Ообектом исследования является процес взаимовлияний, взаимоотношений двух миров - детского и взрослого, который отражается на формировании личности ребёнка. Данное исследование будет интересно в качестве дополнительного материала для изучения человеческих взаимоотношений, а также при изучении творчества таких писателей, как С. Т. Аксакова, Н. Г. Гарина-Михайловского, А. Н. Толстого.
Вложение | Размер |
---|---|
referat_na_temu_detstvapolnostyu_gotovyy.doc | 131.5 КБ |
Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение «СОШ № 53»
Реферат
по литературе
Тема детства в
произведениях русских
писателей XIX века.
Выполнила:
Марментьева Надежда
ученица 10 класса «А»
МОУ «СОШ № 53»
Преподаватель:
Загорулько
Анна Анатольевна
Астрахань – 2011
Содержание:
Введение ……………………………………………………………………..3
I. Становление традиций в русской детской литературе XIX века. ………5
II. С.Т.Аксаков и его произведение «Детские годы Багрова-внука».
III. Н.Г.Гарин-Михайловский и его произведение «Детство Тёмы».
IV. А.Н.Толстой и его произведение «Детство Никиты»………………….25
Заключение ……………………………………………………………………27
Список литературы ……………………………………………………………29
Введение
Детство – важнейший период
человеческой жизни, не
подготовка к будущей жизни,
а настоящая, яркая, самобытная
неповторимая жизнь.
В. А. Сухомлинский
Меня всегда интересовал вопрос: почему из маленьких, беззащитных, чистых созданий люди иногда превращаются в равнодушных и жестоких негодяев?
Мы видим много примеров того, что не всегда в материально обеспеченной и социально-благополучной семье можно воспитать достоянного человека.
Прочитав произведения великих русских писателей, Аксакова, Гарина-Михайловского, А.Толстого, я была очарована «поэзией» их детства. Несмотря на то, что эти произведения были написаны в XIX веке, мне, как читателю XXI века, глубоко понятны их детские переживания, я в полной мере разделяю вместе с ними их горечь от поражений и радость их побед.
Эти произведения никогда не утратят своей актуальности, потому что они талантливо и мощно раскрывают суть становления личности ребенка. Детство – самый важный период в жизни человека. В нем происходит формирование главных качеств личности ребенка.
Героев произведений воспитывает окружающий мир во всех его проявлениях: сломанный цветок, несчастная собачка Жучка, непосильный труд крестьян, чудесные сказки на ночь, чистая детская дружба…
Заинтересовавшись этой мыслью, я избрала объектом исследования процесс взаимовлияний, взаимоотношений двух миров – детского и взрослого, который отражается на формировании личности ребенка.
Задачей моей работы является стремление проникнуть в эти поступки и отношения, осмыслить их и понять.
Я считаю, что данное исследование будет интересно для моих сверстников в качестве дополнительного материала для изучения человеческих взаимоотношений. Чувства и поступки маленьких «героев» XIX века способны удивлять и восхищать нас, поколение XXI века.
Для своего исследования я проанализировала следующие источники:
В.А.Богданов «Становление человека» // С.Т.Аксаков «Детские годы Багрова-внука»
И. Адронников «Повесть о самых необыкновенных вещах» // А.Н.Толстой «Детство Никиты»
А.М.Крюкова, В.Н.Чувакова «Отрочество. А.Толстой «Детство Никиты»
В.А.Богданов «Становление человека» // Н.Г.Гарин-Михайловский «Детство Тёмы»
I. Становление традиций в русской детской литературе XIX века.
Дата появления детской литературы в России не известна. Она появилась в недрах народной литературы. В X-XI веках бытовали песни, басни, сказки, легенды, былины, сказания. Исследователи считают, что народная и детская литература существовали и ранее, а до нас дошли лишь более поздние материалы. В домах держали для детей старух-сказительниц, также сказки рассказывали и песни пели матушки и бабушки. Но уже в конце XII века сказки стали заноситься в рукописные сборники. В первых рукописных сборниках уже встречается сказка об Илье Муромце.
Впервые, специально для детей, стали писать в XVII веке. В XVI-XVIII веках большое место в детском чтении занимали книги для духовного чтения: «Священные писания жития святых», «Священные истории», «Псалтырь». Религиозно-нравственная литература считалась средством воспитания: они включались в детские азбуки и буквари, по ним учились читать.
Начало XVIII века – время правления Петра I – новый этап развития детской литературы. Царь большое внимание уделял воспитанию детей, которое невозможно без литературы. Детская литература в данный период носила воспитательный и образовательный характер. Появляются буквари, азбуки и другая учебная литература. Ярким примером литературы воспитательного характера являются «Юности честное зерцало», переводится на русский язык «Мир в картинках» Я.А.Коменского. Для легкого чтения детей распространено множество произведений различных видов и жанров, в основном переводные: басни, баллады, легенды, повести, сказки, романы.
Во второй половине XVIII века начинается широкое развитие детской литературы. В создании ее принимают участие крупнейшие русские писатели: М.В.Ломоносов, А.П. Сумароков, Г.Р.Державин, Н.М.Карамзин, И.И.Дмитриев, И.И.Хемницер. Однако в основном детская литература заимствовалась с Западной Европы. Жанры второй половины XIII века: басни, сказки, нравоучительные рассказы, повести, оды, стихи и научно-популярная литература.
В начале XIX века в русской литературе возникает движение за ее обновление, за художественное освоение самобытности русской действительности, национальных характеров. Разгорается борьба условных правил классической эстетики, требовавших подражания древним, греческим и римским авторам.
