«Мысль семейная» в автобиографической повести С.Т.Аксакова «Детские годы Багрова - внука»

Министерство образования и науки Российской Федерации

ГОУ ВПО Ишимский государственный педагогический институт

им. П.П.Ершова

Кафедра литературы

Тема: «Мысль семейная» в автобиографической повести С.Т.Аксакова «Детские годы Багрова - внука»

(Курсовая работа)

Выполнила:

студентка 3 курса

ФРЯиЛ гр. 272

Абрамова Любовь

Проверила:

к.ф.н., доцент кафедры литературы

Устинова В.А.

Ишим, 2010

Содержание

1. Введение…………………………………………………………………....3
2. Предмет, объект, цель, задачи исследования……….…...............……….5
3. Терминология……………………………………………………………....6
4. Глава 1. Биография………………....………………………………………8
5. Глава 2. Замысел повести «Детские годы Багрова - внука»…………...11
6. Глава 3. «Мысль семейная» повести «Детские годы Багрова - внука».13
7. Глава 4. Психологическое переживание героем-ребёнком ситуации «испытания смертью»…………………………………………………….21
8. Глава 5. Восприятие ситуации «преступления и наказания» персонажем автобиографической повести С.Т. Аксакова……………………………28
9. Заключение…………………………....…………………………………..33
10.  Список литературы……………………………………………………....35

Введение.

Духовно-нравственное становление детей и молодёжи, подготовка их к самостоятельной жизни есть важнейшая составляющая развития общества, государства.

Воспитание детей и молодёжи в современном российском обществе реализуется в условиях экономического и политического реформирования, в силу которого существенно изменились: социокультурная жизнь подрастающего поколения и функционирование образовательных учреждений. В то же время реформирование вызвало социальное расслоение общества, снижение жизненного уровня большинства населения и другие негативные последствия.

Эти последствия отрицательно сказались на российской семье. Происходит дезорганизация жизни семьи, разрушаются сложившиеся нравственно-эстетические нормы и традиции семейного уклада.

Аксакову Сергею Тимофеевичу впервые в литературе удалось передать то, что философ и поэт Алексей Хомяков, друг семьи Аксаковых, назвал «теплом общего гнезда». В воссоздании словом повседневного семейного лада Аксаков был первым. Это уже потом, после него, будут и семейные главы «Войны и мира», и чеховская «Степь», и «Жизнь Арсеньева» И.Бунина, и «Лето Господне» И.Шмелёва, и «Детство Никиты» А.Толстого, и «Последний поклон» В.Астафьева…

Главное, что за минувшие полтора века во многом потеряна российская семья, - статус малой церкви, неприступность последней крепости. Сегодня у нас через электронные СМИ блуд и брань вламываются в каждую семью и корёжат её изнутри. В результате важнейшие для народа понятия – ЛЮБОВЬ, СЕМЬЯ, МУЖ, ЖЕНА – опустели, стали юридическими терминами. Сокровенные слова затасканы до неузнаваемости. Об этом очень точно сказал корреспондент «Российской газеты» Дмитрий Шеваров: «Когда вдоволь наевшись пошлостей, мы вспомним, что человек создан по образу и подобию не скотскому, а Божьему, мы не сможем обойтись без Аксакова.

«…» И, как бы ни морщились некоторые особо «успешные» граждане от слов «идеал», «благочестие», как бы ни потешались над целомудрием, нам придётся дорожить этими понятиями. Чтобы элементарно уцелеть как народу».

Вот почему, нам кажется, что сегодня из русской классики очень актуальна аксаковская семейная сага («Семейная хроника», «Детские годы Багрова - внука», «Наташа»).

Предмет исследования: процесс воздействия семейных отношений на духовное развитие главного героя повести, Сергея Багрова.

Объект исследования: повесть «Детские годы Багрова-внука».

Цель исследования: проанализировать некоторые аспекты влияния семейных взаимоотношений на воспитание и духовное развитие Сергея Багрова, главного героя повести «Детские годы Багрова - внука».

Задачи работы:

1. Изучить критическую литературу по теме.
2. Провести анализ некоторых эпизодов, отражающих взаимоотношения в семье Багровых, влияющих на воспитание и духовное развитие ребёнка.
3. Сделать выводы о роли семьи в воспитании на примере повести С.Т.Аксакова «Детские годы Багрова - внука».

Терминология

Мир детства является неотъемлемой частью образа жизни и культурного развития любого отдельно взятого народа и человечества в целом. Но интерес к нему и попытки его исторического осмысления возникают на определённом этапе индивидуального и социального развития. Изучение детства в рамках истории детской литературы даёт очень ценную информацию.

Прежде всего, нуждается в конкретизации сам термин «детство», поскольку любая возрастная дефиниция имеет несколько аспектов. Это и биологический возраст, определяемый состоянием обмена веществ и функций организма по сравнению со среднестатистическими данными, и социальный возраст, измеряемый соотнесением уровня социального развития индивида со статистической нормой; и психический возраст, и, наконец, субъективно переживаемый возраст, имеющий внутреннюю систему отсчета и зависящий от событийной наполненности жизни и субъективно воспринимаемой степени самореализации личности. Исторически понятие детства связывается не столько с биологическим состоянием незрелости, сколько с определённым социальным статусом индивида, с кругом его прав и обязанностей, с набором доступных для него форм деятельности.

Агиография – это литературные произведения, посвящённые описанию людей, близких к церкви, совершивших духовные подвиги или пострадавших за свою религиозную веру. Писания эти относятся к христианскому периоду и касаются именно этой веры. В Библии речь идёт о святых апостолах, которые воспринимались как образца веры и её главная опора. Но начало агиографии положено ещё в античные времена, когда создавались тексты, посвящённые великим святым.

Любовь – чувство, свойственное человеку, глубокая, самоотверженная и интимная привязанность к другому человеку или объекту.

Семья – сопровождающий человека в течение всей его жизни. Значимость её влияния на личность, её сложность, многогранность и проблематичность обуславливают большое количество различных подходов к изучению семьи. Предметом изучения становится семья как социальный институт, малая группа и система взаимоотношений. Семью создают отношения «родители -  дети». Семья основана на единой общесемейной деятельности. Она характеризуется общностью людей, связанных узами супружества, родительства, преемственностью семейных поколений, а так же социализацией детей и поддержанием существования членов семьи.

Семья – исторически конкретная система взаимоотношений между родителями и детьми, как малой группы, члены которой связаны брачными и родственными отношениями, общностью быта, и взаимной моральной ответственностью и социальная необходимость которой обусловлена потребностью в обществе в физическом и духовном воспроизводстве населения.

Родители – отец и мать по отношению к детям.

Отец – мужчина по отношению к своим детям.

Мать – женщина по отношению к своим детям.

Глава 1. Биография.

Сергей Тимофеевич Аксаков происходил из старинной, но небогатой дворянской семьи. Родился 20 сентября (1 октября) 1791 года в Уфе. Отец был провинциальным чиновником. Мать Аксакова, урождённая Зубова, очень образованная для своего времени и социального круга женщина, в юности состоявшая в переписке с известными просветителями Н.И.Новиковым и А.Ф Аничковым.

