Реферирование текста: "Эмоции" William James (1884)

МБОУ: « Драгунская оош»

           Summery :  « What is an Emotion? »

                                                Anna Staroduptseva

                                Form 9

                             2012 г

Content

1 Dividing the brain into sensorial and motor centers

2 The nervous system of every living thing (every man)

3 Effects due to the connate adaptation of the nervous system  

4 The standard emotions

5 The power of emotions

6 The feeling of the manifestations in the constitution of the emotion

7 The moral, intellectual, and aesthetic feelings

8 Genuinely cerebral forms of pleasure and displeasure

9 The emotions in our life

Introduction

The title of the text is:  What is an Emotion? 

The author is: William James (1884)

The object of the article is:

1 to give a comprehensive review on methods of investigation the functions of the brain, dividing the brain into sensorial and motor centers.

The main ideas of this article are:

1 To show that, the problem of emotions is one of the burning problems of our time, are actual and important.

2 To discuss the features and new trends the functions of the brain.

3 To demonstrate that the bodily changes follow directly the PERCEPTION of the exciting fact, and that our feeling of the same changes as they occur IS the emotion. 

4 To present new date about emotions and fillings, they are not the same, but different.

5 To note that only emotions play an important role in our everyday life.

Introduction

I have just read the article.  It is called: What is an Emotion?  The author of this article is William James.   I think that this article can be divided into 9 parts.

The object of the article is to give a comprehensive review on methods of investigation the functions of the brain, dividing the brain into sensorial and motor canters and, no doubt, to show the processes occurring in the motor and sensory centers and to analyze the reasons.

The paper begins with a short discussion on basic research the functions of the brain, dividing the brain into sensorial and motor centers.  Many famous doctors  think that it so difficult to make distinct hypotheses, that the matter lay for them among the problems of the future, only to be taken up after the simpler ones of the present should have been definitively solved.

First the author stresses that two things concerning the emotions, one must be true. Either separate and special centers, affected to them alone, are their brain-seat, or else they correspond to processes occurring in the motor and sensory centers, already assigned, or in others like them, not yet mapped out. Then the author admits that if the latter be the case, we must ask whether the emotional "process" in the sensory or motor centre be an altogether peculiar one, or whether it resembles the ordinary perceptive processes of which those centers are already recognized to be the seat. Further- more  the purpose of the following pages is to show that the last alternative comes nearest to the truth, and that the emotional brain-processes no only resemble the ordinary sensorial brain-processes, but in very truth are nothing but such processes variously combined   Moreover,  the main result of this will be to simplify our notions of the possible complications of brain-physiology, and to make us see that we have already a brain-scheme in our hands whose apply [p.189] captions are much wider than its authors dreamed.

Next the author notes that that the only emotions he proposes expressly to consider here are those that have a distinct bodily expression. That there are feelings of pleasure and displeasure, of interest and excitement, bound up with mental operations, but having no obvious bodily expression for their consequence, would, he supposes, be held true by most readers. And further the author tries to explain that certain arrangements of sounds, of lines, of colors, are agreeable, and others the reverse, without the degree of the feeling being sufficient to quicken the pulse or breathing, or to prompt to movements of either the body or the face. Certain sequences of ideas charm us as much as others tire us. It is a real intellectual delight to get a problem solved, and a real intellectual torment to have to leave it unfinished. The first set of examples, the sounds, lines, and colors, are either bodily sensations, or the images of such.

Besides the author states that, the second set seem to depend on processes in the ideational centers exclusively. Taken together, they appear to prove that there are pleasures and pains inherent in certain forms of nerve-action as such, wherever that action occur. The case of these feelings we will at present leave entirely aside, and confine our attention to the more complicated cases in which a wave of bodily disturbance of some kind accompanies the perception of the interesting sights or sounds, or the passage of the exciting train of ideas.

It is known, that, surprise, curiosity, rapture, fear, anger, lust, greed, and the like, become then the names of the mental states with which the person is possessed. The bodily disturbances are said to be the "manifestation" of these several emotions, their "expression" or "natural language"; and these emotions themselves, being so strongly characterized both from within and without, may be called the standard emotions.

It should be noted that our natural way of thinking about these standard emotions is that the mental perception of some fact excites the mental affection called the emotion, and that this latter state of mind gives rise to the bodily expression.

It is evident that the PERCEPTION of the exciting fact, and that our feeling of the [p.190] same changes as they occur IS the emotion. Common sense says we lose our fortune, are sorry and weep; we meet a bear, are frightened and run; we are insulted by a rival, are angry and strike. It must be emphasized that, the hypothesis here to be defended says that this order of sequence is incorrect, that the one mental state is not immediately induced by the other, that the bodily manifestations must first be interposed between, and that the more rational statement is that we feel sorry because we cry, angry because we strike, afraid because we tremble, and not that we cry, strike, or tremble, because we are sorry, angry, or fearful, as the case may be. The author points out that, without the bodily states following on the perception, the latter would be purely cognitive in form, pale, colorless, destitute of emotional warmth. We might then see the bear, and judge it best to run, receive the insult and deem it right to strike, but we could not actually feel afraid or angry. But it is interesting that stated in this crude way, the hypothesis is pretty sure to meet with immediate disbelief. And yet neither many nor far-fetched considerations are required to mitigate its paradoxical character, and possibly to produce conviction of its truth. The  author notes that to begin with, do not need to be reminded that the nervous system of every living thing is but a bundle of predispositions to react in particular ways upon the contact of particular features of the environment. . As surely as the hermit-crab's abdomen presupposes the existence of empty whelk-shells somewhere to be found, so surely do the hound's olfactories imply the existence, on the one hand, of deer's or foxes' feet, and on the other, the tendency to follow up their tracks. He admits that, the neural machinery is but a hyphen between determinate arrangements of matter outside the body and determinate impulses to inhibition or discharge within its organs. It worth mentioning that the love of man for woman, or of the human mother for her babe, our wrath at snakes and our fear of precipices, may all be described similarly, as instances of the way in which peculiarly conformed pieces of the world's furniture will fatally call forth most particular mental and bodily reactions, in advance of, and often in direct opposition to, the verdict of our deliberate reason concerning them. It is clear from the text that, now among these nervous anticipations are of course to be reckoned the emotions, so far as these may be called forth directly by the perception of certain facts. In advance of all experience of elephants no child can but be frightened if he suddenly find one trumpeting and charging upon him. No woman can see a handsome little naked baby without delight, no man in the wilderness see a human form in the distance without excitement and curiosity. The author explains that these emotions only so far as they have bodily movements of some sort for their accompaniments. But his first point is to show that their bodily accompaniments are much more far-reaching and complicated than we ordinarily suppose. In the recent years , the signs of emotion visible from without were the only ones taken account of. Sir Charles Bell's celebrated Anatomy of Expression noticed the respiratory changes; and Bain's and Darwin's treatises went more thoroughly still into the study of the visceral factors involved,- changes in the functioning of glands and muscles, and in that of the circulatory apparatus. But not even a Darwin has exhaustively enumerated all the bodily affections characteristic of any one of the standard emotions. In addition that the heart-beats and the rhythm of breathing play a leading part in all emotions whatsoever is a matter too notorious for proof. Even when no change of outward attitude is produced, their inward tension alters to suit each varying mood, and is felt as a difference of tone or of strain. In depression the flexors tend to prevail; in elation or belligerent excitement the extensors take the lead. The next thing to be the author noticed is this, that every one of the bodily changes, whatsoever it be, is felt, acutely or obscurely, the moment it occurs. If the reader has never paid attention to this matter, he will be both interested and astonished to learn how many different local bodily feelings he can detect in himself as characteristic of his various emotional moods.  He points out that our whole cubic capacity is sensibly alive; and each morsel of it contributes its pulsations of feeling, dim or sharp, pleasant, painful, or dubious, to that sense of personality that every one of us unfailingly carries with him. It is surprisingly what little items give accent to these complexes of sensibility. Further  the author tries to answer on the  one of the most important question  : What kind of an emotion of fear would be left, if the feelings [p.194] neither of quickened heart-beats nor of shallow breathing, neither of trembling lips nor of weakened limbs, neither of goose-flesh nor of visceral stirrings, were present, it is quite impossible to think. Can one fancy the state of rage and picture no ebullition of it in the chest, no flushing of the face, no dilatation of the nostrils, no clenching of the teeth, no impulse to vigorous action, but in their stead limp muscles, calm breathing, and a placid face? And he answered that the present writer, for one, certainly cannot. The rage is as completely evaporated as the sensation of its so-called manifestations, and the only thing that can possibly be supposed to take its place is some cold-blooded and dispassionate judicial sentence, confined entirely to the intellectual realm, to the effect that a certain person or persons merit chastisement for their sins. In like manner of grief: what would it be without its tears, its sobs, its suffocation of the heart, its pang in the breast-bone? A feeling less cognition that certain circumstances are deplorable, and nothing more. Every passion in turn tells the same story. A purely disembodied human emotion is a nonentity. And after discussing this problem the author turns to states that the more closely he scrutinizes his states, the more persuaded he becomes, that whatever moods, affections, and passions he has, are in very truth constituted by, and made up of, those bodily changes we ordinarily call their expression or consequence; and the more it seems to me that if he was to become corporeally unaesthetic. The author thinks that he should be excluded from the life of the affections, harsh and tender alike, and drag out an existence of merely cognitive or intellectual form. Such an existence, although it seems to have been the ideal of ancient sages, is too apathetic to be keenly sought after by those born after the revival of the worship of sensibility, a few generations ago. Besides, in listening to poetry, drama, or heroic narrative, we are often surprised at the coetaneous shiver which like a sudden wave flows over us, and at the heart-swelling and the lachrymal effusion that unexpectedly catch us at intervals. Likewise in listening to music, the same is even more strikingly true. The author said that if we abruptly see a dark moving form in the woods, our heart stops beating, and we catch our breath instantly and before any articulate idea of danger can arise. Because of that if our friend goes near to the edge of a precipice, we get the well-known feeling of "all-overishness," and we shrink back, although we positively know him to be safe, and have no distinct imagination of his fall.      Another thing to mention is the emotion both begins and ends with what we call its effects or manifestations. It has no mental status except as either the presented feeling, or the idea, of the manifestations; which latter thus constitute its entire material, its sum and substance, and its stock-in-trade. And the author indicates that these cases ought to make us see how in all cases the feeling of the manifestations may play a much deeper part in the constitution of the emotion than we are wont to suppose. To sum up if this theory be true, a necessary corollary of it ought to be that any voluntary arousal of the so-called manifestations of a special emotion ought to give us the emotion itself. And the author notes that   the last great argument in favor of the priority of the bodily symptoms to the felt emotion is the ease with which we formulate by its means pathological cases and normal cases under a common scheme. In every asylum we find examples of absolutely unmotived fear, anger, melancholy, or conceit; and others of an equally unmotived apathy which persists in spite of the best of outward reasons why it should give way.

