Военным шоферам посвящается….
статья

На территории Брянской области стоит уникальный памятник. На автомагистрали Орел - Рославль, перед Брянском, расположен единственный в своем роде знак, предписывающий автомобилистам подавать звуковой сигнал в память о военных водителях, не вернувшихся с войны. Справа и слева от дороги – знаки, свидетельства мужества и отваги тех, кто не бросал баранку даже под обстрелами, кто «вел машины, объезжая мины, по путям-дорогам фронтовым».

По одну руку – знаменитые полуторки, возведенные на пьедесталы. По другую – центральный монумент воинам-водителям: фронтовой шофер стоит на подножке своего надежного, верного друга-работяги, чернорабочего войны.

За памятником, уже в лесу, новые фрагменты ансамбля: та самая баранка, которую крутили без устали шоферы, макеты тех же полуторок, указатели с обозначением городов, до которых следовало дойти советским освободителям – Прага, Вена, Берлин. А водители, проезжающие мимо по трассе, сигналят и сигналят: днем и ночью, кто коротко, кто протяжно, отдавая дань уважения своим собратьям по профессии: вы нас слышите? Мы вас помним!

              Мой дед Леня  тоже прошел войну военным шофером. Я помню, как он весь в орденах накануне 9-го мая приходил к нам в школу и рассказывал про фронтовые будни:

«Зимой  1941 года  меня отправили на Дорогу жизни. Пока Ладожское озеро не сковал лед, продовольствие доставляли корабли. А зимой грузовики должны были возить продукты и медикаменты в осажденный Ленинград, где от холода и голода погибали тысячи людей. Вот тогда мы поняли, что наша дорога спасает жизни многих .  Даже когда в апреле 1942 года лед начал таять и покрылся водой, мы продолжали свои рейсы, хотя понимали, что можем утонуть вместе с грузовиком. И многие тонули! Так и вижу, как грузовик провалился одним колесом под воду, а вокруг люди, которые помогают вытаскивать машину.

В город мы возили продукты и лекарства, а на обратном пути везли ослабевших блокадников. Мы переправляли  их на Большую землю. Люди смотрели с надеждой на нас, шоферов. Измученным голодом жителям Ленинграда хотелось быстрее выехать из осажденного  города.  Они забирались в кузов грузовика и верили, что все плохое для них закончилось.

Но не всегда это было так. Фашисты постоянно бомбили  Дорогу жизни. Они хотели разорвать связь между Ленинградом и страной. Враги думали, что если не будет Дороги жизни, то ленинградцы сразу сдадут свой город.

Я вспоминаю такой случай. Однажды ко мне в кабину села женщина с маленьким ребенком. Малыш плакал и просил есть. А мать ему говорила: «Потерпи, потерпи! Скоро будет еда!». Я отдал женщине свой хлеб, который выдавали водителям, чтобы у них были силы работать. Женщина заплакала и начала кормить своего сына. Он сразу успокоился.  Мать горячо поблагодарила меня.

А однажды мы увидели на льду раненого пса. Девочка стала звать его: «Шарик! Шарик!». Дети сами были голодные, но животных продолжали любить и жалеть. Я остановил грузовик и помог собаке забраться в кузов.

Когда нас начинали бомбить фашисты, всем было очень страшно. Признаюсь, что было страшно и мне. Особенно я боялся за людей в кузове.  Вражеские бомбы часто попадали в колонну грузовиков. Погибали люди. Они думали, что спаслись от смерти в блокадном Ленинграде, но смерть настигала их на Дороге жизни. Было страшно видеть убитых детей на льду Ладожского озера.

Погибали и водители. Мне тоже было страшно умирать, но я ни за что бы не отказался от этих опасных рейсов. Ведь я понимал, что надо спасать ленинградцев, если даже придется погибнуть.

Но я не погиб. Я был ранен, отправлен в госпиталь. А когда я поправился, меня отправили на другой фронт, потому что Дорога жизни была уже не нужна. Ленинград был освобожден…»

                   Около 3-х лет колесил дед по дорогам войны. Слушая его рассказы, я представлял себя за рулем полуторки, катил по лесной дороге. В окна веяло запахом соснового леса, ехал по степной дороге, а впереди клубилась солоноватая пыль от другой машины.

