Сценарий «Сохраните мир на Земле»

Сценарий «Сохраните мир на Земле»

(посвященный 9 мая)

Ведущий 1:

Спасибо Вам за то,

Что видим небо, –

От имени сегодняшних живущих,

От каждого, кто не был на войне…

Ведущий 2: Мы – дети мира. Завтра мы станет у штурвала самолета, у токарного станка. Кто-то станет писателем, замечательным врачом. Завтра в наших руках окажется целый мир.

Ведущий 1: Каким будет наш мир? Я надеюсь на то, что он будет ярким, добрым, теплым, как весеннее солнце. Мы – дети мира придем в наше завтра с миром.

Ведущий 2: Но о еще вчера твой дед не вернулся с войны. Это он закрыл своим телом дуло пулемета, а бабушки падали от голода, делая снаряды, сея хлеб для солдат. И каждый из них, идя на смерть, знал и верил в то, что все не напрасно, а иначе зачем?..

Клип «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины»

Ведущий 1: Война обрекла миллионы людей на страдания, голод. Она разрушала города и села. Она ломала человеческие судьбы и топтала мечты. Она вошла непрошенной гостьей в каждый дом…

Стихотворение Л. Ошанина «Волжская баллада»

Ведущий 2: Война никого не пощадила: ни детей, ни женщин, ни стариков…

Клип «Освенцим»

Ведущий 1: Война научила ценить жизнь, любить свою Родину, она показала безграничные силы Человека и стойкость жизненных принципов.

Монолог из «Повести о настоящем человеке» Б. Полевого

Ведущий 2: Война испытывала людей на прочность, на человечность, на верность.

Стихотворение К. Симонова «Жди меня»

Клип «До свидания, мальчики» (А. Варум)

Стихотворение С. Викулова «Одна навек»

Ведущий 1: Отгремела война…  И настал новый день… И солнце осветило всех своим светом и одарило теплом все живое… И зацвели цветы, и зазвучала музыка… И родился Человек… Этот Человек – Ты!!! Будь достоин памяти павших!

Ведущий 2: Сохрани мир на Земле! Принеси с собой мир в грядущее завтра!

Клип «Мы должны исправить мир»

Волжская баллада

Третий год у Натальи тяжелые сны,

Третий год ей земля горяча —

С той поры как солдатской дорогой войны

Муж ушел, сапогами стуча.

На четвертом году прибывает пакет.

Почерк в нем незнаком и суров:

«Он отправлен в саратовский лазарет,

Ваш супруг, Алексей Ковалев».

Председатель дает подорожную ей.

То надеждой, то горем полна,

На другую солдатку оставив детей,

Едет в город Саратов она.

А Саратов велик. От дверей до дверей

Как найти в нем родные следы?

Много раненых братьев, отцов и мужей

На покое у волжской воды.

Наконец ее доктор ведет в тишине

По тропинкам больничных ковров.

И, притихшая, слышит она, как во сне:

— Здесь лежит Алексей Ковалев.—

Нерастраченной нежности женской полна,

И калеку Наталья ждала,

Но того, что увидела, даже она

Ни понять, ни узнать не могла.

Он хозяином был ее дум и тревог,

Запевалой, лихим кузнецом.

Он ли — этот бедняга без рук и без ног,

С перекошенным, серым лицом?

И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,

Повалившись в кровать головой,

В голос вдруг закричала, завыла она:

— Где ты, Леша, соколик ты мой?! —

Лишь в глазах у него два горячих луча.

Что он скажет — безрукий, немой!

И сурово Наталья глядит на врача:

— Собирайте, он едет домой.

Не узнать тебе друга былого, жена,—

Пусть как память живет он в дому.

— Вот спаситель ваш,— детям сказала она,—

Все втроем поклонитесь ему!

Причитали соседки над женской судьбой,

Горевал ее горем колхоз.