 In the former cases the author is supposed that the nervous machinery to be so "labile" in some one emotional direction, that almost every stimulus, however inappropriate, will cause it to upset in that way, and as a consequence to engender the particular complex of feelings of which the psychic body of the emotion consists. Thus, the author is stated, that when  take one special instance, if inability to draw deep breath, fluttering of the heart, and that peculiar epigastric change felt as "precordial anxiety," with an irresistible tendency to take a somewhat crouching attitude and to sit still, and with perhaps other visceral processes not now known, all spontaneously occur together in a certain person; his feeling of their combination is the emotion of dread, and he is the victim of what is known as morbid fear. In general   the author admits that if this hypothesis is true, it makes  realize more deeply than ever how much our mental life is knit up with our corporeal frame, in the strictest sense of the term. To sum up it is common knowledge that rapture, love , ambition, indignation, and pride, considered as feelings, are fruits of the same soil with the grossest bodily sensations of pleasure and of pain. But it was said at the outset that this would be affirmed only of what we then agreed to call the "standard" emotions; and that those inward sensibilities that appeared devoid at first sight of bodily results should be left out of our account.  Likewise   the author gives insight in   the moral, intellectual, and aesthetic feelings. Concords of sounds, of colors, of lines, logical consistencies, teleological fitnesses, affect us with a pleasure that seems ingrained in the very form of the representation itself, and to borrow nothing from any reverberation surging up from the parts below the brain. But it is interesting that the Herbartian psychologists have tried to distinguish feelings due to the form in which ideas may be arranged. A geometrical demonstration may be as "pretty," and an act of justice as "neat" as a drawing or a tune, although the prettiness and neatness seem here to be a pure matter of sensation, and there to have nothing to do with sensation.    It must be emphasized that since musical perceptions, since logical ideas, can immediately arouse a form of emotional feeling, , is it not more natural to suppose that in the case of the so-called "standard" emotions, prompted by the presence of objects or the experience of events, the emotional feeling is equally immediate, and the bodily expression something that comes later and is added on?

 Finally the author wants   to return to our starting point, the physiology of the brain. And he states that  if it is  supposed that  cortex t contain centres for the perception of changes in each special sense-organ, in each portion of the skin, in each muscle, each joint, and each viscous, and to contain absolutely nothing else, we still have a scheme perfectly capable of representing the process of the emotions. An object falls on a sense-organ and is apperceived by the appropriate cortical centre; or else the latter, excited in some other way, gives rise to an idea of the same object. The author comes to the conclusion that it must be confessed that a crucial test of the truth of the hypothesis is quite as hard to obtain as its decisive refutation. A case of complete internal and external corporeal anaesthesia, without motor alteration or alteration of intelligence except emotional apathy, would afford, if not a crucial test, at least a strong presumption, in favour of the truth of the view we have set forth; whilst the persistence of strong emotional feeling in such a case would completely overthrow this case.  In particular hysterical anesthesia  seem never to be complete enough to cover the ground. To sum up complete anesthesia’s from organic disease, on the other hand, are excessively rare. In conclusion the article reads that whoever wishes to extract from the next case of total anesthesia the maximum of knowledge about the emotions, will have to interrogate the patient with some such notion as that of this article in his mind. The author said that he can defines the pure psychic emotions far better by starting from such an hypothesis and modifying it in the way of restriction and subtraction, than by having no definite hypothesis at all. Thus  will the publication of his  article has been justified, even thought the theory it advocates, rigorously taken, be erroneous.

In conclusion I’d like to say that  the best thing the author  can say for it is, that in writing it, he has almost persuaded himself it may be true. 

Conclusion

In my opinion the article is interesting, valuable and useful for those, who studies the functions of the brain and different kinds of emotions but  it is difficult for usual men.

  First of all   only emotions the author proposes expressly to consider here are those that have a distinct bodily expression.   I believe that there are feelings of pleasure and displeasure, of interest and excitement, bound up with mental operations, but having no obvious bodily expression for their consequence, would, I suppose, be held true by most readers.

That is why I hold an opinion that certain arrangements of sounds, of lines, of colors, are agreeable, and others the reverse, without the degree of the feeling being sufficient to quicken the pulse or breathing, or to prompt to movements of either the body or the face.

To sum it up, I believe that certain sequences of ideas charm us as much as others tire us. It is a real intellectual delight to get a problem solved, and a real intellectual torment to have to leave it unfinished. In this connection, I’d like to say that this article, no doubt, is important for the majority of the young people who wants to learn psychology and dreamt about the career of scientist.

1 the function- функция

2 the brain- мозг

3 distinct- разный

4 the hypotheses-   гипотезы

5 special – (особый) специальный

6 center-центр

7 the motor and sensory centers- двигательные и чувствительные центры

8 introspective –интроспективный

 9 observations- наблюдение

10 a  body - тело

11  realy-действительный

12 intellectual  интеллектуальный

13a  delight- восторг

14 a real intellectual torment-интеллектуальные муки

15  standard –стандарт

16 emotions-  эмоции

17  the bodily expression-выражение тела

18 the nervous system- нервная система

19 the neural - нейронный

 20 machinery- механизм

21 determinate impulses- определённый импульс

22  an inhibition-  торможение

23 nervous anticipations-нервные ожидания

24 the heart-beats- сердечный ритм

25 to  breath- дышать

26  unique- уникальный

27  feelings- чувства

28  emotional - эмоциональный

29 mood– настроение

30   strong - сильный

What is an Emotion? 
William James (1884)

First published in Mind, 9, 188-205.

The physiologists who, during the past few years, have been so industriously exploring the functions of the brain, have limited their attempts at explanation to its cognitive and volitional performances. Dividing the brain into sensorial and motor centres, they have found their division to be exactly paralleled by the analysis made by empirical psychology, of the perceptive and volitional parts of the mind into their simplest elements. But theaesthetic sphere of the mind, its longings, its pleasures and pains, and its emotions, have been so ignored in all these researches that one is tempted to suppose that if either Dr. Ferrier or Dr. Munk were asked for a theory in brain-terms of the latter mental facts, they might both reply, either that they had as yet bestowed no thought upon the subject, or that they had found it so difficult to make distinct hypotheses, that the matter lay for them among the problems of the future, only to be taken up after the simpler ones of the present should have been definitively solved.

And yet it is even now certain that of two things concerning the emotions, one must be true. Either separate and special centres, affected to them alone, are their brain-seat, or else they correspond to processes occurring in the motor and sensory centres, already assigned, or in others like them, not yet mapped out. If the former be the case we must deny the current view, and hold the cortex to be something more than the surface of "projection" for every sensitive spot and every muscle in the body. If the latter be the case, we must ask whether the emotional "process" in the sensory or motor centre be an altogether peculiar one, or whether it resembles the ordinary perceptive processes of which those centres are already recognised to be the seat. The purpose of the following pages is to show that the last alternative comes nearest to the truth, and that the emotional brain-processes no only resemble the ordinary sensorial brain-processes, but in very truth are nothing but such processes variously combined. The main result of this will be to simplify our notions of the possible complications of brain-physiology, and to make us see that we have already a brain-scheme in our hands whose appli [p.189] cations are much wider than its authors dreamed. But although this seems to be the chief result of the arguments I am to urge, I should say that they were not originally framed for the sake of any such result. They grew out of fragmentary introspective observations, and it was only when these had already combined into a theory that the thought of the simplification the theory might bring to cerebral physiology occurred to me, and made it seem more important than before.

I should say first of all that the only emotions I propose expressly to consider here are those that have a distinct bodily expression. That there are feelings of pleasure and displeasure, of interest and excitement, bound up with mental operations, but having no obvious bodily expression for their consequence, would, I suppose, be held true by most readers. Certain arrangements of sounds, of lines, of colours, are agreeable, and others the reverse, without the degree of the feeling being sufficient to quicken the pulse or breathing, or to prompt to movements of either the body or the face. Certain sequences of ideas charm us as much as others tire us. It is a real intellectual delight to get a problem solved, and a real intellectual torment to have to leave it unfinished. The first set of examples, the sounds, lines, and colours, are either bodily sensations, or the images of such. The second set seem to depend on processes in the ideational centres exclusively. Taken together, they appear to prove that there are pleasures and pains inherent in certain forms of nerve-action as such, wherever that action occur. The case of these feelings we will at present leave entirely aside, and confine our attention to the more complicated cases in which a wave of bodily disturbance of some kind accompanies the perception of the interesting sights or sounds, or the passage of the exciting train of ideas. Surprise, curiosity, rapture, fear, anger, lust, greed, and the like, become then the names of the mental states with which the person is possessed. The bodily disturbances are said to be the "manifestation" of these several emotions, their "expression" or "natural language"; and these emotions themselves, being so strongly characterized both from within and without, may be called the standard emotions.

Our natural way of thinking about these standard emotions is that the mental perception of some fact excites the mental affection called the emotion, and that this latter state of mind gives rise to the bodily expression. My thesis on the contrary is that the bodily changes follow directly the PERCEPTION of the exciting fact, and that our feeling of the [p.190] same changes as they occur IS the emotion. Common sense says, we lose our fortune, are sorry and weep; we meet a bear, are frightened and run; we are insulted by a rival, are angry and strike. The hypothesis here to be defended says that this order of sequence is incorrect, that the one mental state is not immediately induced by the other, that the bodily manifestations must first be interposed between, and that the more rational statement is that we feel sorry because we cry, angry because we strike, afraid because we tremble, and not that we cry, strike, or tremble, because we are sorry, angry, or fearful, as the case may be. Without the bodily states following on the perception, the latter would be purely cognitive in form, pale, colourless, destitute of emotional warmth. We might then see the bear, and judge it best to run, receive the insult and deem it right to strike, but we could not actually feel afraid or angry.

Stated in this crude way, the hypothesis is pretty sure to meet with immediate disbelief. And yet neither many nor far-fetched considerations are required to mitigate its paradoxical character, and possibly to produce conviction of its truth.

To begin with, readers of the Journal do not need to be reminded that the nervous system of every living thing is but a bundle of predispositions to react in particular ways upon the contact of particular features of the environment. As surely as the hermit-crab's abdomen presupposes the existence of empty whelk-shells somewhere to be found,so surely do the hound's olfactories imply the existence, on the one hand, of deer's or foxes' feet, and on the other, the tendency to follow up their tracks. The neural machinery is but a hyphen between determinate arrangements of matter ourtside the body and determinate impulses to inhibition or discharge within its organs. When the hen sees a white oval object on the ground, she cannot leave it; she must keep upon it and return to it, until at last its transformation into a little mass of moving chirping down elicits from her machinery an entirely new set of performances. The love of man for woman, or of the human mother for her babe, our wrath at snakes and our fear of precipices, may all be described similarly, as instances of the way in which peculiarly conformed pieces of the world's furniture will fatally call forth most particular mental and bodily reactions, in advance of, and often in direct opposition to, the verdict of our deliberate reason concerning them. The labours of Darwin and his successors are only just beginning to reveal the universal parasitism of each creature upon other special things, [p.191] and the way in which each creature brings the signature of its special relations stampted on its nervous system with it upon the scene.

Every living creature is in fact a sort of lock, whose wards and springs presuppose special forms of key, - which keys however are not born attached to the locks, but are sure to be found in the world near by as life goes on. And the locks are indifferent to any but their own keys. The egg fails to fascinate the hound, the bird does not fear the precipice, the snake waxes not wroth at his kind, the deer cares nothing for the woman or the human babe. Those who wish for a full development of this point of view, should read Schneider's Der thierische Wille, - no other book shows how accurately anticipatory are the actions of animals, of the specific features of the environment in which they are to live.

Now among these nervous anticipations are of course to be reckoned the emotions, so far as these may be called forth directly by the perception of certain facts. In advance of all experience of elephants no child can but be frightened if he suddenly find one trumpeting and charging upon him. No woman can see a handsome little naked baby without delight, no man in the wilderness see a human form in the distance without excitement and curiosity. I said I should consider these emotions only so far as they have bodily movements of some sort for their accompaniments. But my first point is to show that their bodily accompaniments are much more far-reaching and complicated than we ordinarily suppose.

