Выпускная квалификационная работа "В.А.Жуковский – теоретик романтизма и литературный критик"

Федеральное агентство по образованию

Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«Бирская государственная социально-педагогическая академия»

Факультет филологический

Кафедра русской и зарубежной литературы

Шуматова Надежда Аркадьевна

студентка 5 курса дневного отделения

Выпускная квалификационная работа

В.А.Жуковский – теоретик романтизма и литературный критик

Работа к защите допущена:                                       Научный руководитель

Зав. кафедрой к.ф.н.,доцент                                       к.ф.н. доцент                          

____________(Н.В.Батурина)                                   ___________(Е.А.Бурцева)

«__»____________201_г.                                           «__»__________201_г.

                                                        БИРСК 2010  

Содержание:

Введение………………………………………………………………………

Глава I. В.А.Жуковский – основоположник и теоретик русского романтизма…………………………………………………………………………

I.1. История зарождения и основные принципы русского романтизма…………………………………………………………………………

I.2. Эстетические взгляды В.А.Жуковского – «Колумба русского романтизма»……………………………………………………………………….

Глава II. В.А.Жуковский – литературный критик………………………….

II.1. Взгляд Жуковского на развитие русского романтизма и русской поэзии………………………………………………………………………………

II.2. Жуковский о творчестве и значении в русской литературе

А.С. Пушкина………………………………………….…………………….

Заключение……………………………………………………………………

Библиография………………………………………………………….……..

Приложения…………………………………………………………………..

Введение

Бурный всплеск интереса к наследию первого русского романтика, после юбилейного для него 1983 г., позволил открыть нового Жуковского, почувствовать масштаб его личности и творчества. Сегодня можно констатировать, что многие грани его энциклопедического дарования осмыслены и документально конкретизированы. Это делает очевидной необходимость постановки ряда новых проблем. Одну из важнейших среди них, определяющую актуальность избранной нами темы, представляет собой проблема национального значения литературно-критической и теоретической деятельности Жуковского как особого и вместе с тем органичного явления отечественной словесности 1800- 1840-х гг. Актуальность изучения данного материала придает факт явно выраженного в нем характера переходности от сентиментализма к романтизму, и активное взаимодействие поэзии Жуковского с такими сферами духовной деятельности человека, как философия, история, этика, психология, эстетика.

Цели и задачи исследования. Цель - изучение критико-теоретического наследия Жуковского как многогранной и целостной, закономерно развивающейся системы, в связи с чем в работе ставятся следующие исследовательские задачи:

 1) представить теоретическое наследие Жуковского;

2) осмыслить эстетику Жуковского и его взгляды на русскую литературу начала XIX века;

3) проанализировать критику Жуковского о поэзии и творчестве А.С.Пушкина;

 4) обозначить место поэзии Жуковского в истории русской словесности XIX века.

   В истории изучения творчества Жуковского, какие бы времена оно не переживало, критико-теоретическая деятельность писателя всегда оказывалась на заднем плане. Современники Жуковского, изумленные прежде всего открытым им для русской литературы миром поэзии, оставили о его литературно-критических трудах лишь отдельные, весьма немногочисленные, хотя и положительные замечания.

    Предметом и объектом нашего исследования стало критическое наследие В.Жуковского, представленное письмами и рядом публицистических статей.

    Материалом исследования послужили критические статьи и письма, публиковавшихся в журнале «Вестник Европы», а впоследствии составивших самостоятельный цикл. А также ряд отдельных статей, составляющих публицистическое наследие поэта

    В процессе работы над данным исследованием был применен культурно-исторический и литературно-исторический метод.

    Структура нашей работы включает в себя введение, две главы, в свою очередь, разделенные на две части каждая, заключение, методическое приложение, представляющее собою разработку литературного вечера, и библиографический список, содержащий 50 источников.

Положения критиков о том, что Жуковский и Пушкин пленяют нас не одними словами новыми, но богатством мыслей, о том, что Жуковский освободил нас от управления литературы по законам Лагарпова «Лицея» и Баттева «Курса», о поэзии Жуковского как о целом всеобъемлющем мире души человеческой, о Жуковском как о литературном Колумбе Руси, открывшем ей Америку романтизма в поэзии, как о целом периоде нравственного развития нашего общества, о Жуковском-воспитателе, развивавшем в своих читателях все благородные семена высшей жизни, все святое и заветное бытия, наконец, мысль Белинского о живой исторической связи русского литературного процесса и о том, что без Жуковского Пушкин был бы невозможен и не был бы понят, чрезвычайно важны для определения значения не только поэзии, но и теоретико-критического наследия писателя.

В 1853 г. в Московском университете С.Шевырев произнес свою знаменитую речь «О значении Жуковского в русской жизни и в поэзии», где очень точно была поставлена проблема генезиса и национального своеобразия русской словесности, у истоков которой, по словам Шевырева, оказался H.М. Карамзин и его «ученик», поэт Жуковский, ставший в свою очередь, по выражению критика, «учителем Пушкина». Кроме того, Шевырев подчеркивал связь его поэзии и жизни, стержнем которых критик назвал «самовоспитание» писателя.

Особым вкладом в исследование творчества Жуковского, стало описание бумаг писателя, поступивших в Императорскую публичную библиотеку, публикация его дневников и писем, сделанные И. А. Бычковым в конце 1880-х - начале 1900-х гг., и издание в 1902 г. полного собрания сочинений Жуковского под редакцией А.С.Архангельского. Это было основой научного подхода к творческому наследию первого русского романтика.

Исследование А. Н. Веселовского «В. А Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения»  явилось закономерным продолжением и своего рода обобщением всех достижений в жуковсковедении XIX в. Работа, безусловно, не потеряла своего значения и сегодня, на нее опираются ведущие литературоведы XX и XXI вв. Более того, она звучит в настоящее время предельно актуально прежде всего в связи с тем, что А.Н.Веселовский, рассматривавший творчество Жуковского как отражение определенного типа сознания, одним из первых и немногих ученых XIX в. указал на принципиальное значение соотнесенности нравственно-философских, эстетических и религиозных исканий писателя. Вместе с тем, ученый поставил один из сложнейших вопросов творчества Жуковского - о его художественном методе. Как известно, А Н. Веселовский исходит из утверждения его сентименталистской природы.

Вопрос о художественном методе Жуковского вновь становится актуальным в XX в. благодаря Ц.С. Вольпе, который, рассматривая главным образом поэзию, утвердил важнейшее положение общеметодологического характера о психологизме писателя как выражении его романтизма. Не менее принципиальным для нас является подход исследователя к романтизму Жуковского как к общественно-эстетической системе.

Чрезвычайно важна для определения философско-эстетических основ взглядов Жуковского книга Г.А. Гуковского «Пушкин и русские романтики», которая стала новым этапом в осмыслении творчества писателя. В ней впервые по существу был поставлен вопрос о значении романтизма Жуковского. Г.А. Гуковский, вслед за А Н. Веселовским, обращается к универсальной проблеме творчества писателя - к его поэтике «невыразимого».  1960-1980-е гг., обозначенные в советском литературоведении предельным интересом к русскому романтизму, дали свои плоды и в изучении творчества Жуковского. В свет вышли монографии М. Я. Бессараб, Р. В. Иезуитовой, И. М. Семенко, а также работы Т.Л.Власенко, Л. И. Кашкиной, Н. Г. Корниенко, С. А. Матяш. На первом плане в них идеи системности и закономерной эволюции творческого пути Жуковского.

Монографии томских ученых, вышедшие в свет в 1980-1990-е гг., демонстрировали романтизм Жуковского как художественную систему, этапы и проблемы ее эволюции. Этому, прежде всего, посвящена книга А.С.Янушкевича «Этапы и проблемы творческой эволюции В.А.Жуковского», являющаяся фундаментальным исследованием всего творческого пути поэта. На новом обширном материале здесь по-новому были поставлены важнейшие вопросы о жанровой эволюции и переводческих принципах Жуковского, о системе эстетических, нравственно-философских, общественно-политических воззрений и художественных принципов поэта, сознательно утверждавшего в русской литературе новую, романтическую философию, эстетику и поэтику.

Вслед за книгой А.С. Янушкевича вышел целый ряд «томских» монографий о Жуковском. Системе гносеологических и антропологических взглядов писателя, сложившихся в ходе рецепции трудов французских просветителей, посвящена монография Ф. 3. Кануиовой «Вопросы мировоззрения и эстетики В. А Жуковского». О восприятии Жуковским немецкого Просвещения как особой философско-эстетической системы пишет в своем исследовании Н. Б. Реморова . Тему «Жуковский и английское Просвещение» рассматривает в своих работах Э. М. Жилякова . О.Б.Лебедева анализирует в своей книге драматургические опыты Жуковского как систему. В 1985 г. под редакцией Ф. 3. Кануновой, А. С. Янушкевича и О.Б.Лебедевой вышла в свет книга «В. А. Жуковский. Эстетика и критика», в которой впервые было представлено как система литературно-критическое наследие писателя.

        Глава I.  В.А.Жуковский – основоположник и теоретик русского романтизма

I.1. История зарождения и основные принципы русского романтизма

Проблема романтизма принадлежит к числу сложнейших в науке о литературе. Трудности решения этой проблемы предопределены до некоторой степени недостаточной четкостью терминологии. Романтизмом называют и художественный метод, и литературное направление, и особый тип сознания и поведения. Однако, несмотря на дискуссионность ряда положений теоретического и историко-литературного характера, большинство ученых согласны с тем, что романтизм был необходимым звеном в художественном развитии человечества, что без него были бы невозможны достижения реализма.

    Конец XVIII - начало XIX в. - период чрезвычайно ускоренного по своему темпу развития русской литературы. Одно литературное направление в эти годы приходит на смену другому, когда то еще не успело исчерпать себя и сойти со сцены.

Путь Жуковского к романтизму не был прямым: он вошел в русскую литературу в самый разгар борьбы между сентиментализмом и классицизмом. Классицизм и сентиментализм, предромантизм и образцы зрелой романтической поэзии, нравоописательно-бытовая реалистическая поэзия и проза (продолжатели традиции иронической поэзии, комедии, комической оперы, повести и романа XVIII в.) и зарождающаяся в 1820-е годы новая классическая реалистическая поэзия и проза в литературе долгое время сосуществуют, борются, но в то же время и перекрещиваются, вступают в сложное взаимодействие, а нередко и оплодотворяют друг друга.

Представляется, что конкретно-историческое рассмотрение русского романтического искусства лучше всего может проиллюстрировать мысль о своеобразии форм, которые принимал романтизм в разных странах, о сложности и разнородности романтизма даже в пределах одной страны. Романтизм в России развивался отнюдь не автономно, не обособленно. Он находился в тесном взаимодействии с европейским романтизмом, хотя и не повторял его, и тем более не копировал. Хорошо известны слова Маркса о том, что романтизм явился «реакцией на французскую революцию и связанное с ней Просвещение». Эти слова прямо относятся к западноевропейскому романтизму и косвенно, опосредованно - к романтизму русскому. Французская революция и ее последствия, путем литературных и различных иных влияний и воздействий, наложили печать на русское общественное сознание начала XIX в. В известной мере это и определило широкое распространение романтических идей в русском искусстве.

Как отмечает исследователь романтизма в славянских литературах И.Г.Неупокоева, «глубочайшее своеобразие места, занимаемого в европейском литературном процессе XIX столетия каждой славянской литературой, не противостоит тому, что литературы эти входят в европейскую и мировую художественную культуру и как определенная историко-культурная общность, как определенный историко-культурный «пласт»…»^[1].

