Образы падших женщин в прозе Л.Н. Андреева: историко-культурный претекст и его трансформация

Научная статья

Тема : Образы падших женщин в прозе Л.Н. Андреева:

историко-культурный претекст и его трансформация

Выполнила: учитель русского языка и литературы МАОУ СОШ с.Нижнетроицкий

Туймазинского района

Яровикова Екатерина Викторовна

Не секрет, что литературные образы порой живут столетиями. Не все из них можно назвать в полном смысле слова «вечными». Очевидно, что культурная значимость «падшей женщины», например, не сопоставима с Прометеем, Гамлетом и Дон-Кихотом. Однако, на наш взгляд, нельзя игнорировать претекст подобных образов, насчитывающий порой сотни и тысячи лет и активно влияющий на новые литературные воплощения и их восприятие.

Образ блудницы возникает еще в античной мифологии, где богиня Афродита славилась своими любовными похождениями, обильным деторождением и своеобразными наказаниями своих «конкуренток». Афродита покарала Эос ненасытным желанием, Смирну инцестуальной любовью к родному отцу, Кирку (Цирцею) противоречивыми чувствами (у соблазнительницы было много мужчин, которых она превращала в животных, поскольку они не приносили ей удовольствия и удовлетворения). Однако греческая мифология не осуждала Афродиту. Отрицательные героини, живущие ради похотливой любви и внушающие вожделение (такова Арсака в романе Гелиодора), появились в греческой культуре позже.

Незнакомо осуждение блудницы и в раннесредневековой европейской культуре. В кельтской мифологии не было богинь любви, как в скандинавской (Фрейя) и античной словесности (Афродита/ Венера), все богини кельтов проявляют пылкую сексуальность, наиболее яркая из которых Медб («один из ее любовников всегда пребывал в тени другого»). Это свойство связано с их ролью как великих матерей всего сущего, с символическим уподоблением плодоносящей земле. Осуждению тут нет места.

Христианская культура, сохраняя связь с античностью, радикально переосмысляет образ блудницы. По видению Иоанна Богослова ее прообразом выступают жрицы малоазийских храмов, которые были описаны Геродотом: «…каждая вавилонянка должна однажды в жизни садиться в святилище Афродиты (Милитты) и отдаваться за деньги чужестранцу… в священном участке Афродиты сидит множество женщин с повязками из веревочных жгутов на головах. Сидящая здесь женщина не может возвратиться домой, пока какой-нибудь чужестранец не бросит ей в подол деньги и не соединится с ней за пределами священного участка…После соития, исполнив священный долг богине, она уходит домой и затем уже ни за какие деньги не овладеешь ею вторично» [3,187 ].

Императрица Мессалина, чей образ стал нарицательным, прославилась тем, что по ночам приходила в один из римских лунапариев, чтобы удовлетворить свою похоть. Ее образ запечатлен в стихах Ювенала.

В раннем христианстве главными женскими добродетелями почитались скромность, верность и героическая защита своей чести. Однако, наряду с восхвалениями героинь «в эту же эпоху было представление о женщине как носительнице темного начала. Можно вспомнить колдуний, распутниц, женщин-убийц из романа Апулея «Золотой осел»; например, жену, убившую своего мужа из вставной новеллы о фессалийских ведьмах или ту, которая «несчастного мужа вводила в обман, сама с утра предавалась пьянству и постоянному блуду, оскверняя свое тело» [3,184].

Так, наряду с девственницами в христианских писаниях появляются образы раскаявшихся грешниц. Для примера приведем образ женщины из Деяний Фомы. Юноша, обращенный Фомой, умоляет свою возлюбленную отказаться от плотских наслаждений, женщина отказывается. Тогда юноша убивает ее в отчаянии из-за того, что она будет принадлежать другому. Здесь отразилось языческое представление о темной женской природе, которая даже христианина толкает на преступление.

«В то же время христиане провозглашали возможность победы над этой демонической сущностью, ее преобразования раскаянием и страхом перед наказанием: блудница может стать святой» [3,186 ]. Создавался образец, к которому должна была стремиться женщина-христианка, еще жившая в мире, сохраняющем архаические устои. Между полюсами греха и святости, естественно, возникало трагическое напряжение.

Так образ блудницы становится символическим выражением нравственных противоречий женской души, своего рода «антиидеалом» женской судьбы. Естественно, что Л.Н. Андреев, всегда испытывавший интерес к «пограничным», «надрывным» темам, не мог пройти мимо этой традиции.

В рассказах «Христиане» и «Тьма» непосредственно возникает образ «падшей женщины», но писатель не столько осуждает проституток, сколько смотрит на мир их глазами. В «Христианах» главная героиня Пелагея Караулова предстает перед судом в качестве свидетеля, но отказывается принять присягу на том основании, что сама занимается греховным делом и не считает себя христианкой: «Нет, я не христианка. Когда бы была христианка, таким бы делом не занималась» [1, 587].