In the earlier books on Expression, written mostly from the artistic point of view, the signs of emotion visible from without were the only ones taken account of. Sir Charles Bell's celebrated Anatomy of Expression noticed the respiratory changes; and Bain's and Darwin's treatises went more thoroughly still into the study of the visceral factors involved,- changes in the functioning of glands and muscles, and in that of the circulatory apparatus. But not even a Darwin has exhaustively enumerated all the bodily affections characteristic of any one of the standard emotions. More and more, as physiology advances, we begin to discern how almost infinitely numerous and subtle they must be. The researches of Mosso with the plethysmograph have shown that not only the heart, but the entire circulatory system, forms a sort of sounding-board, which every change of our consciousness, however slight, may make reverberate. Hardly a sensation comes to us without sending waves of [p.192] alternate constriction and dilatation down the arteries of our arms. The blood-vessels of the abdomen act reciprocally with those of the more outward parts. The bladder and bowels, the glands of the mouth, throat, and skin, and the liver, are known to be affected gravely in certain severe emotions, and are unquestionably affected transiently when the emotions are of a lighter sort. That the heart-beats and the rhythm of breathing play a leading part in all emotions whatsoever, is a matter too notorious for proof. And what is really equally prominent, but less likely to be admitted until special attention is drawn to the fact, is the continuous co-operation of the voluntary muscles in our emotional states. Even when no change of outward attitude is produced, their inward tension alters to suit each varying mood, and is felt as a difference of tone or of strain. In depression the flexors tend to prevail; in elation or belligerent excitement the extensors take the lead. And the various permutations and combinations of which these organic activities are susceptible, make it abstractly possible that no shade of emotion, however slight, should be without a bodily reverberation as unique, when taken in its totality, as is the mental mood itself.

The immense number of parts modified in each emotion is what makes it so difficult for us to reproduce in cold blood the total and integral expression of any one of them. We may catch the trick with the voluntary muscles, but fail with the skin, glands, heart, and other viscera. Just as an artificially imitated sneeze lacks something of the reality, so the attempt to imitate an emotion in the absence of its normal instigating cause is apt to be rather "hollow".

The next thing to be noticed is this, that every one of the bodily changes, whatsoever it be, is felt, acutely or obscurely, the moment it occurs. If the reader has never paid attention to this matter, he will be both interested and astonished to learn how many different local bodily feelings he can detect in himself as characteristic of his various emotional moods. It would be perhaps too much to expect him to arrest the tide of any strong gust of passion for the sake of any such curious analysis as this; but he can observe more tranquil states, and that may be assumed here to be true of the greater which is shown to be true of the less. Our whole cubic capacity is sensibly alive; and each morsel of it contributes its pulsations of feeling, dim or sharp, pleasant, painful, or dubious, to that sense of personality that every one of us unfailingly carries with him. It is surprisingly what little items give accent to these complexes of sensibility.

[p.193] When worried by any slight trouble, one may find that the focus of one's bodily consciousness is the contraction, often quite inconsiderable, of the eyes and brows. When momentarily embarrassed, it is something in the pharynx that compels either a swallow, a clearing of the throat, or a slight cough; and so on for as many more instances as might be named. Our concern here being with the general view rather than with the details, I will not linger to discuss these but, assuming the point admitted that every change that occurs must be felt, I will pass on.[1]

I now proceed to urge the vital point of my whole theory, which is this. If we fancy some strong emotion, and then try to abstract from our consciousness of it all the feelings of its characteristic bodily symptoms, we find we have nothing left behind, no "mind-stuff" out of which the emotion can be constituted, and that a cold and neutral state of intellectual perception is all that remains. It is true, that although most people, when asked say that their introspection verifies this statement, some persist in saying theirs does not. Many cannot be made to understand the question. When you beg them to imagine away every feeling of laughter and of tendency to laugh from their consciousness of the ludicrousness of an object, and then to tell you what the feeling of its ludicrousness would be like, whether it be anything more than the perception that the object belongs to the class "funny," they persist in replying that the thing proposed is a physical impossibility, and that they always must laugh, if they see a funny object. Of course the task proposed is not the practical one of seeing a ludicrous object and annihilating one's tendency to laugh. It is the purely speculative one of subtracting certain elements of feeling from an emotional state supposed to exist in its fulness, and saying what the residual elements are. I cannot help thinking that all who rightly apprehend this problem will agree with the proposition above laid down. What kind of an emotion of fear would be left, if the feelings [p.194] neither of quickened heart-beats nor of shallow breathing, neither of trembling lips nor of weakened limbs, neither of goose-flesh nor of visceral stirrings, were present, it is quite impossible to think. Can one fancy the state of rage and picture no ebullition of it in the chest, no flushing of the face, no dilatation of the nostrils, no clenching of the teeth, no impulse to vigorous action, but in their stead limp muscles, calm breathing, and a placid face? The present writer, for one, certainly cannot. The rage is as completely evaporated as the sensation of its so-called manifestations, and the only thing that can possibly be supposed to take its place is some cold-blooded and dispassionate judicial sentence, confined entirely to the intellectual realm, to the effect that a certain person or persons merit chastisement for their sins. In like manner of grief: what would it be without its tears, its sobs, its suffocation of the heart, its pang in the breast-bone? A feelingless cognition that certain circumstances are deplorable, and nothing more. Every passion in turn tells the same story. A purely disembodied human emotion is a nonentity. I do not say that it is a contradiction in the nature of things, or that pure spirits are necessarily condemned to cold intellectual lives; but I say that for us, emotion dissociated from all bodily feeling is inconceivable. The more closely I scrutinise my states, the more persuaded I become, that whatever moods, affections, and passions I have, are in very truth constituted by, and made up of, those bodily changes we ordinarily call their expression or consequence; and the more it seems to me that if I were to become corporeally anaesthetic, I should be excluded from the life of the affections, harsh and tender alike, and drag out an existence of merely cognitive or intellectual form. Such an existence, although it seems to have been the ideal of ancient sages, is too apathetic to be keenly sought after by those born after the revival of the worship of sensibility, a few generations ago.

But if the emotion is nothing but the feeling of the reflex bodily effects of what we call its "objects," effects due to the connate adaptation of the nervous system to that object, we seem immediately faced by this objection: most of the objects of civilised men's emotions are things to which it would be preposterous to suppose their nervous systems connately adapted. Most occasions of shame and many insults are purely conventional, and vary with the social environment. The same is true of many matters of dread and of desire, and of many occasions of melancholy and regret. In these cases, at least, it would seem that the [p.195] ideas of shame, desire, regret, &c., must first have been attached by education and association to these conventional objects before the bodily changes could possibly be awakened. And if in these cases the bodily changes follow the ideas, instead of giving rise to them, why not then in all cases?  СТР 49

To discuss thoroughly this objection would carry us deep into the study of purely intellectual Aesthetics. A few words must here suffice. We will say nothing of the argument's failure to distinguish between the idea of an emotion and the emotion itself. We will only recall the well-known evolutionary principle that when a certain power has once been fixed in an animal by virtue of its utility in presence of certain features of the environment, it may turn out to be useful in presence of other features of the environment that had originally nothing to do with either producing or preserving it. A nervous tendency to discharge being once there, all sorts of unforeseen things may pull the trigger and let loose the effects. That among these things should be conventionalities of man's contriving is a matter of no psychological consequence whatever. The most important part of my environment is my fellow-man. The consciousness of his attitude towards me is the perception that normally unlocks most of my shames and indignations and fears. The extraordinary sensitiveness of this consciousness is shown by the bodily modifications wrought in us by the awareness that our fellow-man is noticing us at all. No one can walk across the platform at a public meeting with just the same muscular innervation he uses to walk across his room at home. No one can give a message to such a meeting without organic excitement. "Stage-fright" is only the extreme degree of that wholly irrational personal self-consciousness which every one gets in some measure, as soon as he feels the eyes of a number of strangers fixed upon him, even though he be inwardly convinced that their feeling towards him is of no practical account [2] . This being so, it is not surprising that the additional persuasion that my fellow-man's attitude means either well or ill for me, should awaken stronger emotions still. In primitive societies "Well" may mean handing me a piece of beef, and "Ill" may mean aiming a blow at my skull. In our "cultured [p.196] age," "Ill" may mean cutting me in the street, and "Well," giving me an honorary degree. What the action itself may be is quite insignificant, so long as I can perceive in it intent or animus. That is the emotion-arousing perception; and may give rise to as strong bodily convulsions in me, a civilised man experiencing the treatment of an artificial society, as in any savage prisoner of war, learning whether his captors are about to eat him or to make him a member of their tribe.

But now, this objection disposed of, there arises a more general doubt. Is there any evidence, it may be asked, for the assumption that particular perceptions do produce widespread bodily effects by a sort of immediate physical influence, antecedent to the arousal of an emotion or emotional idea?

The only possible reply is, that there is most assuredly such evidence. In listening to poetry, drama, or heroic narrative, we are often surprised at the cutaneous shiver which like a sudden wave flows over us, and at the heart-swelling and the lachrymal effusion that unexpectedly catch us at intervals. In listening to music, the same is even more strikingly true. If we abruptly see a dark moving form in the woods, our heart stops beating, and we catch our breath instantly and before any articulate idea of danger can arise. If our friend goes near to the edge of a precipice, we get the well-known feeling of "all-overishness," and we shrink back, although we positively know him to be safe, and have no distinct imagination of his fall. The writer well remembers his astonishment, when a boy of seven or eight, at fainting when he saw a horse bled. The blood was in a bucket, with a stick in it, and, if memory does not deceive him, he stirred it round and saw it drip from the stick with no feeling save that of childish curiosity. Suddenly the world grew black before his eyes, his ears began to buzz, and he knew no more. He had never heard of the sight of blood producing faintness or sickness, and he had so little repugnance to it, and so little apprehension of any other sort of danger from it, that even at that tender age, as he well remembers, he could not help wondering how the mere physical presence of a pailful of crimson fluid occasion in him such formidable bodily effects.

Imagine two steel knife-blades with their keen edges crossing each other at right-angles, and moving too and fro. Our whole nervous organisation is "on-edge" at the thought; and yet what emotion can be there except the unpleasant nervous feeling itself, or the dread that more of it may come?

[p.197] The entire fund and capital of the emotion here is the senseless bodily effect the blades immediately arouse. This case is typical of a class: where an ideal emotion seems to precede the bodily symptoms, it is often nothing but a representation of the symptoms themselves. One who has already fainted at the sight of blood may witness the preparations for a surgical operation with uncontrollable heart-sinking and anxiety. He anticipates certain feelings, and the anticipation precipitates their arrival. I am told of a case of morbid terror, of which the subject confessed that what possessed her seemed, more than anything, to be the fear of fear itself. In the various forms of what Professor Bain calls "tender emotion," although the appropriate object must usually be directly contemplated before the emotion can be aroused, yet sometimes thinking of the symptoms of the emotion itself may have the same effect. In sentimental natures, the thought of "yearning" will produce real "yearning". And, not to speak of coarser examples, a mother's imagination of the caresses she bestows on her child may arouse a spasm of parental longing.

In such cases as these, we see plainly how the emotion both begins and ends with what we call its effects or manifestations. It has no mental status except as either the presented feeling, or the idea, of the manifestations; which latter thus constitute its entire material, its sum and substance, and its stock-in-trade. And these cases ought to make us see how in all cases the feeling of the manifestations may play a much deeper part in the constitution of the emotion than we are wont to suppose.

If our theory be true, a necessary corollary of it ought to be that any voluntary arousal of the so-called manifestations of a special emotion ought to give us the emotion itself. Of course in the majority of emotions, this test is inapplicable; for many of the manifestations are in organs over which we have no volitional control. Still, within the limits in which it can be verified, experience fully corroborates this test. Everyone knows how panic is increased by flight, and how the giving way to the symptoms of grief or anger increases those passions themselves. Each fit of sobbing makes the sorrow more acute, and calls forth another fit stronger still, until at last repose only ensues with lassitude and with the apparent exhaustion of the machinery. In rage, it is notorious how we "work ourselves up" to a climax by repeated outbreaks of expression. Refuse to express a passion, and it dies. Count ten before venting your anger, and it occasion seems ridiculous.

[p.198] Whistling to keep up courage is no mere figure of speech. On the other hand, sit all day in a moping posture, sigh, and reply to everything with a dismal voice, and your melancholy lingers. There is no more valuable precept in moral education than this, as all who have experience know: if we wish to conquer undesirable emotional tendencies in ourselves, we must assiduously, and in the first instance cold-bloodedly, go through theoutward motions of those contrary dispositions we prefer to cultivate. The reward of persistency will infallibly come, in the fading out of the sullenness or depression, and the advent of real cheerfulness and kindliness in their stead. Smooth the brow, brighten the eye, contract the dorsal rather than the ventral aspect of the frame, and speak in a major key, pass the genial compliment, and your heart must be frigid indeed if it do not gradually thaw!