Русский романтизм был частью романтизма общеевропейского и в качестве такового не мог не принять в себя некоторых его существенных родовых свойств и примет, порожденных трагическим восприятием последствий французской буржуазной революции: например, недоверия к рассудочным понятиям, сильного интереса к непосредственному чувству, отталкивания от всякого рода систематизма и т. д. Таким образом, в процессе становления русского романтического сознания и русского романтического искусства участвовал и общий опыт романтизма европейского.

Однако для появления романтизма в России, помимо общих причин, были и причины свои собственные, внутренние, в конечном счете и обусловившие специфические формы русского романтизма, его особенный и неповторимый облик. «Романтизм, - писал Аполлон Григорьев, - и притом наш, русский, в наши самобытные формы выработавшийся и отличившийся, романтизм был не простым литературным, а жизненным явлением, целой эпохой морального развития, имевшей свой особенный цвет, проводившей в жизнь особое воззрение… Пусть романтическое веяние пришло извне, от западных литератур и западной жизни, оно нашло в русской натуре почву, готовую к его восприятию, - и поэтому отразилось в явлениях совершенно оригинальных…»^[2].

Русский романтизм был связан с западными литературами и западной жизнью, но не определялся ими вполне и всецело. У него были и свои особенные истоки. Если европейский романтизм был социально обусловлен идеями и практикой буржуазных революций, то реальные источники романтической настроенности и романтического искусства в России следует искать прежде всего в войне 1812 года, в том, что было после войны, в ее последствиях для русской жизни и русского общественного самосознания.

Передовому, мыслящему русскому человеку война 1812 года со всей очевидностью показала величие и силу простого народа. Именно народу Россия обязана была победой над Наполеоном, народ был истинным героем войны. Между тем как до войны, так и после нее основная масса народа, крестьянство, продолжала пребывать в состоянии крепостной зависимости, в состоянии рабства. Но то, что и прежде воспринималось лучшими людьми России как несправедливость, теперь представляется вопиющей несправедливостью, противоречащей всякой логике и понятиям нравственности. Формы жизни, основанные на рабстве народа, признаются теперь передовой общественностью не только несовершенными, но и порочными, ложными. Так появляется почва равно и для декабристов, и для романтических настроений. При всем существенном отличии поэзии Жуковского от поэзии декабристов, их реальные источники были общими - как общим было, при всем отличии мотивировок и выводов, их отрицание «мира сего», романтическое противопоставление тому, что есть, того, что должно быть.

Русский романтизм знает, по крайней мере, два этапа в своем развитии, две волны своего восхождения. Первая волна, как мы уже отмечали, обусловлена была событиями 1812 года и последующих событий. Она породила романтическую поэзию Жуковского и поэзию декабристов, она же породила и романтическое творчество Пушкина. Вторая романтическая волна в России наступает после катастрофы 1825 года, после поражения декабристского восстания.

Элементы мистического занимают важное место в поэтике европейского, и особенно немецкого романтизма. Первыми теоретиками романтизма в Германии романтическая поэзия практиковалась как универсальное средство познания жизни, постижение ее таинственных явлений и законов. К ирреальному, к мистическим откровениям они испытывали доверие неизмеримо большее, чем к прямым открытиям ума. «Чувство поэзии, - писал Новалис, - имеет много общего с чувством мистического. Это чувство особенного, личностного, неизведанного, сокровенного, должного раскрыться в откровении. Поэт воистину творит в беспамятстве…»^[3].

Приверженность немецких романтиков к мистическому неизбежно ведет их к увлечению всем необычайным, чудесным, непостижимым, ужасным - всем тем, что выходит за пределы обыденного и просто реального. Немецкий романтизм мог привлекать русских романтиков порывом к тайне, тягой в глубину, но не своей мистикой и пристрастием к необычайному. В русском романтизме, в отличие от немецкого, мистика, как правило, отсутствовала. Русские романтики не просто избегали мистики, но и относились к ней враждебно.

Не сверхчувственное, а действительно, постижимое не одним инстинктом, но и рассудком - вот что привлекало русских романтиков в качестве поэтического материала.

Русский романтизм, в отличие от западного, никогда не противопоставлял себя просвещению и просветительской философии, основанной на абсолютном доверии к разуму. В этом смысле романтизм в России был как бы не вполне, не до конца романтизмом. Этим объясняется и отталкивание русских романтиков от мистического, и непорвавшаяся связь многих из них с поэтикой классицизма.

Романтики утверждали, что высшей ценностью является человеческая личность, в душе которой заключен прекрасный и, таинственный мир; только здесь можно найти неисчерпаемые источники подлинной красоты и высоких чувств. За всем этим просматривается (пусть не всегда явственно) новое понятие о личности, которая не может и не должна более подчинять себя власти сословно-феодальной морали.

В своем художественном творчестве романтики стремились в большинстве случаев не к отражению реальной действительности (которая представлялась им низкой, антиэстетической), не к уяснению объективной логики развития жизни (они вовсе не были уверены, что такая логика существует). В основе их художественной системы оказывался не объект, а субъект: личностное, субъективное начало приобретает у романтиков решающее значение.

Романтизм строится на утверждении неизбежного конфликта, полной несовместимости всего подлинно духовного, человеческого с существующим укладом жизни (будь это феодальный или буржуазный уклад). Если жизнь основывается только на материальном расчете, то, естественно, ей чуждо все высокое, моральное, гуманное. Следовательно, идеал находится где-то за пределами этой жизни, за пределами феодальных или буржуазных отношений. Действительность как бы распадалась на два мира: пошлое, обыденное здесь и чудесное, романтическое там. Отсюда обращение к необычным, исключительным, условным, порою даже фантастическим образам и картинам, стремление ко всему экзотическому — всему тому, что противостоит повседневной, будничной действительности, житейской прозе. На этом же принципе строится романтическая концепция человеческого характера. Герой противопоставлен среде, возвышается над нею.

Русский романтизм не был однородным. Обычно отмечается наличие в нем двух основных течений. Принятые в современной пауке термины психологический и гражданский романтизм выделают идейно-художественную специфику каждого течения. В одном случае романтики, ощущая растущую неустойчивость общественной жизни, которая не удовлетворяла их идеальным представлениям, уходили в мир мечты, в мир чувств, переживании, психологии. Признание самоценности человеческой личности, пристальный интерес к внутренней жизни человека, стремление раскрыть богатство его душевных переживаний — это были сильные стороны психологического романтизма, наиболее видным представителем которого был В. А. Жуковский.

Представители другого течения в русском романтизме призывали к прямой борьбе с современным обществом, прославляя гражданскую доблесть борцов. Создавая стихи высокого общественного и патриотического звучания, они (а это были прежде всего поэты-декабристы) использовали и определенные традиции классицизма, в особенности те жанровые и стилистические формы, которые придавали их стихам характер приподнятой ораторской речи. Они видели в литературе прежде всего средство пропаганды и борьбы.

В каких бы формах ни протекала полемика между двумя главными течениями русского романтизма, все же существовали и общие черты романтического искусства, которые их объединяли: противопоставление высокого идеального героя миру зла и бездуховности, протест против сковывающих человека устоев самодержавно-крепостнической действительности. Особо необходимо отметить настойчивое стремление романтиков к созданию самобытной национальной культуры. В прямой связи с этим находится их интерес к отечественной истории, устному народнопоэтическому творчеству, использованию многих фольклорных жанров и т. д.

Писатель-романтик неудовлетворен будничной, серой жизнью, окружающей каждого из нас, т. к. эта жизнь скучна, полна несправедливости, зла, безобразия... Ничего в ней нет необыкновенного, героического. И тогда автор создает свой мир, цветной, красивый, пронизанный солнцем и запахом моря, населенный сильными, благородными, красивыми людьми. В этом мире торжествует справедливость, и судьба человека - в его собственных руках. Надо только верить и бороться за свою мечту.  Действие их произведений часто разворачивается в необычной для русских обстановке – например, на Кавказе или в Крыму. Романтические поэты – по преимуществу лирики и поэты природы, и потому в их творчестве (впрочем, так же, как и у многих прозаиков) значительное место занимает пейзаж – прежде всего, море, горы, небо, бурная стихия, с которой героя связывают сложные взаимоотношения. Природа может быть сродни страстной натуре романтического героя, но может и противостоять ему, оказываться враждебной силой, с которой он вынужден бороться.

Романтический герой – личность сложная, страстная, внутренний мир которой необычайно глубок, бесконечен; это целая вселенная, полная противоречий. Романтиков интересовали все страсти, и высокие и низкие, которые противопоставлялись друг другу. Высокая страсть – любовь во всех ее проявлениях, низкая – жадность, честолюбие, зависть. Низменной материальной практике романтики противопоставляли жизнь духа, в особенности религию, искусство, философию. Романтический герой - цельная личность. В обычном человеке намешано всего понемножку: добра и зла, смелости и трусости, благородства и подлости... Романтический герой не таков. В нем всегда можно выделить ведущую, всеподчиняющую черту характера. У романтического героя есть ощущение ценности и независимости человеческой личности, ее внутренней свободы. Раньше человек прислушивался к голосу традиции, к голосу старшего по возрасту, по званию, по положению. Эти голоса и подсказывали ему, как жить, как вести себя в том или ином случае. А теперь главным советчиком для человека стал голос его души, его совести. Романтический герой внутренне свободен, независим от чужих мнений, он способен выразить свое несогласие со скучной и однообразной жизнью. Интерес к сильным и ярким чувствам, всепоглощающим страстям, к тайным движениям души – характерные черты романтизма.

Необыкновенные и яркие картины природы, жизнь, быт и нравы далеких стран и народов – также вдохновляли романтиков. Они искали черты, составляющие первооснову национального духа. Национальная самобытность проявляется прежде всего в устном народном творчестве. Отсюда интерес к фольклору, переработка фольклорных произведений, создание собственных произведений на основе народного творчества.

Развитие жанров исторического романа, фантастической повести, лиро-эпической поэмы, баллады – заслуга романтиков. Их новаторство проявилось и в лирике, в частности, в использовании многозначности слова, развитии ассоциативности, метафоричности, открытиями в области стихосложения, метра, ритма.

Русский романтизм, начавшись с Жуковского, расцвел в творчестве многих других писателей: К.Батюшкова, А.Пушкина, М.Лермонтова, Е.Баратынского, Ф.Тютчева, В.Одоевского, В.Гаршина, А.Куприна, А.Блока, А. Грина, К.Паустовского и многих других.

 I. 2. Эстетические взгляды В.А.Жуковского – «Колумба русского романтизма»

Период  1797-1802 гг. – время быстрого идейно-художественного развития Жуковского, время его поэтического самоопределения на пути к романтизму. Он ещё не вполне порвал с архаичной стилистикой; для выражения романтической настроенности ещё нередко он был вынужден применять изобразительные средства сентиментально-чувствительной поэзии и, как впоследствии точно заметил Белинский, «вполовину шел особым путем, вполовину покорялся влиянию карамзинской школы»^[4].  Однако именно этими ранними произведениями была подготовлена его элегия «Сельское кладбище» (1802), с появлением которой современники (как и последующая критика) связывали окончательное самоопределение  Жуковского как поэта  нового типа, отличного не только от одописцев-классицистов, но и от уже утративших свежесть новизны представителей «чувствительной» лирики и даже от Карамзина.

