исследовательская работа Конкстантин Великий

План

Глава первая: Авторы

1.1 Евсевий Панфила

1.2 Сократ схоластик

Глава вторая: приход Константина к власти

Глава третья: Великий римский император Константин.

3.1. Константин и Лициний

3.2. Законодательство Константина

3.3. От язычества к христианству

Введение

Актуальность темы: заключается в том, что мы считаем Константина только распространителя христианства не учитывая, что он был прекрасным политическим деятелем, и христианство было очередным и очень удачным шагом в его политике. Константин прекрасно понимал, что надо менять все вокруг и он попытался это сделать.

Цель работы ‒ выяснить роль Константина в истории позднего Рима.

Задачи: 

- определить насколько достоверны церковные источники;

- установить последовательность прихода Константина к власти;

- провести логическое сопоставление причин и итогов принятия христианства;

Хронологические рамки охватывает годы правления Константина 306 – 337гг.

Объектом моего исследования является личность Константина в период его правления.

Предмет моего исследования – история позднего Рима в период правления Константина Великого.

Источники. Источниками для моего исследования явились: «О жизни блаженного василевса Константина» Евсевия Памфилы и «церковная история» Сократа Схоластика. Эти источники можно считать одними из самых достоверных и полных источников о жизни правлении и смерти Константина I Великого.

Историографический обзор: Константин личность многогранная и неоднозначная в истории. И поэтому вызывает множество споров. Личностью Константина занимались многие историки такие как  Боркхард и Влпсов. Особенностью христианизации Рима, а в особенности влиянием Константина на это отслеживает Дюрант в совей книге «Цезарь и Христос».Военной политикой константиновского периода занимался Берхем.

Глава 1.

1.1.Евсевий Памфила

Евсевий Кесарийский (263—340 гг.) Родился в Палестине; получил образование в училищах Иерусалима и Антиохии, особенно изучал Платона, Филона и Оригена (влияние последнего отразилось на всей научно-литературной деятельности Евсевия). Древние авторы, писавшие о Евсевии, называли его др.-греч. Εὐσέβιος ὁ Παμφíλου, лат. Eusebius Pamphili, то есть, дословно, Евсевий [ученик, друг или сын] Памфила (Евсевий Памфилов). Это прозвание Евсевий получил вследствие своей близости пресвитеру Памфилу. Впоследствии имя Памфил стало порой восприниматься как второе имя самого Евсевия, так что в некоторых изданиях о нём говорится как об Евсевии Памфиле.^[1]

Участвуя в управлении кесарийским училищем, Евсевий во время гонения Диоклетиана сохранил наличность кесарийской библиотеки и обогатил её новыми коллекциями рукописей, приобретённых во время вынужденного удаления из Кесарии и путешествий по Сирии, Египту и Фиваиде. Хотя она не уцелела до позднейшего времени, но многочисленные ценные отрывки из несохранившихся в целом виде произведений христианской литературы имеются в сочинениях самого Евсевия. Император Константин Великий особенно уважал Евсевия, который, со своей стороны, почтил императора двумя панегириками (в 20-летие и в 30-летие его царствования).

Из сочинения его «О церковном богословии» можно заключить, что он скорее уклонялся от решения вопроса о природе Христа как неуместного и неразрешимого, чем был сторонником какого-либо формулированного учения. Можно думать, что к арианским мнениям он, до некоторой степени, склонился позже, в чём сказался ученик Оригена. В 330 г. он стоял за удаление с кафедры первого по времени борца против ариан, Евстафия Антиохийского, а в 336 г. требовал возвращения из ссылки Ария и заточения другого защитника православия — св. Афанасия Александрийского.

В моей работе я использовала книги Евсевия в похвалу Константина и нашла для себя определеннее критерии в том что Константин являлся таким уж богоугодным правителем заставляет сомневаться одна фраза в самом начале «О том, что Евсевий будет повествовать только о богоугодных делах Константина» то есть уже эта фраза заставляет сомневаться в достоверности данного документа. Так же на протяжении всего документа он сравнивается с моисеем, личностью считающейся почти мифической.

Оценка Евсевия
Когда начались арианские волнения, Евсевий не сумел или не захотел занять определенной догматической позиции. Как почитателя Оригена его, естественно, клонило в сторону субординационизма и арианства; но когда на соборе 325 г. дело дошло до голосования формулы императора: (единосущный), он не устоял перед искушением угодить венценосному епископу (Константину).
Сам Евсевий признавал, что он подписал символ Никейского собора, чтобы не нарушать мира церкви. В сочинении «О церковном богословии» он скорее уклонялся от решения спорного вопроса, как неуместного и неразрешимого, чем был сторонником какого-либо формулированного учения. Можно думать, что к арианским мнениям он, до некоторой степени, склонился позже, в чем сказался ученик Оригена. В 330 г. он стоял за удаление с кафедры первого по времени борца против ариан, Евстафия Антиохийского, а в 336 г. требовал возвращения из ссылки Ария и заточения другого защитника православия — св. Афанасия Александрийского.
Валезий, один из первых издателей и исследователей сочинений Евсевия (+ в 1676 г.), признает, однако, Евсевия православным; так же думает русский патролог Филарет, епископ черниговский. А. В. Горский находит Евсевия лишь не твердым в догматических понятиях. Профессор А. П. Лебедев (в сочинении «Вселенские соборы IV и V вв.») считает его открытым вождем партии так называемых полуариан. Баур называет его «отражением колебаний церковного сознания» относительно учения о Троице.
Но в представлении о Евсевии все заслоняется его заслугами как церковного писателя. Так как большая часть документов и сочинений, которыми он пользовался, теперь исчезла, то без Евсевия о первых трех веках христианства мы знали бы очень мало.
Евсевий является историографом эпохи Константина Великого; но именно благодаря его искусству наводить свет и тени мы до сих пор не знаем много важного о жизни императора и о процессе превращения христианства из религии гонимой в государственную.^[2] О том и другом вместо портрета он оставил нам икону.
Его «Жизнь Константина» служит предметом горячих споров. Многие исследователи обвиняют его в фальсификации документов. Авторитетный современный богослов и историк церкви протопресв. Иоанн Мейендорф характеризует Евсевия как «придворного епископа» при императоре Константине. Еще в большей мере, чем «Жизнь Константина», вызывает сомнения в правдивости и его «Церковная история».
По оценке Баура, Евсевий, благодаря своему сочинению «Церковная история» для христианской церковной истории является тем же, чем был Геродот для истории всеобщей. Ранке считает «историю» Евсевия сочинением образцовым и для нашего времени, особенно хваля ее за прагматизм, при помощи которого автор устанавливает связь между давно прошедшим и настоящим.
Главное достижение Евсевия — создание жанра церковной историографии. Тем самым он положил начало одному из ведущих направлений в средневековом историописании. Его дело было продолжено целой плеядой историков — Сократом Схоластиком, Эрмием Созоменом, Феодоритом Кирским, Евагрием Схоластиком, Бедой Достопочтенным, Адамом Бременским, Ордериком Виталием и многими другими.
Помимо Евсевия Кесарийского или Евсевия Памфила, о котором эта статья, в тоже время активное участие в арианской смуте принимал епископ Евсевий Никомидийский, этих двух епископов легко спутать друг с другом.