The only exception to this are apparent, not real. The great emotional expressiveness and mobility of certain persons often lead us to say "They would feel more if they talked less". And in another class of persons, the explosive energy with which passion manifests itself on critical occasions, seems correlated with the way in which they bottle it up during the intervals. But these are only eccentric types of character, and within each type the law of the last paragraph prevails. The sentimentalist is so constructed that "gushing" is his or her normal mode of expression. Putting a stopper on the "gush" will only to a limited extent cause more "real" activities to take its place; in the main it will simply produce listlessness. On the other hand the ponderous and bilious "slumbering volcano," let him repress the expression of his passions as he will, will find them expire if they get no vent at all; whilst if the rare occasions multiply which he deems worthy of their outbreak, he will find them grow in intensity as life proceeds.

I feel persuaded there is no real exception to the law. The formidable effects of suppressed tears might be mentioned, and the calming results of speaking out your mind when angry and having done with it. But these are also but specious wanderings from the rule. Every perceptions must lead to some nervous result. If this be the normal emotional expression, it soon expends itself, and in the natural course of things a calm succeeds. But if the normal issue be blocked from any cause, the currents may under certain circumstances invade other tracts, and there work different and worse effects. Thus vengeful brooding may replace a burst of indignation; a dry heat may consume the [p.199] frame of one who fain would weep, or he may, as Dante says, turn to stone within; and then tears or a storming-fit may bring a grateful relief. When we teach children to repress their emotions, it is not that they may feel more, quite the reverse. It is that they may think more; for to a certain extent whatever nerve-currents are diverted from the regions below, must swell the activity of the thought-tracts of the brain. [3]

The last great argument in favour of the priority of the bodily symptoms to the felt emotion, is the ease with which we formulate by its means pathological cases and normal cases under a common scheme. In every asylum we find examples of absolutely unmotived fear, anger, melancholy, or conceit; and others of an equally unmotived apathy which persists in spite of the best of outward reasons why it should give way. In the former cases we must suppose the nervous machinery to be so "labile" in some one emotional direction, that almost every stimulus, however inappropriate, will cause it to upset in that way, and as a consequence to engender the particular complex of feelings of which the psychic body of the emotion consists. Thus, to take one special instance, if inability to draw deep breath, fluttering of the heart, and that peculiar epigastric change felt as "precordial anxiety," with an irresistible tendency to take a somewhat crouching attitude and to sit still, and with perhaps other visceral processes not now known, all spontaneously occur together in a certain person; his feeling of their combination is the emotion of dread, and he is the victim of what is known as morbid fear. A friend who has had occasional attacks of this most distressing of all maladies, tells me that in his case the whole drama seems to centre about the region of the heart and respiratory apparatus, that his main effort during the attacks is to get control of his inspirations and to slow his heart, and that the moment he attains to breathing deeply and to holding himself erect, the dread, ipso facto, seems to depart [4]

[p.200] The account given to Brachet by one of his own patients of her opposite condition, that of emotional insensibility, has been often quoted, and deserves to be quoted again:-

"I still continue (she says) to suffer constantly ; I have not a moment of comfort, and no human sensations. Surrounded by all that can render life happy and agreeable, still to me the faculty of enjoyment and of feeling is wanting - both have become physical impossibilities. In everything, even in the most tender caresses of my children, I find only bitterness. I cover them with kisses, but there is something between their lips and mine; and this horrid something is between me and all the enjoyments of life. My existence is incomplete. The functions and acts of ordinary life, it is true, still remain to me; but in every one of them there is something wanting-to wit, the feeling which is proper to them, and the pleasure which follows them…Each of my senses, each part of my proper self, is as it were separated from me and can no longer afford me any feeling; this impossibility seems to depend upon a void which I feel in the front of my head, and to be due to the diminution of the sensibility over the whole surface of my body, for it seems to me that I never actually reach the objects which I touch…I feel well enough the changes of temperature on my skin, but I no longer experience the internal feeling of the air when I breathe…All this would be a small matter enough, but for its frightful result, which is that of the impossibility of any other kind of feeling and of any sort of enjoyment, although I experience a need and desire of them that render my life an incomprehensible torture. Every function, every action of my life remains, but deprived of the feeling that belongs to it, of the enjoyment that should follow it. My feet are cold, I warm them, but gain no pleasure from the warmth. I recognise the taste of all I eat, without getting any pleasure from it….My children are growing handsome and healthy, everyone tells me so, I see it myself, but the delight, the inward comfort I ought to feel, I fail to get. Music has lost all charm for me, I used to love it dearly. My daughter plays very well, but for me it is mere noise. That lively interest which a year ago made me hear a delicious concert in the smallest air their fingers played,-that thrill, that general vibration which made me shed such tender tears,-all that exists no more". [5]

Other victims describe themselves as closed in walls of [p.201] ice or covered with an india-rubber integument, through which no impression penetrates to the sealed-up sensibility.

If our hypothesis is true, it makes us realise more deeply than ever how much our mental life is knit up with our corporeal frame, in the strictest sense of the term. Rapture, love , ambition, indignation, and pride, considered as feelings, are fruits of the same soil with the grossest bodily sensations of pleasure and of pain. But it was said at the outset that this would be affirmed only of what we then agreed to call the "standard" emotions; and that those inward sensibilities that appeared devoid at first sight of bodily results should be left out of our account. We had better, before closing, say a word or two about these latter feelings.

They are, the reader will remember, the moral, intellectual, and aesthetic feelings. Concords of sounds, of colours, of lines, logical consistencies, teleological fitnesses, affect us with a pleasure that seems ingrained in the very form of the representation itself, and to borrow nothing from any reverberation surging up from the parts below the brain. The Herbartian psychologists have tried to distinguish feelings due to the form in which ideas may be arranged. A geometrical demonstration may be as "pretty," and an act of justice as "neat" as a drawing or a tune, although the prettiness and neatness seem here to be a pure matter of sensation, and there to have nothing to do with sensation. We have then, or some of us seem to have, genuinely cerebral forms of pleasure and displeasure, apparently not agreeing in their mode of production with the so-called "standard" emotions we have been analysing. And it is certain that readers whom our reasons have hitherto failed to convince, will now start up at this admission, and consider that by it we give up our whole case. Since musical perceptions, since logical ideas, can immediately arouse a form of emotional feeling, they will say, is it not more natural to suppose that in the case of the so-called "standard" emotions, prompted by the presence of objects or the experience of events, the emotional feeling is equally immediate, and the bodily expression something that comes later and is added on?

But a sober scrutiny of the cases of pure cerebral emotion gives little force to this assimilation. Unless in them there actually be coupled with the intellectual feeling a bodily reverberation of some kind, unless we actually laugh at the neatness of the mechanical device, thrill at the justice of the act, or tingle at the perfection of the musical form, our mental condition is more allied to a judgment of right than [p.202] to anything else. And such a judgment is rather to be classed among awarenesses of truth: it is a cognitive act. But as a matter of fact the intellectual feeling hardly ever does exist thus unaccompanied. The bodily sounding-board is at work, as careful introspection will show, far more than we usually suppose. Still, where long familiarity with a certain class of effects has blunted emotional sensibility thereto as much as it has sharpened the taste and judgment, we do get the intellectual emotion, if such it can be called, pure and undefiled. And the dryness of it, the paleness, the absence of all glow, as it may exist in a thoroughly expert critic's mind, not only shows us what an altogether different thing it is from the "standard" emotions we considered first, but makes us suspect that almost the entire difference lies in the fact that the bodily sounding-board, vibrating in the one case, is in the other mute. "Not so very bad" is, in a person of consummate taste, apt to be the highest limit of approving expression. "Rien ne me choque" is said to have been Chopin's superlative of praise of new music. A sentimental layman would feel, and ought to feel, horrified, on being admitted into such a critic's mind, to see how cold, how thin, how void of human significance, are the motives for favour or disfavour that there prevail. The capacity to make a nice spot on the wall will outweigh a picture's whole content; a foolish trick of words will preserve a poem; an utterly meaningless fitness of sequence in one musical composition set at naught any amount of "expressiveness" in another.

I remember seeing an English couple sit for more than an hour on a piercing February day in the Academy at Venice before the celebrated "Assumption" by Titian; and when I , after being chased from room to room by the cold, concluded to get into the sunshine as fast as possible and let the pictures go, but before leaving drew reverently near to them to learn with what superior forms of susceptibility they might be endowed, all I overheard was the woman's voice murmuring : "What a deprecatory expression her face wears! What a self-abnegation! How unworthy she feels of the honour she is receiving!" Their honest hearts had been kept warm all the time by a glow of spurious sentiment that would have fairly made old Titian sick. Mr. Ruskin somewhere makes the (for him) terrible admission that religious people as a rule care little for pictures, and that when they do care for them they generally prefer the worst ones to the best. Yes! In every art, in every science, there is the keen perception of certain relations being right or not, [p.203] and there is the emotional flush and thrill consequent thereupon. And these are two things, not one. In the former of them it is that experts and masters are at home. The latter accompaniments are bodily commotions that they may hardly feel, but that may be experienced in their fulness by Crétins and Philistines in whom the critical judgment is at its lowest ebb. The "marvels" of Science, about which so much edifying popular literature is written, are apt to be "caviare" to the men in the laboratories. Cognition and emotion are parted even in this last retreat, - who shall say that their antagonism may not just be one phase of the world-old struggle known as that between the spirit and the flesh? - a struggle in which it seems pretty certain that neither party will definitively drive the other off the field.

To return to our starting point, the physiology of the brain. If we suppose its cortex t contain centres for the perception of changes in each special sense-organ, in each portion of the skin, in each muscle, each joint, and each viscus, and to contain absolutely nothing else, we still have a scheme perfectly capable of representing the process of the emotions. An object falls on a sense-organ and is apperceived by the appropriate cortical centre; or else the latter, excited in some other way, gives rise to an idea of the same object. Quick as a flash, the reflex currents pass down through their pre-ordained channels, alter the condition of muscle, skin and viscus; and these alterations, apperceived like the original object, in as many specific portions of the cortex, combine with it in consciousness and transform it from an object-simply-apprehended into an object-emotionally-felt. No new principles have to be invoked, nothing is postulated beyond the ordinary reflex circuit, and the topical centres admitted in one shape or another by all to exist.

It must be confessed that a crucial test of the truth of the hypothesis is quite as hard to obtain as its decisive refutation. A case of complete internal and external corporeal anaesthesia, without motor alteration or alteration of intelligence except emotional apathy, would afford, if not a crucial test, at least a strong presumption, in favour of the truth of the view we have set forth; whilst the persistence of strong emotional feeling in such a case would completely overthrow our case. Hysterical anaesthesias seem never to be complete enough to cover the ground. Complete anaesthesias from organic disease, on the other hand, are excessibely rare. In the famous case of Remigius Leims, no mention is made by [p.204] the reporters of his emotional condition, a circumstance which by itself affords no presumption that it was normal, since as a rule nothing ever is noticed without a pre-existing question in the mind. Dr. Georg Winter has recently described a case somewhat similar, [6] and in reply to a question, kindly writes to me as follows:-"The case has been for a year and a half entirely removed from my observation. But so far as I am able to state, the man was characterised by a certain mental inertia and indolence. He was tranquil, and had on the whole the temperament of a phlegmatic. He was not irritable, not quarrelsome, went quietly about his farm-work, and left the care of his business and housekeeping to other people. In short, he gave one the impression of a placid countryman, who has no interests beyond his work." Dr. Winter adds that in studying the case he paid no particular attention to the man's psychic condition, as this seemed "nebensächlich" to his main purpose. I should add that the form of my question to Dr. Winter could give him no clue as to the kind of answer I expected.