Детство Аксакова прошло в Уфе и в имении Ново-Аксаково, среди, в то время ещё мало тронутой цивилизацией, степной природы. Значительное влияние на формирование личности Аксакова в раннем детстве оказал его дед Степан Михайлович.

В возрасте восьми лет, в 1801 году Аксаков был определён в Казанскую гимназию. С 1804 года, когда старшие классы гимназии были преобразованы в первый курс новообразованного Казанского Университета, Аксаков становится в нём студентом.

В годы своей учёбы в Казанском Университете (1804-1807) Аксаков участвует в издании рукописных журналов «Аркадские пастушки» и «Журнал наших занятий».  В них он публикует свои первые литературные опыты – стихи, написанные в наивно-сентиментальном стиле. «Карамзинизм» юного Аксакова длился не долго и  сменился другой крайностью. В это время он читает «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» адмирала А.С.Шишкова и становится ревностным сторонником его литературно-лингвистической теории. Приверженность эта, однако, у него носила скорее характер идеологический и теоретический, чем практический, поскольку она слабо влияла на поэтику и стилистику его литературного творчества.

С 1806 года Аксаков принимает участие в деятельности «Общества любителей отечественной словесности» при Казанском Университете. Своё участие в нём он прерывает в июне 1807 года в связи с переездом в Санкт-Петербург.

По переезде в Санкт-Петербург в 1808 году Аксаков поступает на службу переводчиком в «Комиссию по составлению законов». В то же время как молодой литератор и талантливый чтец-декламатор он быстро становится участником литературно-общественной и театральной жизни столицы. Он знакомится с Г.Р.Державиным, А.С.Шишковым артистом-трагиком Я.Е. Шушериным.

В 1811 году была создана «Беседа любителей русского слова», свидетелем чего был Аксаков. В то время он был главным выразителем «русского направления в литературе». Аксаков сохранял к нему симпатию всю свою жизнь, хотя, в силу возраста, в то время не принимал активного участия в деятельности этого литературного общества.

В том же году он оставляет службу и переезжает в Москву. Здесь он сближается с кругом ныне забытых писателей Н.М.Шатровым, Н.И.Ильиным, С.Н.Глинкой и др. Несколько позже он знакомится с видным театральным деятелем и драматургом той эпохи кн. А.А.Шаховским, писателем М.Н.Загоскиным и драматургом А.И.Писаревым.

С 1812 по осень 1826 гг. Аксаков преимущественно проживает в поместье Надеждино, в Оренбургской губернии, лишь периодически приезжая в Москву и Петербург.

В 1816 году он женится на Ольге Семёновне Заплатиной, которая станет не только хозяйкой дома и многочисленного семейства, но и верной помощницей, доверенным лицом в литературных и служебных делах своего мужа. В 1817 году у них рождаются дети: сын Константин, в 1819 году дочь Вера, а в 1823 году ещё один сын Иван, будущие писатели и общественные деятели, идеологи славянофильства.

Литературным творчеством Аксаков в этот период занимается нерегулярно, в основном его привлекает переводческая деятельность. В 1811 году он переводит «Школу мужей» Мольера, в 1812 году для бенефиса Шушерина «Филоктета» Софокла (с французского языка), «8-ю сатиру (На человека)» Буало (1823). Несколько позже Мольера «Скупой» (1828) и роман В.Скотта «Певериль» (1830).

В 1826 году после ряда безуспешных попыток организовать ведение хозяйства в оренбургском поместье, Аксаков вынужден переехать в Москву на постоянное место жительства и вновь поступить на государственную службу. По рекомендации А.С.Шишкова, в то время министра просвещения, летом 1827 года он получает должность цензора в Московском цензурном кабинете. Пребывание на этой должности было не долгим. В 1828 году Николай I утвердил новый Цензурный устав, предполагавший более строгий отбор членов комитета. Несмотря на ходатайство московских литераторов, друзей Аксакова он был уволен с должности.

Испытывая материальные затруднения, Аксаков продолжал добиваться возвращения на службу, и летом 1830 года ему удалось занять место цензора. В круг его обязанностей входила проверка текущих печатных материалов от рекламных листков до литературных произведений, а так же журналов: «Атеней», «Галатея», «Русский зритель» и «Телескоп».

В феврале 1832 года Аксаков был уволен из Цензурного комитета. В следующем году он получил место инспектора землемерного училища, а затем, когда оно было преобразовано в Константиновский межевой институт, был назначен первым его директором и устроителем.

В 1839 году Аксаков покинул службу и, после некоторых колебаний, уже не возвращался к ней.

В 1834 году в альманахе «Денница» появляется очерк «Буран». Вслед за «Бураном» начата была «Семейная хроника». Но первым и широким литературным успехом пользовались «Записки об уженьи рыбы» (Москва 1847). «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» вышли в 1852 году и  вызвали ещё более восторженные отзывы, чем «Уженье рыбы».

Умер Аксаков в Москве 30 апреля (12 мая) 1859 года.

Глава 2. Замысел повести «Детские годы Багрова - внука»

С.Т. Аксаков остался в истории детской литературы лишь как автор книги «Детские годы Багрова-внука». История создания этой «чудной повести» проанализирована в работах С.И. Машинского и О.Н. Белокопытовой (см. [Машинский, 1959; 1973; Белокопытова, 1965]). Идею написать художественное исследование о становлении ребёнка Аксакову подсказал Н.В. Гоголь. Слушая устные рассказы Сергея Тимофеевича о своей жизни и истории семейства Аксаковых, автор «Мёртвых душ» высказал ему пожелание продиктовать «воспоминания прежней жизни» своей и этим доставить «много полезных в жизни уроков, а всем соотечественникам лучшее познание русского человека. Это не безделица и не маловажный подвиг в нынешнее время…» [Гоголь,1952: 376].

В бумагах С.Т. Аксакова хранится одна чрезвычайно интересная записка, представляющая собой, может быть, черновик письма неизвестному адресату: «Есть у меня заветная дума, которая давно и день и ночь меня занимает, но Бог не посылает мне разума и вдохновения для её исполнения. Я желаю написать такую книгу для детей, какой не бывало в литературе. Я принимался много раз и бросал. Мысль есть, а исполнение выходит недостойно мысли. Такая книга надолго сохранила бы благодарную память обо мне во всей грамотной России. Тайна в том, что книга должна быть написана, не подделываясь к детскому возрасту, а как будто для взрослых и чтоб не только не было нравоучения (всего этого дети не любят), но даже намёка на нравственное впечатление и чтобы исполнение было художественно в высшей степени» [Аксаков, 1955: 59].

Этой «заветной мысли» суждено было осуществиться в повести «Детские годы Багрова-внука», задуманной автором не только как повествование о детстве, но и – вместе с тем – как книга для детей. Однако вторая часть замысла встретила на своём пути неожиданные препятствия: сложность художественной задачи, стоящей перед Аксаковым, заставила его обратиться ко многим знакомым литераторам за советами и помощью.