1.2 Сократ Схоластик

Сократ Схоластик (греч. Σωκράτης ο Ιστορικός или Σχολαστικός, лат. Socrates Scholasticus) (ок. 380, Константинополь — после 439) Уже в античные времена не существовало никаких сведений о его биографии кроме фактов, упомянутых им самим в «Церковной Истории», произведения, созданного по образцу одноимённого труда Евсевия Кесарийского, где активно очерчивается роль императора в церковных делах, и светским проблемам уделяется такое же внимание, как и религиозным.^[3]

Учителями Сократа, судя по его упоминаниям, были грамматики по имени Элладий и Аммоний, прибывшие в Константинополь из Александрии, где они были языческими жрецами. Восстание, сопровождавшееся разгромом храмов, принудило их к изгнанию. Этот разгром, во время которого, в частности, был разрушен храм Серапеум, относится примерно к 391 году. По-видимому, он принадлежал к состоятельному сословию, поскольку имел возможность получить прекрасное образование. Он изучал грамматику, риторику, библейскую экзегезу, отлично знал латинских авторов.

Учился ли в дальнейшем Сократ у софиста Троила, до конца не доказано. В последующие годы он путешествовал, посетив, помимо всего прочего, Пафлагонию и Кипр.

Так же нет информации о профессии Сократа. Предполагают, что он не был священником, что мотивируется его либеральным богословием; не мог быть и чиновником, поскольку в его сочинении нет характерного для таких авторов панегирических описаний императорских деяний — хотя при этом к существующему порядку вещей он испытывает явную симпатию. Судя по тексту предполагают, что он был юристом, вдобавок, титул «Схоластик» дает многим повод видеть в нем «адвоката» (но патриарх Фотий демонстративно опускает это прозвище).

Образование, полученное у языческих грамматиков, было причиной уважения Сократа к греческой языческой науке; он охотно изучал — хотя и критиковал, защищая христианство, — сочинения Юлиана и Ливания; из более древних писателей, он, как это показано Бауром и Гарнаком, уважал особенно Фукидида, которому старался подражать в складе речи и в композиции. Христианских авторов он начал изучать лишь в то время, когда уже приступил к написанию своей церковной истории.

Он читал и знал Евсевия, Филосторгия, Руфинa, Савина, Афанасия Великого, «Акты» Архелая, «Якорь» св. Епифания, сочинения Георгия Лаодикийского, рассказы о монашестве Евагрия и Палладия, сочинения еретика Нестория. Оригена он знал недостаточно, не столько по его сочинениям, сколько по апологии, писанной его другом Памфилом. Сочинения отцов церкви — каппадокийцев (Василия Великого, двух Григориев — Богослова и Нисского) он читал мало, что отзывается на его истории весьма невыгодно. Из древней, дооригеновской христианской литературы Сократ знает лишь имена Климента Александрийского, Иринея Лионского, Аполлинария Иерапольского.

Сократ был самоучка в богословии и не имел твердых и устойчивых понятий об истинном учении церкви. Ему нравились остроумные и глубокомысленные рассуждения ученых еретиков, например Филостэргия и особенно Савина, епископа ираклийского. При всей своей осторожности, он много пользуется их сведениями и суждениями (оба их сочинения дошли до нас в целом виде). ^[4]

«Церковная История» Сократа Схоластика охватывает 305—439 годы, и ученые предполагают, что она была закончена именно в 439 году или вскоре после этого и, безусловно, ещё при жизни Феодосия II, то есть до 450 года. Задачей автора было написать продолжение «Церковной Истории» Евсевия, и он начинает с года, на котором остановил своё повествование его предшественник.

Книга написана на простом греческом языке, употреблявшемся в церкви со времен Константина до периода жизни Сократа. На первый план в труде выходят церковные разногласия, поскольку «когда Церковь в мире, церковному историку описывать нечего». Во вступлении к 5-й Книге автор также защищает взаимодействие с арианами и политиками. Дословно цитирует некоторые постановления синодов и приводит списки чиновников от церкви и епископов. Современную ему историю он воспроизводит по собственным воспоминаниям.^[5]

Точка зрения Сократа Схоластика по многим пунктам выдержана и уравновешенна. Его принадлежность к малочисленному обществу новациан, вероятней всего, помогала ему сохранять относительно отстранённую точку зрения при взгляде на процессы в Великой Церкви. Он критически относится к Иоанну Златоусту. Он старается не использовать гиперболические эпитеты в отношении видных лиц церкви и государства.

Схоластик утверждает, что импульсом написать эту книгу он обязан некому Теодорусу, который во 2-й Книге упоминается как «святой Божий человек», и поэтому предполагают, что он был монахом или представителем высшего клира.

Приход к власти

306 год стал для Константина очень тяжелым. Не успел он стать освободиться от звания почетного заложника при дворе Диоклетиана как умирает его отец Констанций Хлор. И потому как он был старшим сыном Констанция, он был объявлен армией Августом. Вот как об это пишет Евсевий: «Государство не осталось без василевса. Облекшись в отеческую багряницу, Константин вышел из царских покоев и показался всем, точно будто бы отец возвратился к жизни и продолжал царствовать в лице сына… Вдруг с первого слова, громкими восклицаниями и приветствиями провозгласили нового василевса автократором и почитаемым августом.»^[6]Об отношении к данному поведению армии тогдашнего правителя Галерия есть несколько мнений вот самые распространенные.

