Апокалиптический дискурс эпопеи Ивана Шмелева "Солнце мертвых".

Апокалиптический дискурс эпопеи Ивана Шмелева «Солнце мертвых».

По словам Юрия Михайловича Лотмана, текст имеет свойство, которое Гераклит определил как "самовозрастающий логос" - он не только передает вложенную в него извне информацию, но и трансформирует сообщения и вырабатывает новые. Текст можно сравнить с копилкой, в которую каждое поколение читателей привносит что-то от своего исторического и жизненного опыта.

Литературное произведение, являясь текстом, обнаруживает способность к непрерывному пополнению, а с другой - к актуализации одних аспектов вложенной в него информации и временному или полному забыванию других. Проявляя интеллектуальные свойства, высокоорганизованный текст перестает быть лишь посредником в акте коммуникации. Он становится равноправным собеседником, обладающим высокой степенью автономности. Как для автора (адресанта), так и для читателя (адресата), он может выступать как самостоятельное интеллектуальное образование, играющее активную и независимую роль в диалоге. В этом отношении метафора "беседовать с книгой" оказывается исполненной глубокого смысла

Для древних, традиционных, отличающихся высокой степенью каноничности текстов характерно их особенное влияние на читателя, которое «актуализирует определенные стороны личности самого адресата». В ходе такого общения читающего с самим собою, текст выступает в роли медиатора, помогающего перестройке личности читателя, изменению ее самоориентации и степени ее связи с метакультурными конструкциями.» (28) .

Таким образом, апелляция автора к древним литературным жанрам и созданным на их базе литературным произведениям может справедливо считаться литературным приемом, помогающим создать текст, обладающий свойствами «универсального» послания из своего времени во время читающего.

Именно эту цель ставит перед собой Иван Шмелев,в своем повествовании о трагических событиях гражданской войны в Крыму, опубликованном во втором и третьем номерах русского журнала «Окно», издававшегося в Париже, носившее название «Остров мертвых», позже переименованное автором в «Солнце мертвых», которое писатель назвал «историей гибели жизни».

Книга эта потрясла Европу. Переведенная на 13 языков, она стало откровением о жизни и смерти русского человека и русской земли.

Эпопея, как назвал ее автор, «Солнце мертвых» описывает страшный период нашей истории, голод 1921 – 1923 годов в Крыму, инспирированный тоталитарным большевистским режимом, настоящую катастрофу, унесшую около ста тысяч человеческих жизней.

Со словом «эпос» прочно связано представление о художественном воспроизведении жизни и её цельности, омасштабности творческого акта, о раскрытии сущности эпохи.

В эпосе особенно значимо присутствие повествователя, он может быть свидетелем или истолкователем показанных событий. Эпический текст, по определению профессора Григория Александровича Гуковского, не содержит сведений о судьбе автора, но выражает его видение мира.

Назвав в письме к Ольге Александровне Бредиус - Субботиной свою книгу эпопеей : « это —эпопея, ибо захватывает эпоху,весь народ, скажу — мир!) »(Письмо от 4.12.1941) (65) дает читателю понять, что «Солнце мертвых» — не только документ этих страшных событий, но и, без преувеличения, глубочайшая попытка автора, явившегося их участником и свидетелем, осмыслить судьбы людей, забывших ради, как им казалось, идей всеобщего равенства и братства - Бога. Этот человеческий эксперимент, о котором Шмелев говрит, устами одного из своих персонажей — Доктора: «о миллиончике человечьих голов еще когда Достоевский-то говорил, что в расход для опыта выпишут дерзатели из кладовой человечьей, а вот ошибся на бухгалтерии: за два миллиона перегнули - и не из мировой кладовой отчислили, а из российского чуланчишки отпустили. Bот это - опыт! Дерзание вши бунтующей, пустоту в небесах кровяными глазками узревшей!» ( С.М).

Своей эпопее автор дал «говорящее название» - «Солнце мертвых». Это — оксюморон, в котором заключен глубочайший смысл — совмещение несовместимого. Согласно Юрию Лотману, закон зеркальной симметрии - «один из основных структурных принципов внутренней организации смыслопорождающего устройства»(28). К нему относятся такие явления, как, к примеру на сюжетном уровне, появление двойников, параллелизм "высокого" и комического персонажей, параллельные сюжетные ходы и другие явления удвоений различных внутритекстовых структур.

С этим же связаны магическая функция зеркала и роль мотива зеркальности в литературе и живописи. Солнце в эпопее Шмелева — одновременно и вечный зритель и — судья; и — творческое начало, дающее жизнь, и — безжалостный ангел смерти, истребляющий все живое.

Необходимо отметить, что название это появилось не сразу, в первых публикациях эпопеи оно еще не фигурирует. В парижском литературном журнале «Окно» эпопея увидела свет под названием «Остров мертвых». Вероятно, первое название прямо отсылало читателей к острову Патмос, где апостола Иоанна Богослова посетили видения о страшном конце цивилизации, которые он записал в своем апокалипсисе - «Откровении».

Возможно, это была аллюзия на древнюю Киммерию, — так греки называли крымский полуостров, связывая с его названием темную мглу облаков и безотрадность ночи.

Однако позже Шмелев переименовывает текст. Мы можем только догадываться, почему автор так поступил, поскольку прямых свидетельств в его переписке и воспоминаниях друзей и современников нет.

Вероятно, Шмелев хотел тем самым усилить воздействие своего произведения на читателя буквально, с первых секунд, с момента, хотел показать глубину символических ассоциаций скрытых в этом тропе.