Of course, this case proves nothing, but it is to be hoped that asylum-physicians and nervous specialists may begin methodically to study the relation between anaesthesia and emotional apathy. If the hypothesis here suggested is ever to be definitively confirmed or disproved it seems as if it must be by them, for they alone have the data in their hands.

P.S.- By an unpardonable forgetfulness at the time of despatching my MS. to the Editor, I ignored the existence of the extraordinary case of total anaesthesia published by Professor Strümpell in Ziemssen's Deutsches Archiv für klinische Medicin xxii., 321, of which I had nevertheless read reports at the time of its publication. [Cf. first report of the case in Mind X., 263, translated from Pflüger's Archiv.Ed.] I believe that it constitutes the only remaining case of the sort in medical literature, so that with is our survey is complete. On referring to the original, which is important in many connexions, I found that the patient, a shoemaker's apprentice of 15, entirely anaesthetic, inside and out, with the exception of one eye and one ear, had shown shame on the occasion of soiling his bed, and grief, when a formerly favourite dish was set before him, at the thought that he could no longer taste its flavour. As Dr. Strümpell seemed however to have paid no special attention to his psychic states, so far as these are matter for our theory, I wrote to him in a few words what the essence of the theory was, and asked him to say whether he felt sure the grief and shame mentioned were real feelings in the boy's mind, or only the reflex manifestations provoked by certain perceptions, manifestations that an outside observer might note, but to which the boy himself might be insensible.

Dr. Strümpell has sent me a very obliging reply, of which I translate the most important passage.

"I must indeed confess that I naturally failed to institute with my Anoesthetiker observations as special as the sense of your theory would require. Nevertheless I think I can decidedly make the statement, that he was by no means completely lacking in emotional affections. In addition to the feelings of grief and shame mentioned in my paper, I recall distinctly that he showed e.f., anger, and frequently quarrelled with the hospital attendants. He also manifested fear lest I should punish him. In short, I do not think that my case speaks exactly in favour of your theory. On the other hand, I will not affirm that it positively refutes your theory. For my case was certainly one of a very centrally conditioned anaesthesia (perception-anaesthesia, like that of hysterics) and therefore the conduction of outward impressions may in him have been undisturbed."

I confess that I do not see the relevancy of the last consideration, and this makes me suspect that my own letter was too briefly or obscurely expressed to put my correspondent fully in possession of my own thought. For his reply still makes no explicit reference to anything but the outward manifestations of emotion in the boy. Is it not at least conceivable that, just as a stranger, brought into the boy's presence for the first time, and seeing him eat and drink and satisfy other natural necessities, would suppose him to have the feelings of hunger, thirst, &c., until informed by the boy himself that he did all these things with no feeling at all but that of sight and sound-is it not, I say, at least possible, that Dr. Strümpell, addressing no direct introspective questions to his patient, and the patient not being of a class from which one could expect voluntary revelations of that sort, should have similarly omitted to discriminate between a feeling and its habitual motor accompaniment, and erroneously taken the latter as proof that the former was there? Such a mistake is of course possible, and I must therefore repeat Dr. Strümpell's own words, that his case does not yet refute my theory. Should a similar case recur, it ought to be interrogated as to the inward emotional state that co-existed with the outward expressions of shame, anger, &c. And if it then turned out that the patient recognised explicitly the same mood of feeling known under those names in his former normal state, my theory would of course fall. It is, however, to me incredible that the patient should have an identical feeling, for the dropping out of the organic sounding-board would necessarily diminish its volume in some way. The teacher of Dr. Strümpell's patient found a mental deficiency in him during his anaesthesia, that may possibly have been due to the consequences resulting to his general intellectual vivacity from the subtraction of so important a mass of feelings, even though they were not the whole of his emotional life. Whoever wishes to extract from the next case of total anaesthesia the maximum of knowledge about the emotions, will have to interrogate the patient with some such notion as that of my article in his mind. We can define the pure psychic emotions far better by starting from such an hypothesis and modifying it in the way of restriction and subtraction, than by having no definite hypothesis at all. Thus will the publication of my article have been justified, even thought the theory it advocates, rigorously taken, be erroneous.  The best thing I can say for it is, that in writing it, I have almost persuaded myself it may be true. 

Что такое эмоции? Уильям Джеймс (1884) 

Физиологи, которые в течение последних нескольких лет,  так усердно изучают функции мозга, ограничили свои  попытки объяснением своей познавательной и волевой функцией. .Разделение мозга в сенсорных и моторных центров, они нашли свое подразделение будет точно параллельно проведенного анализа эмпирической психологии, проницательный и волевой части разума в своих простейших элементов. Но эстетическая сфера разума, его стремления, его радости и боли, и ее эмоции были настолько игнорируется во всех этих исследований, что возникает соблазн предположить, что если один доктор Феррье или доктора Мунка было предложено для теории мозг условия последних психические факты, они могли бы и ответ, либо, что они пока еще даровал не думал на эту тему, или, что они нашли это так трудно сделать различные гипотезы, что этот вопрос лежал на них среди проблем будущем, только должны быть приняты после простых настоящего должны были окончательно решены.

И все же до сих пор уверен, что две вещи, касающиеся эмоций, надо быть правдой. Либо отдельных и специальных центрах, пострадали только им, это их мозг место, иначе они соответствуют процессы, происходящие в двигательные и чувствительные центры, которые уже назначены, или другие, подобные им, пока не наметил. В первом случае в том случае, мы должны отвергнуть текущее представление, и держать коров, чтобы быть чем-то большим, чем на поверхности "проекция" для каждого чувствительного места, и каждая мышца в теле. Если последнее имеет место, мы должны спросить, есть ли эмоциональный «процесс» в сенсорной или двигательной центр будет совершенно своеобразного один, или же он похож на обычный перцептивных процессов в которых эти центры уже признается место. Цель следующих страниц, чтобы показать, что последний вариант ближе всего к истине, а о том, что эмоциональный мозг-процессов не только похожи на обычных сенсорных процессов мозга, но в очень истины являются только такие процессы в различных комбинациях. Основным результатом этого будет, чтобы упростить наши представления о возможных осложнениях мозга физиологии, и, чтобы заставить нас увидеть, что у нас уже есть мозг-схемы в наших руках которого приме [p.189] катионов гораздо шире, чем его авторы мечтали. Но, несмотря на это, кажется, главный результат аргументы я, чтобы призвать, я должен сказать, что они не были первоначально обрамленные для любого такого результата.Они выросли из фрагментарных интроспективный наблюдения, и это было только тогда, когда это уже объединены в теории, что мысль о упрощение теории может привести к физиологии мозга пришла мне в голову, и сделал это, кажется более важным, чем раньше.

Я должен сказать, прежде всего, что только эмоции, которые я предлагаю рассмотреть прямо здесь являются те, которые имеют явное выражение телесных повреждений. То есть чувство удовольствия и неудовольствия, интерес и волнение, связанное с психической деятельности, но не имеющие очевидного выражения телесных за их последствия, будет, я думаю, пройдет верно по большинству читателей. Некоторые меры звуков, линий, красок, согласны и другие наоборот, без степени чувство является достаточным для ускорения пульса или дыхания, или подсказать движения или тела или лица. Определенные последовательности очарование идеи нам столько, сколько другие утомляют нас. Это настоящий интеллектуальный восторг чтобы проблема решена, и реальные интеллектуальные муки, чтобы оставить его незавершенным. Первый набор примеров, звуки, линии и цвета, либо телесные ощущения или образы таких. Вторая группа, кажется, зависит от процессов в идейных центров исключительно. Взятые вместе, они появляются, чтобы доказать, что есть удовольствие и боль присущи определенные формы нервного действия как такового, там, где это действие происходит. При этих чувств мы сейчас полностью оставить в стороне, а ограничиться более сложные случаи, в которых волны телесные нарушения своего рода сопровождает восприятие интересных достопримечательностей и звуков, или прохождение возбуждающего поезд идей. Удивление, любопытство, восторг, страх, гнев, похоть, алчность, и тому подобное, затем стали имена психических состояний, с которыми человек обладает. Телесные нарушения, как говорят, "проявление" эти несколько эмоций, их "выражение" или "естественный язык", и эти эмоции сами, будучи так сильно отличаются как изнутри, так и без, можно назвать стандартной эмоции.

Наш естественный способ думать об этих стандартных эмоций является то, что психическое восприятие какого-либо факта возбуждает психическое любовью называют эмоциями, и что это последнее состояние души приводит к выражению тела. Мой тезис, напротив, является то, что телесные изменения следуют непосредственно Восприятие возбуждающего факта, и что наши чувства [p.190] такие же изменения, как они происходят ЕСТЬ эмоций. Здравый смысл говорит, что мы теряем состояния, сожалеем и плакать, мы встретить медведя, испугались и запустить, мы оскорблены соперника, злые и забастовки. Гипотеза здесь на защиту говорит, что этот порядок последовательности неправильно, что одно психическое состояние не сразу индуцированных другими, что телесные проявления должны быть сначала вставил между ними, и, что более рациональным утверждение, что жалко, потому что Мы крик, сердитый, потому что удар, боимся, потому что мы дрожать, а не то, что мы плачем, забастовка, или дрожать, потому что мы сожалеем, гнев или страх, в зависимости от обстоятельств может быть. Без телесных состояниях после на восприятие, последний был бы чисто познавательной форме, бледный, бесцветный, лишенный эмоциональной теплоты. Мы могли бы тогда увидеть медведя, и судить, что лучше всего работать, получать оскорбление и считают право на забастовку, но мы не могли на самом деле чувствовать страх или гнев.

Указанные в этой сырой образом, гипотеза уверен, чтобы встретиться с немедленной неверия. И все же ни много, ни надуманных соображений, необходимых для смягчения его парадоксальный характер и, возможно, производить убеждение в его истинности.

Прежде всего, читатели журнала не нужно напоминать о том, что нервная система каждого живого существа есть лишь связка предрасположенностей реагировать определенным образом на контакт особенности окружающей среды. Как верно, как живот отшельник-краба предполагает наличие пустых трубач-оболочек где-то можно найти, так что, конечно же olfactories собака в подразумевают существование, с одной стороны, оленя или ноги лис », а с другой стороны, тенденция следить за их следы. Нейронные механизмы есть, но дефис между определенной организации материи ourtside тела и определенные импульсы торможения или сброса в его органов. Когда курица видит белый овальный предмет на землю, она не может оставить его, она должна держать на него и вернуться к нему, пока, наконец, превращение его в маленькую массу движущихся щебетание вниз вызывает у нее машины совершенно новый набор выступления .Любовь человека к женщине, или человеческий матери к своему дитя, наш гнев на змей и наш страх пропасти, все могут быть описаны так же, как экземпляры, каким образом особенно соответствовали мебели в мире будет неизбежно вызывать Наиболее частности душевных и телесных реакций, заранее, и часто в прямой оппозиции, вердикт нашего преднамеренное причине о них. Труды Дарвина и его последователей только начинают выявить универсальные паразитизма каждого существа на других специальных вещах, [с.191] и то, каким образом каждая тварь приносит подписания его особые отношения stampted на его нервной системе с ней на сцене.

Каждое живое существо на самом деле своего рода замок, чьи палаты и источники предполагают особые формы ключ, - какие клавиши однако не рождаются прилагается к замкам, но уверены, что можно найти в мире рядом, как жизнь продолжается. И замки равнодушны к любым, но свои собственные ключи. Яйцо не может очаровать собака, птица не боится пропасти, змея воск не разгневался на своего рода, олени не заботится о женщине или человеческого младенца. Те, кто желает для полноценного развития этой точки зрения, следует читать Шнайдер Der thierische Вилле, - ни одна другая книга показывает, как точно это упреждающие действия животных, особенностей окружающей среды, в которой они живут.