Но, как прежде, вставала Наталья с зарей,

И никто не видал ее слез...

Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.

Только вдруг, словно годы назад,

Под окном раздаются мужские шаги,

Сапоги по ступенькам стучат.

И Наталья глядит со скамейки без слов,

Как, склонившись в дверях головой,

Входит в горницу муж — Алексей Ковалев —

С перевязанной правой рукой.

— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.

И, взглянув по-хозяйски кругом,

Замечает чужие глаза в тишине

И другого на месте своем.

А жена перед ним ни мертва ни жива...

Но, как был он, в дорожной пыли,

Все поняв и не в силах придумать слова,

Поклонился жене до земли.

За великую душу подруге не мстят

И не мучают верной жены.

А с войны воротился не просто солдат,

Не с простой воротился войны.

Если будешь на Волге — припомни рассказ,

Невзначай загляни в этот дом,

Где напротив хозяйки в обеденный час

Два солдата сидят за столом.

      Утром он явился на летное поле, когда оно было еще пусто. На линейках ревели прогреваемые моторы, напряженно выдыхали огонь «полярные» печи, и механики, развертывая винты, отскакивали от них, как от змеи. Слышалась знакомая утренняя перекличка:
   – К запуску!
   – Контакт!
   – Есть контакт!
   Наконец самолеты, подпрыгивая, неуклюже переваливаясь и подрагивая крыльями, поползли к старту, придерживаемые механиками за подкрылки. Наумов был уже здесь и курил самокрутку, такую маленькую, что казалось – он извлекает дым из сложенных в щепотку коричневых пальцев.
   – Пришел? – спросил он, не ответив на сделанное по полной форме официальное приветствие Алексея. – Ну и ладно: первым пришел – первым и полетишь. А ну, садись в заднюю кабину девятки, а я сейчас. Посмотрим, что ты за гусь.
   Он стал быстрыми затяжками докуривать крохотный «чинарик», а Алексей заторопился к самолету. Ему хотелось прикрепить ноги до того, как подойдет инструктор. Славный он малый, но кто его знает: а вдруг заупрямится, откажется пробовать, поднимет шум? Мересьев карабкался по скользкому крылу, судорожно цепляясь за борт кабины. От волнения, от непривычки он все срывался и никак не мог закинуть ногу в кабину, так что узколицый, немолодой, унылого вида механик, удивленно поглядев на него, решил: «Пьян, собака».
   Но вот наконец Алексею удалось закинуть в кабину свою негнущуюся ногу, с невероятными усилиями подтянул он другую и грузно плюхнулся в сиденье. Он сейчас же пристегнул кожаными хомутиками протезы к педальному управлению. Конструкция оказалась удачной, хомутики упруго и прочно прижимали протезы к рычажкам, и он чувствовал их, как в детстве чувствовал под ногой хорошо пригнанный конек.
   В кабину сунулась голова инструктора.
   – А ты, друг, часом не пьян? Дыхни.
   Алексей дыхнул. Не почуяв знакомого запаха, инструктор погрозил механику кулаком.
   – К запуску!
   – Контакт!
   – Есть контакт!
   Мотор несколько раз пронзительно фыркнул, потом послышалось отчетливо различимое биение его поршеньков. Мересьев даже вскрикнул от радости и машинально потянул рукой рычажок газа, но тут он услышал в переговорной трубке сердитое ругательство инструктора:
   – Поперед батьки в пекло не лезь!
      В косо поставленном зеркале инструктор видел лицо нового курсанта. Сколько он наблюдал таких лиц при первом взлете после длительного перерыва! Он видел снисходительное добродушие асов, видел, как загорались глаза летчиков-энтузиастов, ощутивших родную стихию после долгого скитания по госпиталям. Он видел, как, очутившись в воздухе, бледнели, начинали нервничать, кусать губы те, кого травмировало во время тяжелой воздушной аварии. Он наблюдал задорное любопытство новичков, отрывавшихся от земли в первый раз. Но такого странного выражения, какое инструктор видел в зеркале на лице этого красивого смуглого парня, явно не новичка в летном деле, ни разу не доводилось наблюдать Наумову за многие годы его инструкторской работы.
   Сквозь смуглую кожу новичка проступил пятнистый, лихорадочный румянец. Губы у него побледнели, но не от страха, нет, а от какого-то непонятного Наумову благородного волнения. Кто он? Что с ним происходит? Почему технарь принял его за пьяного?
   Когда самолет оторвался от земли и повис в воздухе, инструктор видел, как глаза курсанта, черные, упрямые, цыганские глаза, на которые тот не опустил защитных очков, вдруг заплыли слезами и как слезы поползли по щекам и были смазаны ударившей в лицо на повороте воздушной струей.
   «Чудак какой-то! С ним нужно осторожно. Мало ли что!» – решил про себя Наумов. Но было в этом взволнованном лице, глядевшем на него из четырехугольника зеркала, что-то такое, что захватило и инструктора. Он с удивлением почувствовал, что и у него клубок подкатывает к горлу и приборы начинают расплываться перед глазами.
   – Передаю управление, – сказал он, но не передал, а только ослабил руки и ноги, готовый в любой момент выхватить управление из рук этого непонятного чудака.
      После первого круга Наумов перестал опасаться за ученика. Машина шла уверенно, «грамотно». Только странно, пожалуй, было, что, ведя ее по плоскости, курсант все время то делал маленькие повороты вправо, влево, то бросал машину на небольшую горку, то пускал вниз. Он точно проверял свои силы.