Каждый текст является, своего рода, коллективной культурной памятью. И в этом качестве он, с одной стороны, обнаруживает способность к непрерывному пополнению, а с другой, - к временному или полному забвению других. Справедливо полагая, что христианский святой, автор Апокалипсиса, вскоре в его родной стране будет запрещен, а в становящейся все более секулярной Европе — забыт, Шмелев решил аппелировать к более древней, языческой символике. Для этого он обратился к древнейшей трактовке образа солнца — как источника жизни или верховного

божества.

Название «Солнце мертвых» подводит неподготовленного читателя к простейшей идее автора — перед нами источник жизни, по какой-то причине ставший источником смерти.

Об этом свидетельствует множество характеристих солнца, которые можно найти в тексте эпопеи:

«Это же солнце смеется, только солнце! Оно и в мертвых глазах смеется. Не благостная тишина эта: это мертвая тишина погоста... И не дом пастыря у церкви, а подвал тюремный… Не церковный сторож сидит у двери: сидит тупорылый парень с красной звездой на шапке, зыкает-сторожит подвалы: - Эй!.. отходи подале!..

И на штыке солнышко играет... «.не разберешь, что в часовне: плавится на ее стеклах солнце…»(64 с.2 )

Солнце в эпопее — соратник и помощник людей, забывших Божьи законы. Солнце мертвых — это солнце лжи и обмана, дьявольское солнце (поскольку дьявол - «отец лжи»): «Смеется солнце. Поигрывают тенями горы. Все равно перед ними: розовое ли живое тело или труп посинелый, с выпитыми глазами - вино ли, кровь ли… А то пропылит на мухрастой запаленной лошадке полупьяный красноармеец, без родины - без причала, в ушастом шлыке суконном, в помятой звезде красной-тырцанальной, с ведерным бочонком у брюха - пьяную радость везет начальству из дальнего подвала, который еще не весь выпит.... Остановится перед разбитой виллой, глядит-пялит заспанными глазами… - чего такое?.. Приметит - стеклышко никак цело! Наведет-нацелит: - А-а, едренать… Еще нацелит…» ( Там же Глава «Пустыня», с. 3) ) «Это

- солнце обманывает, блеском, - еще заглядывает в душу. Поет солнце, что еще много будет праздничных дней чудесных, что вот и виноградный, "бархатный" сезон подходит, понесут веселый виноград в корзинах, зацветут виноградники цветами, осенними огнями… Всегда будет празднично-голубое море, с серебряными путями...Умеет смеяться солнце!» (Там же Глава «В виноградной балке» с.3)«Приглядывается солнце, помнит: Баба-Яга в ступе своей несется, пестом погоняет, помелом след заметает… Солнце все сказки помнит. «(Там же Глава «Про Бабу — Ягу» с.)

«Ну, покажи свои глазки… Солнце! И в них солнце!.. . - холодное и пустое. Это - солнце смерти. Как оловянная пленка - твои глаза, и солнце в них оловянное, пустое солнце. (Там же Глава «Что убивать ходят»с.5 ).

Чему же противопоставляет Шмелев «Солнце мертвых»? Как гласило древнее библейское пророчество устами пророка Малахии : «Ибо вот, придет день, пылающий как печь, тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий день, говорит Господь Саваоф, так что не оставит у них ни корня, ни ветвей. А для вас, благоговеющие пред именем Моим, взойдет Солнце правды и исцеление в лучах Его, и вы выйдете и взыграете, как тельцы упитанные,и будете попирать нечестивых, ибо они будут прахом под стопами ног ваших в тот день, который Я соделаю, говорит Господь Саваоф (Мал.4:1-3).

И пришедший на землю Христос повторяет:

«Я - свет миру, кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни (Ин.8:12).»

В христианской традиции акцент языческого сознания перемещается на Богочеловека — Христа, который становится Солнцем Правды.

Но героям эпопеи не нужна Правда Христа - «возлюби Бога своего всем разумением своим и ближнего своего — как самого себя». Поэтому их солнце — это солнце мертвых. Мертвых духовно.

«Вы, сидящие в креслах мягких, может быть, улыбнетесь. Какая сентиментальность! Меня это нимало не огорчает. Курите свои сигары, швыряйте свои слова, гремучую воду жизни. Стекут они, как отброс, в клоаку. Я знаю, как ревниво глядитесь вы в трескучие рамки листов газетных, как жадно слушаете бумагу! Вижу в ваших глазах оловянное солнце, солнце мертвых.»(Глава «Что убивать ходят» с.6).

Таким образом, можно сделать вывод, что назвав свою произведение «Солнце мертвых», Шмелев, и на родине, и в вынужденной эмиграции, по его собственному признанию, писавший"только о России, о русском человеке, о его душе и сердце, о его страданиях" прежде всего хотел акцентировать внимание читателя на эсхатологическом, вневременном значении эпопеи.

Название «Солнце мертвых» - это писательское послание своим читателям, суть которого — в их преображении . По утверждению Юрия Лотмана, текст актуализирует определенные стороны личности самого адресата этого текста. И выступает, таким образом, в роли посредника, помогающего перестройке, изменению личности читателя. Значит Иван Шмелев, давая такое название своей эпопее, как бы подталкивал читателя к пониманию главной ее идеи.

Истинность этого предположения подчеркивает хронотоп эпопеи - рассказчик, от лица которого ведет повествование автор, отсчитывает время действия в эпопее от христианского праздника Преображение Господне, который Православная церковь празднует ежегодно 19 августа. Подробнее рассмотрим этот момент далее. Первая глава - «Утро», начинается с бытовой зарисовки. Из нее можно узнать, в каких условиях живет автор, от лица которого ведется рассказ. Здесь и глинобитная стенка его дома, такая тонкая, что из-за нее слышится мычание соседской коровы, живущей на горке неподалеку, треск сушняка под ее ногами — обычное деревенское утро.Однако следующий эпизод не совсем обычен.

