Вариации утопии в современном киноискусстве ( на примере художественного фильма А. Кончаловского "Щелкунчик и Крысиный король"

Министерство образования и науки РБ

Управление образования Заиграевского района

МБОУ Илькинская средняя школа

Дубровина Екатерина

Вариации Утопии в современном российском киноискусстве

(на примере художественного фильма

А. Кончаловского

«Щелкунчик и Крысиный король»)

Руководитель:

Бахтина Татьяна Анатольевна,

учитель русского языка и литературы,

кандидат философских наук

Илька

2012

Утопия слишком существенна в жизни современного человека, чтобы относиться к ней как к каламбуру или очередному поводу для каламбура. «Вопрос о легитимности утопии, как и об ее последствиях, а также о благоприятных перспективах не имеет однозначного решения, ибо хорошо известно, к каким последствиям привела коммунистическая социальная утопия и к каким последствиям по-прежнему продолжает приводить утопия технорационального преобразования мира» (1, 159). Бесспорно, утопия – весьма противоречивое явление. Мысль о допустимости ее существования требует детального рассмотрения ее состава и интенций, поскольку, по мнению исследователей, век утопии еще только начинается. Мы же, в свою очередь, добавим, что вопрос об утопии всегда актуален. Сегодняшний интерес к этому феномену объясняется тем, что самыми быстрыми темпами осуществляется переход от коллективных утопий модерна к пышному расцвету индустриальных утопий постмодерна. Современные процессы миграции и маргинальности – иллюстрация утраты человеком своего места в мире. Что значит свое место и где оно находится? В нашем понимании – это хронотоп смыслообразования человеческого существования, т.е. в этом месте время не разрушает, а создает смысл. А любая неудовлетворенность имеющимися смыслами обращает мысль человека к иным гипотетическим местам, которых нет «здесь», но которые вероятны «там», где ожидается самоидентификация.

Подробное и разностороннее изучение утопии обусловлено ее амбивалентностью, многозначностью заключенных в ней смыслов, а также устойчивым страхом перед осуществившимися утопиями, т.к. ни одно еретичество, реформационное или революционное движение не обходилось без утопических проектов и идеалов, ради которых и осуществлялись попытки «переделки действительности». В момент, когда наблюдается ярко выраженная инверсия социально значимых идеалов и ценностей, а мир теряет свою устойчивость и однозначность, утопии берут на себя роль стабилизатора, обещающего вместо хаоса восстановленный космос «потерянного рая».

В реальной истории человечества не было «золотого века», не было спокойных и счастливых времен, но каждая эпоха мечтала о «прекрасном дивном мире» (О. Хаксли) и строила модели его обретения. Рядом с тяготами исторического бытия росло и развивалось ветвистое дерево утопии. Взошедшее из вековой мечты человека о всеобщем Благе, Счастье и Равенстве, дерево утопии пустило свои побеги в разных странах, в разных философских, литературных, социальных течениях. Сегодня можно говорить и о плодах утопии, понимая под ними не только воплощенные утопические проекты, но и напряженный интерес к изучению самого феномена « утопического».

Проблемы развития современного общества диктуют необходимость всестороннего и разноуровневого изучения утопии. Нарастание процессов ремифологизации общественного сознания, манипулирования общественным сознанием и социальным поведением людей, создание новых глобальных проектов перестройки общества, цивилизации в целом, заставляют вспомнить о разнокачественности утопии, об уже апробированных механизмах и попытке ее реализации. В связи с этим можно прогнозировать возрастание интереса к проблемам утопического моделирования и к истории утопических учений в отечественной обществоведческой литературе.