«Получив об этом известие Галерий, вскипел от ярости, но Константин был вне досягаемости. Галерию пришлось смириться, но он признал его не августом, а только цезарем. После того как Максенций захватил власть в Риме и к нему прибыл его отец Максимиан Геркулий, Константин охотно пошел на соглашение с ними.»^[7][2]

«Константин был  хорошим политиком. Он написал письмо соправителю отца Галерию с тем, что он снимает с себя ответственность за поведение войск и просил для себя титул цезаря. Галерий понимал, что мощь западной империи гораздо больше восточной и не отказал Константину в данной просьбе.»^[8][3]

Но восстания Максенция  в Риме изменило расстановку сил. В ходе этого переворота был убит август западных земель Флавий Валерий Север и в 307 году Константин был официально признан августом. После этого Максимиан (соправитель Диоклетиана и отец Максенция) и Константин объявили себя консулами, что повело за собой восстания Галерия, но сам Галерий был вынужден вернуться в свои земли из-за мятежа в войске. В 308 году Диоклетиан и Галерий на совете в Карнунте решили отменить действия западных правителей. Максимиан был отстранен, Лициний назначен августом Запада (11 ноября 308 года), а титул "сына августа" (цезарей) получили Константин и Максимиан Дайя. Константин молчаливо игнорировал это соглашение: он продолжал носить титул августа и до 309 года, когда правитель Востока, считавшийся старшим, официально не объявил его августом (совместно с Лицинием). ^[9][4]

Хотя Константин быть может и смотрел на Максенция с отвращением, а на положение римлян с состраданием  мы не имеем никакого основания  предполагать, что он взялся за оружие наказать первого и облегчить участь последних. Но тиран Италии опрометчиво дерзнул вызвать на бой сильного врага, честолюбие которого до тех пор сдерживалось скорее благоразумием, чем принципами справедливости. Терпение Константина вскоре было вознаграждено. В 311 году Галерий умер. И после его смерти все его титулы, согласно с установленным обыкновением, были упразднены, а все статуи с позором низвергнуты. Его сын, преследовавший его и покинувший его во время его жизни, стал оказывать самое благоговейное уважение к его памяти и дал приказание, чтобы точно также поступили со всеми статуями в Африке и Италии воздвигнутыми в честь Константина. И Максимин Дайя (который в 310 году принял титул августа Востока) сразу же повел армию к берегам Босфора и одновременно вступил в переговоры с Максенцием. Максенций, открыто заявивший свои притязания на западную монархию, уже приготовил значительные военные силы, чтобы напасть на галлию со стороны Реции,^[10] и, хотя он не мог ожидать никакого содействия со стороны Лициния, он льстил себя надежной, что иллирийские легионы, прельстившись его подарками и обещаниями, покинут знамена этого государя и единодушно станут в ряды его солдат и подданных. Константин не колебался долее. Он вступил в союз с Лицинием и отдал ему в невесты свою единокровную сестру Констанцию.

Насколько успех этого предприятия мог быть блестящим, настолько были велики сопряжения с ним опасности, неудачный исход двух прежних вторжений внушал самые серьезные опасения, что заставило обе воюющие стороны осень хорошо подготовиться. Максенций считавший преторианскую гвардию за самую надежную опору своего престола, увеличил ее численный состав до его прежних размеров, так что в совокупности с другими италийцами поступившими к нему на службу, она составляла сильную армию из 80 тысяч человек. Так же из Африки были навербованы 40 тысяч мавров и карфагенян. Кроме того Сицилия доставила свою долю военных сил и размеры армии Максенция в конце концов достигли 170 тысяч пехоты и 18 тысяч кавалерии. Все силы Константина заключались в 90 тысячах пехоты и 8 тысячах кавалерии, а так как защита Рейна требовала чрезвычайного внимания во время отсутствия императора, то он не мог вести в Италию более половины своих войск, если только не хотел приносить общественную безопасность в жертву своей личной ссоре. Во главе почти сорока тысяч солдат он выступил против такого врага, силы которые превышали его собственные, по меньшей мере, вчетверо. Но римские войска несли службу вдали от опасностей и были обессилены распущенностью дисциплины и роскошью. Они выступили в поход неохотно, а состояли они большей частью из ветеранов, почти совершенно отвыкших от употребления оружия, или из молодых рекрутов, и прежде никогда не умевших владеть им. Галльские легионы, напротив, долго оборонявшие границы империи от северных варваров и, неся эту тяжелую службу, упражняли свое мужество и укрепляли дисциплину.^[11] Вожди отличались друг от друга тем же, чем отличались одна от другой их армии. Прихоть и лесть навели Максенция на мысль о завоевании, но эти честолюбивые надежды скоро уступили привычке к наслаждениям и сознанию своей неопытности, а неустрашимы Константин с юношеских лет привык к войне, к деятельной жизни и к военному командованию.

Когда Ганнибал двинулся из Галлии в Италию, он должен был сначала отыскать, а затем расчистить путь в горы. Во времена Константина, жившие в горах крестьяне, принадлежали к числу цивилизованных и покорных подданных, они доставляли в изобилие съестные припасы, а великолепные большие дороги, проведенные римлянами через горы, открывали несколько путей для сообщения между Галлией и Италией. Константин избрал дорогу через Коттийские Альпы (совр. Мон-Сени) и повел свои войска с такой быстротой, что ему удалось спуститься в Пьемонтскую равнину прежде чем при дворе Максенция было получено положительное известие о том что он покинул берега Рейна. Впрочем, лежащий у подножия Мон-Сени город Сузы был обнесен стенами и снабжен гарнизонами, который был достаточно многочислен, чтобы остановить дальнейшие движения неприятеля; но войска Константина не имели достаточного терпения, чтобы заниматься скучными формальностями осады. В тот же день, как они появились пред Сузами, они подожгли городские ворота, приставили к стенам лестницы и, бросившись на приступ среди града камней и стрел, проникли в город и с мечом в руке перерезали большую часть гарнизона. По приказанию Константина пламя было потушено и то, что уцелело от пожара, было спасено от неминуемого разрушения. Почти в  40 милях оттуда его ожидала более трудная борьба. Генералы Максенция собрали близ Турина многочисленную армию, состоявшую из италийцев.^[12][7] Ее главная сила заключалась в мощной кавалерии, организацию которой со времен упадка у них военной дисциплины заимствовали у восточных народов. Эта кавалерия имела очень грозный вид, и казалось, что нет возможности устоять против её нападения; ее начальники выстроили ее на этот раз густой колонной или клином, с острой вершиной, а далеко расставленными по бокам крыльями, и воображали, что они легко сомкнут и растопчут армию Константина. Их план, может быть, и увенчался бы успехом, если бы их противник не придерживался такого же способа обороны, к какому прибегнул в подобном случае Аврелиан. Искусные маневры Константина заставили эту массивную колонну кавалерии разделиться на части и привели ее в расстройство. Войска Максенция бежали в беспорядке к Турину. А так как они нашли городские ворота запертыми, лишь немногим удалось спастись от меча победителей. В награду за эту важную услугу Константин мягко обошелся с Турином и даже выказал ему свое милостивое расположение. Затем он вступил в миланский дворец, и почти все города Италии, лежавшие между Альпами и По, не только признали его власть но и с усердием приняли его сторону.^[13][8]