Теперь среди них нервные ожидания, конечно, нужно считаться эмоции, насколько это может быть вызвана непосредственно восприятие тех или иных фактов. В преддверии весь опыт слонов ни один ребенок не может не пугайтесь, если вдруг найти трубят и зарядка от него. Ни одна женщина не может видеть красивый маленький голый ребенок без восторга, ни один человек не в пустыне, увидеть человеческую форму на расстоянии без волнения и любопытства. Я сказал, что следует учитывать эти эмоции лишь постольку, поскольку они имеют телодвижения своего рода их сопровождение. Но мое первое дело в том, чтобы показать, что их телесные сопровождения гораздо более далеко идущие и сложнее, чем мы обычно кажется.

В более ранних книг на слова, написанные в основном из художественной точки зрения, признаки эмоций видимый извне были единственными, учтены. Знаменитый сэр Чарльз БеллАнатомия выражения заметили изменения дыхания и Bain и трактаты Дарвин отправился более подробно еще в изучение висцеральной факторов - изменения в функционирование желез и мускулов, а в том, что сердечно-сосудистой аппарата. Но даже Дарвин исчерпывающе перечислены все телесные поражения характеристика одного из стандартных эмоций. Все больше и больше как физиология достижения, мы начинаем видеть, как почти бесконечно много, и тонкие, они должны быть. Исследования Mosso с плетизмографа показали, что не только сердце, но и всей системы кровообращения, образуется своего рода резонатор, который каждое изменение нашего сознания, даже самое незначительное, может сделать дают. Вряд ли ощущение приходит к нам, не посылая волны [с.192] альтернативный сужением и расширением артерий до наших руках. Кровеносные сосуды брюшной полости действовать взаимно с тем более внешние части. Мочевого пузыря и кишечника, желез полости рта, горла и кожи, и печень, как известно, серьезно пострадали в некоторых тяжелых эмоций, и несомненно, пострадали временно, когда эмоции имеют более легкий вид. То, что сердечно-ритмы и ритм дыхания играют ведущую роль во всех эмоций вообще, это вопрос слишком известный доказательства. И что на самом деле одинаково выдающийся, но менее вероятно, надо признать, пока Особое внимание обращено на тот факт, является постоянное сотрудничество добровольного мышцы нашего эмоционального состояния.Даже если никаких изменений внешних отношение производится, их внутреннее напряжение изменяется в соответствии с каждым различные настроения, и ощущается как разница тона или напряжения. В депрессии сгибателей, как правило, преобладают в восторг и возбуждение воюющих разгибателей взять на себя инициативу. И различные перестановки и комбинации этих органических деятельности восприимчивы, сделать это абстрактно возможно, что ни тени эмоций, даже самое незначительное, должно быть без реверберации телесных как уникальный, взятые в своей совокупности, как и психическое настроение себе.

Огромное количество деталей изменение в каждой эмоции, что делает это так трудно для нас, чтобы воспроизвести в холодной крови общий и интегральное выражение любого из них. Мы можем поймать фокус с мышц, но не на кожу, железы, сердца и других внутренних органов. Так же, как искусственно имитировать чихании чего-то не хватает в реальности, так что попытка имитировать эмоции при отсутствии нормальной подстрекательство причина склонны быть довольно "пустой".

Следующее, что нужно заметить это, что каждый из телесных изменений, все, что он будет, будет чувствовал, остро или неясно, как только это происходит. Если читатель никогда не обращали внимание на этот вопрос, он будет так интересно и удивлены, узнав, как много различных местных чувств телесных он может обнаружить в себе как характерные для его различных эмоциональных настроений. Было бы, пожалуй, слишком много ожидать от него остановить волну любой сильный порыв страсти, ради таких любопытный анализ, так как это, но он может наблюдать более спокойный государств, и что можно предположить здесь, чтобы быть правдой большей которые показали, чтобы быть правдой менее. Вся наша объемом является живым умом, и каждый кусок способствует ее пульсации чувство, тусклые или острым, приятным, болезненным, или сомнительно, чтобы это чувство личности, каждый из нас непременно несет с собой. Это удивительно, что мало предметы дают акцент на этих комплексах чувственности.

[P.193] Если беспокоит любая небольшая проблема, можно обнаружить, что в центре своего телесного сознания является сокращением, часто весьма незначительна, в глаза и брови. Когда на мгновение смутился, это то, что в глотке, что заставляет как ласточка, на поляне в горле, или легкий кашель и так далее до тех многих других случаях, которые могут быть названы. Наша задача здесь быть с общим мнением, а не с деталями, я не буду задерживаться, чтобы обсудить эти, но, предполагая, что точка признался, что каждое изменение, которое происходит должно быть чувствовал, я передам. [ 1 ]

Я теперь к призываем важный момент всей моей теории, которая заключается в следующем. Если кажется, некоторые сильные эмоции, а затем попытаться абстрагироваться от нашего сознания все чувства его характерные признаки телесных повреждений, мы находим у нас ничего не осталось позади, не «ум-материал", из которой эмоция может быть создан, и , что холодные и нейтральные состояние интеллектуального восприятия это все, что осталось. Это правда, что, хотя большинство людей, когда его спросили, говорят, что их самоанализ проверяет это заявление, некоторые упорно говорят их нет. Многие из них не может быть сделано, чтобы понять вопрос. Когда вы просить их представить всякую чувство смеха и тенденции смеяться от их сознания ludicrousness объекта, а затем рассказать вам, что чувство его ludicrousness все равно, будь то нечто большее, чем ощущение того, что Объект относится к классу "смешно", они сохраняются в ответ, что дело Предлагается физическая невозможность, и что они всегда должны смеяться, если они видят смешное объекта. Конечно, задача не предложил практический видеть смешное объект и уничтожить тенденции своего смеяться. Это чисто спекулятивным вычитания отдельных элементов ощущения от эмоционального состояния должны существовать во всей своей полноте, и говорят, что остаточные элементы. Я не могу отделаться от мысли, что все, кто правильно воспринять эту задачу будет согласиться с предложением выше изложенным. Какие эмоции страха не останется, если чувства [стр. 194] ни один из ускорил удары сердца, ни поверхностное дыхание, ни один из дрожащими губами, ни ослабления конечностей, ни один из гусиного мяса, ни висцерального волнения, были Сегодня это совершенно невозможно думать. Можно ли по душе состояние гнева и картина не кипение его в грудь, не покраснение лица, не расширение ноздрей, не сжимая в зубах, не импульс к активным действиям, но вместо них вялые мышцы, спокойное дыхание и спокойным лицо? Настоящий писатель, например, никак нельзя. Ярость, как полностью испарилась, как ощущение так называемой проявлениях, и единственное, что может быть возможно должна занять свое место некоторые хладнокровный и бесстрастный судебный приговор, ограничивается исключительно интеллектуальной сфере, о том, что определенного лица или лиц, достоинство наказание за свои грехи. Точно так же горе: что бы это было без слез, рыданий ее, ее удушение сердце, его болью в грудной костью? Бесчувственные познания, что некоторые обстоятельства плачевные, и ничего более. Всякая страсть в свою очередь, говорит то же самое.Чисто бестелесные человеческие эмоции ничтожество. Я не говорю, что это противоречие в природе вещей, или, что чистые духи обязательно приговорен к холодной интеллектуальной жизни, но я говорю, что для нас , эмоции в отрыве от всех телесных чувств немыслимо. Чем ближе я тщательно мою государства, тем больше убедил меня стать, что независимо от настроения, привязанностей, страстей, и у меня есть, находятся в очень истину созданными, и из, эти изменения телесных мы обычно называем их выражение или следствие, а еще мне кажется, что если бы я стал телесно анестезии, я должна быть исключена из жизни привязанностей, суровый и нежный, так и затянуть существование только познавательные или интеллектуальные формы. Такое существование, хотя, кажется, был идеал древних мудрецов, слишком апатичным быть остро востребованы те, кто родился после возрождения поклонения чувственности, несколько поколений назад.

Но если эмоция есть не что иное чувство рефлекс эффект телесного, что мы называем ее "объекты", эффекты, связанные с реликтовой адаптации нервной системы, что объект, то сразу кажется, с которыми сталкивается это возражение: большинство объектов эмоции цивилизованные люди являются вещи, на которые было бы нелепо предполагать их нервной системы connately адаптированы. Большинство случаев стыда и многие оскорбления чисто условное, и меняются в зависимости от социальной среды. Это же относится ко многим вопросам, страха и желания, и во многих случаях от тоски и сожаления. В этих случаях, по крайней мере, казалось бы, что [p.195] идеи стыда, желания, сожаления, и в., Сначала были прикреплены по образованию и объединения этих обычных объектов до телесные изменения могли бы быть пробудиться. И если в этих случаях телесные изменения следуют идеям, а не порождать их, то почему бы не во всех случаях?

Для обсуждения тщательно это возражение бы нас глубоко в изучении чисто интеллектуальной эстетики. Несколько слов следует здесь достаточно. Мы будем говорить уже о недостаточности аргументов, чтобы различать идею эмоций и эмоций себе. Мы будем только вспомнить известные эволюционный принцип, что при определенной мощности в очередной был зафиксирован в животных в силу его полезность при наличии определенных особенностей окружающей среды, оно может оказаться полезным при наличии других возможностей среды, которая была первоначально ничего общего ни с производством или его сохранение. Нервной тенденция выполнять, раз она существует, всевозможные непредвиденные вещи могут нажать на курок и выпустил эффектов. Что среди этих вещей должно быть условности придумала человека является вопросом не все психологические последствия. Наиболее важная часть моей среде моих коллег-мужчины. Сознание его отношение ко мне это понимание того, что обычно открывает большинство моих стыдит и возмущения и страха. Внеочередное чувствительность этого сознания проявляется изменениями телесных произвело в нас осознание того, что наши соотечественники, человек заметил нас на всех . Никто не может пройти через платформу на открытом заседании с такой же мышечной иннервации он использует, чтобы ходить по своей комнате в доме. Никто не может дать сообщение на такую   встречу без органических волнения. "Стадия-страха" есть только крайняя степень, что полностью иррациональным личного самосознания которой каждый получает в какой-то мере, как только он чувствует, что глаза несколько чужих устремлены на него, даже если он будет внутренне убеждены, что их чувство к нему не имеет никакого практического внимание [ 2 ]. Если это так, это не удивительно, что дополнительные убеждение, что отношения мои коллеги-мужчины означает либо хорошо или плохо для меня, должно пробудить сильные эмоции до сих пор. В примитивных обществах "Да", может означать, протягивая мне кусок говядины, а также "жестокое" может означать, целью удара по черепу. В нашей "культурной [p.196] возраста", "жестокое" может означать резки меня на улице, и "Хорошо", дали мне почетную степень. Что само действие может быть весьма незначительной, до тех пор, как я могу воспринимать в его намерения или враждебность . То есть эмоции вызывают восприятие, и может привести к судорогам, как сильные телесные во мне, цивилизованный человек испытывает лечения искусственного общества, как и в любой дикий военнопленных, узнав ли его похитители собираетесь съесть его или сделать его членом своего племени.

Но теперь, это возражение утилизировать, возникает более общий сомнения. Есть ли доказательства того, можно спросить, на предположении, что особенности восприятия у производят широкое воздействие на телесный вид непосредственного физического воздействия, предшествует возбуждение эмоций или эмоциональная идея?