В письме И.С. Тургеневу автор «Семейной хроники» делился с коллегой по перу своими сомнениями: «Я боюсь, попал ли я на настоящий тон и не нужно ли изменить самые приёмы: я пишу книгу для детей, разумеется, не маленьких, а таких, которым около 12-ти лет. Я ничего не придумал лучшего, как написать историю ребёнка, начав её со времени баснословного, доисторического, и проведя его сквозь все впечатления жизни и природы, жизни преимущественно деревенской» [Аксаков, 1955: 622-623].

Однако воспитание ребёнка, формирование его духовного мира немыслимо вне семейного окружения. Поэтому «Детские годы Багрова-внука» явились неотъемлемой частью написанных ранее «Семейной хроники» и «Воспоминаний», составив вкупе с ними автобиографическую трилогию. Не случайно сам мир аксаковской семьи неоднократно вызывал пристальный интерес исследователей русской литературы [Бороздин, 1905: 143-165; Смирнов, 1895; Машинский, 1973; Лобанов, 1987; Гудков, Гудкова, 1991; Анненкова, 1998; и др.].

Глава 3. «Мысль семейная» повести

«Детские годы Багрова - внука»

Воссоздавая жизнь провинциальной дворянской семьи, С.Т. Аксаков акцентировал внимание именно на крепости семейных начал. Хоть эти начала и построены на полной покорности авторитету старших, но в них есть нечто патриархальное, нравственно сильное, чем только и может держаться семья. В произведениях писателя «всё дышит глубоким миром твёрдо установившегося склада, всё напоминает величавое спокойствие неприкосновенного векового леса. И сам дедушка Багров в своей неоспоренной патриархальной власти высится над жизнью остальной семьи, как могучий дуб над молодой порослью. Не какими-нибудь выдающимися свойствами ума и характера, а спокойным авторитетом старины и преданий он господствует над окружающим его мирком, и никакого сомнения в его отеческой власти, никакого протеста это господство не вызывает. Семья живёт и множится, как природа, – спокойно, бессознательно, – в силу какого-то непреложного внутреннего закона» [Головин (Орловский) 1899: 127].

Традиционно патриархальность русской жизни, воплотившаяся в художественных произведениях как утверждение «мысли семейной», неразрывно была связана с православными устоями жизни и в немалой степени ими и обусловлена. Однако, анализируя творчество С.Т. Аксакова, исследователи русской литературы практически не освещали вопрос о воплощении христианских традиций в его произведениях. Между тем изображение родового древа мы встречаем и в библейских текстах, и в житийных произведениях. Истории Адама и Евы, Авраама и Сарры, Исаака и Ревекки, наконец, изображение святого семейства – Марии и Иосифа, родителей Христа, – это своеобразные новеллы, повествующие прежде всего о «домовом строении».  

        Осмысление и воспроизведение агиографических традиций мы находим у автора «жития» Сережи Багрова. Конечно, Аксаков не стремился структурировать своё повествование по канонам жития. Речь идет о творческом освоении писателем-реалистом сюжетно-композиционных приемов, присущих агиографической литературе, о так называемой жанровой транспозиции, предполагающей «функциональный перенос, …использование конститутивных элементов одной жанровой структуры в функции другой. Основные жанровые сигналы исходной формы при транспозиции сохраняются, однако коммуникативная цель текста меняется, преобразуются и другие параметры моделируемой в нём коммуникативной ситуации» [Николина, 2002: 365].  Как и в житии, где на формирование характера и убеждений святого оказывали непосредственное воздействие его родные, на становление внутреннего «Я» Серёжи повлияли его родители, особенно мать, и основатель династии – дедушка Степан Михайлович Багров. «Семейная хроника», рассматриваемая как своеобразная экспозиция повествования о становлении личности ребёнка, не случайно изображает фамильное «древо» Багровых-Аксаковых. В отличие от агиографии, где сведения о предках святого крайне скупы, Аксаков пристально всматривается в историю рода своего героя, находя в событиях прошлого задатки будущего. Образ дедушки единодушно был признан крупной удачей писателя, но в трактовке его была допущена некая односторонность: на первый план демократическая критика выдвигала крепостническую сущность старика Багрова, объясняя его поступки положением господина, обладающего людьми, «безгласными против его воли» (Н.А. Добролюбов).

Структурно особенностью агиографии является «вкрапление» в её текст библейских реминисценций, свидетельствующих о насущной потребности авторов жития соотнести мысли, чувства, поведение святого с каноном христианской этики и постулатами чистого богословия. История С.М. Багрова представляет собой подобное явление, также имеющее библейский источник. Обратим внимание на семантику фамилий: Ак Су в переводе с тюркского значит «белая вода», но и фамилия Багровых имеет тот же «гидронимический» оттенок, так как «багренье» - это зимняя ловля красной рыбы багром. Возможно, здесь не случайно появляется упоминание о рыбе: «изображение рыбы долгое время служило выразительною эмблемою для Христиан первенствующей Церкви» [Библейская энциклопедия, 1990: 611]. Различные способы ловли рыбы, в том числе и багром, описаны во многих древнеегипетских памятниках. В этом смысле библейский текст о том, что Господь изрекал угрозу Египту в следующих словах: «И восплачут рыбаки, и возрыдают все, бросающие уду в реку, и ставящие сети в воде впадут в уныние» [Исход XIX, 8, 10] – имеет символическую перекличку с текстом Аксакова. С рекой и Египтом связано имя ветхозаветного пророка Моисея, в переводе означающее «извлеченный или спасенный из воды», что вполне согласуется с биографией пророка. Как Моисей во главе евреев, так и Степан Михайлович Багров со своими крестьянами отправляется на поиски «земли обетованной». Описание необжитого Уфимского наместничества действительно напоминает земной рай: «Что за угодье, что за приволье было тогда на этих берегах! Вода такая чистая, что даже в омутах …можно было видеть на дне медную денежку! Местами росла густая урема из берёзы, осины, рябины, калины, черёмухи и чернотала, вся переплетённая гирляндами хмеля…. Там равнина, непочатая степь, чернозём в аршин глубиною. …Водилась во множестве вся степная птица. …Река кипела всеми породами рыб, которые могли сносить её студёную воду. …Всякого зверя и в степях, и в лесах было невероятное множество; словом сказать, это был …уголок обетованный [Аксаков, 1955: 79-80]. Переселение в повести Аксакова совершается, правда, по причинам экономического, а не религиозного характера, но мы говорим не о полной тождественности историй, а о библейском масштабе личности старика Багрова. Как и Моисей, Степан Михайлович является нравственным авторитетом для своих родных и соседей: «Он был так разумен, так снисходителен к просьбам и нуждам, так неизменно верен каждому своему слову, что скоро сделался истинным оракулом вновь заселяющегося уголка обширного Оренбургского края. Мало того, что он помогал, он воспитывал нравственно своих соседей [Там же: 89].

