вручил тебе эту землю. Знай: Мамая ждет гибель, а русское войско — победа. И помни: ты возвратишься невредимым, но многие из русских людей падут на поле брани.

В обители жили тогда два монаха богатырского сложения. Оба когда-то были знаменитыми бойцами. Звали одного Пересвет, в монашестве Александр, а другого — Ослябя, в обители Андрей. Пришли они к Сергию и попросили отпустить их с Дмитрием в войско: там нужны добрые воины. Отпустил их Сергий, благословил на битву и сказал:

— Мужайтесь, ибо пришло время вам постоять за Родину. — А князю молвил вполголоса: — Смело иди, княже. Ты победишь супостатов наших.

Шестого сентября 1380 года, уже на берегах Дона, Дмитрий получил от Сергия грамоту. (Дмитрий колебался, переходить ли Дон, отсекая себе пути к отступлению.) В грамоте преподобный ободрял князя и благословлял его идти на татар. Весть о послании Сергия быстро разнеслась по полкам.

А через два дня, 8 сентября, в день Рождества Богородицы, произошла Куликовская битва, знаменитое Мамаево побоище. Начал ее поединок между татарским богатырем Челубеем и Пересветом, иноком Троицкого монастыря. Оба воина пали бездыханными. Ослябя также погиб в бою.

Все это время Сергий и братия в Троицкой обители молились за русское войско. Духом Сергий был на поле брани: называл по именам павших, сообщал, как идет битва, и, наконец, возвестил о полном поражении врага.

Похоронив павших воинов, князь Дмитрий возвратился в Москву и прежде всего побывал в Троицкой обители, где отслужили панихиду по погибшим.

СУДЬБЫ СТРАНЫ

Посрамлен Мамай, но татаро-монгольское иго не свергнуто. Ордынские ханы по-прежнему считали себя правителями Руси.

После Куликовской битвы остатки Мамаева войска добил хан Тохтамыш. Мамай бежал в Кафу и был убит. Теперь властитель восточной половины Золотой Орды стал претендовать на главенство. И, что хуже всего, его поддерживали некоторые русские князья. Когда Тохтамыш, желая отомстить за поражение на Куликовом поле, захватил и разграбил Москву, его пропустил через свои земли князь Рязанский Олег. В ответ московский князь послал рать на

Рязань. Тогда Олег Рязанский, выждав удобный момент, захватил город Коломну, расположенный на границе московских земель.

В дело вмешался Сергий. Он пешком отправился и в Москву, и в Рязань и убедил князей остановить распрю. С тех пор Рязань уже никогда не воевала с Москвой.

Скоро приключился спор из-за княжеского престола в Нижнем Новгороде. Так вышло, что этот город остался без князя.

Дмитрий Донской решил отдать его своему союзнику Дмитрию, князю Суздальскому.

Это решение возмутило хана Тохтамыша: как это московский князь посмел распоряжаться?! И он пообещал город Борису, князю Городецкому.

Борис обрадовался и немедленно переехал в Нижний.

Что же это выходит, спрашивали себя люди, опять слово хана — закон для русских князей? Значит, зря гибли воины на Куликовом поле? Но кто сможет уговорить гордого и упрямого Бориса?

И вот Сергий пешком отправился в Нижний. Стал совестить непокорного князя:

• Оставь княжескую гордость, подумай об Отчизне. Или навсегда хан будет Русской земле господин?

Но Борис, обуянный гордыней, отвечал:

• Что же мне, слушать Дмитрия Московского? Мы с ним равны.

Тогда Сергий закрыл двери во всех нижегородских церквах.

Борис испугался народного гнева и отступил.

Сергий и прежде не раз мирил ссорящихся князей. По его слову прекращали они свои распри. И народ воспрянул духом. Свет, зажженный когда - то в душе отрока Варфоломея, разлился теперь на всю родную землю.

Читатель может спросить: почему Сергий, семья которого пострадала когда-то от московских князей, теперь радел об укреплении Московского княжества?