Фламиниева и Эмилиева дороги представляли удобный путь из Милана в Рим длинной почти в 400 миль; но хотя Константин горел нетерпением сразиться с тираном, благоразумие заставило его направить военные действия против другой италийской армии, которая по своей силе, и по своему положению была способна или остановить его наступательные движения, или, в случае неудачи, пресечь ему путь к отступлению. Храбрый генерал Руриций Помпейян начальствовал над городом Вероной и над всеми войсками, расположенными в Венецианской провинции. Лишь только он узнал, что Константин выступил, простив него, он отрядил большой отряд кавалерии, который был разбит подле Бресшии и который галльские легионы преследовали до самых ворот Вероны. Проницательный ум Константина тот час понял и необходимость, и важность и трудность осады Вероны. Город был доступен только через узкий полуостров, находившийся на западной его стороне, так как три другие его стороны были защищены Аджием – быстрой рекой, прикрывавшей венецианскую провинцию, котороя служила для осажденных неистощимым запасом людей и съестных припасов. Только с большим трудом и после нескольких бесплодных попыток, удалось Константину перейти реку в некотором расстоянии от города и в таком месте, где течение было менее быстро. Вслед за тем он окружил Верону сильными окопами, повел атаку с благоразумной энергией и отразил отчаянную вылазку Помпейяна. Когда этот генерал истощил все средства обороны, какие доставляла ему сила крепости и гарнизона, он в тайне покинул Верону, но не ради собственной безопасности, а для общей пользы. С невероятной скоростью он собрал такую армию, которая была готова сразиться с Константином в случае, если бы он вышел в открытое поле или напасть, если бы он не выходи из своих окопов. Император внимательно следил за всеми движениями столь опасного врага и, узнав о его приближении, оставил часть своих легионов для продолжения осадных работ, а сам выступил навстречу к генералу Максенция во главе тех войск, на мужество и преданность которых он мог более всего полагаться. Галльская армия выстроилась в две линии, согласно с общественными правилами военной тактики; но ее опытной начальник, заметив, что италийская армия многочисленнее его собственной, внезапно изменил положение своих войск и укоротив вторую линию, расширил фронт первой линии до одинакового размера с неприятельским. Такие эволюции могу без замешательства, исполнены в минуту опасности, только самыми испытанными войсками и обыкновенно имеют решающее влияние на исход битвы; но так как сражение началось к концу дня и продолжалось с большим упорством в течение всей ночи, то его исход зависел не столько от искусства генералов сколько от храбрости солдат.^[14] Первые лучи восходящего солнца осветили победу Константина и поле резни, покрытое несколькими тысячами убитых италийцев. Генерал Помпейян оказался в числе убитых. Верона немедленно сдалась на произвол победителя, а гарнизон был взят в плен. Когда  генералы победоносной армии приносили своему победителю поздравления с этим важным успехом, они позволили себе почтительно выразить такие сетования, которые мог бы выслушать без неудовольствия самый заботливый о своем достоинстве монарх. Они упрекали его за то, что, не довольствуясь исполнением обязанностей главнокомандующего, он подвергал опасности свою жизнь с такой чрезмерной храбростью, которая почти переходила в опрометчивость, и умоляли его впредь более заботься о сохранении жизни, которая была необходима для блага Рима и всей империи.

В то время как Константин выказывал на поле брани свое искуство и мужество, италийский монарх, по-видимому, оставался равнодушным к бедствиям и опасностям междоусобной войны свирепствовавшей в самом центре его владений. Наслаждения были по-прежнему единственным занятием Максенция. Скрывая или по крайнее мере пытаясь скрыть от публики несчастья, постигшие его армию, он предавался не на чем не основанному чувству самоуверенности и откладывал меры предосторожности против приближавшейся беды, нисколько не замедляя этим наступление самой беды. Быстрое приближения Константина едва могло пробудить его из пагубного усыпления: он льстил себя надеждой что хорошо известная его щедрость и величие римского имени уже спасшего его от двух неприятельских нашествий по прежнему без всяких затруднений рассеют мятежную галльскую армию. Опытные и искусные офицеры, служившее под начальством Максимиана, наконец, были вынуждены сообщить его сыну о неизбежной опасности, которая ему угрожала; выражаясь с такой свободой, которая удивила и убедила его, они настаивали на том, чтобы он предотвратил свою гибель, с энергией употребив в дело все свои силы, какими мог располагать. Ресурсы Максенция и в солдатах  и в деньгах еще были очень значительны. Преторианская гвардия сознавала, как крепко связаны ее собственные интересы и безопасность с судьбой ее повелителя. Сверх того скоро была собрана третья армия, более многочисленная чем те, которые были потерянны в битвах при Турине и Вероне. Император не думал принимать личное начальство над своими войсками. Так как он не имел никакой опытности в военном деле, то он дрожал при одной мысли о такой опасной борьбе а так как страх обыкновенно внушает к суеверию, то он с грустным вниманиям прислушивался к предзнаменованиям, которые по-видимому, которые грозили опасностью для его жизни и для его империи.^[15]10 Наконец стыд заменил ему мужество и заставил его взяться за оружие. Он был не в состоянии выносить от римского населения выражения презрения. Цирк оглашался криками негодования, а народ, шумно окружавший ворота дворца, жаловался на малодушье своего беспечного государя и превозносил геройское мужество Константина. Перед своим отъездом из Рима Максенций обратился за советами к сибилле. Хранители этого древнего оракула были столько же опытны в мирских делах, сколько они были несведущи в том, что касается тайн человеческой судьбы, а потому они дали Максенцию такой ответ, который можно было применить к обстоятельствам и, который не мог уронить их репутации, каков бы ни был исход войны.