Это был путь исканий, открытий и поражений, путь упорный борьбы за народность, гуманизм, реализм и высокое художественное мастерство, борьбы за прогрессивное детское чтение, воспитывающее передового гражданина своей родины. Благодаря активному участию выдающихся писателей, критиков и теоретиков литературы в создании детской литературы и в формировании детского чтения за три с лишним века определились эти прогрессивные традиции.
II.1 Творческое становление писателя С.Т.Аксакова
Замысел книги о детстве возник у Сергея Тимофеевича Аксакова в 1854 году. В шуточном стихотворении, написанном на день рождения внучки, он обещает ей прислать через год свою книжку «про весну младую, про цветы полей, про малюток пташек,…про лесного Мишку». Но проходит время, и Сергей Тимофеевич сообщает Оле: «…дай бог, чтобы к будущему дню твоего рождения она была готова. Да и книжка выходит совсем не такая, какую я обещал тебе». Она явно перерастала первоначальный замысел: существенно изменились и содержание ее, и цель, и объем. «Я дописываю большую книгу,– читаем в письме Аксакова от 3 мая 1857 года. – Это должно быть (хорошо, если будет) художественным произведением моих детских лет, начиная с третьего до девятого года моей жизни». Так появились «Детские годы Багрова-внука», вначале на страницах журнала, в отрывках, а через год, в 1858 году, отдельной книгой. Действительно, замысел Аксакова значительно расширился, и получилась книга о годах далекого детства, о людях и судьбах прошлого.
А за два года до этого Аксаков выпустил «Воспоминания», в которых он рассказал о своем отрочестве и юности, прошедших в Казани: там он учился в гимназии, откуда поступил в Казанский университет. «Воспоминания» были изданы совместно с «Семейной хроникой» из жизни старшего поколения Багровых. И теперь, когда появилась история детства Аксакова, биография главного героя всех трех книг обрела недостающее хронологическое звено, образовалась художественно-автобиографическая трилогия. В истории русской литературы она заняла место непосредственно с «Детством», «Отрочеством» и «Юностью» Льва Николаевича Толстого.
Внутреннее единство всех трех книг Аксакова сразу почувствовали их первые критики и читатели, хотя от своего лица автор ведет рассказ только в «Воспоминаниях», а в других – от имени Багрова. Но внимательный читатель, писал Добролюбов, очень легко убедится «в тождестве Аксакова и Багрова» и найдет много примеров «сходства всего багровского с аксаковским». Добролюбов поэтому считал себя вправе назвать и «Детские годы» воспоминаниями Аксакова, несмотря на специальное «предуведомление» писателя своим читателям, в котором он категорически отрицал тождество между собой, автором, и Багровым-внуком, этим вымышленным рассказчиком.
Но почему же С.Т.Аксаков, повествуя о своем детстве, о жизни своих родных и близких, прибегнул к псевдониму?
Одна из причин, как считает сын писателя Иван Аксаков,– это желание прекратить неприятные для рода Аксаковых и Куроедовых «толки-пересуды», какие могли вызвать книги, и, прежде всего «Семейная хроника»: на многих ее страницах старшие представители этих семейств выглядят типичными крепостниками. Была еще и причина художественная. И осмысление ее приближает к пониманию широкого смысла сугубо, казалось бы, автобиографического повествования.
Автор, «прикрывшись» именем Багрова, стремился «удержать журнальную критику в пределах чистой литературной оценки выставленных им характеров и типов» (И.С.Аксаков). Он пошел по тому же пути, что и Лев Толстой, озаглавивший свою первую повесть «Детство» и очень недовольный тем, что редакция журнала произвольно изменила заглавие: «История моего детства» противоречит с мыслью сочинения. Кому какое дело до истории моего детства? Ту же цель: придать с самого начала, уже в заглавии, обобщающий смысл своему сочинению – преследовал и Сергей Тимофеевич Аксаков.
К выявлению общезначимого, общеинтересного целеустремлено все повествование. Так, автора в детстве увлекали сказки, надолго овладевая его горячим воображением: «С какою жадностью, с каким ненасытным любопытством читал я эти сказки, и в то же время я знал, что все это выдумка, настоящая сказка, что этого нет на свете и быть не может. Где же скрывается тайна такого очарования?» Эту тайну он видит «в страсти к чудесному, которая, более или менее, врождена всем детям». Так, Сереже понравилась, что купленную его отцом деревушку назвали «Сергеевкой». Это так рано появившееся в нем чувство собственности автор объясняет, а заодно и извиняет также общими свойствами детской психологии.
Но при всей своей целеустремленности к реалистическому обобщению сферой изображения для Аксакова остаются его личные переживания и чувства, «истории» и события из его собственной жизни, из жизни родных, близкого окружения. Один из исследователей (советский литературовед С.Машинский) назвал даже его «едва ли не самым автобиографическим писателем в истории мировой литературы». Это своеобразие Аксакова-писателя определялось особенностями его природного дарования. Сравнивая себя с теми писателями, которые обладают талантом «чистого» творчества, создают вымышленные персонажи, Аксаков считал: «Заменить…действительность вымыслом я не в состоянии. Я пробовал несколько раз писать вымышленные происшествия и вымышленных людей. Выходила совершенная дрянь, и мне самому становилось смешно…Я только передатчик и простой рассказчик: изобретения у меня на волос нет…Я ничего не могу выдумать: к выдуманному у меня не лежит душа, я не могу принимать в нем живого участия».
Сознание своих творческих возможностей, заложенных в природе его таланта, пришло к Аксакову поздно. Но оно пришло, и писатель создает произведения, согласные реалистическими традициями русской литературы. В «Семейной хронике» он воспроизводит крепостнический быт и нравы, и все журналы, отметил Добролюбов, «полны были восторженными похвалами художественному таланту Аксакова, обнаруженному им в «Семейной хронике». Авторитет С.Т.Аксакова установился с тех пор незыблемо.