         В библейском изложении непременным атрибутом облика Моисея является жезл, выразительный символ строгости и сокрушительной власти помазанников Господних против возмутителей спокойствия. Скипетр ветхозаветного пророка у Аксакова превращается в калиновый подожок, которым старик Багров вразумляет своего слугу, решившего понежиться на барской кровати. Этот прием вполне согласуется с описанием быта семейства Багровых. Посошок как средство чудесного исцеления и орудие наказания.

         Аксаков не скрывает «темных» сторон характера своего дедушки, в гневе старик бывал страшен и способен к «жестоким, отвратительным поступкам». Однако строгость его неправомерно объяснять только правом барина-крепостника карать и миловать своих ближних. И ветхозаветный пророк сурово наказывал свой народ за отступничество от Божьих заповедей. В отсутствие Моисея евреи впали в страшный грех идолопоклонства. Узнав об этом, пророк в гневе разбил скрижали завета, сжег золотого тельца и повелел казнить три тысячи главнейших виновников преступления.

«Крутенек» к отступникам был и С.М. Багров, достаточно вспомнить историю замужества его любимой сестры Параши и наказание, которому подверг дедушка своих родных, отступивших от данных им заветов. Объяснением этой строгости святителя, по мнению С. Аверинцева, является некая особенность русского менталитета. В отличие от приемлемой на западе качественной меры, ограничивающей насилие пределами абсолютно необходимого, русская духовность в вопросах власти сводит воедино Божье и Антихристово, а носитель власти «стоит точно на границе обоих царств». Таким образом, сущность характера родоначальника семейства Багровых нельзя постичь без учёта христианской традиции.

Характерен как для Библии, так и для житийной литературы мотив «моленного» чада. Старик Багров также трепетно ожидает рождения внука, продолжателя рода Шимона. Он не забывает заказать молебен о здравии невестки, а главное – связывает надежды на рождение мальчика с выполнением обета. Степан Михайлович «собственноручно написал к своему сыну и невестке, чтобы они отслужили молебен Сергию, Радонежскому чудотворцу, и дали обет, если родится у них сын, назвать его Сергием» [Аксаков, 1955: 273-274]. Таким образом, еще до появления на свет Багрова-внука определяются его имя и судьба.

        Рождение мальчика – счастливое чудо, правда, не имеющее у Аксакова ничего ирреального, земное в своей основе, но в то же время трогательный акт Божественного промысла. Первые годы маленького Сережи омрачены болезнью, только благодаря неусыпным заботам матери мальчик остается в живых. Начало «Детских годов Багрова-внука» ознаменовано чудесным исцелением ребенка, которое пробуждает ото сна его душу. Выросший в мире взрослых, практически лишенный общества сверстников, мальчик не по годам серьезен. Непременным элементом жития также является упоминание о необычности детства святого; он избегает шумных игр, углубляется в чтение душеспасительных книг, подготавливая себя таким образом к будущему подвигу.

        Конечно, авторы библейских и агиографических текстов не пытались проследить эволюцию души дитяти, детство лишь начальная ступень на пути восхождения подвижника к Божественной истине. Аксаков же пристально всматривается в процесс становления личности. Как библейские пророки и герои-подвижники, ребенок подвержен «испытаниям на прочность», определяющим и формирующим его нравственные ориентиры. Таким образом, проанализировав автобиографическую повесть С.Т. Аксакова, можно прийти к выводу, что библейские источники и агиографический жанр оказали существенное воздействие на творчество писателя.

Наряду с «тёплой объективностью» (И.С. Аксаков) изображения русской действительности критики отмечали умение С.Т. Аксакова постичь внутренний мир ребёнка, ввести читателей в область психологии, «не лишая свой предмет жизни и души» (В.С. Аксакова). Ю.П. Самарин, познакомившийся с повестью ещё в рукописи, сделал по этому поводу очень верное замечание: «Сергей Тимофеевич, представляя человека, передавая все его впечатления, его сердце, не идёт путём разложения и анализа, но сохраняет его в целости, передаёт его в полноте, как оно есть, а между тем вы видите все подробности, и от этого такая свежесть, цельность, жизнь во всём» [Дневник Веры Сергеевны Аксаковой, 1913: 23].

Багров-внук целиком «погружён» в лоно собственной семьи. Страстная любовь связывает Серёжу с матерью, личностью сильной и незаурядной; молодая женщина буквально вырывает своего первенца из объятий смерти. Однако её роль в деле воспитания Серёжи не ограничивается лишь заботами о его физическом здоровье. Обречённая на одиночество и непонимание, заброшенная судьбой в среду невежественных и порой грубых провинциалов Софья Николаевна делает маленького сына своеобразным поверенным собственных чувств и мыслей. Только в обществе родителей, окружённый заботой и вниманием близких, мальчик может чувствовать себя счастливым. Расставание с горячо любимой матерью сильно действует на ум и чувства «дитяти». После отъезда Софьи Николаевны на лечение в Оренбург Серёжа остаётся в Багрове на попечении дедушки, бабушки и многочисленных тётушек. Но, несмотря на заботы родных и уговоры слуг – Параши и Евсеича ─ мальчик подавлен и одинок: «Чувство какого-то сиротства и робкой грусти выражалось не только на моём лице, но даже во всей моей наружности. Я стал рассеянно играть с сестрицей, рассеянно читать свои книжки и слушать рассказы Евсеича. Часто …моё ребяческое воображение рисовало мне печальные, а потом и страшные картины. Мне представлялось, что маменька умирает, умерла, что умер также и мой отец, и что мы останемся жить в Багрове, что нас будут наказывать, оденут в крестьянское платье, сошлют в кухню …и что, наконец, и мы с сестрицей оба умрём» [Аксаков, 1955: 349].

Нет сомнения в том, что тяжесть переживаний Серёжи в определённой мере «спровоцирована» самой Софьей Николаевной. Страстно привязанная к сыну, женщина не может смириться с необходимостью разлуки с ним. Понимая, что расставание неизбежно, мать тем не менее всей душой страдает от самой мысли об этом и тем самым заставляет страдать и своего сына. Портрет Софьи Николаевны написан Аксаковым с глубокой любовью, однако «художественная добросовестность автора не позволила ему отступить от строгой истины в сторону идеализации изображаемого лица. Поэтому наряду с положительными …писатель отмечает в личности матери целый ряд черт малосимпатичных: властолюбие, самоуверенность, презрение к низшим, некоторую душевную сухость; …благодаря этому нарисованный Аксаковым портрет, теряя некоторую часть своего нравственного обаяния, вместе с тем много выигрывает в отношении жизненности и реализма» [Саводник, 1910: 339].

На фоне Софьи Николаевны, по мнению ряда критиков, «совершенно бледнеет её обезличенный родительским авторитетом супруг» (В.Ф. Саводник). На первый взгляд, кажется, что Алексей Степанович воздействует на своего сына гораздо меньше, нежели мать Серёжи. Но это не совсем так: «природный здравый смысл, чистота нравов, честность и мягкая доброта» отца способствуют пробуждению аналогичных чувств и в душе самого мальчика. Именно благодаря отцу Серёжа научился понимать и любить природу, ценить незамысловатый мир провинциального Багрова. По мнению писателя, семейный союз столь противоречивых натур, как родители Серёжи, свидетельствует о возможности сочетания различных «пластов» русской жизни: деревенского и городского, природного и культурного, взаимно тяготеющих друг к другу.