                Задумается дед и вновь продолжает свой рассказ:

« Сколько тысяч километров проехал на полуторке- не сосчитать. Люблю дороги, только не те, что изрыты бомбами и снарядами…Разные дороги приходилось видеть мне во время войны: и узкие проселки, и « зимники» и широкие автострады и бездорожье. Это когда подъезжаешь к мосту, а мост уже разбомбили немецкие самолеты…»

          Особенно запомнился мне  рассказ деда, как при форсировании Днепра  вода в реке была красной от крови раненых и погибших красноармейцев, упавших в реку. Дед со своей полуторкой переправился благополучно на другой берег, а по бокам плота, вцепившись в него, плыли солдаты и женщины-фронтовички. Это была наступательная операция. У деда была  Грамота с подписью маршала Конева « За форсирование Днепра»…

За окном уже пахло молодой листвой. Теплый ветер качал ветки деревьев. Ребята в классе сидели тихо и я вновь вспомнил неспешный рассказ дедушки:

        «Батарея, которой я подвозил снаряды, удерживала небольшую, но очень ответственную высоту. Немцы, собрав все свои силы, пошли в наступление, и наши войска с боями отступали. Батарея прикрывала их отход. Везу я снаряды, выжимаю из своего «газика» (так мы называли полуторку ГАЗ АА) всё, что можно, и вижу: перед мостом через речку «пробка», скопление машин. Оказывается, немцы разбомбили переправу. Вот и стоят машины – вперёд пути нет, и назад путь закрыт: дорога узкая, не развернёшься. В кювет съехать тоже нельзя – поле заминировали наши же сапёры, чтобы немецкие танки не прошли. Водители вышли из машин, совещаются, что же делать дальше.

А тут два «мессера» появились в небе. Расчётливо заходят на нас, будто знают, что мы в западне и деваться нам некуда. Водители врассыпную, попрятались кто куда. Вдруг вижу, съезжает на обочину дороги полуторка, доверху загруженная боеприпасами. Из кабины высовывается щупленький паренёк – совсем школьник – и кричит нам: «Если я проеду, езжайте по моему следу…». И поехал к реке прямо по минному полю. Откуда-то появился наш сапёр, что-то закричал пареньку, замахал руками….  Но водитель «газика», не обращая внимания на его знаки и на атакующие «мессеры»,  петлял и петлял по смертоносному полю. И представьте себе – проехал. А за ним и мы. Как он нашёл ту полоску незаминированной земли, как не подорвался на минах, никто не знает!

…Фронтовые дороги всегда были линией фронта, передовой. Особенно в начале войны, когда в небе свирепствовали «мессеры» и «хейнкели». Охотились за каждой машиной, не жалея ни пуль, ни снарядов.  –  Везли мы как-то в полк продовольствие: мешки с мукой и сухарями, консервы. Вдруг затылком чувствую: сзади фашистские самолёты. Выглянул из машины: так оно и есть – летят.  Другие водители тоже заметили «мессеры». Прошли они над нами, ударили из пулемётов. Одна машина загорелась. А самолёты на другой заход разворачиваются. Выскочили шоферы из своих машин, побежали к деревьям, которые росли недалеко от дороги. Я,  было, тоже ринулся за ними, да чувствую, не спасут нас деревья – уж очень они редкие были. Смекнул, что надёжнее будет спрятаться под кузовом: сверху-то лежат мешки – вот тебе и укрытие. Многие водители не вернулись в тот раз к своим машинам. Лишь я да те, кто последовал моему примеру, остались живы и доставили продовольствие по назначению.

Интендант полка никак не мог сначала понять, почему это мои мешки с продуктами потяжелели килограммов на двадцать. А я знал почему: от немецких пуль и осколков.

Находчивость и выдержка в нашей профессии многое значили. Но ещё и знание техники, своей машины, выучка – вот основа основ».