Самым большим достоинством "детства" Аксакова Л. Н. Толстой считал разлитую в книге любовь к природе, поэзию природы. Чуткое понимание русской природы, неподдельная любовь к ней, умение рассказать о ее разнообразнейших явлениях «настоящей русской речью» (Тургенев) нашли сочувственный отклик и у Гоголя, и особенно у автора «Записок охотника». Однако глубина, значимость реалистического творчества определяется изображением человека в его общественных отношениях. А социально-психологический реализм Аксакова обозначился только в «Семейных записках».
Почему с таким «опозданием» становится он реалистом? Почему так поздно начинается его собственно творческая биография? Это тем белее удивительно, что все: и положение семьи, и воспитание, и природные задатки – все обещало куда более ранний писательский дебют. Но это «опоздание», имевшее свои причины, оказалось удивительно благотворным для творческой судьбы Аксакова.
Сергей Тимофеевич родился в 1791 году в Уфе. Отец его служил прокурором, мать принадлежала к чиновной аристократии. Свои ранние годы он провел в степном имении деда, родовитого, хотя и не очень богатого дворянина. После его смерти это имение – Новое Аксаково – переходит к отцу будущего писателя.
В 1800-м году на формирование будущего писателя исключительное влияние оказала его мать, Мария Николаевна. Между ними установились дружеские, редкие по своей исповедальной доверительности отношения. Мать разделяет и горести, и радости своего сына, рассеивает его сомнения и недоумения, выступает его советчиком, укрепляя в решениях и предостерегая от опрометчивых поступков. Как вспоминает о себе писатель, он рос «болезненно развитым страстно любившей матерью».
Дворянское происхождение, отмечает Добролюбов, освобождало от необходимости рано втягиваться в «практическую жизнь», и «живой, восприимчивый мальчик обратился исключительно к природе и своему внутреннему чувству и стал жить в этом мире». Переживанию природы Сережа отдается с такой силой и душевной самоотдачей, что это даже пугает мать. В свою любовь к природе мальчик вкладывает не только страсть, но и талант натуралиста, которым он несомненно обладал: он устанавливает приметы приближения весны, пытливо наблюдает, как вьют гнезда и выращивают потомство птицы. Так что предыстория известных книг С.Т.Аксакова об уженье, охоте, несомненно, берет начало в его детстве.
Рано входит во внутренний мир мальчика и народная поэзия. Завороженный, слушает он в долгие зимние вечера сказительницу Пелагею, ключницу из крепостных. В ее обширнейшем сказочном репертуаре были и все русские сказки, и множество восточных. Одну из них – «Аленький цветочек» – Сережа не только выучил наизусть, но и «сам сказывал ее, со всеми прибаутками, ужимками, оханьем и вздыханьем Пелагеи». Сережа «передразнивал» ее так хорошо, что все домашние хохотали. Но никто из них и не подозревал, что в мальчике таится поистине актерский талант.
Неизгладимое впечатление оставляют душе и в памяти мальчика народные песни, святочные игры. А когда Сережа приохотился к чтению книг, он и ему отдается с исступленной страстью. Разжигая воображение, и без того у мальчика не по годам развитое, чтение устремляет его по новому руслу: он выдумывает приключения, сходные с вычитанными в книгах, и рассказывает их как доподлинные, будто бы с ними самим случившиеся. Более того, Сережа выступает даже в соревнование… с Шехерезадой, вставляя в ее сказки происшествия и эпизоды собственной фантазии. Когда Сережу уличили в выдумках, он, озадаченный, переживал и недоумевал. А эти «добавления» творило не обычное детское воображение, а просыпающаяся в нем творческая фантазия. Рано пробуждается в нем и «непреодолимое, безотчетное желание передавать другим свои впечатления с точностью и ясностью очевидности, так, чтобы слушатели получили такое же понятие об описываемых предметах», какое он сам имел о них. Это желание, столь важное, необходимое для будущего писателя, Сережа унаследовал, видимо, от матери, которая владела редким даром слова.
Литературные устремления юного Аксакова горячо поддерживает учитель словесности в Казанской гимназии, куда поместили Аксакова в 1800 году. Здесь он «начал потихоньку подписывать», а в 1805 году, вспоминает писатель, «виршами без рифм дебютировал… на литературной арене… гимназии». Когда же Аксакова переводят в студенты созданного в Казани университета, приходит и увлечение театром. Очень скоро его признают премьером студенческого театра.
И вот тут-то и выясняется со всею очевидностью, что и литературные произведения, которые представлялись Аксакову образцовыми, и манера актерской игры, которой он следовал, явно отстают от наметившегося в литературе и на сцене движения к реализму.
С.Т.Аксакову предстояло сделать выбор своего пути в искусстве.
Позднее, в «Воспоминаниях», С.Т.Аксаков с раскаянием признает и свое «староверство в литературе», и правоту своего гимназического наставника Григория Ивановича Каташевского, который удерживал его от подражательных скороспелок, утверждая: «…я знаю, что он скоро начнет марать бумагу, но я буду держать его на вожжах как можно дольше: чем позже начнет сочинять мой Телемак (шуточное прозвище Аксакова-гимназиста), тем лучше. Надобно, чтобы молодой человек набрался хороших примеров и образовал свой вкус…»
Но так складывается жизнь Аксакова, что, оставив университет (в 1807 году), он еще более удаляется от «хороших примеров». В Петербурге, куда он приезжает, чтобы служить, он знакомится с Шишковым, посещает его дом. Здесь на его глазах возникает пресловутая «Беседа любителей русского слова», в которую вошли по преимуществу как раз литературные староверы. Общение с ними, и особенно с самим Шишковым, консерватором по своим литературным и откровенным реакционером по идейно-политическим взглядам, конечно же, серьезно препятствовало образованию «своего вкуса».