Мир семьи в автобиографической повести С.Т. Аксакова – это не просто изображение частного быта. Семейная жизнь становится фактором культурного бытия русского общества, наглядно демонстрируя неразрывность его этических и эстетических начал. Семейный идеал, по мнению писателя, заключается в диалектическом соединении естественной, природной жизни деревни с образованностью и просвещённостью, привнесёнными в патриархальный быт культурой города. Читая страницы автобиографической повести С.Т. Аксакова, нельзя не согласиться с мыслью А.С. Пушкина, высказанной в его «Романе в письмах»: «Семейные воспоминания дворянства должны быть историческими воспоминаниями народа». 

 Глава 4. Психологическое переживание героем-ребёнком ситуации «испытания смертью»

Серёжа Багров переживает возраст (3–4 года), в котором интенсивность страхов достигает предельного уровня, страхи как бы «цепляются» друг за друга и составляют одно целое – психологическую структуру страха. Поскольку это совпадает с бурным развитием эмоциональной сферы личности, то можно предполагать, что страхи в возрасте 3–5 лет «скреплены» эмоциями, в наибольшей степени мотивированы ими» [Захаров, 1986: 20].

Известие о смертельной болезни родного человека воспринимается ребёнком через призму отношения к нему взрослых. Происходит своеобразное «заражение» страхом смерти: Серёжа Багров стороной из разговоров родителей слышит, что дедушка болен, но пока никто из взрослых не проявляет серьёзной тревоги, и мальчик не беспокоится. Однако стоит только ребёнку увидеть слёзы отца, печаль на лице матери, заметить, что за обедом родители ничего не ели, как он начинает испытывать чувство тревоги. Когда же мать объявила Серёже, что они едут в Багрово к умирающему дедушке, мальчик испытал «горестное изумление».

 Багрову-внуку предстоит испытать все градации чувства страха. Первым желанием мальчика было избежать встречи с дедушкой, тем самым избавив себя от самого предмета страха. Сцена смерти воспринимается впечатлительным ребёнком как страшное ожидание: «Мне было жаль дедушки, но совсем не хотелось видеть его смерть или быть в другой комнате, когда он, умирая, станет плакать и кричать» [Аксаков, 1955: 404]. Горячее воображение Серёжи разыгралось не на шутку. Интуитивно мальчик стремится выдвинуть и умножить логические причины, по которым поездка в Багрово станет принципиально невозможной: он опасается, что маменька может захворать в дороге, что зимой они с сестрицей замёрзнут в возке и т.д.

Одним из активаторов страха является воспоминание Серёжи о «печальном житье» в Багрово в отсутствии родителей. Да и облик самого дедушки прочно связан в сознании ребёнка с трепетом и испугом, который регулярно переживают взрослые (в том числе отец и мать) при общении с родоначальником «дома Багровых». Читатели «Семейной хроники» помнили вспышки необузданного гнева, которые старик Багров неоднократно обрушивал на своих домочадцев. В этом отношении интересное замечание мы встречаем в работах А.И. Захарова, на основании многолетних наблюдений пришедшего к выводу, что «страхи являются клинико-психологическим выражением проблем трёх поколений: прародителей – родителей – детей» [Захаров, 1998: 47].

Исследуя «семейный портрет» Багровых-старших, можно заметить, что и бабушка Серёжи, и его родители, и даже дяди и тёти боятся старика Багрова, с тревогой ожидают вспышек его необузданного гнева.

Таким образом, к страху смерти присоединяется ещё страх дедушки, человека грозного и вспыльчивого, представляющего, по мнению Серёжи, явную опасность для его душевного спокойствия. По привычке ребёнок высказал все свои сомнения матери, но её реакция еще больше укрепила чувство страха в душе мальчика. Мать рассмеялась над опасением сына «замёрзнуть» в возке, породив в его душе чувство неловкости за столь неуместное предположение. Не сумев уничтожить страхи, мать тем самым усилила их действенность. Страх не покидает мальчика и во время поездки, «невесёлая будущность» представлялась ему впереди: «печальный багровский дом, весь в сугробах, и умирающий дедушка» [Аксаков, 1955: 406]. Следует отметить, что в данной картине символически сочетаются мотивы смерти и холода. Уходящая, «остывающая» жизнь (окоченевшие руки дедушки) как бы ассоциируется в восприятии мальчика с замеревшей в «мёртвом сне» природой.

К страху, вызванному ночной темнотой, присоединяется ещё страх одиночества, объясняемый тем, что в возке дети едут отдельно от родителей. С.Т. Аксаков неоднократно подчёркивает, что описываемая им гамма чувств принадлежат именно ребёнку, а не взрослому повествователю. Именно по понятиям и убеждениям мальчика, процесс смерти неразделим с мучительной болью и страданьем, поэтому, приехав в Багрово, он со страхом всё вслушивается, не начнёт ли дедушка плакать и стонать. Неизбежное свидание с умирающим наводит на ребёнка «неописанный ужас»: «Всего больше я боялся, что дедушка станет прощаться со мной, обнимет меня и умрёт, что меня нельзя будет вынуть из его рук, потому что они окоченеют, и что надобно будет меня вместе с ним закопать в землю. …Боже мой, как замирало от страха моё сердце при этой мысли! Дыханье останавливалось, холодный пот выступал на лице, я не мог улежать на своём месте, …и если не закричал, то, вероятно, от того, что у меня не было голоса» [Аксаков, 1955: 411].

С.Т. Аксаков передаёт тончайшие оттенки эмоционального состояния «дитяти» не только при помощи внутренней речи, но и указывая на невербальное поведение Серёжи. Мальчик побледнел при одном упоминании о том, что нужно идти к дедушке, чтобы проститься с умирающим. Переступить порог дедушкиной комнаты по собственному желанию выше его сил. Характерно, что в этом эпизоде порог представляет собой границу между «полярными типами пространства – своего и чужого» [Болкунова, 1999: 7]. В данной ситуации эмоция страха осложняется переживанием эмоции стыда: Серёжа ведёт себя явно не по-мужски, в отличие от младшей сестрёнки, которая не боится дедушки. «В принципе, чувство стыда – особая «тонкая» разновидность страха, основанная на …подавлении непосредственных влечений из-за возможности общественного осуждения. Стыд – состояние промежуточное между страхом и виной. …Чувство стыда …основано на страхе попасть в унизительное положение перед другими, на повышенной чувствительности к своей неправоте, боязни собственной деградации. Стыд преодолевается иначе, чем страх, который нейтрализуется либо уничтожением источника опасности, либо замещением его другими чувствами. Стыд исходит как бы изнутри человека. И голос совести остаётся постоянным двойником индивида, осуждающим не только проступки, но и побуждения к ним» [Марков, 1997: 157]

Страх Серёжи совершенно прошёл, как только он очутился в окружении толпы многочисленных родственников. Психологи неоднократно отмечали, что страх исчезает «на миру», поэтому не случайно Серёжа почувствовал вместо прежних эмоций любовь и жалость к умирающему дедушке. Однако, очутившись в одиночестве, мальчик снова пережил «пытку страхом». Он беспрестанно представляет себе дедушку, который лишен дара речи, никого не узнаёт, глядит во все глаза да только губами шевелит. Воображение ребёнка живо рисует «страшнейший образ умирающего дедушки». Мальчик боится оставаться один, что подчёркивается его желанием ощутить непосредственный тактильный контакт с взрослыми: он не выпускает руки Параши, обеими руками обнимает мать, боится спать один.