После книги Т. Мора на свет появилось много сочинений подобного рода. Все они объединены стремлением порвать с наличной действительностью и перенестись в иной, альтернативный мир. В мире утопии живут по своим законам и принципам, но они оказывают ощутимое воздействие на нашу жизнь. Завладевая воображением крупных государственных деятелей и рядовых граждан, проникая в программные документы политических партий и организаций, в массовое и теоретическое сознание, переливаясь в лозунги политических движений народа, утопические идеи становятся неотъемлемой частью культурно-политической жизни общества, а значит и объектом изучения. За пять столетий, минувших со времени выхода в свет книги Т. Мора, понятия «утопия» и «утопическое» приобрели множество значений, однако объединяет их либо указание на идеальное, либо на воображаемое, либо одновременно и на то и на другое. Часто они используются как насмешка над неправдоподобной идеей, независимо от того, заключается в ней какое-либо идеалистическое содержание или нет. «Грезы и фантазии - настойчивые, нередко эксцентричные выражения частных идеалов называют «утопическими», как будто размышление о желаемом и утопия являются синонимами»

Для классификации утопии важно учитывать уровень их продуцирования в обществе, т.е. кем и в каких целях они создаются:

Народная утопия – генетически первая форма утопии, существующая во всех формациях, где есть «верхи» и «низы», где есть противоречия (А. Мортон, А.И. Клибанов, К.В. Чистов). Проявляется она в эгалитаристских требованиях, выдвигаемых в ходе народных бунтов, движений сельских и городских «низов», следовательно, выражает народную психологию. Другое дело, что она может быть незримой, слабо выраженной, лишенной жанровой самостоятельности. А там, где к социальным примешиваются еще и национально-этнические различия, параллельно существует несколько утопий. Формы ее существования: поэмы, легенды, сказки, песни. Для народной утопии характерно стремление не к социальному идеалу, а к правде и справедливости. (По мнению Платона, справедливость – ситуация, когда каждый делает свое дело. Современные социологи вводят понятие «равновесие» - ситуация, в которой каждый играет свою роль).

Литературно-теоретическая утопия – наиболее распространенная форма воплощения утопического идеала: роман, повесть, путевые зарисовки, дневники и т.д. Часто утопический идеал оказывается «встроенным» в неутопический контекст, т.е, в произведение, не относящееся в целом к утопии. Например, «Четвертый сон Веры Павловны», трактат (политический, социальный, экономический), документ (устав, манифест, декларация, программа). Они появляются на свет в ходе массовых политических движений, а широкое распространение получают в периоды социальных революций. Например, деятельность Р. Оуэна по созданию «Новой Гармонии».

Социополитическая утопия – форма утопии, тесно связанная с политикой и правом, совокупность социально-утопических идей, лозунгов, проектов, программ, провозглашаемых официальной инстанцией в лице государства, партии или какого-то иного института в качестве национальных идеалов и целей и обычно фиксируемых в соответствующих документах, включая конституцию. В отличие от народной утопии, возникающей стихийно, официальная утопия рождается в результате целенаправленной деятельности профессиональных идеологов, политиков, выполняющих «социальный заказ», либо как продукт деятельности самих государственных деятелей, когда они берутся за перо, чтобы рассказать о своем идеале. Критерием, по которому можно дифференцировать различные ее виды, является вопрос о власти. Будет ли в идеальном социуме власть принадлежать избранным - аристократическая утопия, примером которой может послужить «Государство» Платона; всему народу – демократическая утопия, к которой формально можно отнести сталинскую Конституцию 1936 года; духовным лицам – теократическая утопия Августина и Т. Кампанеллы и т.п.

Можно выделить и другие виды социальной утопии: педагогическую утопию, воспитательная функция которой сближает ее с моралью, религиозную утопию, которая, с одной стороны, является квинтэссенцией культурного опыта человечества и выработанных мировыми религиями общечеловеческих ценностей, но, с другой стороны, вмещает и особенности каждой из мировых религий (христианская, мусульманская, буддийская, конфуцианская утопии).