Переехав из Петербурга в Москву, Аксаков в 1816 году женится и решает поселиться навсегда в деревне, чтобы заняться сельским хозяйством. Но в отличии от своих деда и отца Сергей Тимофеевич хозяином оказался плохим, и в 1826 году он, с разросшейся семьей, вновь появляется в Москве и поступает на службу в Московский цензурный комитет.
В Москве Аксаков сближается с драматургами, приверженцами классицизма, которые в то же время наводняли сцену развлекательными водевилями, поддерживает их своими хвалебными рецензиями. А вместе с тем его покоряет реалистическая игра М.С.Щепкина. Обеспокоенный будущим русского театра, он призывает «создать новый театр, народный. Все рамки и условия к черту!» Когда же в журналах поднимается кампания против Пушкина, будто бы идущего к своему закату, Аксаков выступает в печати с «Открытым письмом», в котором защищает великого поэта от несправедливых упреков и нападок. Аксаков выделяет и подчеркивает «такого рода достоинство» его поэзии, какого не имел ни один из пушкинских предшественников,– «силу и точность в изображениях не только видимых предметов, но и мгновенных движений души человеческой». Пушкин, вспоминает Аксаков, остался «очень доволен» его «письмом».
Решительный поворот в литературно-эстетическом развитии Аксакова происходит в 30-е годы.
Атмосферу в семье Аксаковых всегда отличала насыщенность духовными, интеллектуальными интересами. Теперь, когда выросли сыновья, дом Аксаковых посещает Н.В.Станкевич, В.Г.Белинский и другие товарищи Константина по Московскому университету, а весной 1832 года в доме Аксаковых появляется Гоголь. Участвуя в обсуждениях и горячих спорах на исторические, философские, эстетические темы, Сергей Тимофеевич проникается и одушевляется теми интересами, которые увлекали сыновей и его друзей и которые во многом определили идейную жизнь русского общества на целые десятилетия.
Приходит полное и окончательное освобождение от «староверских» представлений и вкусов, и место былых авторитетов занимает Гоголь. Его могучий художественный талант реалиста Аксаков замечает и приветствует одним из первых. К реализму «звали» писателя и особенности его художественного таланта, которые он все с большей отчетливостью начинает осознавать: «Я ничего не могу выдумывать,– напишет он к сыну,– к выдуманному у меня не лежит душа… я и уверен, что выдуманная мною повесть будет пошлее, чем у наших повествователей. Это моя особенность…»
В 30-е же годы у Аксакова появилась возможность целиком отдаться литературному творчеству, к чему поощряли его, блестящего рассказчика невыдуманных историй семейных преданий, многочисленные друзья. Когда, после смерти отца в 1837 году, к нему пришла обеспеченность, он покупает под Москвой имение Абрамцево, ставшее очень быстро одним из культурных и художественных центров России. Сюда приезжает Гоголь, Тургенев, Загоскин. Здесь, в Абрамцеве, Аксаков создает все известные свои произведения. Герои первых из них – звери, птицы, рыбы. Описание их повадок, «характеров» сочетается у Аксакова с глубоким проникновением в жизнь природы, наблюдательность натуралистов – с поэтическим к ней отношением. А затем возникают «Семейная хроника» и собственно «Воспоминания» – воспоминания о гимназических и университетских годах Аксакова.
Следуя за Пушкиным, Аксаков добивается точности в изображении и «видимых предметов», и «движений души человеческой». Правда, движения, а тем более диалектики души здесь еще мало. Но психологические портреты героев, коллизии, возникающие в их внутренней жизни, воспроизведены в хронике выразительно и рельефно. Так, в Степане Михайловиче Багровее привлекает ум, честность, «самая строгая справедливость». В то же время он бывает столь вспыльчив и гневен, что это сводит на нет все его достоинства. В конце концов, характер Степана Михайловича ставит в тупик рассказчика: «Но я не стану более говорить о темной стороне моего дедушки». Не говорить же об одном из главных героев двух книг трудно, невозможно. И Багров-внук ищет ему оправдания в том, что если и бывает он злым, то только в гневе, что сам он терпеть не мог «недобрых, злых и жестоких без гнева людей».
Аксаков стремится к воссозданию характеров в их сложности и противоречивости. И все же аксаковские психологические портреты еще статичны: выявляя во внутренней жизни противоречивые, даже взаимоисключающие начала, писатель передает скорее их равновесие, чем динамическое противостояние, разрешающееся движением.
II.2 «Детский мир» в произведении С.Т.Аксакова «Детские годы Багрова-внука»
«Жизнь человека в дитяти» – так С.Т.Аксаков, завершая работу над книгой «Детские годы Багрова-внука», сформулировал ее тему. А издавая книгу в 1858 году, он предпослал ей более развернутое определение темы и проблемы. Рассказы Багрова-внука, писал Аксаков, «представляют довольно полную историю дитяти, жизнь человека в детстве, детский мир, созидающийся под влиянием ежедневных новых впечатлений». Эти слова удивительно емко и точно передают своеобразие и других произведений. И Аксаков, и Гарин-Михайловский, и А.Толстой уделяют преимущественное внимание внутреннему миру своих героев, они пристально следят за возникновением и развитием душевных движений, воспроизводя даже самые незначительные из них.