На первой же странице эпопеи, после описания утра нового дня , рассказчик — повествование ведется от первого лица, в соответствии с традициями эпического повествования - знакомит читателя со своим сном. Это — очень важный эпизод, автор делает его, своего рода, прологом к рассказу. Перед нами — мотив сна или видения из нездешнего мира, в котором явственно звучит скорбная тема утраты, безнадежности, покинутости.. Шмелев повествует о картинах какого-то иного, мира, и этот мир - явно мир будущего, потому что встреченные им люди - «прошли через страшное, сделали с ними что-то, и они — вне жизни», как говорит герой.

Рассказчик Шмелева — неотступно обуреваем этими снами. Они повторяются и повторяются, словно люди, которых он видит в этих снах заклинают его рассказать о них.Это сон, безусловно, отсылает нас к одному из видений Иоанна Богослова - видению душ, убитых за слово Божие: « я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. (Откр.6:9–12)И возопили он громким голосом, говоря — доколе, Владыка Святый и Истиный не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число.( Откр.6:11. )

Видение, сон или посещение автора - рассказчика сверхъестественным существом, в результате которых он получает некое знание, которым должен поделиться с другими - одна из ярких особенностей жанра апокалиптики. Выведя этот эпизод на первую страницу своего повествования автор, таким образом, хочет сказать, что перед читателем — не простая бытовая история, а его рассказчик — не просто человек, имеющий свою какую-то человеческую судьбу, дом, близких, а — боговдохновенный, выполняющий особую миссию, своего рода — пророк.

Ветхий завет не говорит нам о семейном положении и роде занятий его пророков, чтобы читатель не заинтересовывался личностью пророка больше, чем это нужно Пославшему пророка в мир.

Рассказчик не должен «перехватывать» внимание читателя,

события его жизни — намеренно умаляются, опыт его — нивелируется автором, для того, чтобы образ рассказчика не затмевал собой читательское восприятие трагических событий, о которых он повествует.

Первый исследователь эпопеи «Солнце мертвых», Солженицын, в 1984 году также отмечал это факт, показавшийся ему очень необычным и необъяснимым: «Но вот странно: по всему повествованию автор живёт и действует в одиночку, один. А несколько раз заветно прорывается: “мы”, “наш дом”. Так он — с женой? Или так хранится память о его сыне, расстрелянном красными, ни разу им не упоминаемом (тоже загадка!), но будто — душевно сохраняемом рядом?»(49)

Для Солженицына это осталось загадкой, вероятно, для того, чтобы разглядеть аналогию с библейским пророками, необходимо было перестать придавать эпопее исключительно злободневный, социальный характер, что и делал Солженицын, оставив без внимания прямое авторское указание на жанр произведения - «эпопея», и не попытавшись провести аналогию между рассказчиком «Солнца мертвых» и апокалиптическим визионером.

Надо сказать, что книга «Откровение» представляет из себя несколько групп видений, отчасти параллельных между собою.Есть ли в тексте эпопеи другие видения?

О такой группе видений мы узнаем из следующего эпизода — рассказчик после пробуждения отправляется заготавливать дрова на зиму. Казалось бы — перед нами — жанровая сцена. Но и в этой, на первой взгляд, чисто бытовой сцене, внезапно звучит эсхатологический мотив, оказывается целью заготовки дров является

не только желание согреться в наступающие зимние холода, но и получить какие-то новые откровения:

«Будем сидеть в зимнюю долгую ночь у печурки, смотреть в огонь. В огне бывают видения…»

Следующий эпизод отсылает читателя к православному празднику Преображения Господня. От этого праздника рассказчик, потерявший, по-видимому, перед этим себя во времени, собирается этот отсчет возобновить. «Какой же сегодня день? Месяц - август. А день… Дни теперь ни к чему, и календаря не надо. Бессрочнику все едино! Вчера доносило благовест в городке… Я сорвал зеленый "кальвиль" - и вспомнил: Преображение!»

Разумеется, выбор Преображения в самом начале эпопеи не случаен и глубоко символичен. Преображение -событие из Евангельской истории, в котором вспоминается восшествие Христа с учениками на гору Фавор. И там, на вершине, Христос явился им в Небесной Славе, Преображенном: «Одежды Его вдруг сделались белы, как снег, а Лицо просияло, как солнце», отчего ученики пали в священном трепете к Его ногам. События Евангелия — предательство, распятие, крестная смерть и Воскресение Христово. Они лишь слегка приподымают завесу времени. Христос показывает ученикам свою Божественную природу, как бы желая сказать этим, что все происходящее — происходит по Его плану и несомненно приведет к Его победе, что бы ни ждало впереди.

Таким образом, в этом отрывке также содержится отсылка к жанру апокалиптической литературы — апокалиптики всегда несли читателям пророческое слово Бога, позволяющее ему разглядеть Божественную цель в его собственной ситуации. Здесь мы явно

видим намерение автора дать читателю понять, что все, о чем он намерен рассказать — не случайно, а предопределено Богом и развивается в соответствии с Его планом. Рассказчик, принес сорванное, «Преображенское» яблоко — тоже — не случайно, ведь праздник Преображение Господне называли на Руси «Яблочный Спас» - как бы говорит нам, что — вот она, точка отсчета — протянутая, словно Божественной рукой: «Стоял с яблоком в балке… принес и положил тихо на веранде. Преображение… Лежит "кальвиль" на веранде. От него теперь можно отсчитывать дни, недели…»(64, с.1.)