Отметим, что общепринятой классификации утопии не существует до сих пор. Нас интересует социальная утопия, основанием которой является соотношение воплощенного в ней идеала с различными сторонами общественной жизни. За основу классификации нами было принято разделение утопии на утопию-проект и утопию-идеал, предложенное Е. Чертковой (9). Следует указать, что данное деление условно и не лишено недостатков, так как каждое из этих понятий многозначно. В понятие «утопия-проект» (в современной терминологии аспективная утопия) входит не только понимание оптимальной модели социума, но и ее практическая реализация в реальной действительности. То же можно сказать и об «утопии-идеале». С одной стороны, это красивый вымысел, человеческая фантазия, с другой – установка на некоторый совершенный образ, имеющий осязаемые черты. Думается, что многие беды проистекали по причине смещения этих двух понятий, когда «утопию-идеал» пытались претворить в жизнь, а «утопию-проект» превозносили как идеал. 

Вышеназванные утопии могут существовать в разных вариантах. Например, к «утопии-идеалу» может быть отнесена утопическая модель П. Флоренского, а к «утопии-проекту» модель, созданная К. Марксом или современным футурологом Э. Тоффлером. Очевидно, что основные причины появления социальной утопии, как стремления к совершенствованию окружающего мира, заложены уже в самом сопоставлении человека с природной и социальной действительностью. Согласимся с мнением немецкого философа Э. Блоха, который считал одной из причин появления утопий несовершенство, нестабильность бытия. По его мнению, действительность предстает как «опосредование» между настоящим и возможным будущим (2, 5). Если исходить из того, что элементы предвосхищения представляют собой составную часть самой действительности, то возникновение утопического сознания будет объективно обусловлено. Именно поэтому появление социальных утопий характерно для неустойчивых состояний человечества и для переходных, находящихся в стадии становящегося бытия, обществ.

Кстати английский ученый М. Ласки писал, что утопии создаются именно от отчаяния и от надежды; он называл их «моделями стабильности, рожденными в атмосфере противоречий» (8).

На наш взгляд, утопии компенсирует людям то, чего нет в их жизни. «Для тружеников земли нужны впереди светлые перспективы, и эти перспективы даются в образе ожидаемого совершенства жизни. Усталые на жизненном пути, люди желают отдохнуть и забыться в сладких мечтах о счастье, пережить хотя бы в воображении то блаженное состояние, где нет более ни борьбы, ни тревог, ни тяжкого изнурительного труда» (7). О вдохновляющей и утешающей роли такого идеала говорили и многие писатели. Вспомним пьесы А.П. Чехова «Вишневый сад», «Три сестры», знаменитые монологи Анны и Луки из пьесы М. Горького «На дне» и др. Но утопия не только вселяет надежду, утешает человека, наполняет его существование новым смыслом. Она как бы компенсирует «ущербный» мир, позволяет совершить или обрести в воображении то, что невозможно получить или совершить в реальной жизни. Нам представляется, что элемент компенсации и утешения содержится едва ли не в каждой утопии, ибо рождение редкого утопического проекта не сопряжено с неудовлетворением существующим обществом, с переоценкой ценностей, с ощущением смысла собственного существования, с острой потребностью обрести надежду на возрождение этого смысла в воображаемом бытии.

По мнению Ч. Кирвеля, утопия – конкретное целостное произведение художественного или концептуального характера. Если же утопический образ или идеал общественного устройства находят свое воплощение в подобном произведении, понятия «утопия» и «утопическое произведение» тождественны (5). Заметим, что утопическое творчество не ограничивается подобного рода произведениями. Элементы того, что составляет суть утопии, можно найти и произведениях, которые в целом нельзя отнести к утопии, например, в религиозных сочинениях, фантастике, социально-политических трактатах, декларациях, лозунгах, социально-утопических экспериментах.

Таким образом, можно ввести термин утопическое сознание, которое  не существует в «чистом виде» и «внеконтекстуально», но имеет конкретные формы выражения и действует в конкретных сферах:

- массовых движениях

- художественной литературе

- социальной теории (Платон, Сен-Симон, Фурье, Оуэн и др.)

 - футурологии

 - обыденной жизни.

Проблема утопического сознания как одного из способов поиска путей совершенствования мира неизбежно занимает одно из ведущих мест в процессе переосмысления ценностей на рубеже тысячелетия. Интерес к этой проблеме приобретает особую остроту и злободневность после происшедших в разных странах в период с 1917 года социальных экспериментов и их крушения в недалеком прошлом.  