Намного совершеннее психологическая живопись в «Детских годах Багрова-внука», где автор поднимается подчас до уровня, установленного его великим современником Львом Толстым.
Сосредоточив изображение на процессе формирования в ребенке Человека, Аксаков представляет этот процесс постепенным, сложным и многомерным. При этом писатель ведет повествование с такой неторопливой обстоятельностью, что возникает иллюзия течения самой жизни его героя.
Вначале ребенок осваивает мир предметов и внешних явлений. Готовый и устойчивый для взрослых, он, этот мир, является ребенку каждый раз новым, как бы на глазах его рождающимся, а потому ослепительно ярким и загадочным. О переправе через реку Белую он пишет: «Я был подавлен не столько страхом, сколько новостью предметов и величием картины, красоту которой я чувствовал, хотя объяснить, конечно, не умел». Потому-то даже те события и подробности, которые читателю могут показаться, необязательными, для героя книги наполнены важным смыслом. С какой доскональностью рассказывает он о приготовлении миндального пирожного! А как же иначе?! Ведь пирожное приготовляет обожаемая мать, и Сережа ревниво следит за тем, какой эффект произведет оно среди гостей.
Сережа не только поражается, восхищается или возмущается, он и мыслит об этом мире: «Ах, какое дерево!» и тут же: «Как оно называется?» Он допытывается у взрослых, что такое молния, что такое межевание, постоянно пополняя свой «толковый словарь». А в нем и степь (это безлесная и волнообразная равнина), и стойло (это комната для лошадей), и белые избы (это те, что с трубами), и урема (пойменное место)… Позднее Багров с гордостью заявит читателю: «Не поняв некоторых ответов на мои вопросы, я не оставлял их для себя темными и нерешенными, а всегда объяснял их по-своему».
Расширяются, углубляются знания о внешнем мире – и все чаще и чаще приходит желание практического его освоения. И пусть над Сережей не тяготела необходимость физического труда, пусть от него отвращала Сережу мать, с ее дворянскими предрассудками: «Выкинь этот вздор из головы. Пашня и борона – не твое дело». Потребность труда неотъемлема от человеческого естества, и он властно пробуждается и в нашем герое. Сережа любил внимательно и подолгу наблюдать за работой столяров и плотников, в восхищенье приводила его та «стройность и мерность», с какой молотили цепами гречиху. Наконец ему и самому разрешили попробовать свои силы: «Оказалось, что я никуда не годен: не умею ходить по вспаханной земле, не умею держать вожжи и править лошадью, не умею заставить ее слушаться. Крестьянский мальчик шел рядом со мной и смеялся».
Сережа восхищался не только прелестями полевых работ. Он подмечал, какими невыносимо тяжелыми бывают они для крепостных крестьян. И, повзрослев, он не только сострадает: он убеждается в важности, святости труда, в том, что крестьяне гораздо искуснее дворян, что они умеют делать то, что не умеют дворяне, и собственный неудачный трудовой эксперимент отзывается в душе чувством социальной неполноценности.
Чем шире раздвигаются горизонты постигаемого мира, тем настойчивее в него вторгаются факты, нарушающие его гармонию. В сознании Сережи никак не укладывается, почему злой староста Мироныч, выгоняющий крестьян на барщину даже в праздник, считается самими же крестьянами человеком добрым, почему наказание учеников розгами не только дозволяется, но и узаконено должностью учителя. Более того: «самые родители высеченных мальчиков благодарят учителя за строгость, а мальчики будут благодарить со временем». Почему пасхальный кулич для Багровых был гораздо белее того, каким разговлялись дворовые? Любимая мать, чьим разумным судом привык Сережа поверять свои впечатления и мысли, нет-нет, да и одернет его: «Это не твое дело». Другие же «почему» затрагивали такие отношения, которые дети с их врожденной справедливостью вообще не могли понять, а тем более оправдать: «Отчего они (крестьяне) нам рады и за что они нас любят? Что такое барщина? Кто такой Мироныч? И проч., и проч. Отец как-то затруднялся удовлетворить всем моим вопросам, мать помогла ему… Что такое староста Мироныч – я хорошо понял, а что такое барщина – по моим летам понять мне было трудно».
Все это, вспомнит позднее Багров, приводило к «смешению понятий», производило «какой-то разлад в моей голове», возмущало «ясную тишину моей души». Но именно внешние впечатления и стали для созерцательного Сережи теми, по его выражению, уроками, которые оказали решающее влияние на формирование его характера. Поток впечатлений влился в открытую миру душу ребенка, наблюдательного, склонного к самоанализу и самокритике, и это слияние дало благотворные результаты.
«Голова моя была старше моих лет»,– сетует Багров. Сетует потому, что такая «голова» лишала его детской непосредственности, отгораживала его от сверстников. Эта обгоняющая возраст умственная зрелость, выработала у Сережи привычку анализировать собственные чувства и мысли. Он не только живет впечатлениями. Он делает их предметом анализа, «останавливая» их, подыскивая соответствующие им толкования и понятия и закрепляя их в своей памяти. Когда же ему, герою повествования, такая операция не удается, на помощь приходит Багров повзрослевший, вспоминающий. И на протяжении всей книги мы слышим два повествующих голоса.
Сережа, мы помним, был мальчиком очень правдивым. И в своих воспоминаниях Багров не утаивает от читателя даже того, что заведомо считается предосудительным. Он признается в своей трусости (во время верховой езды страх превозмог в нем даже самолюбие, столь сильное у детей); он, при всей своей любви к живому в природе, радуется, видя подстреленных куропаток. В Сереже пробуждается и крепнет критическое к себе отношение, и переживание дисгармонии внешнего мира обостряется сознанием своего собственного несовершенства; «ясная тишина» сменяется в душу драматическими, по-детски преувеличенными и драматизированными сомнениям, исканиями выхода.