В этом эпизоде, памятуя, что, по словам Шмелева, когда он писал «Солнце мертвых», то постоянно читал Евангелие, можно увидеть и отсылку к Евангельским событиям.

«и положил тихо на веранде. Преображение…»

Автор использует для обозначения признака действия странную метафору, расскзчик не просто положил — положил тихо! И следующее за этим «тихо» назывное предложение: «Преображение...», обрывающееся многоточием, словно многозначительный намек.

У человека, хорошо знакомого с православной богослужебной традицией, само слово «тихо», произнесенное в этом контексте, несомненно вызовет ассоциацию с гимном «Свете Тихий», исполняющимся за каждым вечерним богослужением. - Све́те Ти́хий (греч. Φῶς Ἱλαρόν) – неизменяемое песнопение вечерни, прославляющее Спасителя Господа Иисуса Христа, явившего человечеству - Тихий Свет Божественной Славы Своего Небесного Отца.

Но почему в ясное солнечное утро, которое: «Солнечное, конечно. Такое ослепительно-солнечное, роскошное, что больно глядеть на море: колет и бьет в глаза»( 64 с.1), - автор вводит мотив «тихого» — вечернего, закатного, неяркого света??

Забегая вперед скажем, что солнце в эпопее — не является символом жизни. это не то солнце, которое посылает на землю живительные лучи, взращивающие «хлеб наш насущный», о котором говорит Евангельская молитва «Отче наш», а солнца Гнева Божия, посылающее смертельные, убивающие все живое, жалящие стрелы, обрекающие человека на голодную смерть.

И прием этот — антитеза. И Шмелев прямо заимствует этот прием у автора «Откровения» - апостоля Иоанна Богослова , который небесному равнодушному светилу, языческому Богу, которому, по сути своей, поклоняются властители этого нового мира, оставившие веру в Бога, противопоставляет «свет невечерний» - Христа, который всегда тихо стучится в человеческое сердце голосом совести : «Се стою у двери и стучу, и кто услышит Меня — откроет, и буду вечерять с ним, и Он — со Мной»( Откр 3:20).

Подтверждает мою мысль и еще несколько цитат.

Первая - из пророка Исаии:

«Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит, доколе не доставит суду победы»(Ис. 42:3)., о которой праведный . Иоанн Кронштадтский писал: «О, божественная кротость Господа моего!» А церковный историк русский православный писатель,переводчик,библеист,богослов, исследователь и толкователь Священного Писания Александр

Павлович Лопухин писал об этом отрывке : «Таким именно изображает будущего Избавителя и пророк. Трость надломленная — это всякое сокрушенное, растерзанное сердце, лен курящийся — следы в нем стремления к добру, Богу, покаянное чувство грешника, которое принимается, как бы мало ни было. Вполне понятно, что под тростью надломленною и льном курящимся понимаются люди. Никто не может сказать, что тут не изображаются, так сказать, высшие к ним отношения со стороны Спасителя, не похожие на обыкновенные людские отношения в области “жестокосердия”.» (55)

Другая цитата — из Ветхозаветной книги пророка Илии. У него этот образ еще ярче — обратимся к девятнадцатой главе третьей книги Царств, где Господь взывает к пророку Илии такими словами: "Выйди и стань на горе пред лицем Господним. И вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом; но не в ветре Господь. После ветра землетрясение; но не в землетрясении Господь. После землетрясения огонь; но не в огне Господь. После огня - -веяние тихого ветра" (3Цар.19:11,12. ). Вот он — Бог, в веянье тихого ветра!

«Свете Тихий», «курящийся лен, « надломленная трость», «тихий ветер» -

целый рад библейских аллюзий вызывает всего одна фраза Шмелева!

Невозможно не восхититься его литературным мастерством, и не вспомнить выражение, ставшее крылатым: «краткость - сестра таланта», написанное Антоном Павловичем Чеховым, 23апреля 1889 года в письме брату Александру.

Читатель еще не знает, что «приготовил для него автор», но автор, предваряя свой страшный рассказ, описывающий катастрофу, поистине, вселенского масштаба, хочет предупредить читателя, чтобы он — верил в Божественную волю, простершуюся над этими кровавыми событиями.

И тут же перед читателем, словно укрепляя его в мысли, что перед ним — не просто бытовая повесть, описывающая мучительные будни умирающих от голода и убиваемых властью людей, возникает эпизод, в котором рассказчик, одеваясь, размышляет о своей одежде, превратившейся в тряпье: «Старьевщик посмеется над ним, в мешок запхает.» (64 с.1)...но следующая характеристика старьевщика несет в себе смысл, несомненно, мифологический: « Что понимают старьевщики! Они и живую душу крючком зацепят, чтобы выменять на гроши. Из человеческих костей наварят клею - для будущего, из крови настряпают "кубиков" для бульона… Раздолье теперь старьевщикам, обновителям жизни! Возят они по ней железными крюками.»(там же) - Образ старьевщика, который варит клей из человеческих костей, а из человеческой крови -бульонные кубики, созвучен с образом Ангела — исполнителя Божьего гнева из «Откровения» : «И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия. И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий. (Откровение 14:18, 20)

И снова рассказчик продолжает повествование о трудном, голодном утре своем, об утре, которое предваряет страшный, нечеловеческий день впереди, но вновь прорывается в рассказ его возглас, словно не ему принадлежащий: «Встречай же его молитвой!». И этот возглас, действительно, не принадлежит

рассказчику. Потому что через несколько страниц, в следующей главе «Виноградная балка» у нас появляется возможность узнать мнение рассказчика о Том, по воле которого все происходит: «У меня нет теперь храма. Бога у меня нет: синее небо пусто»(64 с.3) Откуда же эта «боговдохновенность», время от времени прорывающаяся в монологах рассказчика? Откуда же эти, то тут, там, в канве повествования вспыхивающие :

“Чаю Воскресения Мёртвых! Великое Воскресенье да будет!”...» « Какими силами, Господи, это чудо? Твоими, Господи! Ты, Единый, дал им Огонь Небесный! Они победили им. Я это знаю. Я верую!» (там же с.32) , если сам рассказчик, по его же признанию, «Бога потерял??»