После взятия Турина и Вероны направился обратно в Рим. Этот смелый шаг, совсем не вяжущийся с обычной осторожностью Константина, похоже, явился результатом одного события: как говорится в книге Евсевия " Жизнь Константина. «Однажды, в полуденные часы дня, когда солнце начало уже склоняться к западу,”- говорил василевс,- “я собственными очами видел составившееся из света и лежавшее на солнце знамение креста, с надписью: “сим побеждай!”(). Это зрелище объяло ужасом как его самого, так и все войско, которое, само не зная куда, следовало за ним и продолжало созерцать явившееся чудо. …во сне явился ему Христос Божий с виденным на небе знамением и повелел, сделав знамя, подобное этому виденному на небе, употреблять его для защиты от нападения врагов»^[16]. Константин стал носить монограмму собственного изобретения.

Быстроту успехов Константина сравнивали с быстрым завоеванием первым из Цезарей; это лестное сравнение не противоречит исторической действительности, так как между взятием Вероны и окончательной развязкой войны прошло не более 58 дней. Константин постоянно опасался, чтобы тиран не послушался внушений страха или благоразумия и не заперся в Риме, вместо того чтобы возложить свои последние надежды на успех генерального сражения; в таком случае обильные запасы провианта оградили бы Максенция от опасности голода, а Константин, вынужденный по своему положению спешить с окончанием войны, был бы поставлен в печально положение разрушить огнем и мечом столицу, которую он считал высшей наградой за свою победу и освобождение которой послужило мотивом, или скорее предлогом для начал междоусобной войны. Поэтому когда он достиг красных скал (Saxa Rubra), находившихся почти в 9 милях от рима, и увидел армию Максенция, готовую вступить с ним бой, он был столько же удивлен, сколько обрадован. Широкий фронт этой армии занимал обширную равнину, а ее глубокие колонны достигали берегов Тибра, который защищал ее тыл и препятствовал ее отступлению. Евсевий уверяет нас, что Константин расположил свои  войска с замечательным искусством и что он выбрал для самого себя почетный и опасный пост. Отличаясь от всех блеском своего вооружения, он лично атаковал кавалерию противника, и эта страшная атака решила исход сражения. Кавалерия Максенция состояла преимущественно из неповоротливых латников или из легковооруженных мавров и нумидийцев. Она не могла выдержать натиска галльских кавалеристов, которые превосходили первых своей изворотливостью, а вторых – своих тяжестью.^[17]12 Поражение обоих флангов оставило пехоту без всякого прикрытия, и недисциплинированные италийцы стали охотно покидать знамена тирана, которого они всегда ненавидели и которого перестали бояться. Преторианцы, сознавшие, что их преступления не из таких которые прощаются, были воодушевлены желанием мщения и отчаянием. Но, не смотря на неоднократно возобновляемые усилия эти храбрые ветераны не могли вернуть победу; однако они умерли славной смертью, и было замечено что их трупы покрывали то самое место на котором были выстроены их ряды. Тогда смятение сделалось всеобщим, и преследуемым врагом войска Максенция стала тысячами бросаться в глубокие и быстрые воды Тибра. Сам император попытался вернуться в город через Мильвийский мост (Pons Vulvius - ныне Понте Молле), но масса людей теснившихся этом узком проходе столкнула его в реку, где он тот час утонул от тяжести своих лат. (28 октября 312 года). «Обращенный в бегство Константином, подкрепляемым силой Божьей, Максенций на пути должен был перейти через реку. Соединив суда, он сделал из них мост и благодаря этому искусству приготовил свою гибель, хотя надеялся употребить его для погибели друга Божьего ().

Его помощи, тайными своими хитростями погубил самого себя. Посему можно сказать: ров изры и ископа и, и падет в яму, юже содела. Обратится болезнь его на главу его, и на верх его неправда его сниде».^[18] Его труп очень глубоко погрузился в ил и был с трудом отыскан на следующий день. Когда его голова была выставлена перед глазами народа, все убедились в своем избавлении и стали встречать с выражениями преданности и признательности счастливого Константина, таким образом, завершившего благодаря своему мужеству и дарованиям, самое блестящее предприятие своей жизни. «Подобно великому служителю Божьему (Моисею), воспев на самом деле это и подобное этому, в честь Владыки всех и Виновника победы, Константин с торжеством вступил в царственный город.»^[19]

В том как воспользовался Константин своей победой, нет основания ни восхвалять его милосердие ни порицать его жестокость. он поступил с побежденными так же как было бы поступлено и с его семейством, если бы он потерпел поражение: он казнил двух сыновей тирана и позаботился о совершенном истреблении его рода. Самые влиятельные приверженцы Максенция должны были, ожидали, что им придется разделить его участь точно так же, как они делили с ним его наслаждения; но когда римский народ стал требовать новых жертв, победитель имел достаточно твердости и человеколюбия чтобы  устоять против раболепных требований, внушенных столько же лестью, сколько жаждой мщения. Доносчики подвергались наказаниям и должны были умолкнуть, а люди невольно пострадавшие при тиране, были возвращены из ссылки и обратно получили свои поместья. Общая амнистия упокоила умы и обеспечила пользование собственностью и в Италии и в Африке. Остатки войска Максенция сдавшиеся по собственной воле, Константин включил в ряды своей армии, за исключением преторианской гвардии, которая, в конце концов, была распущена.

Глава 3.  Великий Римский император Константин

3.1 Константин и Лициний
     Таким образом, Константин стал бесспорным властелином Рима и Запада, а его союзник Лициний Лициан, которому удалось разгромить своих противников на Востоке, стал августом восточной части империи.