Но внутренний мир самого «дитяти» не раскалывается, не распадается. Он качественно видоизменяется: он наполняется социально-психологическим содержанием, в него входят ситуации и коллизии, в преодолении которых и протекает становление человека. Сереже предстоит поступление в гимназию. На кануне этого важнейшего события в его жизни и прекращается повествование. Детство кончилось, на пороге – отрочество. И этот порог готовится переступить выросший на наших глазах духовно и нравственно, возмужавший человек!
III.1 Поучительность жизненного опыта Н.Г.Гарина-Михайловского
Николай Георгиевич Гарин-Михайловский родился в 1852 году, в семье генерала в отставке, человека исключительно сурового, признававшего только один метод воспитания – строгость и наказания, вплоть до жестоких телесных. И от этих наказаний не могла защитить сына даже мать, нежно, беззаветно его любящая. Унизительной, оскорбительной для его самолюбия и гордости была и обстановка в Ришельевской гимназии в Одессе: царская гимназия подавляла в человеке личность, все ее свободные проявления, чтобы выработать из него надежного чиновника-исполнителя.
Чувство собственного достоинства, развиваемое и укрепляемое в будущем писателе его матерью, толкает его на протест и против тирании отца, и против рутинной системы воспитания и образования, царившей как в гимназии, так и в высших учебных заведениях. Именно этим объясняется его бегство с юридического факультета. Но с другой стороны, в этом протесте больше стихийной, эмоциональной, чем осознанной, идейной неудовлетворенности существующим положением. И хотя Николай Георгиевич хорошо был знаком с сочинениями Чернышевского, Добролюбова, Писарева, включая и запрещенные, общественные и нравственные идеалы демократической литературы не оказали на него заметного влияния.
«Полевение» Н.Г.Михайловского происходит во второй половине 80-х годов, чему способствовало, прежде всего, его приобщение к жизни трудовых низов. В 1878 году он окончил Институт путей сообщения и стал инженером-изыскателем. Михайловский принимал участие в строительстве крупнейших железных дорог, в том числе и Сибирской, сразу же завоевав репутацию инженера талантливого, а главное – честного и справедливого. Он видел в своей работе служение родине и народу. Профессия изыскателя – а он прошел пешком многие сотни верст по губерниям Казанской, Вятской, Костромской, Ярославской и другим – щедро питала будущего писателя впечатлениями и наблюдениями над жизнью русского общества, и особенно над жизнью крестьян.
В начале 80-х годов Гарин-Михайловский увлекается народническими учениями о русской деревне, в которой будто бы все еще существуют общинные – для народников они равнозначны социалистическим – «устои» жизни. И он принимает участие в «хождении в народ», оседает на землю: покупает в самарской глуши имение Гандуровка, надеясь помочь крестьянам преодолеть засилие кулаков, наладить доходное земледелие. Крестьяне же не понимают реформатора, а кулаки несколько раз поджигают его имение.
Народнические иллюзии Н.Г.Михайловского были разбиты при первом же столкновение с реальной русской деревней, в которой под хищническим напором кулаков рушились последние шаткие «устои». Написанные им на основе дневников очерки высоко оценил Чехов: «Раньше ничего подобного не было в литературе в этом роде по тону, и, пожалуй, искренности... Так верно, что хоть отбавляй… Я пропагандирую его «Несколько лет в деревне». И эта оценка не случайна: в очерках Н.Г.Михайловского Чехов услышал близкие ему «мотивы», которые он чуть позднее выразит в повестях «Мужики», «По делам службы», в рассказе «Новая дача».
Здесь же, в самарской глуши, Михайловский приступил к работе над повестью «Детство Тёмы». Первый, неоконченный ее вариант начинающий автор прочитал навестившему его Станюковичу, и тот горячо ее одобрил. В 1892 году она была опубликована в журнале под псевдонимом Гарин (от имени сына писателя Гари - Георгия).
III.2 Пути нравственной зрелости героя произведения Н.Г.Гарина-Михайловского «Детство Тёмы»
Сложным путем ведет к нравственной зрелости героя своей книги «Детство Тёмы» Н.Г.Гарин-Михайловский.
К детству обращают писателя не одни воспоминания об этой счастливой и безмятежной поре человеческой жизни. К тому же у его автобиографического героя этой безмятежности нет и в детстве. Знаменательно и название первой главы – «Несчастный день» – и ее начало: «Маленький восьмилетний Тёма стоял над сломанным цветком и с ужасом вдумывался в безвыходность своего положения». Тёма, нечаянно сломавший любимый цветок отца, представляет себе жестокое возмездие: у отца «нехорошее лицо», а в складке его синих штанов – «желтенький узенький ремешок». И «бесконечно сильно почувствует мальчик, что самый близкий ему человек может быть страшным и чужим, что к человеку, которого он должен и хотел бы только любить до обожания, он может питать и ненависть, и страх, и животный ужас…» А в довершение всего, заигравшись и расшалившись, Тёма сломал и лозы отца, нагрубил своей бонне, украл для своего товарища по играм Иоськи сахар из сахарницы. Наступает тяжелая развязка: отец, не вдаваясь в причины проступков Тёмы, жестоко его наказывает. Когда мать врывается в кабинет, чтобы прекратить истязание сына, она видит, как с дивана «слезает в это время растрепанный, жалкий, огаженный звереныш и дико, с инстинктом зверя, о котором на минуту забыли, пробирается к выходу».