Заметим, что утопия как концепция совершенного общества или его художественного изображения не обязательно предполагает наличие у автора утопического сознания. Например, по свидетельству Э. Роттердамского, Т. Мор, создавая свою «Утопию», ставил перед собой не практические цели, а аналитические и критические. Его главным намерением было показать, «по каким причинам приходят в упадок государства», и использовал он латынь – язык ученых, поскольку обращался к узкому кругу интеллектуалов (10). Многие исследователи утопии считают, что «Утопия» Т. Мора была не «программой действия, а всего лишь тренировкой социологического соображения» (2, 9). Таким образом, мы можем назвать Т. Мора утопистом только по принадлежности к специфическому литературному жанру, но не способу мышления.

Продолжая мысль о жанрах, отметим, что утопия как особый жанр появилась на самых ранних этапах развития человеческого общества, и на протяжении нескольких сотен лет появлялись разные произведения утопического характера. Но начало XX века внесло некоторое разнообразие в развитие этого жанра, т.к. в этот период появляются произведения, написанные в жанре антиутопии. Если утопия восхваляла проектируемый общественный и государственный строй, то в антиутопии внимание авторов сосредоточивалось на негативных чертах «идеального» государства, на их недостатках и несовершенствах. Естественным образом возникает вопрос: почему до указанного периода человечеству хватало только утопии? Почему антиутопия появляется только в XX веке? Думается, что ответ очевиден. С одной стороны, именно в это время стала возможной реализация самой дерзкой утопии, появились первые попытки построения идеальных государств, пронизанных единой идеологией и стремящихся к реализации единственной заветной цели. С другой – повсеместная индустриализация, охватившая передовые страны того времени, автоматизация производства, технические усовершенствования и изобретения, бурное развитие средств массовой информации, т.е. все то, что вызвало к жизни возможность манипулирования человеческим сознанием, нивелирования индивидуальности и формирования усредненного человека. Не случайно в большинстве антиутопических произведений для реализации установок правящей партии привлекаются всевозможные технические средства и устройства: телеэкраны, гнезда памяти (9); интеграл, аэро (3); вертопланы, инкубаторий (6) и т.д. Таким образом, антиутопия XX века доказывает, что к установке тоталитаризма ведет не только победа какой-либо одной идеологии, но и не контролируемый технический прогресс.

На наш взгляд, антиутопия направлена не против утопического жанра и не столько предупреждает о последствиях механического переноса утопических идей в действительность, сколько в художественной форме предлагает тесты реализованных утопий или, говоря другими словами, иллюстрирует ситуацию утопизма. При этом она выступает как конструктивная критика различных форм тоталитаризма, угрозы рационализированной технократии и бюрократии общества. Ее созидательный характер в том, что рождаются новые модели общества и намечаются пути его развития. Не претендуя на исчерпывающее определение, заметим важный, на наш взгляд, момент: произведение, созданное в духе антиутопии – это нашедший себе литературное выражение отклик человеческого существа на давление «нового порядка». Если утопии пишутся в сравнительно мирные, предкризисные времена ожидания будущего, то антиутопии – на сломе времен, в эпоху неожиданностей, которые это будущее преподнесло, чтобы показать, как ведется управление государством, и как при этом живут обычные, простые люди. Следовательно, антиутопия, проверяя всю политику интересами и точкой зрения простого человека, включает, на наш взгляд, ее гуманистический потенциал.