«Сельское кладбище» - вольный перевод стихотворения Т.Грея (1716-1771), написанного ещё на заре английского предромантизма, но Жуковский, перелагая образы английского поэта в духе свойственной ему романтической настроенности, создал типологически новое произведение: его элегия – это первое проявление раннего романтизма. Жуковский преодолел описательность, свойственную пейзажам Т.Грея, и придал им странную зыбкость, струение и ту таинственную многозначительность, которая обусловлена чисто романтическим ощущением: герой стоит на границе двух миров – не только традиционно понимаемых бытия и небытия, но остроощущаемого противостояния унылой повседневности и идеального мира прекрасной возможности. Вместе с тем Жуковский преодолел и пасторальную успокоенность оригинала, насытив своё лирическое повествование отзвуками внутреннего смятения. Смутное недовольство существующей действительностью приобрело здесь вселенский размах и проявилось с такой художественной силой, что оно не могло не удивить первых читателей элегии Жуковского.

Жуковский - родоначальник романтизма в русской литературе. Его творчество - ранний этап романтизма в России; этап, который был назван предромантическим. Субъективизм и стремление преодолеть рационализм - общее для предромантизма и романтизма. Но у Жуковского с его религиозно-просветительскими идеалами нет, как и у предромантиков, ни крайнего индивидуализма, ни полного разрыва с рационализмом. Именно поэтому в немецкой литературе Жуковский в наибольшей мере сочувствовал Шиллеру, сохранившему в творчестве просветительский рационализм и пафос нравственного совершенствования.

Становление романтического метода и романтического сознания в творчестве Жуковского происходило в разных направлениях: идейно-тематическом, жанровом, стилистическом.

Романтизм - это не только особый метод изображения, но и система художественных воззрений на жизнь, общество, человека. Для романтизма характерен устойчивый комплекс понятий и представлений, который формирует романтические сюжеты, своеобразные романтико-лирические композиции, определяет свойства романтического героя. Этот комплекс романтических понятий, представлений в творчестве Жуковского находит постепенно все более полное выражение.

Одна из самых распространенных в поэзии Жуковского тем - тема трагедийности человеческого существования, одиночества человека, неизбежности для него страданий в несовершенном земном мире. Поэт восклицает: «Для одиноких мир сей скучен, а в нем один скитаюсь я…», «Я бурный мир сей презираю…» («Стихи…», 1803 г.); «…ах, жизнь тому ужасна, кто во глубь ее проник…» («Кассандра», 1809 г.); «…отымает наши радости без замены хладный свет, вдохновенье пылкой младости гаснет с чувством жертвой лет…» («Песня», 1820 г.). Эти мотивы у Жуковского звучат постоянно в стихотворениях разных жанров и разных лет. У романтизма Жуковского - как и у большинства других романтиков - не случайные, а сквозные и устойчивые поэтические идеи и мотивы. Таким сквозным, постоянным и устойчивым мотивом и был для Жуковского мотив трагедийности жизни. В. Г. Белинский писал: «…не Пушкин, а Жуковский первый на Руси выговорил элегическим языком жалобы человека на жизнь…скорбь и страдания составляют душу поэзии Жуковского»^[5]. Задавая себе вопрос, что такое романтизм Жуковского, Белинский отвечал на него так: «Это - желание, стремление, порыв, чувство, вздох, стон, жалоба на несовершенные надежды, которым не было имени, грусть по утраченном счастии, которое бог знает в чем состояло…»^[6]. О том, что отмеченные Белинским мотивы были существенно важными для Жуковского, говорят названия многих его стихотворений. В этих названиях дается с самого начала как бы заявка на романтизм: «Желание» (1810 г.), «Мечты» (1810 г.), «Мечта» (1818 г.), «Тоска» (1827 г.), «Стремление» (1827г.)

«Счастье в нас самих» - это излюбленная положительная идея Жуковского и в значительной мере именно на ней строится одно из известнейших произведений его - стихотворение «Теон и Эсхин». Белинский относил эту пьесу, наряду с «Узником», к наиболее романтическим созданиям Жуковского. «На это стихотворение, - писал он, - можно смотреть, как на программу всей поэзии Жуковского»^[7].

За счастьем не нужно ходить далеко, оно в самом человеке - такова основная мысль стихотворения «Теон и Эсхин». И это программная и романтическая мысль, в ней выражена самая заповедная вера романтического поэта Жуковского.

Как многие другие произведения Жуковского, «Теон и Эсхин» не только романтическое, но и дидактическое произведение. Свои любимые положительные идеи Жуковский настойчиво внушает читателю. Именно для выражения положительного ему так необходима форма поэтического урока и соответствующий стиль, хорошо отвечающий дидактическим целям - афористический: «…боги для счастья послали нам жизнь - но с нею печаль неразлучна»; «…что может разрушить в минуту судьба, Эсхин, то на свете не наше, но сердца нетленные блага: любовь и сладость возвышенных мыслей…»; «…для сердца прошедшее вечно, страданье в разлуке есть та же любовь, над сердцем утрата бессильна…»^[8].

Дидактична по своему характеру и заданию композиция «Теона и Эсхина». Самое главное говорится в конце, «под занавес» - это как заключительная мораль в басне:

О друг мой, искав изменяющих благ,

Искав наслаждений минутных,

Ты верные блага утратил свои -

Ты жизнь презирать научился.

Все небо нам дало, мой друг, с бытием:

Все в жизни к великому средство…

В своих стихах Жуковский может походить и на классика и на автора сентиментального толка, но при этом он всегда остается романтиком, ибо его мысль, его уроки всегда отвечают романтическому строю идей. Положительные начала в поэзии Жуковского в значительной мере связаны с такими характерными вообще для романтиков темами, как темы поэта и поэзии. Темы эти в их романтическом преломлении близки друг другу, внутренне соотнесены между собой.

Дружба, которую воспевают романтические поэты, в том числе и Жуковский - это дружба людей, одинаково мыслящих и одинаково чувствующих, равно присягнувших единой поэтической вере. Жуковский не только романтик, а первооткрыватель романтизма в русской литературе.

Жуковский — поэт, в отношении которого можно многократно

повторять слово «первооткрыватель». Он первым в русской литературе воспел природу как полноправный и неисчерпаемый, самодостаточный предмет лирики, сумев уловить и передать мимолетные ее изменения и движения; первым рассказал о великой силе и трагедии возвышенной неразделенной любви, о страданиях разлученных, об отчаянии забвения; первым решительно обновил жанровую систему русской лирики, подняв на недосягаемую высоту жанры элегии, послания, баллады.

    Романтический период творчества Жуковского исследователями часто называется «элегическим», так как основным жанром его лирики становится элегия. Элегия как жанр зародилась еще в древней Греции и первоначально была связана с надгробными причитаниями и плачами.  Впоследствии элегия приобрела жанровые признаки произведения грустного, философского содержания, в котором поэт размышляет  о вечных ценностях жизни, о смысле человеческого существования, о жизни и смерти. Как правило, такие размышления рождаются на лоне природы, бесконечной, таинственной, живущей самостоятельной жизнью, постоянно обновляющейся. Чаще всего поэт выбирает такое время года и суток, когда эта изменяемость и загадочность видны особенно отчетливо — это осень, весна, вечер, ночь. Все эти особенности ярко проявляются в элегии Жуковского «Вечер» (1806).

    Элегия начинается с лирического, эмоционального описания природы, в котором уже проявляются типические черты поэтики Жуковского — выразительные, точные, неповторимые эпитеты (художественные определения), метафоры (скрытые сравнения, перенос особенностей одного явления на другое по сходству), олицетворения, наделяющие умением мыслить и чувствовать неодушевленные предметы и явления природы. Например: дремлющая природа, пленительный закат, колеблющийся град, златые стада, «сладко в тишине у брега струй плесканье» — эпитеты; «К протекшим дням лечу воспоминаньем», «тащиться суждено до бездны гробовой» — метафоры, «последний луч зари на башне умирает», «рощи спят», «лик луны» — олицетворения.

    Ритмика элегии — наличие риторических обращений, вопросов и восклицаний — тоже способствует передаче нюансов душевного состояния лирического героя. Благодаря такому приему особенно явственно ощущается слияние поэта с природой, благотворное погружение в нее, рождающее мысли о вечном:

Ручей, виящийся по светлому песку,

Как тихая твоя гармония приятна!

С каким сверканием ты катишься в реку!

Приди, о муза благодатна!

   От созерцания природы поэт переходит к грустным раздумьям о быстротечности жизни: «О дней моих весна, как быстро скрылась ты / С твоим блаженством и страданьем!» Поэт тоскует о том, что ему уже никогда «не зреть соединенья» друзей, так радовавших его в молодости. Он чувствует свое одиночество:

Лишенный спутников, влача сомнений груз,

Разочарованный душою,

Тащиться осужден до бездны гробовой...

    Но бесконечность и обновляемость мира природы рождают в душе поэта светлые чувства, изгоняя уныние, и поэт, «лиру согласия с свирелью пастухов», поет «Светила возрожденье». Если в начале стихотворения «последний луч зари на башне умирает» и земля погружается в сон под зыбким и печальным светом луны ущербной, то в конце стихотворения ночь постепенно перетекает в утро. Жизнь продолжается. Но все же основной настрой стихотворения — печальный, элегический, но печаль эта сладостна для сердца поэта:

Пусть всяк идет вослед судьбе своей,

Но в сердце любит незабвенных.

    Элегия «Море» (1822) приветствует не гармонию покоя, а гармонию движения, борьбы стихий и борьбы страстей, чувств. Море наполнено тревожной думой, в нем есть глубокая тайна, динамика противоположностей:

Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,

Тревожною думой наполнено ты,

Безмолвное море, лазурное море,

Открой мне глубокую тайну твою:

Что движет твое необъятное лоно?

Чем дышит твоя напряженная грудь?..

Обманчив твоей неподвижности вид:

Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,

Ты, небом любуясь, дрожишь за него.

     Вечное стремление моря к ясному небу оказывается неосуществимым. Мечта недостижима и ирреальна. Такова концепция мира поэта-романтика.

    Жуковский познакомил русского читателя с одним из наиболее любимых жанров западноевропейских романтиков — балладой. И хотя жанр баллады появился в русской литературе задолго до Жуковского, но именно он придал ему поэтическую прелесть и сделал популярным. Более того, он срастил поэтику жанра баллады с эстетикой романтизма, и в результате жанр баллады превратился в характернейший знак романтизма.

 Баллада — это краткий стихотворный рассказ преимущественно героико-исторического или фантастического характера. Изложение ярко выраженного сюжета в балладе лирически окрашено. Жуковский написал 39 баллад, из них только пять — оригинальные, остальные — переводы и переложения.

Особое место среди произведений Жуковского занимают баллады, посвященные любви: «Людмила», «Светлана», «Эолова арфа» и другие. Главное здесь для поэта — успокоить, наставить на путь истинный влюбленного человека, пережившего трагедию в любви.

Его несчастная Людмила жестоко осуждена потому, что предается страсти, желанию быть во что бы то ни стало счастливой со своим милым. Любовная страсть и горечь утраты жениха так ослепляют ее, что она забывает о нравственных обязанностях по отношению к другим людям. Жуковский романтическими средствами стремится доказать, как неразумно и даже опасно для человека это эгоистичное желание собственного счастья вопреки всему:

Гроб, откройся;
       полно жить;
       Дважды сердцу
        не любить.