Как резко отличается атмосфера в доме Карташевых от той, в которой рос Сережа Багров! Гарин-Михайловский, конечно же, преувеличивал силу и характер наказания, заострял переживания Тёмы. Но тем самым отчетливее и явственнее обозначалось авторское «задание»: Гарин-Михайловский стремится не только запечатлеть, но и переосмыслить свой богатый жизненный опыт, сделать его поучительным не только для одного себя лично.
В окружающей Тёму среде опаснее всего – нетерпимое отношение к чувству человеческого достоинства, к поведению, руководимому понятиями чести и справедливости. Жестокость отца – это не вспышка гнева, это принцип усвоенной и отстаиваемой им системы. Той же системы придерживаются и в гимназии. Ее директор отрицает за гимназистами право рассуждать о начальниках, отвергает «правило какого-то товарищества» и считает своей священной обязанностью «сплотить всю эту разрозненную массу (учащихся) в нечто такое, с чем, говоря о практической стороне дела, можно было бы совладать». «С момента его поступления ребенок,– разъясняет директор Аглаиде Васильевне Карташевой, – должен понимать и знать, что вся власть над ним в сфере его занятий переходит к его новым руководителям. Если это сознание будет глубоко сидеть в нем – это даст ему возможность благополучно сделать свою карьеру».
Такая система, показывает Гарин-Михайловский, губительна, а для слабых натур – гибельна. Но не менее, чем ее «прямое» давление, разрушительно для человеческой личности приспособление к системе, компромисс, примирение с господствующими принципами и правилами. Именно к подобным компромиссам часто склоняет Тёму и его мать, как правило, невольно, бессознательно, из одной лишь горячей любви к сыну, из желания ему счастья, благополучия, какой бы высокой ценой они не оплачивались.
Образ Аглаиды Васильевны противоречив, двойствен. Она – союзник автора, пока борется против насилия над личность ребенка, пока обличает бездушную систему воспитания, убивающую в человеке волю, вытравливающую из человека его неповторимое «я». Но автор солидарен с ней только до строго определенной границы.
В повести есть такой эпизод. К дому Карташевых примыкал наемный двор, где ютилась «городская голытьба». «Мысль о наемном дворе давно уже приходило в голову матери Тёмы, Аглаиде Васильевне. Нередко, сидя в беседке за книгой, она невольно обращала внимание на эту ватагу вечно возбужденных веселых ребятишек. Наблюдая в бинокль за их играми, за их неутомимой беготней, она часто думала о Тёме». И наконец она разрешает сыну посещать наемный двор, играть с «голытьбой» – но не больше! Как только Тёму его более развитые товарищи по гимназии захотели приобщить к чтению передовой литературы, она бьет тревогу! Аглаида Васильевна категорически против новых увлечений Тёмы, так как глубоко убеждена, что учения Чернышевского, Добролюбова, Писарева ошибочны и вредны!
Вместе с писателем мы с интересом и горячим сочувствием следим за неравной борьбой маленького Тёмы против жестоких воспитательных принципов отца, против казенно-рутинной системы обучения и общепринятых и общепризнанных нравов, привычек окружающих. Правдивый, искренний, добрый Тёма сопротивляется губительному воздействию насилия, равнодушие, лицемерной морали.
Как и Сережа Багров, Тёма Карташев наделен благородными задатками: в нем живет и не затухает чувство справедливости, он предельно самоотвержен в своих стремлениях к добру и правде, он искренен в своем раскаянии, когда совершает какой-нибудь проступок. Но почему же ему так трудно «выделяться», говоря словами Достоевского, в человеке? Почему на его долю выпадает столько срывов и падений, иногда таких глубоких, что они и через многие годы не изгладятся из его воспоминаний? Быть может, потому, что Тёме, как считает его мать, недостает «твердости и воли в минуты страха и опасности»?
Среди испытаний, предложенных юному герою, два наиболее ответственных Гарин-Михайловский сопоставляет и противопоставляет.
Тёма спасает Жучку. На рассвете, тайком от взрослых Тёма выбирается из дома в сад, находит в каретном сарае двое вожжей и длинную веревку и, рискуя жизнью, спускается на дно колодца. Преодолевая страх, Тёма ободряет себя: «Не надо бояться, не надо бояться!.. Стыдно бояться! Трусы только боятся! Кто делает дурное – боится, а я дурного не делаю, я Жучку вытаскиваю, меня и мама и папа за это похвалят». Тёма выдерживает испытание: ему хватило и воли, и твердости.
А вот другие окончилось для него катастрофически: он выдает товарища. Когда директор гимназии впился в него горящими глазами, Тёма «почувствовал, как он точно погружался куда-то… И вот… зазвучали в его ушах и посыпались его бессвязные, слабеющие слова о пощаде, слова мольбы, просьбы и опять мольбы о пощаде и еще… ужасные, страшные слова, бессознательно слетавшие с помертвелых губ… ах! более страшные, чем кладбище и черная шапка Еремея (так перепугавшие Тёму во время спасения Жучки), чем розги отца, чем сам директор, чем все, что бы то ни было на свете. Что смрад колодца?! Там, открыв рот, он больше не чувствовал его…» Он возвращается в класс ябедой и доносчиком: «Неудержимой болью охватила его мысль о том светлом, безвозвратно погибшем времени, когда и он был чистым и незапятнанным… Что-то забытое, напомнившее Тёме Жучку в колодце, мелькнуло в его голове…» И боль от содеянного была тем острее и невыносимее, что другой гимназист, кроткий, нашел в себе силы для достойного ответа директору: «Делайте со мной, что хотите, я приму на себя всю вину, но я не могу выдать…»
Что же сломило Тёму? Чего не хватает еще ему, чтобы сохранить себя чистым и незапятнанным? Что предстоит ему еще развить и укрепить в себе? Что же придает человеку нравственную стойкость и гражданское мужество?