Ответ на этот вопрос также нужно искать в апокалиптике. Как отмечалось выше, апокалиптический и пророческий жанры в древней литературе являлись родственными. Визионер в апокалиптике тоже являлся, своего рода, пророком. Хотя он и не призывал напрямую к покаянию, но ему была открыта воля Божия относительно грешников и праведников.

Рассказчик в эпопее — не просто свидетель событий, но, подобно библейским пророкам — тот, кто должен открыть людям Божьи глаголы, даже если это и — вопреки его собственной воле и убеждениям.

Это — очень трудная миссия. Недаром, часто ветхозаветные пророки пытались уклониться от нее, вспомним, к примеру, пророка Иону, который был послан Богом к жителям города Ниневии, чтобы от имени Бога обличить их в грехах. Но Иона смалодушничал и бежал на корабле из Ниневии. И тогда Бог послал страшную бурю на

корабль, в котором плыл Иона, и тому пришлось прыгнуть в волны, чтобы спасти путешествующих с ним. Когда Иона оказался в воде, его проглотил кит. Три дня, в наказание за свое ослушание, он провел во чреве кита, раскаялся в своем поступке, был помилован Богом и все-таки отправился обличать ниневитян.

Рассказчик у Шмелева — это, несомненно, пророк, который, как каждый пророк, одновременно существует в двух временных измерениях — в том, в котором он живет, - свидетельствуя о страшных днях и призывая к покаянию своих современников, и, одновременно с этим - во времени каждого, кто читает эту книгу.

Его адресат – это человек, здесь и сейчас «читающий и слушающий слова этого пророчества». Слова рассказчика обращаются к каждому - кто этот человек? Ты – этот человек, читатель, ты, в момент чтения, оказываешься вовлеченным в события, разворачивающейся у тебя на глазах глобальной драмы мировой истории. Перед твоим мысленным взором прорисовывается в свете событий вчерашних дней смысл сегодняшних событий.

С помощью этого приема, Шмелев делает своего Боговдохновенного рассказчика - собеседником, от которого читателю предстоит узнать что-то особое и неожиданное о себе, своей стране, народе и о судьбе всего мира. И судьба будет трагичной, но «претерпевший же до конца — спасется»(Мф.10:22)

Подкрепляет эту мысль и судьба одного из героев эпопеи — молодого прозаика Федора Шишкина, судьба которого описана в главе «Игра со смертью».

Как отмечалось выше, для апокалиптического литературного жанра характерно наличие яркого, многоликого символического ряда. У Шмелева этот ряд представлен несколькими образами. Особенно ярок образ Бабы-Яги, появляющийся на страницах одноименной главы эпопеи и проходящий через все произведение. Его можно сравнить с образами четырех всадников из «Откровения» Иоанна Богослова. И он, безусловно, родственен им и является аллюзией на них. «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными. «(Откр 6:1-8)

В образе «бледного коня» у Шмелева выступает в этой главе белый автомобиль, в котором едут «по делам, конечно, кто же ездит сейчас без дела!» - те, «кто убивать ходят». «Шумит-поторкивает-трещит по лесистым холмам — катит-мчит автомобиль на Ялту. Пылит по невидимой дороге. В горы, в леса уходит»(64, с.4) . Но не автомобиль это, а ангел смерти. В этой главе Шмелев вновь использует, как и в заглавии, прием «зеркальной

симметрии»(Лотман), у него двойником реального белого автомобиля представителей страшной кровавой власти оказывается мифический персонаж — Баба-Яга.: «гремит по горам, по черным лесам-дубам - грохот какой гудящий! Валит-катит Баба-Яга в ступе своей железной, пестом погоняет, помелом след заметает… помелом железным. Это она шумит, сказка наша. Шумит-торкает по лесам, метет. Железной метлой метет.» (Там же, с 5)

Появившись впервые в этой главе, Баба-Яга, словно хозяйка царства мертвых, греческая богиня Персефона, будет время от времени «всплывать» в монологах персонажей Шмелева. Пришедший в гости к рассказчику доктор Михайла Васильевич (это — его последний, предсмертный визит) говорит, в частности :»В Бахчисарае татарин жену посолил и съел! Какой же отсюда вывод? Значит, Баба-Яга завелась…»(Там же с. 12)

Этот образ — Бабу-Ягу - читатель встречает в самой первой главе эпопеи. Только там она выведена под личиной своего двойника — старьевщика, «обновителя жизни»:« Что понимают старьевщики! Они и живую душу крючком зацепят, чтобы выменять на гроши. Из человеческих костей наварят клею - для будущего, из крови настряпают "кубиков" для бульона… Раздолье теперь старьевщикам, обновителям жизни! Возят они по ней железными крюками.» (Там же, с.1)

Остановимся на цифре сорок, возникающей в эпопее дважды , оба раза — в похожих обстоятельствах. Тот же излюбленный прием

применяет Шмелев и здесь — принцип двойников, для того, чтобы заострить читательское внимание на этой роковой цифре.