Так восклицает обезумевшая от горя Людмила. Гроб открывается, и мертвец принимает Людмилу в свои объятия. Ужас героини страшен: каменеют, меркнут очи, кровь холодеет. И уже невозможно вернуть себе жизнь, так неразумно ею отвергнутую. Но страшная баллада Жуковского жизнелюбива. Поэт отдает предпочтение реальной жизни, несмотря на то что она посылает человеку суровые испытания.

Баллада «Светлана» по сюжету близка «Людмиле», но и глубоко отлична. Эта баллада — свободное переложение баллады немецкого поэта Г. А. Бюргера «Ленора». В ней повествуется о том, как девушка гадает о женихе: тот уехал далеко и долго не шлет вестей. И вдруг он является в очаровательном сне, навеянном гаданием. Милый зовет невесту венчаться, они скачут сквозь вьюгу на бешеных конях. Но жених неожиданно оборачивается мертвецом и едва не утаскивает невесту в могилу. Однако все заканчивается хорошо: наступает пробуждение, жених появляется наяву, живой, и совершается желанное, радостное венчание. Жуковский далеко уходит от оригинала, внося в балладу национальный русский колорит: он включает описание гаданий в «крещенский вечерок», примет и обычаев:

Раз в крещенский вечерок
Девушки гадали:
За ворота башмачок.
Сняв с ноги, бросали,
Снег пололи, под окном
Слушали, кормили
Счетным курицу зерном,
Ярый воск топили,
В чашу с чистою водой
Клали перстень золотой,
Серьги изумрудны,
Расстилали белый плат
И над чашей пели в лад
Песенки подблюдны.

Поэт воспроизводит привлекательный и изящный девичий мир, в котором значимы и башмачок, и серьги изумрудны, и перстень золотой.

Баллада не только рассказала об эпизоде из жизни юного существа, но представила ее внутренний мир. Вся баллада полна жизни, движения и внутреннего, и внешнего, какой-то девичьей суеты. Душевный мир Светланы также полон движений. Она то отказывается от крещенских игр, то соглашается присоединиться к гадающим; она и боится, и надеется получить - желанную весть, и во сне ее одолевают те же чувства: страх, надежда, тревога, доверие..к жениху. Ее чувства предельно напряжены, ощущения обострены, сердце на все, отзывается. Баллада написана в стремительном ритме: балладные кони мчатся, девушка с женихом мчится на них, и сердце ее разрывается.

Интересна в балладе «Светлана» и цветовая гамма. Белым цветом пронизан весь текст: это прежде всего снег, образ которого возникает сразу же, с первых строк, снег, который снится Светлане, вьюга над санями, метелица кругом. Далее — это белый платок, используемый во время гадания, стол, покрытый белой скатертью, белоснежная голубка и даже снежное полотно, которым накрыт мертвец. Белый цвет ассоциируется с именем героини: Светлана, светлая. У Жуковского здесь белый цвет, несомненно, символ чистоты и непорочности.

Второй контрастный цвет в балладе не черный, а скорее темный: темно в зеркале, темна даль дороги, по которой мчатся кони. Черный цвет страшной балладной ночи, ночи преступлений и наказаний, в этой балладе смягчен, высветлен.

Таким образом, белый снег, темная ночь и яркие точки огоньков свечей или глаз — вот своеобразный романтический фон в балладе «Светлана».

Надо сказать, что и после Жуковского к этому жанру активно обращались русские писатели: это и А. С. Пушкин «Песнь о вещем Олеге» (1822), и М. Ю. Лермонтов «Воздушный корабль» (1828), «Русалка» (1836), и А. Толстой «Василий Шибанем» (1840).

Элегии и баллады Жуковского оказали огромное влияние не только на развитие романтизма в русской литературе, но и на русскую литературу в целом, ибо Жуковский открыл новые психологические способы изображения внешнего мира и выражения внутреннего состояния человека.

В 1808 году В.А.Жуковский становится редактором журнала «Вестник Европы». Пафосом его деятельности  становится утверждение романтизма в русской литературе. Статьями, рецензиями, переводами и оригинальными стихотворениями, опытами в прозе он поистине открывал «Америку романтизма» в русской поэзии. Первым шагом на этом пути были его эстетические штудии и критические выступления.

На смену напряженным самонаблюдениям, этико-философским системам приходят эстетические штудии и поиск своей поэтики. Самоопределение поэта было глубоко сознательно: он целенаправленно осмысливал опыт предшественников, чтобы определить свою эстетическую позицию. Создавая примечания к трактатам западноевропейских эстетиков, он четко определял круг вопросов, требующих уточнения или самостоятельного решения. О подражании в искусстве, происхождении поэзии, об изображении характера и страсти, природе эпопеи, лирики, сатиры, драмы – таковы предметы его размышлений.

Начав еще в 1804-1805 гг. осмысление произведений западноевропейской эстетики и критики, Жуковский после творческого взрыва 1806 г. вновь почти на два года отходит от поэзии. Идет подготовка к редактированию «Вестника Европы», созданию теоретического введения к «Собранию русских стихотворений…». Он начинает делать примечания к уже прочитанному, осмысляет трактаты Баттё и Мармонтеля, Воьтера и Тома, Блэра и Аддисона, Зульцера и Гарве, Руссо и других новейших критиков. Чтение, конспектирование прочитанного, примечания к нему, перерастающие нередко в серьезную полемику, - все эти грани эстетического самообразования с особой отчётливостью и полнотой проявились в масштабном по объему и поставленным задачам «Конспекте по истории литературы и критики», работа над которым продолжалась с 1807 по 1811 гг.

Этот памятник русской эстетики начала XIX в. интересен не только для характеристики эстетической позиции Жуковского, но и для осмысления путей становления русской романтической эстетики вообще.

«Конспект…» задумывался, по всей вероятности, как подготовительные материалы для создания собственной теории поэзии. «Конспект…» был необходим был поэту для систематизации своих эстетических знаний и для самоопределения.

Романтизм Жуковского – это не только его поэзия, но и вся система мировоззрения, в том числе, конечно же, эстетическая позиция. «Колумб русского романтизма в поэзии» был его Колумбом в эстетике.

Время создания «Конспекта» - эпоха господства в русской эстетике идей просветительского классицизма. Но нельзя не признать справедливость положения о том, что в эстетике «для классицизма первая четверть XIX в. была временем, когда он переживал свою зрелость»^[9]. Жуковскому с его рано обозначившейся тягой к субъективному в искусстве и психологической лирике было тесно в рамках академической науки и журнальных споров. Он ищет близкое себе в европейской эстетике, в частности в ее так называемом философско-психологическом направлении.

По своему типу «Конспект» Жуковского – изложение основных положений трактатов западноевропейских критиков в собственном переводе. «Конспект» - по сути своей работа творческая, ибо, отбирая, систематизируя материал, автор создает свод близких ему понятий, определяет свои критерии и оценки.

По своей структуре «Конспект» представляет четыре внутренние самостоятельные части, в каждой из которых разрабатывается теория и история таких родов поэзии, как эпическая поэма, лирическая поэзия, сатира и драма. Предполагалось также создать «критические замечания на отдельных стихотворцев» и подробные библиографические списки к различным разделам эстетики и отраслям искусства. Эта работа только начата, хотя черновые наброски пятой и шестой тетради интересны для уяснения некоторых моментов эволюции Жуковского.

В списках, завершающих «Конспект» и относящихся к 1811 г., в рубриках «Поэзия», «Эстетика», «Риторика», «Живопись и ваяние» мы находим десятки терминов, восходящих в основном к трудам немецкой предромантической и романтической эстетики. Жуковский намечает прочитать сочинения о вкусе, возвышенном, патетическом, идеале, о древних и новых и т.д. В особом разделе «Страсти и чувства» он выделяет около 50 различных эстетических состояний со ссылками на Лессинга, Бутервека, Эбергарда, Винкельмана, Шлегелей, Жан Поля, но особенно часто Шиллера. «Конспект по истории литературы и критики» как сочинение, не предназначенное для публикации, раскрывает прежде всего эстетическую лабораторию молодого Жуковского. Здесь и осмысление пройденного пути, и предчувствие будущих открытий.

«Конспект», как уже говорилось, создавался на протяжении длительного промежутка времен. Первые баллады, серия оригинальных критических выступлений и проза «Вестника Европы», цикл песен, отзвуков разгорающейся любви к Маше Протасовой, - все эти факты творческой биографии Жуковского сопровождали его появление. Вольно или невольно поэзия и эстетика взаимодействовали, обогащая друг друга.

Пафосом «Конспекта» не случайно стала проблема изображения «внутреннего человека», психологии в искусстве. О чем бы ни думал Жуковский: о подражании природе в поэзии, ее происхождении, законах отдельных родов, о театре, - все время он возвращается к вопросу о возможностях искусства наблюдать человека и действовать на душу, возвышая и располагая ее ко всему прекрасному.

Отталкиваясь от теории подражания природе Аристотеля, Жуковский с необыкновенной для того времени четкостью выразил свое понимание проблемы. Во-первых, он игнорирует столь важный для классицистов тезис об украшенной природе. Жуковский остро ставит вопрос о специфике подражания природе в искусстве, настойчиво подчеркивая мысль об особых «знаках», других средств изображения природы, т.е. об особом языке искусства.

Во-вторых, в предчувствии романтической идеи «природы в художнике» Жуковский говорит об особом характере подражания – изображении чувств, которыми наполнена душа. Исходя из этого, он дифференцирует роды поэзии по их отношению к объекту подражания. «Есть такие роды поэзии, - замечает он, - в которых мы, не имея в виду никакого предмета подражания, изображаем только те чувства, которыми наполнена душа наша: следственно мы не подражаем тогда природе, а обнаруживаем только то, что она сама невидимо в нас вдохнула»^[10]. Конкретизируя затем это положение по отношению к эпосу, лирике и драме, Жуковский выявляет внутренние возможности «поэтического гения» претворять идеи в образы.

В таком подходе к природе как объекту подражания проявляется диалектичность автора «Конспекта». Природа в его понимании – объект и субъект искусства. Он вне нас и внутри нас. Подражание природе он рассматривает как способность души глубоко чувствовать окружающий мир, «одушевлять его».

Проблема восприятия не случайно так волнует Жуковского. Для него она связана с вопросом о соотношении рационального и чувственного, объективного и субъективного в творческом процессе. Ратуя за нравственную пользу поэзии, ее моральное воздействие на читателя и зрителя, Жуковский вместе с тем последовательно не принимает традиционных способов выражения морали в искусстве. На протяжении всего «Конспекта» он развивает мысль о том, что художественное произведение не есть трактат философический или история в стихах. По мнению Жуковского, главная моральная мысль должна быть доказана поэтически.

Отмечая, что поэт пишет не по должности, а по вдохновению, Жуковский многократно говорит о воздействии искусства прежде всего на чувства и воображение. Не случайно в проблеме восприятия момент эмоционального потрясения для него важнейший. «Поражать воображение, а не действовать на воображение есть цель поэзии», - замечает он почти в самом начале «Конспекта», а затем уточняет это положение, говоря о том, что зритель приходит в театр чувствовать и трогаться, трепетать и плакать, а дело поэта потрясти воображение, возвысить душу изображением великого, необыкновенного, но возможного, хотя иногда сверхъестественного, но в самом сверхъестественном сходного с натурою.