Решение этих вопросов составляет важнейший этап в процессе нравственного самоопределения каждого человека. Поисками ответов на эти вопросы и определяется замысел повести «Детство Тёмы» (1892). Гарин-Михайловский говорил: «…в моей беллетристике выдуманных образов совсем нет: все взято прямо из жизни». Прямо из жизни, большею частью из жизни самого автора, «взята» и повесть.
IV. А.Н.Толстой и его произведение «Детство Тёмы»
К числу самых талантливых книг, в которых раскрывается внутренний мир подростка, принадлежит «Детство Никиты» – повесть замечательного советского писателя Алексея Николаевича Толстого (1883-1945).
Сам Толстой считал, что впечатления детства во многом сформировали его как художника, способствовали открытию им в себе писательских способностей. В одной из автобиографических заметок, озаглавленной «О себе» (1933), Толстой писал: «Оглядываясь, думаю, что потребность в творчестве определилась одиночеством детских лет: я рос один в созерцании, в растворении среди великих явлений земли и неба. Июльские молнии над темным садом; осенние туманы как молоко; сухая веточка, скользящая под ветром на первом ледку пруда; зимние вьюги, засыпающие сугробами избы до самых труб; весенний шум вод, крик грачей, прилетавших на прошлогодние гнезда; люди в круговороте времен года, рождение и смерть, как восход и закат солнца, как судьба зерна; животные, птицы; козявки с красными рожицами, живущие в щелях земли; запах спелого яблока, запах костра в сумеречной лощине; мой друг, Миша Коряшонок, и его рассказы; зимние вечера под лампой, книги, мечтательность (учился я, разумеется, скверно)…
Вот поток дивных явлений, лившийся в глаза, в уши, вдыхаемый, осязаемый…»
«Детство Никиты» написано в 1920 году, в период, когда писатель находился в эмиграции. Отсюда та лирическая, немного грустная интонация, которая проходит через всю повесть. Это поэтическое повествование о годах формирования человека. Это самобытное, оригинальное создание творческой памяти писателя.
В произведении описывается хроника основных событий жизни героя в течение года, последнего года перед началом учения. Взаимосвязь жизни десятилетнего ребенка с жизнью природы создает своеобразный лирический колорит повествования: "Никита плыл под звездами, покойно глядел на далекие миры". Единение с природой, ощущение себя неотъемлемой частью ее создает в душе мальчика почти постоянное ожидание счастья, чудесного, фантастического. Поэтому становится понятным столь пристальное внимание Никиты ко всему, что его окружает.
Произведение было восторженно встречено читателями и критикой, о нем существует большая литература; сохранились многочисленные высказывания современников. В.Б.Шкловский, вспоминания о своем разговоре с Горьким в Петрограде в 1921 году, приводит его отзыв о повести Толстого: «Про умное легче писать,– сказал Горький,– у меня, грешного, в моей книге мальчик много знает и очень об этом старается рассказать. Даже у Льва Николаевича Толстого, когда он молодым был, в «Детстве» мальчик умен. В литературе мальчики умны и много рассуждают. А вот у Алексея Николаевича в «Детстве Никиты» мальчик совсем ни о чем не думает, он просто живет, и какой это настоящий человек! Как много мы за него думаем!»
Заключение
Русская литература всегда размышляла над тем, как уберечь человеческую душу от полного грехопадения и от окончательной гибели. И трудно найти такого писателя, который, мучаясь этим вопросом, не обращался бы памятью к детству.
Именно поэтому, перелистывая знакомые страницы многих русских книг, мы убеждаемся в том, что лучшие из них о самой удивительной и прекрасной поре жизни.
Наши писатели, склонные к постижению сокровенного внутреннего мира героев произведений, чутко уловили, что русский человек в глубине души до конца своих остается ребенком, простодушно и безоглядно любящим, безрассудно грешащим и искренне раскаивающимся. И потому детские воспоминания, казалось бы, совершенно сгладившиеся, затерявшиеся где-то в потемках памяти, в какое-то мгновение способны перевернуть и его душу, и его жизнь.
Наши маленькие герои хотят жить в ладу со всеми, и они ощущают всех людей, пусть даже и случайно оказавшихся рядом, своими близкими и сродниками – об этом прекрасно писал русский философ Федоров, утверждавший, что все дети видят в старших родных людей и потому называют их тетями и дядями.
Для детского сердца нет богатых и бедных, нет знатных и незнатных, а есть лишь любящие и равнодушные, злые и добрые. Оно безошибочно угадывает в любом человеке его душу и тянется к той, в которой не угас святой огонек, видимый лишь чуткому внутреннему оку.
Ребенок, по духовной природе своей, ищет гармонии и согласия, ему претят ненависть и ожесточение, он весь открыт для любви. И как важно, чтобы из детства ребенок вступал в юность с чистой и ясной душой, верующей и любящей, и чтобы память сердца не омрачалась тягостными воспоминаниями и хранила те, которые благодатно отзовутся на всей его последующей судьбе. Те, о которых так хорошо сказал Ф.М.Достоевский, вложив их в уста своего героя, Алексея Карамазова: «Знайте же, что ничего нет выше и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома. Вам много говорят про воспитание наше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собой в жизнь, то спасен человек на всю жизнь».
Список литературы:
12. Н.Г.Гарин-Михайловский «Детство Тёмы»- М.: Дет. Лит., 1987
Рождественский венок
Ворона
Старинная английская баллада “Greensleeves” («Зеленые рукава»)
Иван Васильевич меняет профессию
5 зимних аудиосказок