На суде ей объясняют, что профессия не имеет никакого отношения к культу и вере. Рассказ строится на том, что окружающие, в том числе священник, пытаются убедить Караулову принять присягу. Но у нее есть стыд перед Богом, перед людьми: «Как же я такая пойду в церковь?» [1, 588].

Батюшка сравнивает ее с мучеником Иовом, который принял на себя испытания, возложенные Богом, но, тем не менее, осуждает ее за самовольное отлучение от церкви, что, по его словам, составляет еще больший тяжкий грех, «покусительство на применение воли божьей», проявление «гордыни». Священник надеется на «час душевного просветления» и напоминает Карауловой о том, как Иисус Христос спас и простил блудницу, когда она покаялась. Пелагея верит в Христа, но в отличие от евангельской грешницы, о которой ей напомнил батюшка, осуждает себя: «…если всю свою жизнь грешишь, в чем смысл каяться перед смертью? » [1, 180].

Адвокат, пытаясь доказать всем, в том числе и самой свидетельнице, что она остается христианкой, сравнивает ее с мученицей, которая во имя Христа отрекается от него, говоря «нет», а в сущности, говорит «да».

 В данном рассказе автором поднимается вопрос о чистоте веры, увиденной глазами грешницы, «падшей женщины», которая не боится признаться в своем проступке, грехе перед Богом. Возникает интересная трансформация традиционной коллизии: самоосуждение грешницы оказывается сильнее сострадания окружающих.

Если же обратиться к другому рассказу Л. Андреева «Тьма», то перед нами возникает иной образ женщины, противоречивой, почти полностью противоположной Карауловой. Сюжет рассказа строится на диалоге и взаимоотношениях революционера с женщиной из публичного дома.

Образ проститутки Любы неоднозначен, то она свирепа, то ласково-спокойна как добродушная хозяйка: «…И увидел под белым светом бесконечно злые, черные, подведенные глаза и рот, сжатый ненавистью и презрением. И голые руки увидел. И всю ее, чуждую, решительную, на что-то бесповоротно готовую» [2, 274]. Отголосок этого мотива можно найти в следующих строках: «…взять эту гибкую змеиную шею и сдавить; крикнуть она не успеет. И не жалко: правда, теперь, когда рукою он удерживает ее на месте, она ворочает головой совершенно по-змеиному…».

Но «тьма» Любы постепенно рассеивается: «И так светла была ее улыбка, что, казалось, улыбнулась сама темнота, и какие-то звездочки забегали- голубенькие, маленькие точечки. Приходила к женщине новая правда, но не страх, а радость несла с собою» [2,628].

В рассказе «Тьма» женщина сравнивается с ночью, с пробуждающимся в ней «хаосом», который ассоциируется с богиней-матерью. Поэтому герой произведения Петр пытается оправдать и «очистить» Любу: «…Раздай имение неимущим…Но разве Христос грешил с грешниками, прелюбодействовал, пьянствовал? Нет, Он только прощал их, любил даже. Ну и я ее люблю, прощаю, жалею» [2,618].

В рассказе обнаруживается параллель с евангельским сюжетом, в котором грешница омыла ноги Иисуса и отерла их своими волосами, в знак своей покорности и повиновения. У Л. Андреева он частично изменен: «Потом спустила ноги и села рядом, еще раз взглянула и прядями своих волос вытерла ему лицо, глаза. Еще раз вздохнула и мягким простым движением положила голову на плечо…» [2, 603

Д.Ф.Штраус в своей книге «Жизнь Иисуса» упоминает о том, как Иисуса помазала некая грешница. По свидетельству Луки, она принесла в дом миро в алавастровом сосуде, за что подверглась нареканию со стороны хозяина Фарисея Симона, но была взята под защиту Иисуса.

Изображая блудниц и грешниц, Л. Андреев выходит за рамки традиции, установившейся к XIX веку. Его героини находятся в ситуации мучительного морального выбора и, несмотря на противодействие общества, совершают этот выбор, соотносясь только с собственной совестью. Одна (Пелагея), осуждая себя и чувствуя стыд перед людьми и богом, не ходит в церковь, самовольно отлучает себя от веры. Другая (Люба) стыдится товарищей Петра и рыдает в «отчаянной, нестерпимой муке, как могут только рыдать люди над потерянной жизнью, над чем-то большим жизни, потерянным навсегда». Это «распутная женщина, в душу которой уже заброшены семена подвига и самоотречения»

[2, 634].

Литература

1. Андреев Л.Н.  Христиане // Андреев Л.Н. Повести и рассказы: В 2 тт. Т. 1. – М.: Худ. лит., 1971.
2.  Андреев Л.Н. Тьма // Собрание сочинений в 6 томах. Т.2.Рассказы; пьесы. – М.: Худ. лит., 1990.
3. Свенцицкая И.С. Женщина в раннем христианстве // Женщина в античном мире: Сб.статей.– М.: Наука, 1995.
4. Штраус Д.Ф. Жизнь Иисуса. – М., Республика, 1992.