   Было холодно, термометр на стойке крыла показывал минус 12. Резкий ветер задувал в кабину, пробивался сквозь собачий мех унтов, леденил ноги инструктора. Пора было возвращаться.
   Но всякий раз, когда Наумов командовал в трубку: «На посадку!» – он видел в зеркале немую просьбу горячих черных глаз, даже не просьбу, а требование, и не находил в себе духа повторить приказание. Вместо десяти минут они летали около получаса.
   Выскочив из кабины, Наумов запрыгал около самолета, прихлопывая рукавицами, топая ногами. Ранний морозец действительно в это утро был островат. Курсант же что-то долго возился в кабине и вышел из нее медленно, как бы неохотно, а сойдя на землю, присел у крыла со счастливым, действительно пьяным каким-то лицом, пылавшим румянцем от мороза и возбуждения.
   – Ну, замерз? Меня сквозь унты ух как прохватило! А ты, на-ка, в ботиночках. Не замерзли ноги?
   – У меня нет ног, – ответил курсант, продолжая улыбаться своим мыслям.
   – Что? – Подвижное лицо Наумова вытянулось.
   – У меня нет ног, – повторил Мересьев отчетливо.
   – То есть как это «нет ног»? Как это понимать? Больные, что ли?
   – Да нет – и все... Протезы.
   Мгновение Наумов стоял точно пригвожденный к месту ударом молотка по голове. То, что ему сказал этот странный парень, было совершенно невероятным. Как это нет ног? Но ведь он только что летал, и неплохо летал...
   – Покажи, – сказал инструктор с каким-то страхом.
   Алексея это любопытство не возмутило и не оскорбило. Наоборот, ему захотелось окончательно удивить смешного, веселого человека, и он движением циркового фокусника разом поднял обе штанины.
   Курсант стоял на протезах из кожи и алюминия, стоял и весело смотрел на инструктора, механика и дожидавшихся очереди на полеты.
   Наумов сразу понял и волнение этого человека, и необыкновенное выражение его лица, и слезы в его черных глазах, и ту жадность, с какой он хотел продлить ощущение полета. Курсант его поразил. Наумов бросился к нему и бешено затряс его руки.
   – Родной, да как же?.. Да ты... ты просто даже не знаешь, какой ты есть человек!..