«Сорок лет» — это аллюзия, на книгу Бытие, Ветхого завета, это символ тщетности, напрасно потерянного времени и Божьего проклятия.

«Сорок лет» - это срок бесплодного блуждания по пустыне еврейского народа, который Моисей вывел из Египетского рабства в поисках земли обетованной, которая «течет молоком и медом». Но в эту землю никто из тех, кто ушел с Моисеем от фараона, не вошел, из-за того, что, несмотря на Божие покровительство в пустыне, народ постоянно роптал и нарушал Божии установления. Шмелев использует этот символ, чтобы показать, что жизнь русской интеллигенции последнего поколения — это бесплодное блуждание по пустыне, неизменно заканчивающееся, как и для евреев в Ветхом Завете — смертью.

Героиня Шмелева вспоминает Париж, его ресторанчики и благоухающие цветы, много цветов, целые возки — и лилии, и сирень , и розы, и спелую клубнику, и прекрасно одетых людей — белые кружева, ленты, шляпы. И вдруг до нее доходит сознание того, что та жизнь — не исчезла, она и сейчас продолжается там, в благословенном месте, где люди не забыли Бога: « И теперь тaм - так?! Вижу, как дымится политая мостовая и все налитые следки подков… все блестит, блестит… Потом остановились у витрины… и вот, это… вот это самое, лежало там! Вот это самое. Теперь оно… здесь, здесь?!!» (Там же, с 15.)

И эти ее слова звучат, как аллюзия на слова из книги Пророка Исаии : «Посему так говорит Господь Бог: вот, рабы Мои будут есть,

а вы будете голодать; рабы Мои будут пить, а вы будете томиться жаждою;рабы Мои будут веселиться, а вы будете в стыде; рабы Мои будут петь от сердечной радости, а вы будете кричать от сердечной скорби и рыдать от сокрушения духа.(Ис.64:11-14)

Пророческое обличение и воздаяние за грех — только одна сторона апокалиптического литературного жанра. Главное же его свойство состоит в том, чтобы, вопреки «разверзающейся под ногами пропасти», являться лучом надежды для тех, у кого уже не осталось надежд, кто дошел «до края».

Надежда апокалиптики — в том, что, несмотря на творящееся беззаконие, Бог не оставил этот мир, и праведники будут спасены, как говорит Евангелие «Претерпевший же до конца — спасется».

Шмелев, следуя жанровым традициям апокалиптической литературы, помещает в главу «Жива душа» - посещение Божие.

«Ангелом», или вестником Божиим для рассказчика оказывается человек другой веры — татарин. Вряд ли Шмелев был экуменистом, скорее, этим он хотел подчеркнуть, что Бог — прежде всего — в правде и в любви. И по правде и любви поступающие люди — Божьи, к какой бы вере они не принадлежали: «Теперь ничего не страшно. ... Знаю я: с нами Бог! Хоть на один миг с нами. Из темного угла смотрит, из маленьких глаз татарина. Татарин привел Его! Это Он велит дождю сеять, огню - гореть. Вниди и в меня, Господи! Вниди в нас, Господи, в великое горе наше, и освети! Ты солнце вложил в сучок и его отдаешь солнцу… Ты все можешь! Не уходи от нас, Господи, останься. В дожде и в ночи пришел Ты с татарином, по грязи… Пребудь с нами до солнца!»(64, с.32)

Необходимо остановиться на фразе «С нами Бог!». Она — не случайно звучит именно так. Это — рефрен песнопения православного богослужения - «великого повечерия», которое

поется всего несколько раз в год — в дни всех православных постов - Великого,Рождественского,Успенского и Петрова, а также на всенощном бдении великих праздников -Рождества Христова и Богоявления. несколько раз в год — в канун Великого поста, праздников Рождества и Крещения Господня.

Песнопение «С нами Бог» в основе своей имеет Книгу пророка Исаии.

И финал романа наступает в полном противоречии с законами природы, но зато - в полном соответствии с миссией

апокалиптического литературного жанра — наступает весна (несмотря на то, что в тексте упоминается декабрь).

Весна в православной символике всегда ассоциируется со Светлым Христовым Воскресением— Пасхой, главным праздником христианского мира. Победой Христа над смертью. Торжества Божьего замысла о человеке, предвозвещенного пророком Исаией. Внезапное появление в романе признаков весны среди торжества смерти — это неоспоримое свидетельство того, что, несмотря на страшные кары отступникам, Бог не оставил мир. Он — в дыхании весны, от тепла которой зацветают «сады миндальные» - те самые сады, ушедшим доктором посаженные, которые рубили, но вырубить полностью не смогли :

«Цветет миндаль. Голые деревья - в розовато-белой дымке. В тени, под туей, распустились подснежники - из белого фарфора будто. На луговинках золотые крокусы глядятся, высыпали дружно. Потеплее где, в кустах, - фиалки начинают пахнуть… Весна? Да, идет весна.»(Там же, с.38)

Необходимо сказать о поэтике «Солнца мертвых». Ее главные свойства — образность, насыщенность аллегориями, лаконичность и особая музыкальность фраз. То лиричечски-напевная, то — обрушивающаяся на читателя водопадом, бурею, заставляющая слабеть под эмоциональным натиском.