У истоков современной антиутопии, безусловно, стоит Ф.М. Достоевский. Своими произведениями он вступил в полемику с существующими утопиями, владеющими тогда еще умами, а не жизнью. Он еще не ставит под сомнение материальный достаток и блеск возможного будущего «хрустального дворца», тесного для жизни духа, как «мертвый дом», но надежного и предлагающего всем счастье и богатство. Е. Замятин, Дж. Оруэлл  и О. Хаксли рисуют стерильный и благоустроенный мир «эстетической подчиненности», «идеально несвободы» («Мы»). Однако выясняется, что несвобода не может быть ни благоустроенной, ни изобильной, поскольку это вариант поруганной свободы. В тот момент, когда утопия из идеала становится проектом, «руководством к действию», когда идеи начинают оправдывать массовые репрессии и тотальное зомбирование населения, единственной преградой для нее становится человеческая свобода. И потомки Великого Инквизитора стремятся обойти ее под девизом: «человек бесконечно податлив», «природу человека творим мы» («1984»). Следовательно, антиутопия доказывает, что в данной ситуации природа человека оказывается уже не человеческой. Свобода воли – результат духовного развития человека и условие этого развития, средство достижения духовного. Только свободная воля ведет к духовности, и только духовность делает волю свободной. Человека можно испортить, но переделать его нельзя – основной вывод антиутопии.

Второй характерной чертой антиутопии является критика антиисторизма путем изображения отношения «нового мира» к истории. Общество, воссозданное антиутопистами, отказывается от наследства. Ему не нужны ни вечные ценности, ни то, что рождалось во времени. Однако одно заимствование все-таки сохраняется. Это «идея спасения». Не подлежащие обсуждению и обжалованию судом истории решения принято считать спасительными так как, по решению коммунаров-чевенгурцев, история закончилась (9). Под этим решением подписался идеальный бездвижный мир О. Хаксли. Это рай, отменяющий течение времени. Общество создает новую религию. Например, Единое Государство устраивает массовые мероприятия для сплочения своих членов и погашения у них метафизической тоски. Герой романа Д-503 называет из Пасхой, возможно намекая на воскрешение в человеке человеческого. В комфортабельном мире О. Хаксли группы из 12 человек (число апостолов) сходятся на «вечери» и причащаются наркотической сомой. Автор «1084» идет еще дальше. По его мнению, Единство «вселюбия» в подобных оргиях менее вероятно, чем единство «всезлобия». Поэтому его «люди» встречаются на «двухминутках ненависти», объединяемые «образом врага». Как же удается государству так сплотить своих подданных? Вероятно, в данном случае мы имеем дело с определенным типом сознания, утопическим, цельным, которое, в отличие от сознания целостного, замкнуто, конечно, и может быть не только недуховным, но и безнравственным. Таким образом, антиутопия в художественной форме дает ответ на вопрос о том, почему, несмотря на учения Моисея, Будды, Христа, призванных в несовершенном обществе воспитать совершенного человека, определить меру человеческого в человеке, переход за которую грозит самоуничтожением, история представляет собой сплошную реку крови? Забывая прошлое, не учитывая горький опыт прошлых ошибок, мы повторяем их с еще большим размахом. В антиутопии они доведены до абсурда: антиутопическое время – это время расплаты за грехи воплощенной в прошлом утопии, а настоящее жертвует собой ради будущего, в котором полностью уничтожена индивидуальная культура. В романе «Мы» разрушаются исторические памятники и не читаются «древние книги»; в произведении О. Хаксли эти книги хранятся у верховного правителя, как в спецхране. В «Приглашении на казнь» они расставлены в тюремной библиотеке так, что нельзя отыскать нужное; в «мирном» обществе Р. Брэдбери книги сжигаются для умственной гигиены граждан. В государстве «1084» года их переводят на «новояз», искажая тем самым смысл, поскольку цель «новояза» - перевернуть все существенные для человека понятия и подчинить его сознание официальной картине мира. Таким образом, антиутопические произведения служат основой для понимания тех метаморфоз, которые претерпевают в тоталитарном государстве такие понятия, как свобода, право, государство, преступление, собственность и т.д. На наш взгляд, антиутопии выступают как симулякры, т.е. копии копий (если объективная действительность копирует утопию, то антиутопия копирует объективную действительность).  Антиутопист – это разочарованный или тайный утопист, который, с одной стороны, уже боится поверить в возможность построения свободного, счастливого, процветающего общества, а с другой – убежден в том, что попытка практического осуществления утопии ведет к обратно желаемым результатам.