Но новые августы ненавидели и даже боялись друг друга. Поначалу объектом их острых разногласий был вопрос о том, кто будет управлять провинциями Балканского полуострова. В 314 году между двумя августами началась война, причиной которой, как нам сообщают историки, явилось предательство Бассиана, мужа сестры Константина Анастасии, которого он хотел возвести враг цезаря. Его титул был утвержден одобрением Лициния, и этот коварный государь скоро успел войти через посредство своих эмиссаров в тайные и опасные сношения с новым цезарем, постарался раздражить в нем чувство неудовольствия и внушил ему опрометчивую решимость исторгнуть силой то, сего он тщетно ожидал от справедливости Константина. Но бдительный император раскрыл заговор прежде, нежели все было готово для приведения его в исполнение и, торжественно отказавшись от союза с Биссианом, лишил его императорского звания и подвергнул его измену и неблагодарность заслуженному наказанию. Дерзкий отказ Лициния выдать скрывшихся в его владениях преступников подтвердили подозрения на счет его вероломства, а оскорбления, которым подверглись статуи Константина в Эмоне, на границе Италии, послужили сигналом для разрыва между монархами.^[20]

Первое сражение произошло возле города Кибалиса. Незначительность военных сил, выведенных в поле в этой важной борьбе двумя столь могущественными монархами, заставляет думать, что один из них был неожиданно вызван на бой, а другой застигнут в врасплох. У западного императора было только 20 тысяч человек, а у восточного – не более 35 тысяч. Но сравнительная малочисленность армии Константина возмещала выгодами занятых ею позиций. Бой продолжался с рассвета до поздней ночи и кончился тем, что предводимое самим Константином правое крыло сделало решительно нападение на противника. Благоразумное отступление Лициния спасло остатки его армии от совершенного истребления. Покинув свой лагерь и свои укрепления, он скрытно поспешил удалиться во главе большей части своей кавалерии и скоро был вне опасности преследования. Его торопливость спасла жизни его сына и жены, а также сокровища, сложенные им в Сирмие. Лициний прошел через этот город и, разрушив мост на Саве, поспешил собрать новую армию в Дакии и Фракии.

Мардийская равнина во Фракии была театром второй битвы не менее упорной и кровопролитной, чем первой.^[21] Обе армии выказали одинаковую храбрость и дисциплину, и победа была одержана превосходством воинских дарований Константина, по приказанию которого отрад из 5 тысяч человек занял выгодную позицию на высотах и, устремившись оттуда в самом разгаре сражения на неприятельский арьергард, нанес ему очень чувствительные потери. Однако войска Лициния, представлявшие двойной фронт, не покинули поля сражения до тех пор, пока наступление ночи не положило конец битве и не обеспечило их отступление к горам Македонии. Потери двух сражений и гибель самых храбрых между его ветеранов заставили надменного Лициния просить мира. Его посол Мистриан был допущен на аудиенцию к Константину; он высказал много общих мест об умеренности и человеколюбии, которые обычно служат сюжетом для красноречия побежденных, и затем в самых вкрадчивых выражениях указывал на то, что исход войны еще сомнителен, тогда как неразлучные с ней бедствия одинаково пагубны для обеих воюющих стран; в заключении он объявил, что он уполномочен предложить прочный и почетный мир от имени обоих императоров, его повелителей. При упоминании о Валенте Константин выразил негодование и презрение «Отречение Валента должно быть первой статьей мирного договора».^[22] Необходимость заставила Лициния принять это унизительное условие, и несчастный Валент, процарствовавший лишь несколько дней, был лишен императорского достоинства и жизни. Лишь только было устранено это препятствие, уже нетрудно было восстановить спокойствие в Римской империи. Константин согласился оставить под властью своего соперника, или, как он снова стал называть Лициния, своего друга и брата, Фракию, Малую Азию, Сирию и Египет; но Паннония, Далмация, Дакия, Македония и Греция били присоединены к Западной империи. Тем же мирным договором два сына Константина и сын Лициния были назначены приемниками отцов, вскоре Крисп и молодой Константин были назначены цезарями на западе, а молодой Лициний цезарь востока.

3.2 Законодательство Константина.

    Организация общества по принципу строгой наследственности в корпорациях или профессиях частично, несомненно, уже закончилась перед приходом Константина к власти. Но его законодательство продолжало ковать оковы, привязывавшие каждого человека к той касте, из которой он был выходцем. Такие originales (наследственные сословия) упоминаются в самых первых законах Константина, и в 332 году признается и утверждается в жизни наследственный статус сельскохозяйственного сословия колонов.

Кроме того, муниципальные декурионы, ответственные за сбор налогов, потеряли все лазейки к отступлению: в 326 году им запретили приобретать неприкосновенность путем вступления в ряды христианских священников. В интересах правительства было такими средствами обеспечить регулярное поступление в казну налогов, тяжелым бременем, как в деньгах, так и в натуре ложившихся на население еще при Диоклетиане и, разумеется, оставшихся таким же бременем при Константине. Один из наших древних авторитетов говорит о нем, что десять лет был отличным правителем, двенадцать лет - грабителем и еще десять - расточителем, и ему постоянно приходилось вводить чрезмерные налоги, чтобы обогащать своих фаворитов и осуществлять такие экстравагантные проекты, как строительство новой столицы. Благодаря ему появились налоги на сенаторские поместья, известные как collatio glebalis (поземельный), и на прибыли от торговли - collatio lustralis (откупной).

     В общем законодательстве правление Константина было временем лихорадочной активности. До нас дошли около трехсот его законов в кодексах, особенно в своде Феодосия. Но самые важные из его постановлений тесно связаны с новой политической и религиозной системой, которая была вполне введена в действие лишь в последние мирные годы его царствования. Впрочем из этой массы законоположений мы выберем два закона – один ради важности, другой ради оригинальности, один из-за человеколюбия, другой из-за его строгости.

1.Свойственное древним отвратительное обыкновение подкидывать или убивать новорожденных детей с каждым днем все более распространялось в провинциях и в особенности в Италию оно было результатом нищеты. Движимый чувством человеколюбия или, может быть, растроганный каким-нибудь новым и поразительными случаями отчаяния родителей, Константин обратился с эдиктом ко всем городам сначала Италии, а потом и Африки, предписывая подавать немедленную и достаточную помощь родителям, являющимся к магистрату с ребенком, которого они по своей бедности не в состоянии воспитать. Он до сих пор служил достоверным опровержением и уликой тех продажных ораторов, которые были так довольны свои собственным положением, что не допускали, что порок и нищета могли существовать под управлением столь великодушного императора.^[23]