Философ и литератор, близкий друг Ивана Шмелева, Иван Ильин точнее и глубже чем кто-либо, смог осмыслить и дать точные определения особенному литературному стилю «Солнца мертвых»: «Слова как будто срываются со страниц книги, впиваются вам в душу, потрясают ее и обжигают, и превращаются в стоны, в

драматические восклицания, в художественно убедительные, страшно точные выражения, идущие из глубины. Как если бы клоки живой кровоточащей души были пришпилены этими словами к странице…

Иван Шмелев ставит перед собой задачу осмыслить и выявить, прежде всего, духовные причины катастрофы, очевидцем которой он является, и помочь своему читателю извлечь уроки из этой исторической драмы, для чего обращается к жанру апокалиптики,  используя для этого  ее жанровые особенности и выразительные средства . А именно:

- ведет повествование в эпопее от лица рассказчика, который оказывается очевидцем происходящих событий и, одновременно - «визионером», которому дано испытывать некие сверхъестественные состояния, где ему открываются судьбы как погибших, так и живущих рядом с ним людей, и Божий промысел о них и о мире; фигура рассказчика сродни фигуре летописца, поскольку мы ничего не знаем о его судьбе, и на протяжении повествования никаких подробностей из биографии рассказчика или изменений в его судьбе не происходит;

- раскрывает в эпопее большинство тем, свойственных для литературы апокалиптического жанра: - темы безнадежности, темы катастроф, голода, засухи, смертей, темы наказаний , темы видений будущего, темы посещения свыше, темы всевластия Бога, темы воздаяния за грехи; темы надежды;

- использует образный, полный символов, метафор, аллегорий, многочисленных отсылок к пророческой и учительной литературе Ветхого Завета язык, поэтику которого можно охарактеризовать, как чрезвычайно музыкальную, как бы «поющую», что отсылает

читателей к литургической, богослужебной поэтике апокалиптической литературы;

- финал эпопеи - неожиданный для читателя, но — согласуемый с апокалиптической традицией — наступлением весны — как символа Воскресения Бога в душах людей.

Эпопея, как настоящий апокалипсис, несет читателям пророческое слово Бога, дающее нравственную оценку происходящего и позволяющее читателю сделать однозначный вывод о трактовке происходящих событий, а также - произвести некоторую «переоценку ценностей», переосмысление собственной жизни;

Таким образом, можно сделать вывод, что Иван Шмелев - осознанно и намеренно - используя приемы, тематику, символическую образную систему древнего литературного жанра - апокалиптики - пытался создать, своего рода, «апокалипсис ХХ века»

Список литературы :                            

1.Аверинцев С.С. Литература и культура в контексте христианства. Ульяновск, 1996.

2.Аверинцев С.С История Церкви в ХХ веке  . Послесловие.// Христианство. Т. 3. М., 1995

3.Аксенов И.(«Печать и революция»- журнал марксистской критики искусств),  1923. №3) // Вне жизни и вне времени(русская зарубежная художественная литература)

4.Бескова И.А. Индивидуальная реальность и дискурс самопредъявления человека // Образы сознания и паттерны самоорганизации//Визуальный образ (Междисциплинарные исследования)  /Рос. акад. наук, Ин-т философии; Отв. ред. И.А. Герасимова. – М.: ИФРАН, 2008. – С. 168.

5. Бугакова Н.Б.Особенности авторского восприятия ключевых образов в эпопее   И. С. Шмелева «Солнце мертвых»Воронеж, 2014. https://cyberleninka.ru

6.Воронский А. // Вне жизни и вне времени(русская зарубежная художественная литература)  - «Прожектор». 1925. №13, С20-24)

7.Герасимова И.А. Визуальный образ (Междисциплинарные исследования) / Рос. акад. наук, Ин-т философии; Отв. ред. И.А. Герасимова. – М.: ИФРАН, 2008. – С. 10. -52

8. Голованева М. А. Проблема автора в творчестве И.С. Шмелева10.01.01 - русская литература.  Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук.  Волгоград - 2002

9. Дззыга Я.О. Творчество И.С. Шмелева в контексте традиций русской литературы: Автореф. дис. д-ра филол. наук: 10. 01. 01 /Московский Государственный Областной университет, 2013г.

10. Дзыга Я. О. Образ солнца в творчестве И. С. Шмелева и К. Д. Бальмонта // Ученые записки Казанского университета. — 2011. — Т. 153. — Кн. 2. — С. 86–96.

11. Дунаев М М. Своеобразие Реализма И.С.Шмелева (творчество 1894 - 1918 годов). Л., 1979.

 12.  Дунаев М,М. Православие и русская литература. В 6-ти частях. М. 1999, 4. 5, С.565.

13. Есаулов И.А. Поэтика литературы русского зарубежья (Шмелев и Набоков: два типа завершения традиция) // Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск, 1995.

14. Захарова В.Т. Поэтика прозы И.С. Шмелева. Монография. Нижний Новгород, Минский университет, 2015. 106 с.  

15.Иван Шмелев: Отражения в зеркале писем / Публ. О.Н.Шотовой, В.П.Полыковской // Наше наследие. 2001. С. 59–60, 125–126 )

16. Ирмшер Й., Йоне Р. Словарь Античности. Перевод с нем. – М.: Эллис Лак; С48 Прогресс, 1993. – С. 40.

18. И. Ильин/ О тьме и просветлении. /Книга художественной критики: Бунин, емизов, Шмелев, Зайцев. - Париж, 1966.

19. Ильин И.А. Созерцающий поэт// Иван Ильин. Огни жизни.М.:Русская книга – ХХI век», 2007. С.231-232.  

20. Карташев А.В. Религиозный путь И.С. Шмелева.// Памяти Ивана Сергеевича Шмелева. Munchen, 1956. С. 65-77

21. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. Изд. 4-е, стереотипное. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – С. 23.

22.Келдыш В.А. Русская литература конца 19 - начала 20в. М., 1975.