Страх смерти сочетается у ребёнка со страхом темноты: проснувшись, Серёжа увидал угасающий светильник. «Огненный язык потухающей светильни», изредка озаряющий неверным светом комнату, ассоциируется в повести Аксакова с «угасающей» жизнью родоначальника династии Багровых. В момент смерти дедушки испуганный криком и воплями взрослых ребёнок испытывает сильнейшее эмоциональное потрясение: страх перерастает в ужас. Нервное напряжение подчеркивается фигурой «мнимого умолчания»: «Нет слов для выражения моего страха!» Однако следом идёт «психологическая расшифровка», при помощи оксюморона подчёркивающая полярность переживаемых ребёнком эмоций: «Точно кипятком обливалось моё сердце, и в то же время мороз пробегал по всему телу. Я завернулся с головой в одеяло и чувствовал, как холодный пот выступал по мне. …Я терял уже сознание и готов был упасть в обморок или помешаться» [Аксаков, 1955: 414─415]. Душевное напряжение разряжается плачем и последующим успокоением Серёжи с приходом матери.

 Моменты спокойствия вновь перемежаются с новыми приступами страха: Параша описывает труп дедушки, что вызывает у Багрова-внука ужас, он убегает в комнату двоюродных сестёр, подальше от страшной залы. Нянька не может понять причину испуга ребёнка, поведение Серёжи кажется ей смешным и нелепым. Авторский комментарий недвусмыслен: «муки, порождаемые страхом в детском сердце, так ужасны, что над ними грешно смеяться» [Там же: 416]. И даже, несмотря на уговоры матери и стыд за свою трусость, мальчик ни за что не соглашается вернуться в свою комнату. Пространственно ребёнок старается отдалиться от страшного объекта, увеличив, насколько это возможно, расстояние между ним и собой.

 Внешние атрибуты смерти: чтение псалтыря, вытьё по мёртвому, причитания, траурные одежды – производят на мальчика неизгладимое впечатление. Однако это не мешает ребёнку замечать детали, свидетельствующие о том, как переживают смерть дедушки окружающие его взрослые. Серёжа видит неестественность поведения родственников, поминутно со слезами и рыданиями вспоминающих дедушку, но во время поминальной трапезы уплетающих с отменным аппетитом налимью уху, икорку, печень рыбы и другие угощения, а затем преспокойно почивающих до самого вечера.

Герой Аксакова в силу своего возраста свободен от эгоизма самолюбования и предельно естественен в своих чувствах. Мальчик стыдится своего страха, но ничего не может с собой поделать. Переживания сына тонко чувствует мать, предлагая ему лечь спать вместе с собой. Она не только поняла страх ребёнка, но и избавила Серёжу от мучительных страданий. Эта сцена ещё раз подчёркивает ту степень взаимопонимания, которую на протяжение всего повествования демонстрируют мать и сын Багровы. Опыт переживания эмоционального потрясения героем-ребёнком сопровождается оценочным комментарием взрослого повествователя: «О, благо тем, которые щадят, избавляют от унизительного сознания в трусости робкое сердце дитяти!» [Аксаков, 1955: 419]. После похорон страх мальчика постепенно исчезает, кажется, сам дом, чисто вымытый и убранный, избавляется от тягостных воспоминаний. Серёжа в сопровождении Евсеича не боится уже путешествовать по дому и даже отваживается заглянуть в дедушкину комнату, где по умершему читают псалтырь.

Заглянув в комнату умершего, Серёжа Багров также удовлетворяет свою потребность в интересе и, стремясь загладить своё поведение по отношению к дедушке, повинуясь искреннему душевному порыву, выражает желание самому читать «церковную печать». Похвала Евсеича подбодрила мальчика; в девятый день после смерти Серёжа опять читает псалтырь в дедушкиной горнице и чувствует при этом «необыкновенное удовольствие, смешанное с какой-то даже гордостью». Таким образом, происходит нравственная реабилитация ребёнка. Символично, что смерть бабушки проходит для Серёжи почти незамеченной: и в момент её кончины, и в день похорон мальчик с родителями находится далеко от Багрова. Отсутствие непосредственных активаторов уменьшает переживание страха. Несомненно, важен и накопленный ребёнком эмоциональный опыт восприятия смерти: Серёжа убедился, что, несмотря на пережитый ужас, с ним ничего плохого не случилось.

Конечно, в формировании эмоции страха у Багрова-внука немаловажную роль сыграли страшные рассказы, которых наслушался мальчик, и его богатое воображение. Но, с точки зрения взрослого рассказчика, боязнь мертвецов присуща и многим вполне совершеннолетним людям. «Страх этот определить трудно. Человек в зрелом возрасте, вероятно, страшится собственного впечатления: вид покойника возмутит его душу и будет преследовать его воображение; но тогда я положительно боялся и был уверен, что дедушка, как скоро я взгляну на него, на минуту оживёт и схватит меня» [Аксаков, 1955: 420]. Таким образом, по мнению автора, психологические источники страха смерти у взрослого и ребёнка различны: зрелого мужа при виде покойника волнует сама мысль-напоминание о конечности собственного существования, ребёнка пугает воображаемая картина, представляющая собой угрозу существованию его «Я». Стремление детей оживлять неодушевлённые предметы в процессе игры или воображаемого разговора с ними (девочка беседует с куклой, мальчик может попытаться накормить игрушечную лошадку и т.д.) переносится и на ситуацию смерти. Ребёнок, слабо воспринимая границу между одушевлённым и неодушевлённым миром, никак не может осознать и принять как факт неподвижность, бесчувственность и хладность трупа, малыш уверен, что это всего лишь игра, которая может прерваться в каждую минуту оживлением умершего и наказанием ребёнка, поверившего в эту «мнимую» кончину.

Итак, тщательный анализ вышеприведённых эпизодов позволяет прийти к мнению о том, что С.Т. Аксаков одним из первых в детской литературе обратил внимание на эмоциональные реакции ребёнка, связанные с переживанием им смерти близкого человека, проследил эволюцию этих состояний, что позволяет говорить о высочайшем уровне психологизма данного произведения.

Глава 5. Восприятие ситуации «преступления и наказания» персонажем автобиографической повести С.Т. Аксакова.

Детская литература, являясь своеобразным отражением общественной мысли, воплотила актуальные социально-политические, религиозно-философские и нравственные проблемы, которыми «переболела» русская словесность второй половины XIX века.