Проблема воздействия искусства, его восприятия у Жуковского прочно базируется на его понимании поэзии как истории человеческих характеров и страстей, Эти две категории – характер и страсть – нераздельны в его эстетике. В центр изображения героя в эпопее и драме он выдвигает проблему действия и последовательно проводит идею развития характера как важнейшего фактора действия во всех родах поэзии.

Страсть, в понимании Жуковского, есть необыкновенное положение человеческой души, раскрытое в переходах из одного положения в другое, в изменяющихся положениях. Раскрытие страсти в движении и развитии, в сложных нравственных коллизиях – вот требование автора «Конспекта».

В этой связи показателен его интерес к смешанным характера. Этой проблеме он посвящает специальный параграф «Замечаний во время чтения!». «Смешанные характеры, - пишет он, - то есть такие, в которых слабости соединены с великими качествами, суть самые интересные». Подробно анализируя природу такого характера, Жуковский дополняет его определениями: «страстный человек», «натура человеческая, то есть смешанная с слабостями и страстями подверженная». За этими определениями сбывается представление поэта о психологическом анализе как основе искусства нового времени.

Утверждая в «Конспекте» свои эстетические принципы, Жуковский последовательно выступает за свободу творчества, против нормативности в поэзии. Особенно развернуто он аргументирует свою позицию в диалоге с Батте, автором «Принципов литературы», программного произведения классицистической эстетики. Не принимая многочисленные ограничения Батте, Жуковский замечает: «Быть так строгим не значит ли порабощать гений и принуждать поэтов с подобострастием невольника идти по той дороге, которая начертана им предшественниками их? Нет! Пускай великий поэт избирает свою особенную дорогу! Не будем обременять его целями. Всякий теорист предлагает правила, которые он или почерпнул из образцов, или сам изобрёл, видя перед собою образцы, видя их совершенства и несовершенства и стараясь узнать то, что могло бы сделать их еще совершеннее: вот дело всякого законодателя вкуса. Поэт только пользуется его мнениями, но выбирает свою особенную дорогу».

В этих требованиях свободы поэтического воображения – продолжение и развитие мысли о исчерпаемости возможностей искусства в изображении человека. Автор «Конспекта» не выступает ниспровергателем всяких правил и законов искусства. Острие его полемики направлено против догм и нетворческого отношения к образцам. Особенная, своя дорога в поэзии для Жуковского – своеобразный вариант романтической идеи творческого духа. Осмысляя наследие европейской эстетики, Жуковский прежде всего самоопределялся. Весь его опыт самоусовершенствования и самонаблюдения обретал эстетическую основу. Уроки немецкой эстетики философско-психологического направления, как и трактаты Руссо, систематические курсы Лагарпа, Батте, Блера, Зульцера, не прошли бесследно. Они стимулировали мысли начинающего  поэта. Но он шел своей особенной дорогой, завоевывая русскую литературу для романтизма, открывая ей возможности психологической лирики. Лабораторией этой работы был «Конспект по истории литературы и критики», ареной утверждения этих принципов стал журнал «Вестник Европы».

Таким образом, обращаясь к самым различным западноевропейским авторам, он брал у них идеи, соответствующие, с его точки зрения, нравственно-эстетическим требованиям русского народа и отечественной словесности. Западноевропейская эстетика не только способствовала выработке эстетических принципов Жуковского, но и имела влияние на всю русскую эстетическую мысль 10-20-х годов XIX века.

Глава II. В.А.Жуковский – литературный критик

II. 1. Взгляд Жуковского о развитии русского романтизма и русской поэзии

     В первом десятилетии XIX в. русская критика, осознавая и осмысляя новые литературные идеи и веяния, еще не пользуется особенно понятием «романтизм». Оно станет достоянием и инструментом нашей литературно-критической и теоретической мысли лишь в конце второго десятилетия XIXв. Этому непосредственно будет предшествовать расширение и углубление представлений о своеобразии поэтики новой литературы, в центре которой находятся «ужасное», «мечтательное» и «меланхоличное», а также формирование теории «мечтательной поэзии», опиравшейся уже на художественный опыт Жуковского – русского поэта-романтика. Одновременно осознание новых литературных идей совершается в русле учения о древней и новой поэзии, а также в процессе дальнейшего развития и углубления теории народности литературы.

Сам принцип творчества новых поэтов в корне отличался от творческого принципа поэтов древних, не говоря уже о поэтах-классицистах, видевших задачу искусства в подражании древним поэтам. Этой проблеме специально была посвящена статья Жуковского «О поэзии древних и новых» (1811), ставшая определенной вехой в процессе теоретического осознания нашей литературно-критической мыслью принципов «новой» поэзии.

Древний поэт, отмечал Жуковский, был погружен в окружавшие его события и явления, жил внутри их и стремился изобразить их так, как они происходили и существовали в действительности. Его творчество отличают «красота и верность в изображении натуры». А «стихотворец новейший всегда изображает предмет в отношении к самому себе: он не наполнен им, не предает себя ему совершенно; он пользуется им, дабы изобразить в нем себя, дабы читателю посредством предмета своего предложить собственные наблюдения, мысли и чувства… Глубокое проницание во внутреннего человека, изображение мысленного, соединение обстоятельств посторонних с предметом изображаемым – таков отличительный характер поэтов новых»^[11].

«Новая», точнее, «новейшая» поэзия осознается Жуковским как искусство самовыражения, передачи словом своего внутреннего состояния, внутреннего мира поэта, тех чувств и ощущений, которые в нем вызывает, возбуждает окружающая действительность, происшествия, события, природа. Именно «размышления, сопряженные с видами посторонними»^[12], лежат в основе творчества новейшего поэта.

Для новейшего поэта, продолжает Жуковский, «поэзия есть возвышение существенного к идеальному, или простое воображение идеального»^[13]. Его девиз – свобода творчества, потому новые поэты «свободнее в формах своих, роскошнее в смеси красок и не с довольную определенностью изображают предметы; зато они чувствуют глубже и заставляют более действовать рассудок»^[14]. Древние поэты, считает Жуковский, прелести брали у природы, новые – извлекают их из себя. Характерной чертой поэтов нового времени Жуковский считает глубокое проницание во внутреннего человека, изображение мысленного, то, что они представляют нам по большей части одни размышления о предмете и действиях, им производимых. «Оригинальность гения стихотворного, - пишет Жуковский, - заключается в том, как смотрит он на природу, как превращает в эстетическую идею получаемое им впечатление и, наконец, какими способами впечатление сие сообщает…»^[15]. Таким образом, исходным моментом творчества является впечатление, а само творчество есть не что иное, как определенный способ – художественный метод, как бы мы сейчас сказали, - превращения впечатления в «эстетическую идею», поэтический образ. Это уже вполне романтическое понимание целей и задач художественного творчества.

«О нравственной пользе поэзии» (1809) - так называлась статья, переведенная Жуковским из И.-Я. Энгеля и опубликованная в «Вестнике Европы» в третьем номере 1809 года. По степени, с которой эта переводная статья отражала особенности литературной позиции Жуковского, она может быть сопоставлена лишь с его же поэтическими переводами, где над своеобразием переводимых авторов преобладала творческая личность переводчика. Не случайно Жуковский дал статье собственный подзаголовок – «Письмо к Филалету», подключавший ее к образному миру его поэзии: в следующем, четвертом номере «Вестника Европы» за 1809 год появилось философское стихотворение издателя «К Филалету». Статья «О нравственной пользе поэзии» специально посвящалась Жуковским опровержению старого заблуждения - правила, что стихотворец должен иметь единственною целью своей усовершенствование или образование добродетелей моральных. Жуковский полемизирует с рационалистической эстетикой классицизма, с ее требованием моральной поучительности. Соглашаясь с традиционным представлением, в соответствии с которым источником стихотворно-прекрасного не могло стать то, что противоречило морально-изящному, Жуковский все-таки отказывался видеть в поэте исключительно моралиста. «Чего требует от поэта его искусство? – спрашивает Жуковский. – Чтобы он не оскорблял непосредственно чувства морального…, но, - добавляет Жуковский, - существенною моральною красотою занимается он столь же мало, как и существенною логическою истиною»^[16]. Таким образом, для Жуковского задача искусства состоит не в морали и не в его познавательной истинности, а в истине чувств, в самостоятельной эстетической значимости «изящного»: «Пускай рассудок вооружается против чувства и страсти, - пишет критик, - производимых для нас стихотворцем; пускай отвергает он как ложный или мечтательный тот образ мнений, который мы нечувствительно принимаем вместе с поэтом…, все это не принадлежит к стихотворному искусству: оно имеет в виду одно изящное, действует исключительно на одно чувство…»^[17].

Эта эстетическая позиция решительно противостояла поэтике классицизма, отвергая во имя выражения субъективного начала в искусстве – «чувства» во имя «изящества» - и просветительские, и морально-воспитательные требования.

 Идеалом Жуковского-критика было такое искусство, которое в равной мере отвечало вкусу эстетической критики и запросам нравственного суда, причем последние в совершенном художественном произведении не могли, по его мнению, удовлетворяться иначе, чем через эстетическую природу художественности.

   Эстетическая теория, ограничивавшая искусство областью изящного и нравственного, с точки зрения стадиального развития эстетики безусловно находилась еще на подступах к романтизму. Но уже то, что Жуковский оказался столь отзывчив к начавшемуся у немецких просветителей дифференцированию существа поэзии и морали и даже согласился с исключением нравственной философии из ведомства теоретической поэтики, оставив требование моральности касающимся лишь личности поэта, бесспорно приближало его к романтическому пониманию искусства как проявления самостоятельной, устанавливающей собственные законы, свободной творческой деятельности человека. В этом "рассуждении" Жуковский становится сторонником теории свободного поэтического творчества.

II. 2. Жуковский о творчестве и значении А.С. Пушкина в русской литературе.

С давних довольно времен Пушкин явился на горизонте Жуковского и до конца не сходил с него.

Жуковский высоко ценил Пушкина с самого начала его поэтической деятельности, восхищался им и баловал. Пушкин обладал необычайной памятью: целые строфы, переданные ему Жуковским, он удерживал в голове и повторял их без остановки. Жуковский считал нужным исправлять стих, забытый Пушкиным: такой стих он признавал дурным по одному этому признаку. По поводу стихов Пушкина «Когда к мечтательному миру» Жуковский в 1818 году писал Вяземскому: «Чудесный талант! Какие стихи! Он мучит меня своим даром, как привидение!»^[18]

«Милое живое творенье!»  «Надежда нашей словесности»^[19]. Жуковский боится, чтобы он, вообразив себя зрелым, не мешал себе созреть. Жуковский призывает всех писателей и поэтов соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который их всех перерастет.

Пушкину надо учиться не так, как учились другие поэты. Жуковский считает, что в лицее учат дурно (но он недооценил лицейское образование, не уступавшее на самом деле университетскому, в том числе и западноевропейскому), что учение, худо предлагаемое, теряет прелесть для молодой, пылкой души, которое приятнее творить. Жуковский желает переселить его года на три, на четыре в какой-нибудь немецкий университет. Душе Пушкина нужна пища.

С ранних лет соотношение это: ученик и учитель. Пушкин младший, Жуковский старший – разница шестнадцать лет. Пушкин-лицеист – расцвет славы Жуковского. Но довольно скоро учитель признает себя побежденным. Когда Пушкин окончил «Руслана и Людмилу», Жуковский подарил ему свой портрет с такой надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя».