23. Князева Е.Н. Образы сознания и паттерны самоорганизации // Визуальный образ (Междисциплинарные исследования) [Текст]/Рос. акад. наук, Ин-т философии; Отв. ред. И.А. Герасимова. – М.: ИФРАН, 2008. – С. 66.

24. Константин Бальмонт — Ивану Шмелеву: Письма и стихотворения. 1926–1936Москва: Собрание, Наука, 2005. 431 с

25.Кузьминых Е.О. Пространственная символика в эпопее И. С. Шмелева «Солнце мертвых»/2014. https://cyberleninka.ru

26. Куприн А. Воспоминания о Шмелеве.// Цитируется по кн.: Шмелев И.О. Лето Господне, М, 1996. С. 528.

27. Кутырина Ю.А.  Иван Сергеевич Шмелев, Париж, 1960

28. Лотман Ю.М/ Статьи по семиотике и топологии культуры. Таллин, 1992 с 35—37.

29. Любомудров A.M. Православное монашество в творчестве и судьбе И.С.

30.Любомудров А.М. Духовный реализм в литературе русского зарубежья: Б.К.

31. Макаров Д. В. Христианские понятия и их художественное воплощение в творчестве И. С. Шмелева:Автореф. дис. д-ра филол. Наук: 10. 01. 01 /2001

32. Мельник В.И. Русская литература в контексте христианства Н Вестник УлГТУ. 1997. С. 147

Мелиоранский, Б. Христианство // Энциклопедический словарь / изд.: Ф. А. Брокгауз, И. А. Эфрон. — Санкт Петербург, 1903. — Т. 37, кн. 74. — С. 635—679.

34. Михайлов О.Н. Страницы русского реализма. М., 1982

35.Мосалева Г.В. Храмово-литургические сюжеты и символы в творчестве И.С.Шмелева, автореф. Дис. Канд. фил. наук  по ВАК РФ 10.01.01, Москва,  2008.

36. Ньютон И. Замечания на Книгу Пророка Даниила и Апокалипсис Св. Иоанна. В двух частях – М.:2011. Шмелева /2017. https://cyberleninka.ru Шмелева.//

37. Осьминина Е.А Солнце мертвых: реальность, миф, символ // Культурное наследие российской эмиграции, 1917-1940 гг  Христианство и русская литература. СПб., 1994.

38.ОсьмининаЕ. Художник обездоленных //ШмелевИ.С.Собр. соч.: В 5т. Т. 1. С. 11)

39. «Памяти Ивана Сергеевича Шмелева» п./ред. Вл. А. Маевского, Мюнхен, 1956

40. Параскева Е. В. Система повествовательных мотивов в художественной прозе И.С. Шмелёва автореф. Дис. Канд. фил. наук  по ВАК РФ 10.01.01, Екатеринбург, 2008.

41. Падучева Е.В. Семантические исследования (Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива). – М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. – С. 201..

42. Райкен Л., Уилхойт Д., Лонгман Т. Словарь библейских образов.2005

 43.   Савин Г. «Апокалипсисы и апокалиптические речения», М. , 2018.

44. Струве. Г.В.  Русская литература в изгнании.- Опыт исторического обзора зарубежной   литературы,М, 1988.

45.Серафим, архиепископ Чикагский и Детройтский. Бытописатель русского благочестия (к десятилетию со дня кончины И.С. Шмелева). 1960.

46.Сохряков Ю. И. И. А Ильин - религиозный мыслитель и литературный критик.М., 2004. - С. 30.

47. Словарь библейских образов. - СПб., 2005. С. 1031–1032.  

48. Спиридонова Л. Художественный мир И. С. Шмелёва. - М. : ИМЛИ РАН, 2014. - 240 с.

49. Солженицын А.И.: Иван Шмелев и его «Солнце мертвых» //»Новый мир», №7, 1998, С.: 184-194.

50. Соколов А.Г. Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов. М., 1991.

51.Соловьев В.С. Общий смысл искусства.//В. Соловьев. Стихотворения. Эстетика. Литературная критика. М.: Книга, 1990. С.134.

52. Традиции в контексте русской культуры. Череповец, 1995

53. Ухина Е.А. Жанровая специфика прозы И.С. Шмелева: автореферат диссертации по филологии -на соискание ученой степени кандидата филологических наук, Санкт-Петербург,  2011

54. Федотов О. И. Черное солнце Ивана Шмелева/2013. https://cyberleninka.ru

55.Христианство и русская  литература. Сборник статей и материалов в 7 томах.  -1994-2012: Спб: "Наука"  

56.   Черников А. П. Творчество И.С.Шмелева (1895 -1917). Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М, 1974.

57. Черников А.П. Проза И.С. Шмелева: Концепция мира и человека. Калуга,1995. 344 с.

58. И. С. Шмелев и О. А. Бредиус-Субботина: Роман в письмах: В 3 т. М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2003

59. Иван Шмелев. Иван Ильин. Переписка двух Иванов 3х т. М.2000 г. Т. 1       (1927–1934),т.(1935–1946),Т. 3.(1947–1950), М., 2000.

60.  Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона в 86 т. (82 т. и 4 доп.).—СПб., 1890—1907

 61.Эрцык А. Воспоминания. М., 1996. С. 252.

62.Кнорринг И. Очертания смутного Крыма… // Крымский альбом. 2003. С. 122.

64.Ианнуарий Архимандрит: "И увидел я новое небо и новую землю…". Апокалипсис. Богословско-экзегетический комментарий.-Издательство ББИ, 2019 г

Иван Шмелев. Солнце мертвых. https://mir-knig.com/read_246639-15.

Библия -Синодальный перевод  https://bible.by/syn/41/13/