Антиутопия нашла свое воплощение во всех видах искусства XX века: музыка, живопись, кинематограф.

Характерным является тот факт, что антиутопическими настроениями проникнуто и современное прочтение классических произведений. Будучи рассказанной на современный лад, классика обретает вторую жизнь. И э

Та новая жизнь зачастую кардинально отличается от той, первой, которую вдохнул в нее автор. Предметом нашего наблюдения стала сказка Гофмана «Щелкунчик и мышиный король» в интерпретации знаменитого режиссера Андрея Кончаловского. Многие ошибочно предполагают, что первоначальная сказка Гофмана является волшебным новогодним сказочным карнавалом, в котором оживают детские мечты и новогодние игрушки, а мыши появляются лишь ненадолго и отходят на второй план, уступая место Рождественскому чуду и любви. Однако, на самом деле сказка Гофмана мрачна, и Кончаловский прекрасно показал это в своем фильме, сделав многие сказочные обороты еще готичнее и агрессивнее. Он преподносит нам старую историю с измененными деталями, которые оказываются очень важными.

Первые размышления по поводу увиденного начались не с появления доктора З. Фрейда, знаменитого основателя теории психоанализа (мы вначале не обратили на него внимания), а крыс, сбегающихся к дому Мэри. Сразу вспоминается роман Альбера Камю «Чума», в котором эти существа, заполонившие город и ставшие причиной эпидемии, традиционно отождествляются с распространением фашизма в Европе в 30-е годы XX века. Размышления о Фрейде начинаются после знакомства с главной героиней сказки – Мэри (Эль Фаннинг). Эта милая юная барышня – слегка истеричная, но добрая, отзывчивая. Храбрая, верная и … несчастная. Сложные отношения с родителями и хулиганистым братом Максом отражаются на ее детском подсознании. Именно об этом и хочет сказать зрителям Зигмунд Фрейд: подсознание самое важное, оно показывает через сон то, что важно, чего не хватает в реальности.

Характерным изменением являются крысы вместо гофмановских мышей. Использование именно этого образа неслучайно Крыса вызывает у зрителей намного более яркие и насыщенные ассоциации, нежели мышь. Крысы издревле олицетворяют самые отрицательные, самые низкие и подлые качества человека. Здесь крысы являют собой тот самый собирательный образ всего негативного, а режиссерская подача этого произведения многократно усиливает отрицательное восприятие их зрителем. Ассоциативный ряд, всплывающий при слове «мышь», более беден и скуден.

Крысиный король – воплощение самодурства в управлении, непомерной жестокости, неоправданного признания своего внутреннего гения и таланта.  Он считает себя Художником, Творцом, и искусство во благо – не его принцип. Прототип героя  – Адольф Гитлер – угадывается по речевым характеристикам «То ли дело РАСА крыс» и фотографиями бедных плачущих детей, частью интерьера. Однако, на наш взгляд, прототип героя здесь не один, это собирательный образ. Многие критики сравнивают Крысиного короля с художником Энди Уорхолом.

Символичен хронотоп  фильма – Вена 20-х годов XX века. В волшебном городе принца, захваченном Крысиным королем, легко угадываются приметы фашистского государства: фабрика, на которой целыми горами жгут игрушки, небо, затянутое черным дымом – напоминают концлагеря, в которых были сожжены горы трупов. Именно в Вене в 20-х годах начиналась политическая карьера А. Гитлера.

Мартин Ле Пен, которая возглавляет партию «Национальный фронт», в одном из интервью говорит о тоталитаризме следующее: « В XX веке это были о коммунисты и нацисты». Именно их политические теории мы рассматриваем как реализованную Утопию – «утопию-проект», об опасности которой предупреждает антиутопия. «Мне кажется, что в XXI веке существует два вида тоталитаризма. Один из них – это глобализация, теория, предполагающая, что все можно купить и продать, «все на продажу». Это идея о том, что все должно быть направлено на уничтожение того, что ставит своей целью регулировать или тормозить новую религию, имя которой «торговля любой ценой». Это уже не механическое уничтожение иной, «низшей расы», а самоуничтожение. Глобализация, тоталитаризм, «крысизм» - возможно метафорично, но достаточно убедительно, т.е. общеизвестно, что крысы первыми бегут с тонущего корабля, но в тоже время именно крысы смогут выжить когда погибнет все живое.