До конца Пушкин сохранит к Жуковскому высокое отношение, хоть временами могли и срываться слова дерзкие. Как бы то ни было, замечательный образец дружбы старшего с младшим. Полная иерархичность в искусстве и никакой зависти.

Жуковский называл Пушкина «Сверчок моего сердца» ( Сверчок – арзамасское прозвище Пушкина, взятое из баллады Жуковского «Светлана» («Крикнул жалобно сверчок, Вестник полуночи…» - Жуковский, 1959, т.2, с.20). Он желал Сверчку стать орлом и долететь до солнца. Советовал дать свободу крыльям своей души и покорить небо.

«Ты имеешь не дарование, а гений»^[20] - писано двадцатипятилетнему «повесе». Жуковский назвал Пушкина  богачом, у которого есть неотъемлемое средство быть выше незаслуженного несчастия и обратить в добро заслуженное. Он писал Пушкину в письме, что тот рожден быть великим поэтом.

К 1831 году в искусстве положение ясно: Пушкин зрелый великий художник, невероятный музыкант и волшебник слова, угнаться за ним нельзя– да и все растет он. Жуковский давно определился и входит в ровнополуденную полосу пути. Теперь уже в искусстве нечему учить Пушкина. У него самого можно учиться, да главному не научишься. Но вот как и в юные годы Жуковский усердно заботился о нем, хлопотал, когда Пушкин попадал в беду. Впоследствии улаживал его недоразумения с двором. В жизни Жуковский не вышел из положения учителя, наставника до самого конца. «Талант ничто, главное: величие нравственное». Это он тоже давно Пушкину написал и на этом остался. «Предлагаю тебе первое место на русском Парнасе, есть ли с высокостью гения соединишь и высокость цели»^[21]. Жуковский долго боялся, что Пушкин разменяется, что человек в нем не на высоте поэта. Как бы поэта не испортил.

Для Жуковского Пушкин – русский национальный поэт, выразивший в лучших стихах своих, наилучшим образом все, что дорого русскому человеку. Он ценил его за огромный труд, с которым он писал свои легкие, летучие стихи. Нет строки, которая бы не была несколько раз перемарана. В этом-то Жуковский и видел тайную прелесть творения.

В 1831 году оба они жили в Царском, укрываясь от холеры, встречались дружески и беседовали, даже одновременно взялись за сказки и соперничали в них. Но в жизненном Пушкин остался для Жуковского вечным учеником, за которым вечно приходилось трепетать, иногда сердиться на него, чуть ли не в угол ставить. Позже 1831-го года Жуковский ему напишет: «…Ведь ты человек глупый, теперь я в этом уверен». «Я, право не понимаю, что с тобой сделалось; надобно тебе  или пожить в желтом доме, или велеть себя хорошенько высечь, чтобы привести кровь в движение». (Дело касается бестактного, по мнению Жуковского, поведения Пушкина с государем – за что Жуковскому, как всегда приходилось расплачиваться).

Пушкин рано погиб. Жуковский отцовски провожал его.

Жуковский долго не смог свыкнуть с мыслью, что Пушкина нет. «В одну минуту погибла сильная, крепкая жизнь, полная гения, светлая надеждами» - писал он в письме С.Л.Пушкину (письмо от 15 февраля 1837г.). Он считал, что Россия лишилась своего любимого национального поэта, что он пропал для нее именно в ту минуту, когда его созревание совершалось; пропал, достигнув до той поворотной черты, на которой душа, прощаясь с кипучею, буйною, часто беспорядочною силою молодости, предается более спокойной, более образовательной силе здравого мужества, более творческой.

Николай I поручил Жуковскому рассмотреть и разобрать все бумаги Пушкина.

Жуковский привел в порядок рукописные сочинения, оставшиеся по смерти Пушкина; некоторые рукописи сшил в тетради; занумеровал переплетенные книги с черновыми сочинениями и отдельные листки.

В письме А.Х.Бекендорфу^[22] ( февраль-март 1837 г.) появилось стремление Жуковского примирить правительство с погибшим Пушкиным и этим спасти литературное наследие поэта. Гонения на произведения и имя Пушкина – и Жуковский об этом хорошо знал – готовы были начаться в связи с распространением после его смерти слухов о том, что он был главой оппозиционной партии и даже антиправительственного заговора. Ставя своей задачей придать общественно-политическим взглядам Пушкина искренне-официальный облик ( что, конечно, противоречило действительности ), Жуковский вместе с тем восстановил и многие черты той оскорбительной опеки правительства, которая так мучила Пушкина в 1830-е годы и сыграла свою роль в его гибели.

Друзья Жуковского находили это его письмо опасно смелым. Неизвестно, было ли оно отправлено адресату.

В письме Жуковский пишет, что вместо писанного в духе враждебном против правительства и вредного нравственности, нашлись бумаги, разительно доказывающие совсем иной образ мыслей: это особенно выразилось в его письме к Чаадаеву. На основании этого письма Жуковский стремится убедить Бенкендорфа в том, что Пушкин отошел от оппозиционных по отношению к правительству и царю убеждений. Между тем пушкинское письмо далеко не однозначно. Жуковского очень огорчает то, что в 36-летнем Пушкине все видели 22-летнего. Он считал, что Пушкин созрел, ум его остепенился. А прежнее против него предубеждение, не замечая внутренней нравственной перемены его, было то же и то же. Пушкин  написал «Годунова», «Полтаву», свои оды «К клеветникам России», «На взятие Варшавы», то есть все свое лучшее, а в суждении о нем все указывали на его оду «К свободе», «Кинжал», написанных в 1820 году. Каждый шаг Пушкина был истолкован предубеждением. Он не имел возможности произвольно переменить место без навлечения на себя подозрения или укора. Жуковского возмущают выговоры за то, что Пушкин поехал в Москву, что Пушкин поехал в Арзрум. Он не видит в этом никакого преступления. Пушкин хотел поехать в деревню на житье, чтобы заняться на покое литературой, ему было в том отказано под тем видом, что он служил, а действительно потому, что не верили. Пушкин был причислен к иностранной коллегии. По мнению Жуковского, Пушкину не было дела до иностранной коллегии. Его служба была его перо, его «Петр Великий», его поэмы, его произведения. Для такой службы нужно свободное уединение. Никакого спокойствия он не мог иметь с своею пылкою, огорченною душой, посреди того света, где все тревожило его сущность, где было столько раздражительного для его самолюбия, где тысячи презрительных сплетен, из сети которых не имел он возможности вырваться, как считает Жуковский, погубили поэта.

Не устраивает Жуковского то обстоятельство, что государь император назвал себя цензором Пушкина. По мнению Жуковского, эта милость поставила Пушкина в самое затруднительное положение. Поэту было не легко беспокоить государя всякою мелочью, написанною им для помещения в каком-нибудь журнале. А если какие-нибудь мелкие стихи его печатались в альманахе, это ставилось ему в вину, в этом виделись непослушание и буйство, а вина его состояла или в том, что он с такою мелочью не счел нужным идти к государю и отдавал ее просто на суд общей для всех цензуры (которая к нему не была благосклонна, нежели к другим), или в том, что стихи, ходившие по рукам в рукописи, были напечатаны без его ведома. В том, что Пушкин в некоторых обществах читал свою трагедию прежде, нежели она была одобрена, Жуковский не видит ничего преступного. Чтение ближним есть одно из величайших наслаждений для писателя. Писатель сообщает своим друзьям произведения для того, чтобы слышать их критику. А запрещать его, по мнению Жуковского, есть то же, что запрещать мыслить. Положение Пушкина под гнетом подобных запрещений было не из лучших.

Жуковский утверждает, что Пушкин никогда не был демагогическим писателем. Если и есть подобное, то это относится ко времени до 1826 года. Жуковский видит в этом просто грехи молодости, сначала необузданной, потом раздраженной заслуженным несчастием. Но демагогического, то есть написанного с намерением волновать общество, ничего не было.

Таким образом, как считает Жуковский, все выговоры со стороны правительства определяли жизнь Пушкина: ему нельзя было тронуться с места свободно, он лишен был наслаждения видеть Европу, ему нельзя было произвольно ездить и по России, ему нельзя было своим друзьям читать свои сочинения, в каждых стихах его, напечатанных не им, а издателем альманаха с дозволения цензуры, было видно возмущение. Государь хотел своим особенным покровительством остепенить Пушкина и в то же время дать его гению полное его развитие. Но Жуковский видит в этом покровительственный надзор, который всегда притеснителен.

В марте 1837 года Жуковский представил Николаю I проект семитомного собрания сочинений Пушкина, последний том которого отводился для посмертных произведений поэта и его избранных писем. Издано это собрание было, однако, по иному плану: в 1838 году вышло восемь томов, в 1841 году – 9,10и 11-й тома. Жуковский желал, чтобы память о Пушкине всегда оставалась дорога отечеству.

Со смертью Пушкина кончилась лучшая пора жизни Жуковского. Василий Андреевич любил его как сына, спасал как сына и оплакивал как сына.

Заключение

Романтические веяния проникали в Россию с конца XVIII столетия, но первой безусловной победой романтизма стала в русской литературе поэзия Жуковского, поэзия идеальных стремлений, сердечных признаний, загробных таинств и вместе с тем поэзия национальных миров, образы которых, столь многоразличные, складывались в ней в образ всемирной жизни. Немецкие романтики рубежа XVIII--XIX веков впервые ввели в эстетику понятие всемирной культуры. Творчество Жуковского эту идею реализовало.

Задачи романтизма были осмыслены Жуковским как задачи исторического становления новой русской литературы и образованности.

Выпавшая поэту миссия национального проводника всемирной культуры требовала неограниченного творческого спектра интересов и умений, и Жуковский смог быть олицетворенной энциклопедией словесного искусства.

Осознание невозделанности национальной культурной почвы и предчувствие ее огромных ресурсов порождали в таком писателе творческое состояние, близкое к синкретической целостности. В сложившемся в эту эпоху энциклопедизме Жуковского проступали черты, родственные и такому явлению.

   Именно поэтому Жуковский, один из основоположников русской поэзии и прозы, не мог не иметь своей доли в деле создания русской литературной критики, теории литературы, философской эстетики.

Критико-теоретическое творчество Жуковского также сопутствовало его поэзии и подчинялось ее приоритету.

Жуковскому, как и всей русской критике 1800-х годов, нужна была европейская теоретическая школа, и требовалось освоить не столько даже ее новейшую ученость, сколько ее классику, богатейшую критико-эстетическую традицию XVII--XVIII веков, известную в России гораздо менее, чем европейская художественная классика. Эту школу Жуковский проходил в период 1801--1808 годов; его элегическая лирика признавалась уже "образцовой" в то время, когда основными его теоретическими трудами были комментированные переводы-конспекты французских, английских и немецких философов и теоретиков искусства.

На основе приобретенного поэтом теоретического образования в 1808 году разворачивается его регулярная и уже профессиональная литературно-критическая деятельность.

Теоретико-эстетические взгляды, выработке которых прежде всего посвящал себя Жуковский в период "Вестника Европы", стали у него основанием для интерпретации и оценки явлений русской литературной истории и современности.

Жуковский выработал систему эстетических взглядов, которая не только пришла в равновесие с эстетическими достижениями его поэзии, но служила для них и обоснованием, и ориентиром.