Единственно возможный ответ в том, что есть истинно таких доказательств. Слушая стихи, драмы, или героического повествования, мы часто удивляются при кожных дрожь, которая, как внезапная волна проходит над нами, и в сердце, отеки и слезных выпот, который неожиданно поймать нас на интервалы. В прослушивания музыки, так же еще   более поразительно верно. Если мы внезапно видим темные движущиеся формы в лесу, наше сердце перестает биться, и мы перевести дух мгновенно и до того, как суставной идея опасность может возникнуть. Если наш друг идет близко к краю обрыва, мы получаем известное чувство "все overishness", и мы сжиматься, хотя мы положительно знаем , чтобы он был безопасным, и не имеют различные фантазии его падения. Автор хорошо помнит свое удивление, когда мальчик лет семи-восьми, в обморок, когда он увидел лошадь кровь. Кровь в ведро, палкой в нем, и, если не изменяет память, он перемешал вокруг и увидел его капать с флешки, без чувств кроме того, что детское любопытство. Внезапно мир стал черным перед его глазами, ушами начал гудеть, и он знал не больше. Он никогда не слышал о виде крови производит слабость или болезнь, и он так мало отвращение к нему, и так мало восприятие любого другого рода опасность от него, что даже в этом нежном возрасте, так как он хорошо помнит, он не мог Не перестаю удивляться, как простое физическое присутствие ведро малиновый случае жидкость в нем такого грозного эффекты повреждений.

Представьте себе две стальные лезвия ножа с острыми краями, пересекающие друг друга под прямым углом, а также перемещение и обратно. Вся наша нервная организация «на краю» при мысли, и еще какие эмоции может быть там, кроме неприятного ощущения себя нервно, или страх, что больше он может прийти?

[P.197] весь фонд капитала и эмоций здесь бессмысленным эффект телесного лезвия немедленно вызвали. Этот случай является типичным для класса: где идеальное чувство, кажется, перед телесные симптомы, часто ничего, кроме представления сами по себе симптомы. Тот, кто уже упал в обморок при виде крови может свидетельствовать подготовка к хирургической операции с неконтролируемыми сердца погружения и тревоги. Он предусматривает определенные чувства и ожидания выделения их прибытия. Я рассказал о случае болезненный страх, который признался, что вопрос, что заставило ее, казалось, больше всего, чтобы быть страх самого страха. В различных формах, что профессор Бейн называет «умиление», хотя соответствующий объект должен обычно прямо предусмотрено до эмоций может быть возбужден, но иногда думаю о симптомах эмоции само по себе может иметь тот же эффект. В сентиментальной натуры, мысли о "стремлении" будет производить реальный "тоска". И, не говоря уже о грубых примеров, воображение матери ласки она дарит ее ребенка может вызвать спазм родительские желания.

В таких случаях, как это мы видим ясно, как эмоции, как начинается и заканчивается, что мы называем ее последствий и проявлений. Он не имеет психическое состояние , кроме как либо представлены чувство, или идея, из проявлений, которое последний таким образом, представляют весь свой   материал, то его сумма и вещество, и его запасы в торговле. И эти случаи должны заставить нас видеть, как во всех случаях чувство проявления могут играть гораздо более глубокой части в Конституцию эмоций, чем мы привыкли полагать.

Если наша теория верна, необходимые следствию она должна быть, что любой добровольный возбуждение так называемых проявлений специальные эмоции должны дать нам чувство себя.Конечно, в большинстве эмоций, этот тест не будет применяться; для многих проявлений в органах по которым у нас нет волевого контроля. Тем не менее, в пределах, в которых можно проверить, опыт полностью подтверждает этот тест. Каждый знает, как паника увеличилась на полет, и, как уступает признаки печали или гнева увеличивает эти страсти себя. Каждый приступ рыданий делает горе острее и вызывает другой подходит еще сильнее, пока, наконец, покой только наступает усталость с и с очевидным исчерпание техники. В ярости, он печально известен, как мы "работаем сами" до кульминации повторными вспышками выражения. Отказаться, чтобы выразить страсть, и она умирает. Граф десяти перед вентиляции свой гнев, и он раз кажется смешным.

[Стр. 198] Свист, чтобы не отставать мужество не просто фигура речи. С другой стороны, сидеть весь день в хандрить позу, вздохнул, и ответить на все с мрачным голосом, и ваша тоска остается. Существует не более ценного предписания, в нравственное воспитание, чем эта, как и все, имеющие опыт знают: если мы хотим победить нежелательные эмоциональные тенденции в нас самих, мы должны усердно, и в первую очередь, хладнокровно, пройти внешнее движение из тех, Наоборот диспозиции мы предпочитаем выращивать. Награда настойчивость непременно будет приходить в угасание из угрюмость или депрессию, и появление реальной бодрость и доброта, их заменяющих. Гладкая лоб, ярче глаза, контракт спины, а не брюшной аспект кадра, и говорить в один из основных, пройти гениальный комплимент, а ваше сердце должно быть холодным, если бы он не постепенно таять!

Единственное исключение из этого правила являются очевидными, не реально. Большой эмоциональной выразительностью и подвижностью отдельных лиц часто заставляют нас сказать "Они будут чувствовать себя более, если они говорят меньше". А в другой класс людей, взрывной энергии, с которой страсть проявляется в критических случаях, похоже, связано с тем, как они разливать его в перерывах. Но это только эксцентричные типы характеров, и внутри каждого типа закона последний абзац преобладает. Sentimentalist построена так, что «хлынула» является его нормальным способом выражения. Ввод пробки на "поток" будет лишь в ограниченной степени привести к более "реальный" деятельность, чтобы занять его место, в основном это будет просто производить вялость. С другой стороны, тяжеловесный и желчных «дремлющий вулкан," пусть он подавляет выражение своих страстей, как он, найдет их действие, если они не получают вентиляционного на всех, в то время как, если редко размножаются, которые он считает достойными своего начала , он найдет им расти в интенсивности, жизнь продолжается.

Я чувствую себя убедил нет реального исключения из закона. Грозные последствия подавлены слезы можно упомянуть и успокаивающие результаты выступления на ум, когда гнев и сделавший с ним. Но это тоже, но просторные скитания из правила. Каждое восприятие должно привести к некоторым нервным результат. Если это нормальные эмоциональные выражения, но вскоре расходует себя, и в естественный ход вещей спокойно успешно. А если нормальный вопрос был заблокирован по любой причине, токи могут при определенных обстоятельствах проникать в другие участки, и там работают различные эффекты и хуже. Таким образом, мстительный задумчивость может заменить взрыв негодования, сухого тепла может потреблять [стр.199] рамки, кто рад бы заплакать, или он может, как Данте говорит, превратить в камень, в пределах, а потом слезы или штурм-fit может принести благодарность облегчение. Когда мы учим детей подавлять свои эмоции, это не то, что они могут чувствовать себя более, совсем наоборот. Это то, что они могут думать, больше, потому что в определенной степени независимо от нервных токов утечки в регионах ниже, должны набухать деятельности мысли участки мозга. [ 3 ]

Последний большой аргумент в пользу приоритета признаков телесных чувствовал эмоции, та легкость, с которой мы формулируем его средствами патологические случаи и нормальные дела по общей схеме. В каждом убежище мы находим примеры абсолютно unmotived страх, гнев, тоска, или по тщеславию, и другие одинаково unmotived апатия, которая сохраняется, несмотря на лучшие внешние причины, почему он должен уступить дорогу. В первом случае мы должны предположить, что нервный механизм настолько "лабильные" в каком-либо одном направлении эмоциональной, что почти каждый стимул, но неуместно, заставит его нарушить таким образом, и, как следствие, порождают особый комплекс чувств которого психическое тело эмоций состоит. Таким образом, взять один частный случай, если невозможность сделать глубокий вдох, трепетание сердца, и тем особенным эпигастральной изменения чувствовала, как "грудных тревога", с непреодолимой склонностью к несколько корточках отношения и сидеть, и, возможно, другие висцеральные процессы сейчас не известно, все спонтанно появляются вместе в определенный человек, его чувства их сочетание является чувство страха, и он является жертвой того, что известно как страх болезненной. Друг, который имел случайные нападения этом самым печальным из всех болезней, говорит мне, что в его случае вся драма кажется центра по региону аппарата сердца и дыхательных путей, что его основные усилия во время атаки, чтобы получить контроль над его вдохновения и замедлить его сердце, и что в тот момент он достигает глубоко дыша и держась прямо, страх, в силу самого факта , похоже, уходят [ 4 ]

[P.200] счет, указанный в Браше одного из своих пациентов ей противоположное условие, что эмоциональные бесчувственность, был часто цитируют, и заслуживает того, чтобы быть в кавычках опять: -

"Я все еще   продолжается (она говорит) страдает постоянно, у меня ни минуты комфорта, и никакие человеческие ощущения окружении все, что может сделать жизнь счастливой и приятной, по-прежнему для меня факультета удовольствия и чувства оставляет желать лучшего - и другое. . стали физической невозможности во всем, даже в самые нежные ласки мои дети, я считаю, только горечь я покрывать их поцелуями, но есть нечто среднее между губами и мои,., и это ужасное что-то между мной и все удовольствия .. жизнь Мое существование неполных функций и актов обычной жизни, правда, до сих пор остается для меня, но в каждом из них есть что-то желающих, а именно то чувство, которое является правильным для них, и удовольствие который следует за ними ... Каждый из моих чувств, каждая часть моего надлежащего себе, это как бы отдельно от меня и больше не могут позволить себе меня никаких чувств, это невозможно, кажется, зависит от пустоты, которую я чувствую в передней части головы, и это связано с уменьшением чувствительности по всей поверхности своего тела, как мне кажется, что я никогда не достигают объектов, которые я касаюсь ... Я чувствую себя достаточно хорошо, изменения температуры на коже, но я больше не испытывать внутреннее ощущение воздуха, когда я дышу ... Все это было бы достаточно небольшой вопрос, но его страшный результат, которым является невозможность любого другого чувства и никакого удовольствия, хотя я испытываю необходимость и желание их, которые делают мою жизнь непонятным пыток. Каждая функция, каждое действие в моей жизни остается, но лишены ощущения, что принадлежит ему, в пользовании, которые должны следовать за ней. Мои ноги холодные, я согреть их, но получают никакого удовольствия от тепла. Я признаю, вкус все, что я есть, не получая от этого удовольствие .... Мои дети растут красивые и здоровые, все говорят мне так, я вижу сам, но радость, внутренний комфорт я должны чувствовать, я не могу получить. музыка потеряла всякую привлекательность для меня, я любил ее нежно. Моя дочь играет очень хорошо, но для меня это просто шум. Это живой интерес, который год назад заставило меня услышать вкусный Концерт в мельчайших воздушных пальцы играли, то волнение, что общая вибрация, которая заставила меня проливать слезы такие нежные,-все, что больше не существует ". [ 5 ]

Другие жертвы описывают себя как закрытый в стенах [стр.201] льдом или покрытый каучук оболочкой, через которую не проникает впечатление запечатанный чувствительности.

Если наша гипотеза верна, она дает нам понять более глубоко, чем когда-либо, сколько наши умственные жизнь связать с нашей телесной кадра, в строгом смысле этого термина. Восхищение, любовь, честолюбие, возмущение и гордости, которые считаются чувствами, это плоды той же почве с грубейшими телесные ощущения удовольствия и боли. Но это было сказано в начале, что это будет подтверждено только то, что мы тогда согласились называть «стандартных» эмоций, а те внутренние чувства, которые появились лишенные, на первый взгляд результаты телесных должны быть исключены из нашего счета. У нас было лучше, до закрытия, скажем пару слов об этих последних чувства.

Они, читатель помнит, моральные, интеллектуальные и эстетические чувства. Concords звуков, красок, линий, логические консистенции, телеологический приспособленности, влияет на нас с удовольствием, что кажется, укоренились в самой форме представления себя, и брать ничего из любого реверберации нарастал из частей ниже мозга. Гербартианской психологи пытались различать чувства в связи с формой , в которой идеи могут быть организованы. Геометрические демонстрация может быть как «довольно», и акт справедливости, как «аккуратные», как рисунок или мелодию, несмотря на привлекательность и аккуратность кажутся здесь, чтобы быть чистым делом ощущения, и там не имеют ничего общего с ощущением . У нас есть то, или некоторые из нас, кажется, есть, по-настоящему мозговой формы удовольствия и неудовольствия, видимо, не согласившись на свой   способ производства, с так называемых «стандартных» эмоций мы анализировали. И он уверен, что читатели которого наши причинам до сих пор не удалось убедить, теперь запускается на этом приеме, и считают, что им мы отдадим все наше дело. С музыкальными представлениями, с логической идеи, можно сразу вызывать форму эмоционального чувства, они скажут, это не более естественно предположить, что в случае так называемых «стандартных» эмоций, вызванный наличием объектов или Опыт событий, эмоциональное чувство столь же немедленно, и что-то телесное выражение, которое приходит позже, и добавлен?