 Актуализация данного вопроса была обусловлена процессом демократизации русской жизни второй половины 50-х – начала 60-х годов XIX века, когда «переступание» законов и нравственных постулатов зачастую переставало быть преступлением, становясь нормой государственного бытия и общественного сознания. Осмысление переворотившейся и укладывающейся России, когда всё находилось в состоянии брожения, казалось как бы хаосом, когда было совершенно неясно, как уложится жизнь, вело к возникновению новых философских, социальных и религиозно-нравственных идей, специфических для пореформенной России.

Близость внутреннего «я» героя и автора, наблюдаемая в данных повестях, позволяет как можно тоньше уловить становление души ребёнка, проходящей через стадию преступления и наказания (разумеется, речь идёт о нарушении маленьким героем нравственных правил). Мы видим не слепое копирование «взрослой» модели данного процесса, воссозданного русской классической литературой, а попытку осмыслить составляющие этого процесса через преломление их в детском сознании.

Именно в «нежном возрасте» закладываются основы нравственности, истоки будущего благочестия человека, его отношение к окружающим и миру в целом.

Но персонаж повести о детстве существует «в миру» и, следовательно, подвержен тем же процессам, которые происходят в обществе взрослых.  

Достаточно часто «слабые начала собственной воли детей подавляются, взрослый ими пренебрегает, даже не замечает их, они остаются без упражнения, широко замещаемые волей взрослого. …Последняя является чужой, посторонней силой, вторгающейся в душу дитяти не как друг, а как враг, попирающий местные законы страны, придавливающий и угнетающий её самобытность». Таким образом, постижение нравственного опыта человечества заставляет маленького героя, с одной стороны, «вживаться» в определенные роли, с другой стороны – стремиться изменить «прокрустово ложе» функций, отведённых ему обществом. Ребёнок вынужден соблюдать этикет и подчиняться правилам хорошего тона, сформулированным взрослыми. Но такое поведение в определённой мере изменяет индивидуальность маленького героя, заставляет его подавлять голос чувства, вследствие чего порой утрачивается природная естественность и неповторимость его суверенного «я».

Серёжа Багров, персонаж повести С.Т. Аксакова «Детские годы Багрова-внука», проходит «испытание страданием» и переживает аналогичные чувства. Отец мальчика решил прикупить земли. Он «с жаром и подробно» поведал сыну, сколько там водится птицы и рыбы, сколько родится всяких ягод, сколько озёр, какие чудесные растут леса. Все эти рассказы будоражат воображение ребёнка, даже по ночам он бредит новою, прекрасною землёй. «Вдобавок ко всему в судебном акте ей (земле) дали имя «Сергеевской пустоши», а деревушку, которую хотели немедленно поселить там в следующую весну, заранее назвали Сергеевкой» [Аксаков, 1955: 365], что очень понравилось мальчику. Однако автора повести занимают не только непосредственные эмоциональные отклики маленького Багрова на рассказы отца о новой деревне, но и просыпающееся в душе ребёнка чувство собственника, причины его возникновения. По мнению Аксакова, чувство «исключительной принадлежности чего бы то ни было, хотя не вполне, но очень понимается дитятей и составляет для него особенное удовольствие» [Там же: 365]. «Первобытный эгоизм» побуждает Серёжу, вовсе не скупого мальчика, дорожить тем, что Сергеевка – его; без притяжательного местоимения «моя» мальчик никогда не упоминает эту деревню. Ребёнок считает дни и часы в ожидании поездки в милую его сердцу Сергеевку и без устали говорит об этом со всеми гостями, с отцом и матерью, с сестрицей и с новой нянькой её, Парашей.

Маленький Багров с умилением думает о своей Сергеевке: здесь писатель подчеркивает не только гордость обладания, присущую детскому сознанию, но и сословное чувство дворянина-хозяина. Однако по отношению к повествованию Аксакова точнее выглядит термин «динамика души»: автора не интересуют глубинные процессы, происходящие в душе ребёнка, они едва намечены, важнее обозначить причинно-следственную связь между поступками мальчика и внешними воздействиями на его ум и сердце.

Любезная сердцу дитяти деревня становится для взрослых действенным средством для того, чтобы задеть его самолюбие. Серёжу принимаются мучить и дразнить. А затем, обманув ребёнка, родственники сочинили и написали свадебный договор, или рядную, в которой было сказано, что отец и мать, с согласия мальчика, отдают Сергеевку в приданое за маленькой сестрицей Багрова в вечное владение общему их знакомому Волкову.  Кроме мучительной скорби о великих потерях (и сестры, и деревни!), Серёжа «раздражен и уязвлён до глубины сердца таким наглым обманом». Бешенство ребенка «превзошло всякие границы и…помрачило рассудок»: он осыпает дядю бранными словами, а Волкова, как главного виновника и преступника, хочет застрелить или затравить собакой и, в конце концов, запускает в него деревянным молотком. Авторский комментарий подчеркивает несуразность происходящего: «Вот до чего можно довести доброго и тихого мальчика такими неразумными шутками!»  [Аксаков, 1955: 366-367].

В приведённой выше сцене Аксаков прежде всего, акцентирует внимание читателей на чувствах мальчика. Но размышления о вине взрослых в этом взрыве негативных страстей, столь не присущих послушному и сентиментальному Серёже, не были безразличны для писателя.

В автобиографической повести Аксакова виновность взрослых, искушающих неопытную душу ребёнка, не подлежит сомнению. Самым же страшным насилием над маленьким существом является не физическое наказание (его одели в серое, толстое суконное платье и поставили в угол совершенно в пустой комнате), а нравственная пытка – требование просить прощения у недавних мучителей.

На внутренний мир маленького Багрова взрослые пытаются воздействовать рационально, взывая к рассудку ребёнка и забывая о его оскорбленном сердце. Но Серёжа «ожесточился духом» и утверждал, что он не виноват, что его обидчиков надобно самих наказать, разжаловать в солдаты и послать на войну и что они сами должны просить у него прощения. Даже нежные уговоры любимой маменьки не помогают: Серёжа не соглашается повиниться перед своими мучителями. Оставшись один, мальчик представляет себя героем, страдальцем за правду. Пытаясь хотя бы ирреально восстановить поруганную справедливость, он в воображении проигрывает различные картины. Серёжа «уже видел своё торжество»: вот растворяются двери, входят отец и мать, дяди, гости; начинают хвалить его за твёрдость, признают себя виноватыми, говорят, что хотели испытать его, одевают в новое платье и ведут обедать. Но все грёзы развеиваются как дым, не выдерживая столкновения с грубой реальностью. Наконец мальчик воображает себя выгнанным за своё упрямство из дому, бродящим ночью по улицам, никто не пускает его к себе. Таким образом, в сознании ребёнка отражаются не только ситуации прочитанных книг, но и проигрывается история блудного сына, наказанного за непослушание одиночеством и изгнанием от родного очага. Подсознательно Серёжа готов воссоединиться с любящими его родителями, однако индивидуальное «я» не хочет признать свое поражение. Самым страшным наказанием для мальчика становится внутренняя борьба двух противоречивых чувств: эгоистического самоутверждения в правоте своего поступка и желания восстановить человеческие связи и порушенную семейную гармонию. Переживания и страдания приводят к болезни маленького Багрова, и вид захворавшего ребёнка побуждает взрослых осознать свою вину. «Воскрешение» души Сережи, как подсказывает христианская традиция, происходит на третий день. Оно знаменуется появлением у мальчика «сильного желания увидеть своих гонителей, выпросить у них прощение и так примириться с ними, чтобы никто не сердился» [Аксаков, 1955: 369-370]. Мир восстановлен, однако уроки из печального происшествия извлечены не только мальчиком, испытавшим искреннюю радость прощения, но и взрослыми, прежде всего – его матерью.