Жуковский выступает как своеобразный просветитель, ратующий за новую литературу, которая не была бы замкнута, а обогатилась всеми завоеваниями европейской культуры.

Обращаясь к самым различным западноевропейским авторам, он брал у них идеи, соответствующие, с его точки зрения, нравственно-эстетическим требованиям русского народа и отечественной словесности. Что же касается принципов поэтического воплощения этих идей, то они у Жуковского получали всегда глубоко индивидуальный, творческий характер.

Жуковский обладал уникальным художественным вкусом, особой зоркостью и он был одним из первых, кто высоко оценил творчество юного Пушкина. И  в то время, когда публика и критика отвернулась от Пушкина – «поэта действительности»; именно Жуковский предложил считать Пушкина ведущим поэтом русской литературы, о чем писал в своих письмах  и заметках. Понимание пушкинского таланта и значения его творчества для дальнейшего развития всей русской литературы – величайшая заслуга Василия Андреевича Жуковского.

Библиография:

1. Айзикова И. А. В. А. Жуковский и Ф. Фенелон // Библиотека В.А.Жуковского в Томске. Ч. III. Томск, 1988.

2. Афанасьев В. «Коломб» русской поэзии // Свободной музы приношенье. М., 1988.

3. Афанасьев В. В. «Родного неба милый свет» / О В. А. Жуковском. М., 1981.

4. Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина ст. // Полное собрание сочинений. М., 1948. Т. 3.

5. В. А.Жуковский в воспоминаниях современников. М., 1999.

6. В. А. Жуковский в документах. М., 1986 .

7. Ванслов В. Эстетика романтизма. М., 1966.

8. Вацуро В. Э. Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа». СПб., 1994.

9. Веселовский А. Н. Жуковский: поэзия чувств и сердечного воображения. М., 1999.

10. Виницкий И. Ю. О двух случаях скрытых переводов // Новое литературное обозрение. 1992. №1.

11. Виницкий И. Поэтическая семантика Жуковского, или Рассуждение о вкусе и смысле «Овсяного киселя» // Новое литературное обозрение. № 61. 2003 (№ 3). С. 119 - 151.

12. Виницкий И. Ю. Радость и печаль в жизни и в поэзии Жуковского // Известия РАН. Серия литературы и языка. 1996. Т. 55. №5.

13. Виницкий И. Ю. «Рука Жуковского» в мифологии русской поэзии первой половины XIX века // Литературный пантеон: национальный и зарубежный. Материалы российско-французского коллоквиума. М., 1999.

14. Виницкий И. Ю. Утехи меланхолии. М., 1997.

15. Власенко Т. Л. Типология сюжетов русской романтической баллады // Проблемы типологии литературного процесса. Пермь, 1982.

16. Вольпе Ц. Жуковский // История русской литературы. М. - Л., 1941. Т.V.

17. Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. М., 1965.

18. Егунов А. Н. Гомер в русских переводах XVIII-XIX веков. М. - Л., 1964.

19. Зейдлиц К. Жизнь и поэзия В. А. Жуковского. СПб., 1883.

20. Зорин А. Л. Кормя двуглавого орла... Литература и государственная
идеология в России в последней трети XVIII - первой трети XIX века. М., 2001.

21. Жуковский В.А. Баллады и стихи. - Мн., 1989.

22. "Жуковский и русская культура", - отчет о Всесоюзной научной конференции к 200-летию со дня рождения В. А. Жуковского в Институте русской литературы АН СССР (Пушкинском доме). Сост. С. А. Кибальник. Отд. оттиск из журнала "Русская литература", 1983, № 3.

23. Иезуитова Р. В. Баллада в эпоху романтизма // Русский романтизм. Л., 1978.

24. Иезуитова Р. В. Жуковский и его время. М., 1989.

25. Канунова Ф. З. «Проект о вечном мире» аббата де Сен-Пьера и «Суждение» Руссо о нем в осмыслении В. А. Жуковского // Библиотека В.А.Жуковского в Томске. Ч. III. Томск, 1988.

26. Канунова Ф.З. О философско-исторических воззрениях Жуковского // Жуковский и русская литература. - Л., 1987.

27. Карамзин Н. М. Стихотворения. Л., 1966.

28. Карасик В.И. Этнокультурные типы институционального дискурса // Этнокультурная специфика речевой деятельности. М., 2000.

29. Котельников В. А. «Покой» в религиозно-философских и художественных контекстах // Русская литература. 1994. № 1. С. 3 – 41.

30. Левченко О. А. Жанр русской романтической баллады 1820-х – 1830-х гг. Смоленск, 1990.

31. Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение. СПб, 2001.

32. Лотман Ю. М. Стихотворение Андрея Тургенева «К отечеству» и его речь в Дружеском литературном обществе // Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996. С. 379 – 380. 

33. Манн Ю. В. Динамика русского романтизма. М., 1995.

34. Манн Ю. В. Поэтика русского романтизма. М., 1976.

35. Немзер А. С. «… Сии чудесные виденья...»: Время и баллады В.А.Жуковского» // «Свой подвиг свершив...». М., 1987.

36. Переписка П. А. Вяземского с В.А. Жуковским // Памятники культуры. Новые открытия. Л., 1980.

37. Письма В. А. Жуковского к А. И. Тургеневу. М., 1985.

38.  Плетнев П. А. О жизни и сочинениях Жуковского // В. А. Жуковский в воспоминаниях современников. М., 1999. С. 376-438.

39. Поплавская И. А. Мотив покоя в раннем творчестве В. А. Жуковского // Вестник Томского Государственного Университета. Т. № 268. 1999. Ноябрь. Филология, литературоведение. Поэты: Поэты 1790 – 1810-х годов. Л., 1971.

40. Реморова Н.Б. В.А. Жуковский и немецкие просветители / Под ред. Кануновой Ф.З. - М., 1989.

41. Розанова Т. Мотив смерти как конструирующее начало метатекста (на материале лирики В. А. Жуковского и Е. А. Баратынского) // Русская филология 9: Сборник научных работ молодых филологов. Тарту, 1998.

42. Семенко И. М. Жизнь и поэзия Жуковского. М., 1975.

43. Степанов Ю. С. Эмиль Бенвенист и лингвистика на пути преобразований: Вступительная статья // Э. Бенвенист. Общая лингвистика. М., 1974.

44. Федоров В. В. О природе поэтической реальности. М., 1984.

45. Фрайман Т. Творческая стратегия и поэтика Жуковского (1800-е – первая половина 1820-х годов). Тарту, 2002.

46. "Художественное творчество и литературный процесс", вып. 5. Изд-во Томского университета, Томск, 1983 (статьи о творчестве В. А. Жуковского).

47. Шаталов С. Е. В. А. Жуковский. Жизнь и творческий путь. М., 1983.

48. Шатин Ю. В. Мотив и контекст // Роль традиции в литературной жизни эпохи. Сюжеты и мотивы. Новосибирск, 1994.

49. Эпштейн М. Н. «Природа, мир, тайник Вселенной...»: система пейзажных образов в русской поэзии. М., 1990.

50. Янушкевич А.С. Этапы и проблемы творческой эволюции В.А.Жуковского. Томск, 1985.

Литературный вечер в 7 классе: Литературно-поэтический альманах "Он сердцем прост, он нежен был душою"(Жизнь и творчество В.А.Жуковского)

Оборудование:

• портрет В.А.Жуковского,
• портреты писателей и поэтов – современников,
• портреты композиторов,
• выставка книг, открыток о В.А.Жуковском,
• рисунки учащихся к произведениям В.А.Жуковского,
• музыка.

Цели: познакомить учащихся с биографией и творчеством В.А.Жуковского,

Задачи: познавательная: показать тесную связь творчества с жизнью поэта;

развивающая: продолжить работу по изучению русского романтизма;

воспитательная: прививать любовь к русскому слову, к русской литературе.

Ход мероприятия

Звучит вальс А.С.Грибоедова, четыре пары кружатся в вальсе. Музыка стихает…

Учитель:

- XIX век был бурным и противоречивым. Это век расцвета романтизма и в живописи, и в музыке, и в литературе.

В живописи - яркие краски, в музыке - вальс - король балов и маскарадов XIX века.

Романтик - в переводе с французского - таинственный, странный, нереальный.

Романтическое направление в русской литературе не было однородным. Одни романтики прославляли революционную борьбу, доблесть борцов, воспевали преданность Отчизне, гражданственность. Таким романтиком был К.Ф.Рылеев. Другие - уходили в мир мечты, в мир своих чувств, переживаний. Таким был В.А.Жуковский.

И сегодняшняя страничка литературно-поэтического альманаха посвящена Василию Андреевичу Жуковскому.

Снова звучит вальс А.С.Грибоедова. Четыре пары кружатся в вальсе. Музыка стихает.

На фоне музыки Л.Бетховена “Элизе” звучат слова учителя:

- Что остается от поэта, когда он уходит? Портреты? Но они редко бывают правдивыми: враги лгут, друзья приукрашивают. Урок судьбы? Но слишком часто он заслонен легендами. Строки? Но и они стареют. Часто ли мы берем в руки томики Кантемира, Суморокова, Державина? Нет не часто. Когда же они уходят, те благородные думы, те высокие дела, тот талант? Представьте: мы с вами присутствуем при довольно необычном явлении. Сейчас зима 1783 года, но история эта началась три года назад, когда крепостные люди барина Бунина пошли с румянцевской армией добывать славу и военные трофеи и привезли в село Мишенское Белевского уезда Тульской губернии не военные штандарты, а двух диковатых и красивых турчанок. И вот сейчас Сальха становится матерью великого русского поэта. Барин, правда, не даст сыну ни фамилии, ни отчества и крестными его станут сестра по отцу Варенька да бедный сосед дворянин Жуковский. Но вот что любопытно: жена Бунина не возненавидит турчанку, к сыну мужа будет относиться как к собственному ребенку. А Сальха так привяжется к Буниной, что заболеет от горя и сойдет в могилу через две недели после ее смерти.

I ученик:

- Говорится об этом не из праздного любопытства. Доброта и верность - вот две сестры, стоявшие у изголовья поэта. У мальчика было две матери и девять племянниц, и все обожали его. Не потому ли всю жизнь Василий Андреевич был не только мужественным и порядочным до щепетильности, но и необычайно ласковым с друзьями? "Ласковым" - не правда ли странно звучит, когда речь идет о мужчине, да еще в эпоху дуэлей, отточенного честолюбия и нудных дворцовых интриг, где человек просто не имел права быть самим собой. Он всегда был таким, как его поэзия: такой же мягкий и лиричный, мелодичный, чистый. С годами он располнеет, облысеет, но да последнего дня будет сиять эта ласковая улыбка доброты. “Он сердцем прост, он нежен был душою”, - скажет о нем его ученик Пушкин.

II ученик:

- Был ли он тем, кого сейчас называют вундеркиндами? Ребенком, еще до школы, говорил на нескольких языках. Образование его не разминулось с самообразованием души. Рядом с ним учились будущие холодные вельможи и палачи декабристов. Он же записал в дневнике: “Побороть лень, которая есть паралич души. Научиться обращать зависть в соревнование или искреннее и приятное удивление. Каждый день - доброму делу, мысли или чувству”, - и этим правилам он не изменит до гроба.

Звучит стихотворение “Муза” в исполнении первого чтеца.