2. Законы Константина касательно тех, кто провинился в изнасиловании женщины, доказывают слишком мало снисходительности к одной из самых увлекательных слабостей человеческой натуры, так как под признаки под признаки этого преступления подводилось не только грубое насилие, но и любезное ухаживание, путем которого удалось склонить еще не достигшую двадцатипятилетнего возраста незамужнюю женщину покинуть родительский дом. Счастливого любовника наказывали смертью и, как будто находя, что за такое преступление недостаточно просто смерти его или жгли живого, или отдавали на растерзание диким зверям в амфитеатре. Заявление девушки о том, что она была добровольно увезена из родительского дома не спасало ее любимого а подвергало несчастную той же участи. Обвинение представляли родители несчастной, но ежели они отказывались от этого или хотели скрыть позор при помощи брака их ссылали а их имущество конфисковывалось. Если же данной вещи потворствовали рабы то их подвергали более ужасному наказанию: заливали в глотку расплавленный свинец. Хотя самые возмутительные и жестокие статьи этого эдикта ослаблялись и были упразднены последующими правителями, сам Константин часто смягчал отдельными повелениями суровость данного закона. Да данный император бы столь же строг и жесток в составлении законов сколько снисходителен в их применении. ^[24]

3.3 От язычества к христианству

По поводу обращения Константина высказывались разные точки зрения. Вскоре после событий, описанных в этой главе, появились христианские авторы пытавшиеся доказать, что обращение императора было целью, к которой шла история церкви и империи. Другие же утверждали, что Константин был просто ловким политиком, использовавшим "обращение" для своей собственной политической выгоды.^[25]

Обе эти точки зрения - явное преувеличение. Достаточно прочитать документы тех лет, чтобы убедиться, что обращение Константина весьма отличалось от обращения других христиан. В то время обращенные проходили через долгое обучение и наставничество, чтобы понять смысл новой веры и жить по ней, и только затем крестились. Их наставником и пастырем был епископ, помогавший им понять роль веры в их повседневной жизни.^[26]

В случае с Константином дело обстояло иначе. Даже после битвы у Мильвиева моста и в течение всей последующей жизни он никогда не подчинялся духовному руководству учителя или епископа. Христиане, например Лактанций, наставник его сына Криспа, входили в его окружение. Одно время при нем состоял Осий, епископ Кордовы, выполнявший роль посредника между Константином и другими церковными деятелями. Но Константин сохранял за собой право самому определять свою религиозную политику и даже вмешиваться в дела церкви, так как считал себя "епископом епископов". И после обращения он неоднократно принимал участие в языческих обрядах, в которых христианин участвовать не мог, и епископы не высказывали по этому поводу никакого осуждения.^[27]

Объяснялось это не только его властными полномочиями и вспыльчивым характером, но и тем, что, несмотря на проводившуюся им политику поддержки христианства и на его неоднократные исповедания силы Христа, формально он не был христианином, так как крещения не принял. Крестился он только на смертном одре. Поэтому политика в целом и эдикты в поддержку христианства воспринимались церковью как дела человека, дружески настроенного к ней или даже склонного стать христианином, но еще не сделавшего решающего шага. В том же свете рассматривались все религиозные и нравственные "проступки" Константина, то есть как прискорбные дела человека, расположенного стать христианином, но не входящего в число верующих. Такому человеку церковь может давать советы или даже оказывать поддержку, но она не может направлять его. Такое двусмысленное положение дел сохранялось до последнего часа жизни Константина.^[28]

С другой стороны, по ряду причин Константина нельзя рассматривать как обычного сторонника политических компромиссов, заявившего о своем благосклонном отношении к христианству, чтобы добиться поддержки христиан. Во-первых, в такой точке зрения заложен анахронизм, ибо Константин оказывается неким предтечей современных политиканов. Но с таким тонким расчетом к религиозным вопросам не подходили и самые неверующие люди. Во-вторых, если Константин был таким беспринципным соглашателем, он начал искать поддержки христиан в неподходящее время. Монограмму "хи-ро" на свой labarum он поместил в момент, когда готовился к битве за город Рим, центр языческих традиций, где его основными сторонниками были представители старой аристократии, считавшие, что их притесняет Максенций. Более сильными позиции христиан были не на Западе, за который он тогда боролся, а на Востоке, претензии на который Константин предъявит позднее. Наконец, следует отметить, что поддержка христиан имела для Константина сомнительную ценность. Учитывая неприятие церковью военной службы, количество христиан в войсках, особенно на Западе, было относительно небольшим. В гражданском же населении большинство христиан принадлежало к низшим классам, и их экономические возможности были весьма скромными. Кроме того, после почти трех веков напряженной обстановки в империи невозможно было предсказать, как христиане отнесутся к такому необычному явлению, как христианский император.^[29]

Быть может, истина заключается в том, что Константин просто искренне верил в силу Христа. Но это не значит, что он понимал эту силу так же, как христиане, умиравшие за нее. Христианский Бог казался ему могущественным существом, которое будет благоволить ему, пока он поддерживает верующих. Поэтому, издавая законы в пользу христианства и строя церкви, Константин добивался расположения не христиан, а их Бога. Именно этот Бог дал ему победу в битве у Мильвиева моста и во многих других сражениях. В определенном смысле Константин понимал христианство так же, как Лициний, испугавшийся сверхъестественной силы, заключенной в labarum его противника. Различие просто в том, что Константин использовал эту силу, встав на сторону христиан. Такое истолкование веры Константина подкрепляется его собственными заявлениями, показывающими его искренним человеком, который весьма смутно понимал смысл христианского послания.^[30]

Но это не мешало императору служить и другим богам. Его отец был верным поклонником Непобедимого солнца. Поклонение Непобедимому солнцу, не подразумевая отвержения других богов, было поклонением Высшему Существу, символом которого было солнце. Проводившаяся Константином политика показывает, что в его глазах Непобедимое солнце и христианский Бог не были так уж несовместимы. Возможно, ему казалось, что их можно считать выражениями одного Высшего Божества и что другие боги, хотя и занимающие подчиненное положение, тоже вполне реальны и обладают определенной силой. Поэтому при случае он обращался за советом к оракулу Аполлона, принял титул первосвященника, который традиционно был прерогативой императоров, и участвовал в разного рода языческих обрядах, не отдавая себе отчета, что тем самым он изменяет Богу, Который дал ему победу и власть.