При описании ситуации «преступления и наказания» в детской литературе причинно-следственные связи между побуждением ребёнка к поступку и самим событием иногда выглядят алогичными. Кажется, что в жизнь героев вторгается случай, Божий промысел, побуждающий маленького героя выбирать между рациональным следованием традиции и чувственно-эмоциональным стремлением сломать, «взорвать» её. Дуализм ситуации подчеркивается смешением времён: спокойный ход событий прерывается греховным деянием дитяти, и этот временной «разлом» подчеркивается недостижимостью невозвратимо ушедшего «тогда» по сравнению с ужасным «теперь».

Заключение

Становление и развитие художественной литературы, адресованной подрастающему поколению, может быть объективно истолковано только с учётом факторов, направленных на осмысление феномена детства. Нравственный пафос русской классики обусловил её особое отношение к теме детства и образам детей: в системе этических постулатов отечественной словесности ребёнок всегда был наивысшей ценностью. В произведении С.Т. Аксакова, входящего по праву в «золотой фонд» детской литературы, движение художественной мысли автора направлено в мир ребёнка, себя самого в детстве, мир идеальный, представляющий собой настоящий живительный источник для всей последующей духовной жизни писателя. Нетрудно заметить, что в истории русской литературы существует безусловная связь между периодами возрастания её социальной роли и усилением внимания к вопросам детства и проблемам воспитания. Несомненно, нуждается в дополнительном изучении как вопрос о причинах миграции произведений взрослой литературы в круг детского чтения, так и проблема их взаимовлияния.

В ходе анализа автобиографической повести о детстве можно выделить два типа построения в них пространственно-временного континуума. В произведениях, воссоздающих картины «потерянного рая», мир дома, как правило, замкнут и устойчив. В этом защищённом пространстве маленький герой может чувствовать себя в безопасности. Психологически дом становится для ребёнка подсознательно воспринятым образцом мироустройства. Это своего рода «первичный культурный космос» (М.В. Осорина), с которым ребёнок знакомится и интуитивно впитывает в себя его уклад, а принципы его устройства делает своими. Они остаются для него координатами, в системе которых маленький герой в будущем склонен мыслить и действовать.

Читатель сталкивается с загадкой смерти, с воссозданием её психологического воздействия на душу ребёнка. Будучи не в силах логически постичь тайну ухода из жизни живого существа, маленький герой переживает состояние страха перед этой загадкой бытия, который может выступать как в чистом виде, так и в комплексе с эмоциями вины, тревоги и стыда. Довольно часто кончина одного из родителей знаменует для героя-ребёнка и окончание детства.

Список литературы.

1. Аксаков, 1955: Аксаков С.Т. Собрание сочинений. В IV т. – М.: Художественная литература, 1955. – Т. 1. – 639 с.
2. Анненкова, 1998: Анненкова Е.И. Аксаковы. – СПб.: Наука, 1998. – 365 с.
3. Белокопытова, 1965: Белокопытова О.Н. «Семейная хроника», «Детские годы Багрова-внука» и проблема мемуарно-автобиографического жанра в русской литературе 40–50 гг. XIX века:  Дис. …канд. филолог. наук. – Воронеж, 1965. – 477 с.
4. Библейская энциклопедия, 1990: Библейская энциклопедия. – Издание Свято–Троице–Сергиевой Лавры. – 1990. – 902 с.
5. Болкунова, 1999: Болкунова Н.С. Мотивы Дома и Дороги в художественной прозе Н.В. Гоголя: Автореф. дис. …канд. филолог. наук. – Саратов, 1999. – 19 с.
6. Бороздин, 1905: Бороздин А.К. Семья Аксаковых // Бороздин А.К. Литературные характеристики. Девятнадцатый век. – Пб.: тип. М.В. Пирожкова, 1905. – Т. 2. – Вып. 1. – С. 143-165.
7. Гоголь, 1952: Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений: В 14 т. – М.: Изд-е АН СССР, 1949–1952. – Т. 13. – 1952. – 562 с. Гудков, Гудкова, 1991:
8. Головин (Орловский), 1899: Головин (Орловский) К.Ф. Русский роман и русское общество. – СПб.: изд-е А.Ф. Маркса, 1899. – 520 с.
9. Гудков Г.Ф., Гудкова З.И. С.Т. Аксаков. Семья и окружение. – Уфа: Башкирское кн. изд-во, 1991. – 373 с.
10. Дневник Веры Сергеевны Аксаковой, 1913: Дневник Веры Сергеевны Аксаковой. – СПб.: тип. Б.М. Вольфа, 1913. – 174 с.
11. Добролюбов Н.А., 1934: Добролюбов Н.А. Деревенская жизнь помещика в старые годы. («Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением «Семейной хроники» С. Аксакова) // Добролюбов Н.А. Собрание сочинений: В 2 т. – М.: ГИХЛ, 1934–1935. – Т. 1. – 1934. – С. 246–274.
12. Захаров, 1986: Захаров А.И. Как преодолеть страхи у детей. – М.: Просвещение, 1986. – 110 с.
13. Захаров, 1998: Захаров А.И. Неврозы у детей и психотерапия. – СПб.: Союз, 1998. – 336.
14. Лобанов, 1987: Лобанов М.Н. Сергей Тимофеевич Аксаков. – М.: Молодая гвардия, 1987. – 366 с.
15. Марков, 1997: Марков Б.В. Философская антропология: очерки истории и теории. – СПб.: «Лань», 1997. – 384 с.
16. Машинский, 1959: Машинский С.И. С.Т. Аксаков. – М.: «Знание», 1959. – 134 с.
17. Николина, 2002: Николина Н.А. Поэтика русской автобиографической прозы. – М.: Флинта–Наука, 2002. – 423 с.
18. Осорина, 1999: Осорина М.В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. – СПб.: Питер, 1999. – 288 с.
19. Саводник, 1910: Саводник В.Ф. С.Т. Аксаков // История русской литературы XIX века / Под ред. Д.Н. Овсянико-Куликовского. – М., 1910.  – Т. 2. – С. 332–341 
20. Смирнов, 1895: Смирнов В.Д. Аксаковы, их жизнь и литературная деятельность. СПб.: Изд-е Ф. Павленкова, 1895. – 87 с.