Еще один момент – Появление Альберта Эйнштейна в образе дяди. Мы считаем, что в наш век развитых технологий многих детей не удивишь мечтами о далеком бедном королевстве, терпящем бедствие. Этот образ продолжает образ мага Дроссельмейера из сказки Гофмана. Дядя Альбер в фильме как наука в современном мире: просветляет и объясняет, связывает научные феномены с вещами, не поддающимися объяснению. Его песни в фильме занимают место литературной антиутопии в тоталитарных государствах XX века.

Музыкальное сопровождение фильма – знаменитое произведение П.И. Чайковского, которое добавляет романтичности и трагизма в сюжет фильма, и восемь композиций сэра Тима Райса, а хронотоп фильма насыщен современным сленгом. На наш взгляд, это не ошибка автора и режиссера, а предупреждение, тонкий намек на надвременной характер утопии-проекта. В этом смысле не случайным оказывается подбор зарубежных актеров и дубляж. От фанатиков, желающих построить Идеальное Государство, не застрахована ни одна страна, в какое бы время она не существовала.

Негативные утопии, утопии-предупреждения, антиутопии в разных видах искусства отражающие воплощенные в жизнь утопии позитивные и создающие образы обществ, которых не желает никто, которых боится всякий, преследуют ту же цель, что и позитивная утопия – утверждение необходимости счастья. Просто стало яснее, что дорога в утопию опасна, как говорится, «благими намерениями вымощена дорога в ад». Эта фраза отражает суть знаменитого романа Дж. Оруэлла «1984», где писатель показывает мир, превратившийся в концлагерь, переставший говорить и мечтать о лучшем будущем.

В сказке победили Любовь и Добро, а в реальности здравый смысл и свободолюбие побороли стремление к саморазрушению. Однако зрителей заставляет задуматься открытый финал фильма, т.к. крысы не уничтожены до конца. Они убегают, следовательно, история может повториться, но на новом витке, а значит, будет еще злее, еще разрушительнее. И нам, зрителям, как и героям сказки, в жестокое время сумевшим сохранить самые лучшие детские качества – веру в чудеса, в любовь, нужно уметь видеть сквозь черный дым, которым еще пытаются некоторые «крысы» одурманить человечество.

Список литературы

1. Бахтина Т.А.  Утопический дискурс: концептуальные основы, эволюция и роль в современном обществе. // Дисс. На соискание ученой степени кандидата филос. Наук. -Улан-Удэ. 2005 г. 175 с.
2. Бахтина Т.А. Благословенное место или страна зла // Наука – городу Рубцовску. Материалы Международной НПК.- Рубцовск, 2003 г. С. 14 – 27.
3. Замятин Е.И. Мы. // Е.И. Замятин. – М., 1989.
4. Мор Т. Утопия // Мор.Т. – М., 1978 г.  
5. Оруэлл ДЖ. 1984 и эссе разных лет // Дж. Оруэлл. – 1989.
6. Платонов А.П. Чевенгур. Котлован. Ювенильное море // А.П. Платонов Собр. Соч. в 5 тт. – М., 1998. – Т.2.  
7. Русские утопии. Альманах. Вып. 1. – СПб., 1995.
8. Русская литературная утопия // сост. В.П. Шестаков. – м., 1986.Словарь философских терминов. // под ред. Проф. В.Г. Кузнецова. – М., 202. – 730 с.
9. Хаксли О. О дивный новый мир. //Хаксли О. – СПб., 1999.
10. Чистов К.В. Русская народная утопия. / К.В. Чистов. – СПб, 2003 г. – 539 с.
11. Utopia. Begriff und Phaenomen des Utopischen. Hrsg. Von. A. Neusuess. Berlin, 1968.