Но трезвый контроль случаев чисто церебральных эмоций мало что дает силы для этой ассимиляции. Если в них есть на самом деле быть связаны с интеллектуальной ощущение реверберации телесных какой-то, если мы на самом деле смеяться над опрятность механическое устройство, волнение на справедливость акта, или покалывание в совершенство музыкальной формы, наши умственные условие является более в союзе с решением право не [p.202] ни с чем. И такое решение является, скорее, быть отнесены к числу awarenesses истины: это когнитивный акт. Но на самом деле интеллектуальных чувств вряд ли существует, поэтому без сопровождения. Телесный резонатор находится в работе, а тщательный самоанализ покажет намного больше, чем мы обычно предполагают. Тем не менее, где долгое знакомство с определенным классом эффектов притупляется эмоциональная чувствительность к ней столько, сколько это обострило вкус и суждения, мы действительно получаем интеллектуальные эмоции, если это можно так назвать, чистым и непорочным. А сухость ее, бледность, отсутствие всех светиться, так как она может существовать в виду, тщательно эксперт критик, не только показывает нам, что совсем другое дело, это из «стандартных» эмоций мы рассмотрели первый, но заставляет нас Подозреваю, что почти вся разница заключается в том, что телесный резонатор, вибрирующий в одном случае, в другой немым. "Не так уж плохо" является, в лице непревзойденным вкусом, склонны к самым высоким пределом выражения одобрения. " Ничего пе меня Чоке ", как говорят, был превосходным Шопена похвалы новой музыки. Сентиментальный неспециалист будет чувствовать себя, и должны чувствовать, ужас, будучи приняты в такой ум критика, чтобы посмотреть, как холодно, как тонко, как пустота человеческого значения, являются мотивы пользу или немилость, что преимущественную силу. Возможность сделать приятный пятно на стене перевесит все содержание картины, глупый трюк слова сохранят стихотворение, совершенно бессмысленно фитнес-последовательности в одной музыкальной композиции не ставить любое количество "выразительность" в другой.

Я помню английский сидят пары более часа в день, пирсинг февраля в Академии в Венеции до знаменитого «Успение» Тициана, и когда, после того как изгнали из комнаты в комнату, от холода, заключенные, чтобы попасть в солнце как можно быстрее, и пусть фотографии идти, но перед отъездом обратил благоговейно рядом с ними, чтобы узнать с тем, что высшие формы чувствительности они могут быть обеспечены, все, что я услышал был женский голос бормотал: "Что примирительный выражение ее лица носит Какая самоотверженность! Как недостойно она чувствует чести она получает! " Их честные сердца был теплым все время светиться ложных настроений, которые бы сделали довольно старый больной Тициана. Г-н Раскин где-то делает (для него) страшное признание того, что религиозные люди, как правило, мало заботятся о фотографии, и когда они делают уход за ними, они обычно предпочитают худших к лучшим. Да! В любом искусстве, в любой науке, есть острое восприятие определенных отношениях быть права или нет, [с.203], и есть эмоциональное флеш и трепет последующего вслед за этим. И эти две вещи, а не один. В первом из них является то, что эксперты и мастера на дом. Последний сопровождения являются телесные волнения, что они вряд ли могут чувствовать, но которые могут возникнуть в их полноте на кретинов и филистимлян, у которых критическое суждение на самом низком уровне. "Чудеса" науки, о которой так много поучительных популярной литературе написано, склонны быть "икра", чтобы люди в лабораториях. Познание и эмоции, которые расстались, даже в этом последнем отступлении, - кто скажет, что их антагонизм не может быть просто одной из фаз всемирно известная старая борьба, как между духом и плотью? - Борьба, в которой она кажется довольно уверен, что ни одна из сторон окончательно управлять другими с поля.

Чтобы вернуться к нашей отправной точкой, физиологии мозга. Если мы предположим, его т кора содержат центров для восприятия изменений в каждом конкретном орган чувств, в каждой части кожи, в каждую мышцу, каждый сустав, каждый органе, а также содержат абсолютно ничего, у нас еще есть схема вполне способен представлять процесс эмоции. Объекта ложится на орган чувств и apperceived соответствующим коркового центра, или же последний, возбужденные каким-либо иным образом, приводит к идее тот же объект. Быстрые, как вспышка, рефлекс ток проходит вниз через их предопределенными каналов, изменение состояния мышц, кожи и органе, и эти изменения, apperceived как исходный объект, как в многих конкретных участков коры, в сочетании с его сознание и превратить его из объекта-просто-задержан в объектно-эмоционально чувствовал. Нет новых принципах должен быть вызван, ничего не постулируется за пределами обычной рефлекторной цепи, а также актуальные центров признался в одной форме или другом все свое существование.

Следует признать, что крайне важным тестом истинности гипотезы является столь же трудно получить в качестве решающего опровержения. При полной внутренней и внешней телесной анестезии, без изменения двигателя или изменения интеллекта, кроме эмоциональной апатии бы себе позволить, если не решающее испытание, по крайней мере исходить из того, в пользу истинности зрения мы изложили, в то время как сохранение сильного эмоционального чувства в таком случае будет полностью свергнуть наш случай. Истерические анестезии кажется, никогда не будет полным достаточно, чтобы покрыть землю. Полное анестезии от органических заболеваний, с другой стороны, excessibely редко. В известном случае Remigius Leims, не упоминается по [p.204] журналистам его эмоциональное состояние, обстоятельство, которое само по себе дает никакой презумпции того, что это нормально, поскольку, как правило, ничего не будет заметить без предварительного существующие вопросы в уме. Д-р Георг Винтер недавно описанный случай несколько аналогичных, [ 6 ], а в ответ на вопрос, пожалуйста, пишет мне следующее: - "Дело было в течение полутора лет полностью удалена из моих наблюдений, но до сих пор. как я могу заявить, человек характеризуется определенной психической инерции и лени. Он был спокойным, и был в целом темперамент флегматичный. Он не раздражается, не сварливая, пошел спокойно о своем хозяйстве работа, и оставил на попечение своего бизнеса и ведение домашнего хозяйства с другими людьми. Короче говоря, он производил впечатление от спокойной земляка, который не имеет интересы за его работу ". Доктор зимних добавляет, что в изучении случае, если он не обращал особое внимание на психическое состояние человека, как это казалось " nebensächlich "его главная цель. Я должен добавить, что форма моего вопроса к доктору зимних мог дать ему не знали, как к такой ответ, который я ожидал.

Конечно, этот случай ничего не доказывает, но можно надеяться, что лица, врачи и нервной специалисты могут начать методично изучить связь между анестезией и эмоциональной апатии.Если гипотеза здесь предложили это когда-либо окончательно подтвердить или опровергнуть кажется, что она должна быть им, ибо только они имеют данные в свои руки.

PS-К непростительно забывчивость во время моего направляющего MS. в редакцию, я игнорировал наличие чрезвычайной случае полной анестезии опубликованы профессором Strümpell вНемецком Архив Ziemssen в für klinische Медицинский XXII., 321, о которых я, тем не менее читать доклады на момент его публикации. [ Cf. первый доклад в случае разум X., 263, в переводе сАрхиве. Пфлюгер в ред.] Я считаю, что она представляет собой единственный оставшийся случай подобного в медицинской литературе, так что с наш обзор будет завершен. С ссылкой на оригинал, что важно во многих связей, я обнаружил, что пациент, ученик сапожника из 15, полностью анестезии, внутри и снаружи, за исключением глаз и одно ухо, показал, стыд по поводу загрязнения постели, и горе , когда ранее любимое блюдо было создано до него, при мысли, что он уже не мог попробовать его вкус. По словам доктора Strümpell казалось, однако, что не обратил особого внимания на его психического состояния, поскольку это вопрос для нашей теории, я написал ему в нескольких словах, в чем суть этой теории был, и попросил его сказать, является ли он были уверены, что горе и стыд были названы истинные чувства в сознании мальчика или только рефлекторные проявления спровоцированы определенными представлениями, проявления, что сторонний наблюдатель может заметить, но к которой мальчик сам может быть бесчувственным.

Доктор Strümpell прислал мне очень услужливый ответ, которого я перевожу самым важным этапом.

"Я должен признаться, что действительно я, естественно, не в институт моего Anoesthetiker наблюдений, а специальный смысл вашей теории потребуется. Тем не менее я думаю, что я могу решительно выступить с заявлением, что он ни в коем случае полностью отсутствует эмоциональная привязанность. Кроме того, с чувством горя и стыда , упомянутые в моей работе, я помню отчетливо, что он показал эффект, гнев, и часто ссорился с санитарами. Он также проявляется страх дабы не наказывать его. Короче говоря, я не думаю, что мой случай говорит именно в пользу своей теории. С другой стороны, я не буду утверждать, что это положительно опровергает вашу теорию. В моем случае был одним из очень централизованно обусловлено анестезии (наркоза восприятия, как и истерики) и, следовательно, проводимость внешних впечатлений могут в нем было спокойно ».Признаюсь, я не вижу актуальности последнего рассмотрения, и это заставляет меня подозревать, что мои собственные письма было слишком коротко или неясно выражено положил корреспондент полностью во владении моей собственной мысли. В своем ответе по-прежнему не имеет никакого прямого упоминания ни к чему, но внешние проявления эмоций в мальчика.Разве это не по крайней мере, предположить, что, как чужой, приведены в присутствии мальчика в первый раз, и, видя, как он ест и пьет и удовлетворять другие естественные потребности, будет думать, чтобы у него чувство голода, жажды, и в., до сообщил мальчик сам, что он сделал все это без чувства вообще, но, что изображения и звука, не так ли, говорю я, по крайней мере, возможно, что доктор Strümpell, обращаясь непосредственно не интроспективный вопросы своего пациента, и Пациент не является класса, из которого можно было бы ожидать добровольного откровения такого рода, должен был опущен аналогично различать чувство и его привычный аккомпанемент мотора, и ошибочно принял последнее в качестве доказательства того, что первый был там? Такие ошибки, конечно, возможно, и поэтому я должен повторять доктор Strümpell собственные слова, что его дело еще не опровергает мою теорию. В случае, если подобный случай повторится, он должен быть допрошен по поводу внутреннего эмоционального состояния, которые сосуществовали с внешним выражением стыда, гнева, и с. И если это то оказалось, что пациент признан явным то же настроение чувство известно под эти имена в своей бывшей нормальное состояние, моя теория, конечно, осенью. Это, однако, для меня невероятным, что пациент должен иметь идентичные чувства, для отсева органических резонатор обязательно уменьшить его объем в некотором роде. Преподаватель пациента доктора Strümpell нашли умственной отсталостью в ходе его анестезии, что, возможно, были связи с последствиями, приводящие к его общей интеллектуальной бодрости от вычитания так важно массу чувств, хотя они и не все его эмоциональной жизни. Тот, кто хочет извлечь из следующего случае полной анестезии максимум знаний об эмоциях, придется опросить пациента с некоторыми такое понятие, как и моя статья в его сознании. Мы можем определить чистый психический эмоций гораздо лучше, исходя из таких гипотез и изменить его на пути ограничения и вычитание, чем не имеющие определенную гипотезу вообще. Таким образом, будут публикации моей статьи были оправданы, даже думал, что она выступает теория, строго приняты, будет ошибочным. Самое лучшее, что я могу сказать это, что в письменном виде, я уже почти убедила себя , может быть правдой.