III ученик:

- Василий Андреевич Жуковский почти юношей становится знаменитым. Внебрачный отпрыск, сын русского и турчанки, мог ли он не разделить идею о внесословной ценности человека, которой сентиментализм покорил всю современную ему поэзию? Он мало теоретизировал, просто поэзия заговорила его языком - языком чувства, братства и любви. Он всегда писал и поступал так, как подсказывало ему сердце. Когда ему было грустно, он писал печальные элегии. Вторгся в Россию Наполеон, и он стал поручиком народного ополчения и написал непревзойденные по силе страсти, по безусловно народному патриотизму стихи “Певец во стане русских воинов”.

Звучит отрывок из стихотворения “Певец во стане русских воинов” в исполнении второго чтеца.

IV ученик:

- Он стал воспитателем престолонаследника, когда тщетная, но прекрасная идея образумить деспотизм образованием не давала ему покоя. Прекрасная - по силе самоотверженности и вере. Но тщетная… Можно ли образумить царственных истуканов? Будущие декабристы, уважавшие благородное сердце и глубокий ум поэта звали его в свои тайные общества. Он отказывался, потому что не верил в вооруженный переворот. Но когда герои Сенатской площади были разгромлены, он, как никто из современников помог им, идя даже на абсолютно несвойственный ему обман и заигрывания с государем.

V ученик:

- Свое поэтическое дело он вершил легко и просто, с наслаждением. И песни его вскоре услышала вся страна. Именно услышала, а не прочитала. Молодые люди обливались слезами над его “Сельским кладбищем”, суровые солдаты Бородина предавали из уст в уста строфы “Певца во стане…”. Он вставал в пять утра, работал, и так продолжалось всю жизнь. Очень рано он понял, что его страна обделена мировой культурой.

VI ученик:

- Патриотизм - это не только тогда, когда пишется “Певец во стане русских воинов”. Это и тогда, когда он делает достоянием России шедевры мировой поэзии - от славного рыцаря Дон Кихота до седых приданий Индии. С огромным уважением и горечью Пушкин как-то заметил, что Жуковского переводили бы все народы, если бы он сам поменьше переводил. Но разве был он волен от себя? Василий Андреевич посчитал более важным для России переводы и поступал в соответствии с этим. Правда поэзия не позволила шутить собою, и при всей безупречной точности его переводов все они - от внутреннего дыхания до запятой - стихи Жуковского. Долг его состояния души. “Нет ничего выше, как быть писателем в настоящем смысле, - писал он. - Особенно для России. У нас писатель с гением сделал бы более Петра Великого”.

Звучит “Лунная соната” Бетховена.

VII ученик:

- Жизнь - постоянная отдача долгов: собою - за себя. Академик и доктор философии, кавалер военного ордена святой Анны и шведской Полярной Звезды, он никогда не упивался своими достижениями и славой. Каждое предыдущее поколение поэтов считало своим долгом (подчас в ущерб собственному творчеству) воспитание следующего поколения. Это щедрость народных поэтов. За это не ждали ни признания современников, ни благодарности потомков. Это было само собой. Как дыхание. Как осенняя грусть и чистота первого снега. Жуковского воспитал Карамзин. Жуковский стал литературным и нравственным отцом Пушкина и Гоголя. Жуковский написал о своем учителе: “Лучше моего чувства, чистое и высокое, как религия, была моя к нему привязанность”. Пушкин - о своем: “Что за прелесть чертовская его небесная душа! Он святой, хотя родился романтиком, а не греком, и человеком, да и каким еще!”

Звучит элегия “Море” в исполнении третьего чтеца.

VIII ученик:

- Кузнецы передают свой опыт кузнецам; поэты, естественно, поэтам. Все так, но какой опыт передают поэты? Жуковский записывает в дневник: “Поэзия принадлежит народному воспитанию. И дай бог в течение жизни сделать хоть шаг к этой прекрасной цели”. Хоть шаг… Поэзия - народное воспитание, просвещение. Но какова же цель самого просвещения? И вот ответ: “Возможное, близкое благоденствие Отечества моего меня трогает; охота читать книги-очищения, образование сделается общим, просвещение исправит понятия о жизни, о счастии: лучшая, более благородная деятельность оживит умы. Что есть просвещение? Искусство жить, искусство действовать…”. Так жил, этому и учил.

Звучит стихотворение “Дружба” в исполнении четвертого чтеца.

IX ученик:

- Мы бесконечно спорим, обязывает ли дружба или снисходит, и так и не можем решить. Вот что пишет Василий Андреевич опальному Пушкину: “Талант ничто. Главное: величие нравственное”.

Он всегда был изящен и учтив, красив и ласков. И печален. Только близкие друзья знали истоки его печали. Представьте себе 22-летнего поэта, уже обласканного известностью. Он делит время между столицей и деревней. А семья Буниных все больше нищает. Самая младшая дочь его отца Катя Бунина, в замужестве Протасова, уже успела овдоветь, девочек не на что учить. Жуковский становится их домашним воспитателем. Позже они станут красавицами, которым посвятят восторженные стихи лучшие поэты эпохи. Красавицами, умницами, преданнейшими и несчастливейшими. Но это позже, а сейчас Маше 12 лет, Сашеньке - 10. Четыре года будут продолжаться эти упоительные занятия, он вылепит их по своему образу и подобию, как Пигмалион Галатею. Вам только кажется, что вы не знаете этих прелестных девочек. Вспомните:

Раз в крещенский вечерок
Девушки гадали:
За ворота башмачок,
Сняв с ноги, бросали…

Звучит отрывок из баллады “Светлана” под “Шутку” Моцарта.

X ученик:

- Знаменитая “Светлана”. Это о Саше, для Саши. Это свадебный подарок поэта. Ученицы подросли. Они столь же обаятельны и женственны, сколь и бедны. Бедны настолько, что из-за этого откладывается Сашина свадьба. Василий Андреевич продает то, что мог продать, и вырученные деньги, одиннадцать тысяч рублей, привозит Екатерине Протасовой, человеку, причинившему ему так много зла и чуть не погубившему его жизнь. Матери - деньги, невесте - “Светлану”, обессмертившую и Сашеньку Протасову и поэта.

Звучит “Лунная соната” Бетховена.

XI ученик:

- К великому сожалению, стихи, как и заклятия, не спасают от страшных снов жизни. Мужем Саши стал человек, в удивительно мерзком коктейле смешавший в себе способности к литературе со способностями ко лжи, доносам, предательству, вымогательству и прочей гнуси. Василий Андреевич будет всю жизнь помогать ей. “Светлана” умрет в возрасте 38 лет. Жуковский возьмет на себя заботы о воспитании четверых ее детей; он купил имение Мейерсгоф, чтобы жить там на старости лет, - теперь он продает его и делит вырученные 115 тысяч между бесприданницами.

XII ученик:

- Пока она совсем еще дитя, эта Сашенька. А рядом с нею взрослеет старшая сестра, девочка становится девушкой. Да кто же знает - когда, как и зачем приходит любовь? И можно ли влюбиться в ученицу? И что делать с ней, с этой проклятой, окаянной, невыносимо сладостной любовью? И куда же, скажите, деваться, если нет смысла преодолеть ее, потому что счастье - вот оно, “так возможно, так близко”, потому что и во втором сердце горит тот же пожар.

Звучит стихотворение “Когда я был любим…”.

XIII ученик:

- Здесь только одна поэтическая условность. Машенька Протасова никогда не забывала его. Ни девочкой, боготворившей учителя. Ни девушкой, необычайно обаятельной и окруженной поклонниками. Ни тогда, когда, спасаясь от изверга Воейкова, мужа Саши, с которым была вынуждена жить в одном доме, вышла замуж за умного, порядочного, преданного ей, но не любимого человека. Ни накануне смерти. Последнее, не дописанное ею письмо Жуковскому: “Друг мой! Это письмо получишь ты тогда, когда меня подле вас не будет, но когда я еще буду к вам душою. Тебе обязана я самым живейшим счастьем, которое только ощущала! Не огорчайтесь, что меня потеряли. Я с вами! Теперь прощай. Будь счастлив!..”

Звучит “Полонез” Огинского

XIV ученик:

- Она умерла в 30 лет, и ей первой поставил на могилу Василий Андреевич большой чугунный крест, точно такой же, какой через несколько лет воздвигнет на могиле “Светланы”. Он писал Маше в 25 лет:

Мой друг, хранитель-ангел мой,
О ты, с которой нет сравненья,
Люблю тебя, дышу тобой…

(Читается одноименное стихотворение)

И через 10 лет:

Минувших дней очарованье,
Зачем опять воскресло ты?..

(Читается одноименное стихотворение)

И вспоминая ее и “Светлану”:

Не говори с тоской: их нет;
Но с благодарностию: были…

XV ученик:

- Была еще одна девушка во все этой злополучной истории, Дуняша Елагина. Это она носила записочки от Жуковского Машеньке, это она гнала коня, чтобы умолить Протасову не губить жизни Жуковского и Машеньки, расстроить свадьбу девушки с другим, провалилась под лед, опоздала, заболела и всю жизнь не могла простить себе этого. И это она безмерно, безнадежно любила Василия Андреевича - и не говорила ему об этом… Ну, если не злодейка судьба, то кто же она?

Звучит отрывок из стихотворения “Сельское кладбище”

XVI ученик:

- Их, ушедших, становилось все больше. Пожалуй, только смерть Карамзина была хоть и невыразимо горькой, но естественной. Василий Андреевич закроет глаза Пушкину, “сверчку моего сердца”, убитому в 37 лет. Сделает все, чтобы спасти его, и все-таки не убережет. Он возьмет часы Пушкина и остановит их в ту минуту, когда перестало биться сердце гения. Он положит свою перчатку в гроб Пушкина в знак будущей встречи в лучшем мире. Он передаст пушкинские часы другому гению, но переживет и эту смерть - Николая Васильевича, “моего Гоголька”, сгоревшего к 43 годам. Он оплачет “Светлану”, не дожившую до сорока, похоронит Машеньку, не перевалившую тридцати. И не сумеет предотвратить гибели А.С.Грибоедова.

Вновь звучит вальс А.С.Грибоедова

XVII ученик:

- Он расставался с друзьями, любовью, иллюзиями. Он оставался с поэзией. Умер Гнедич, гениально переведший “Илиаду”; не даром Жуковский называл его Николаем Гомеровичем. Но как же можно без “Одиссеи”? И он садится за перевод, отдает ему семь лет жизни, и этот перевод читаем мы сейчас.

Он еще выкупит из крепостной неволи Шевченко, но не предотвратит убийства Лермонтова. Впервые в жизни пойдет на подлог и ценой этого позора спасет архив Пушкина. Спасет Боратынского и Герцена. И скажет: “Поэзия - верховная правда жизни”.

Учитель:

- Верно, что без Пушкина не было бы всей новой русской литературы. Но так же верно и то, что без Жуковского не было бы Пушкина. В поэзии и нравственности нет побежденных и победителей. Есть вершины, и одна может быть больше других, но только все вместе они составляют величавую гряду. Ту самую неразрывную цепь духовности, которая растворена в воздухе Отечества, которым мы дышим, иногда даже не подозревая о ее существовании.

Так что же остается от поэта, когда он уходит? Остаются его стихи.

Его стихов пленительная сладость
Пройдет веков завистливую даль,
И, внемля им, вздохнет о славе младость,
Утешится безмолвная печаль
И резвая задумается радость.

Звучит музыка. Вечер заканчивается.