Кроме того, Константин был проницательным политиком. Он обладал такой властью, что мог благоволить христианам, строить церкви и даже перевозить в Константинополь статуи языческих богов для украшения города своей мечты. Но если бы он попытался запретить поклонение языческим богам, то очень скоро столкнулся бы с непреодолимым сопротивлением. Языческие боги отнюдь не были забыты. Христианство еще только начинало укореняться среди старой аристократии и сельского населения. В армии многие поклонялись Митре и другим богам. В афинской Академии и в александрийском Музее, двух крупнейших учебных центрах того времени, учили языческой мудрости. Императорский указ не мог отменить всего этого, во всяком случае - пока не мог, да и у самого императора, не видевшего, чем так уж несовместимы Непобедимое солнце и Воплощенный Сын, не было желания такой указ издавать.

В таких условиях религиозная политика Константина представляла собой медленный, но необратимый процесс. Вполне вероятно, что этот процесс отражал как требования политической реальности, так и внутреннюю эволюцию самого Константина, постепенно отходившего от старой религии и все полнее постигавшего новую. Сначала он просто положил конец гонениям и приказал вернуть конфискованную у христиан собственность. Затем начал проявлять новые признаки благоволения христианам, такие, например, как передача в дар церкви Латеранского дворца в Риме, принадлежавшего его жене, или предоставление службы почтовой связи империи в распоряжение епископов, отправлявшихся в 314 году на Арльский синод. В то же время он стремился оставаться в ладу и с последователями старых религий, особенно - в римском сенате. Официальная религия империи была языческой, и, будучи главой этой империи, Константин принял титул первосвященника и исполнял функции, соответствующие этому титулу. На монетах, чеканившихся вплоть до 320 года, изображались имена и символы языческих богов наряду с монограммой Христа, которую Константин впервые использовал в битве у Мильвиева моста.

Кампания против Лициния дала Константину возможность предстать защитником христианства. Он вторгался на территории, где церковь насчитывала наибольшее количество сторонников. Разгромив Лициния, Константин назначил многих христиан на высокие правительственные посты. Учитывая усиление напряженности в отношениях с римским сенатом, выступавшим за возрождение язычества, Константин все больше склонялся к поддержке христианства.

В 324 году императорский указ предписал всем воинам поклоняться Верховному Богу в первый день недели. В этот день христиане праздновали воскресение Господа. Но это был также день Непобедимого солнца, поэтому язычники не видели причин воспротивиться эдикту. Год спустя в Никее епископы собрались на встречу, которая впоследствии стала называться Первым Вселенским собором. Это собрание было созвано императором, в очередной раз предоставившим в распоряжение епископов имперскую службу связи.^[31]

Строительство Константинополя стало еще одним шагом на этом пути. Решение создать "Новый Рим" само по себе было попыткой ослабить власть древних и по большей части языческих аристократических семей в Риме. А набеги на языческие храмы, из которых вывозились статуи и другие предметы для украшения новой столицы, нанесли удар по языческим религиям, многие святилища которых лишились богов, служивших предметом местного поклонения. В то же время строительство новых и великолепных церквей резко контрастировало с разграблением старых храмов.

Но несмотря на все это почти до самого дня своей смерти Константин продолжал исполнять функции языческого первосвященника. Когда он умер, сменившие его трое сыновей не воспротивились решению сената провозгласить его богом. Таким образом, по иронии судьбы Константин, нанесший такой большой ущерб язычеству, стал одним из его богов.

Заключение

Константин – благодетель или губитель? На этот вопрос нельзя дать однозначный овеет. Но в том, было ли у Константина истинное обращение ко Христу можно весьма усомниться. Надо полагать, что у него суеверный страх перед языческими богами уступил место суеверному страху перед Христом. Войдя в Рим, Константин, прежде всего, позаботился о том, чтобы его статуя была воздвигнута в городе с изображением креста в руке. Здесь явно видно его желание прославить в первую очередь свою собственную персону и уже, между прочим отметить, что в победе ему помог тот Бог, Которому поклоняются христиане.

Он, как умный политик, понял, каких успехов он может достигнуть, если сумеет приспособить христианство для своих политических целей. Он, безусловно, понимал, что в нравственном отношении христианство стоит неизмеримо выше языческих верований. Но вне сомнений, Константин в те годы не пережил полного переворота в своей жизни, который мы называем обращением Можем ли мы себе представить такого верного ученика Христова, который повелел бы отрубленную голову своего врага нести перед собой?

Факты говорят о том, что Константин во все годы жизни был далек от истины. Его статуя стояла в языческом капище среди языческих богов, и он ее оттуда не удалял. Он был грубый, бесцеремонный и властолюбивый. В течение своей жизни он истребил почти всех своих родственников. Убил он и свою жену Фаусту и сына Криспа, подозревая их в заговоре. Хотя он и назвал себя христианином, но в то же время именовал себя и верховным жрецом язычников. Крещение Константин принял только в 337 году, перед самой смертью, очевидно надеясь, что крещение очистит его от прежних грехов.

Если уже во втором и третьем веках наблюдались некоторые отклонения христианской церкви от евангельского учения, то со времени Константина началось величайшее падение церкви. Численно христианские общины стали быстро расти, но духовный их уровень катастрофически падал. Служители стали благословлять то, что было совершенно несовместимо с учением Христа. Использование мощей, синкретизм, извращение христианского вероучения до сих пор ощутимо в церкви вплоть до XXI века. Именно со времен Константина стали с неимоверной быстротой умножаться такие христиане, которые по своей жизни ничем не отличались от язычников.

Список литературы

1. Евсевий. Жизнь Константина Перев. СПб. Духовной Академии, пересмотрен и исправлен Серповой В.В.; Примеч.: Калинин А. - М.: изд. группа Labarum, 1998.
2. Сократ Схоластик Церковная  История М: РОССПЭН  1996
3. справочное издание Всемирная история: Закат римской империи. Ранее средневековье. М:АСТ Минск:Харвест 1999г стр:1048/ил
4. В.И. Уколова Поздний Рим: Пять портретов. М:Наука 1992г 157с
5. В.Дюрант Цезарь и Христос Перев: с англ. В.В. Федорин М:КРОН-ПРЕСС,1995 – 736с.
6. Д.Ван.Берхем Римская армия в эпоху Диоклетиана и Константина. Перев. С франц. А.В. Ьанников СПб: изд.С-Петерб. Университета. 2005 – 191с
7. А.В. Махлаюк А.В. Соладты Римской Империи СПб: Филологический факультет СПбГУ изд. «Акра» 2006г – 440с
8. ru.wikipedia.org
9. rules.narod.ru
10. revolution.allbest.ru
11. www.hrono.info
12. www.rusnext.ru
13. www.pravoslavie.uz