Сергий одним из первых понял, что сила — в единении. Распри, междоусобицы ведут к разобщению. Врагам легче справиться с каждым княжеством по одиночке, но он отступит перед объединившимся народом.

А чтобы объединиться, людям нужно почувствовать, что они не просто ростовчане, рязанцы, москвичи или тверичи, но прежде всего — русские. И не возвышения Тверской, Московской или Рязанской земли над другими княжествами должны они добиваться, а возвышения самой земли Русской.

Так сложилось, что русские земли объединялись вокруг Москвы и именно московский князь Дмитрий, прозванный Донским, выступил во главе русского войска во время Мамаева побоища.

Поэтому Сергий и поддерживал Москву. Он прозрел в ней будущее России, большой и сильной державы. Можно сказать, что преподобный Сергий Радонежский был одним из тех, благодаря кому возникло наше государство.

КОНЧИНА

За полгода Сергий уже знал день и час, когда умрет. Он созвал братию и поручил управление монастырем своему ученику Никону. Вскоре произошло чудесное событие. Однажды ночью Сергий с учеником молился перед иконой Богородицы. Окончив молитву, он сел отдохнуть, но встал поспешно — послышался голос: «Пречистая грядет!» И Сергий увидел Богоматерь, которая шествовала к нему в сопровождении апостолов Петра и Иоанна. Богоматерь коснулась его и сказала: «Избранник Мой, Я пришла навестить тебя. Не беспокойся об учениках своих, Я всегда буду помогать братии во всех нуждах».

В сентябре настоятель почувствовал себя худо, дал последние наставления, причастился и окончил жизнь. Это случилось 25 сентября 1392 года, Сергию было семьдесят лет. С плачем провожали его в сооруженном им храме Святой Троицы.

ЖИТИЕ

Сергий был уже стар, когда в Троицкую обитель пришел совсем молодой инок по имени Епифаний. Он был намного моложе Сергия, все свое время проводил за книгами — любил книжную премудрость. Он искренне восхищался игуменом и наставником, да и Сергий полюбил Епифания, считая его своим учеником. Ибо одной из самых высших добродетелей Сергий считал ученость, любомудрие, книжность. Он не забыл, как сам ребенком мечтал выучиться грамоте.

После кончины Сергия, через год или два, Епифаний решил написать о своем учителе. Еще живы были и родной брат игумена Стефан, и многие другие, кто хорошо знал и помнил святого человека. Епифаний стал записывать в тетради рассказы тех, кто хранил память о Сергии, писал и о том, что помнил сам. Он делал это «запаса ради и памяти ради». Это не было житие, которое следовало составлять по установленному канону, по порядку. Инок писал заметки для себя.

Прошло много лет, Епифаний сам стал старцем. Он прочел немало житий святых и теперь знал, что житие следует писать, как тогда говорили, «по ряду» — в строго определенной последовательности. Епифаний решил взяться за житие святого старца Сергия. Тут и пригодились ему те заметки, что он делал в прежние времена, когда живы были еще люди, хорошо знавшие Сергия. Перед нами как живой воссоздается образ святого Сергия, яркий и достоверный.

Дело Епифания продолжил монах Пахомий. Он был серб и прибыл с Афона. Пахомий поселился в Троицком монастыре. Он взялся за перо после обретения мощей святого Сергия. Пахомий переработал сочинение Епифания по образцам византийской литературы. Этот труд, полюбившийся многим, неоднократно переписывали, копировали и при этом что-то обновляли, что-то добавляли от себя.

Теперь уже невозможно сказать, что именно принадлежит перу Епифания, что дополнил или переделал Пахомий, а что добавили безвестные многочисленные

переписчики. Но «Житие и чудеса преподобного Сергия, игумена Радонежского», записанное Епифанием Премудрым и иеромонахом Пахомием Логофетом, по сию пору остается крупнейшим памятником русской литературы и одновременно ценнейшим историческим сочинением.

ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВА ЛАВРА

Прошли годы, минули столетия. Основанная преподобным Сергием Троицкая обитель превратилась в большой монастырь, один из самых знаменитых на Русской земле.

План монастыря, определенный еще Сергием, в общих чертах дошел до наших дней. Это прямоугольный двор с церковью и трапезной, окруженный с четырех сторон кельями. Прежние деревянные строения не сохранились. В самом начале XV века Троицкая обитель была полностью сожжена и разграблена татаро-монголами, которыми предводительствовал хан Едигей.

Монастырь отстроили вновь. На месте деревянной церкви был заложен новый храм — Троицкий собор. Его построили монахи из Сербии, нашедшие здесь прибежище после битвы на Косовом поле, когда Сербия попала в зависимость от Османской империи.

Расписывали храм многие знаменитые иконописцы, среди них — Андрей Рублев и Даниил Черный. Знаменитая рублевская «Троица» написана для иконостаса этого собора.

При строительстве собора были обретены мощи преподобного Сергия.

В 1550-х годах Троицкий монастырь обнесли белокаменной стеной с двенадцатью башнями, которые стоят и поныне. По прошествии многих лет, в начале XVII века, эти стены помогли монастырю выдержать 16-месячную (с сентября 1608 года по январь 1610-го) осаду польско-литовскими войсками, которые привел самозванец Лжедмитрий. В Смутное время Троицкий монастырь стал одним из оплотов второго ополчения Минина и Пожарского и внес свою лепту в дело освобождения страны от вражеского нашествия.

Здесь крестили Иоанна, сына московского князя Василия Третьего, который стал первым русским царем, известным нам как Иван Грозный. Здесь во время Стрелецкого бунта укрывалась царевна Софья с царевичами Иваном и Петром, будущим Петром Первым. В те годы выстроили трапезную с храмом Преподобного Сергия Радонежского. Успенский собор был построен раньше — по велению царя Федора Иоанновича, сына Ивана Грозного.

В середине XVIII столетия указом императрицы Елизаветы Петровны здесь была учреждена духовная семинария (позднее сюда перевели Московскую духовную академию). В1744 году Троицкий монастырь получил наименование Лавры. Теперь его главой был митрополит Московский.

К началу XX века в Лавре имелась типография, где печатались произведения православных философов и священнослужителей. Были здесь мастерские, странноприимные дома, конные дворы. В Лавре жили более четырехсот монахов.

После революции, в 1920 году, Троицкую Лавру закрыли — последнее богослужение в Троицком соборе было совершено 31 мая. Еще через несколько лет были сброшены лаврские колокола. К счастью, в помещении монастыря учредили историко-архивный музей, поэтому многие реликвии сохранились.

Лавра открылась вновь значительно раньше большинства закрытых при Советской власти церквей и монастырей. Это произошло сразу после войны, в 1946 году. С тех пор почти сорок лет Троице-Сергиева Лавра оставалась основным местопребыванием патриархов всея Руси — до 1983 года, когда основной резиденцией стал Данилов монастырь в Москве.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Удивительное это было время — XIV столетие. Сколько святых дала тогда северная Русь! Митрополит Алексий, Стефан Пермский, Кирилл Белозерский, но самым любимым был, наверное, Сергий. Он олицетворял собой идею объединения страны, возрождения нравственности, того, что называется Святая Русь.

«Преподобный Сергий своей жизнью, самой возможностью такой жизни дал почувствовать заскорбевшему народу, что в нем еще не все доброе погасло и замерло, — писал историк В. О. Ключевский. — Своим появлением среди соотечественников, сидевших во тьме и сени смертной, он открыл им глаза на самих себя, помог им заглянуть в свой собственный внутренний мрак и разглядеть там еще тлевшие искры того же огня, которым горел озаривший их светоч».

Еще дед Дмитрия Донского, Иван Калита, начал собирать русские земли под начало Москвы. Но это оказалось бы невозможным, если бы не возникло духовное единство русских людей. А единство создал и олицетворял собой чудный старец, преподобный Сергий Радонежский.