        И как бы в подтверждение этого, я вспоминаю дедушкины слова: «А у меня выучка шоферскому и слесарному делу была ещё довоенной. Пришлось и автомехаником поработать. Много я полуторок возвратил к жизни  еще до  войны.

        Ремонтные мастерские были у нас и на фронте в авторотах. А в пути ты и механик, и водитель, и слесарь. Нередко под огнём противника приходилось ремонтировать свою машину. Я всегда в кузове и под сидением возил запчасти. Если сломается что-нибудь в пути, то чем заменишь-то?!  Запчасти снимали иногда с брошенных немцами машин. Едешь по дороге, видишь, разбитый автомобиль стоит. Если есть время, отвинтишь от него какую-нибудь необходимую деталь. Если время в обрез, то подцепишь трофей к машине и привезёшь в авто мастерскую. Ремонтники всегда спасибо говорили.

Многое шоферам приходилось делать самим. Мы и двигатели форсировали, делали их мощнее; и лебёдки всевозможные конструировали, чтобы можно было самому, без чьей-либо помощи, выбираться из ямы. Но главное было на фронте, – доставить груз вовремя. От  опыта и умения, смекалки и находчивости водителя порой зависела жизнь многих солдат. Не привёз вовремя ГСМ, опоздал на полчаса с боеприпасами – и роте нечем драться с фашистами. И хотя, казалось бы, есть оправдание: плохая дорога, самолёты бомбили, мост разрушен – в сознании всегда присутствовало:  задержаться в пути никак нельзя».

- А как шоферы ориентировались в боевой обстановке? Как, Леонид Андреевич, вы находили дорогу к назначенному месту? Бои же шли не  у дороги, – спрашивал деда мой дружок Гришка.

И дед продолжал рассказывать: «В последние годы войны у нас были карты. А в начале карты в штабах не успевали составлять, так как обстановка на фронте часто менялась. Поэтому шоферы пользовались «словесными» ориентирами: поедешь до водокачки, повернёшь около одинокого дерева….  И ничего, своих находили. Хуже было другое....

Бывало,  приедешь в указанный квадрат, посмотришь по сторонам – должна стоять батарея, а её нет. Чувствуешь по времени, что артиллеристы далеко не должны были уйти. Вот и начинаешь гонять по позициям, искать свою батарею. Кругом грохот, разрывы бомб и снарядов, а ты чуть ли не по следам пушек ищешь своих. А бывало и так. Приедешь вовремя на место, а все погибли. Стоишь и думаешь, что делать?  Снаряды ведь не бросишь, они живым нужны.  И опять носишься по передовой, ищешь другие батареи. Разгрузишься – и снова за снарядами. А тут уже санитары свой груз приготовили. Везём раненых бойцов в медсанчасть».

Хотя водители не должны были сражаться на передовой, снабжение артиллеристов снарядами тоже было делом весьма рискованным. Главным врагом была немецкая авиация, днем перемещаться было почти невозможно, снабжать позиции приходилось в темное время суток.

— Под бомбежками был, и под обстрелом приходилось. Потому что артиллеристам боеприпасы доставить надо, приказ же. А там уже артиллерия бьет, или самолеты налетели, поэтому приходилось выжидать время, чтобы доставить на точку боеприпасы. Пока световой день, стоишь в укрытии и заранее смотришь путь, как доехать до огневой точки. Как стемнеет, неторопливо пробираешься, с выключенными фарами, на "первой скорости". Там разгрузишься, заберешь раненых, если есть. А засветло было опасно, особенно у Сталинграда, где вокруг степи, голое место. Если днем появишься, прямой наводкой могут поразить. Под обстрелом очень страшно, не знаешь, где взорвется. Машину останавливаешь, выскакиваешь и ищешь ямку, чтобы спрятаться. Прямо под обстрелом никто не ездил. У немцев был самолет "рама", он чуть свет, прилетит и курсирует, с боку на бок ложась, высматривает, и через некоторое время смотришь, авиация бомбить прилетела. Самоходных зениток тогда еще не было, колонны прикрывались мало. Бомбардировщики прилетят, отбомбятся, улетят, но не успеешь очухаться, уже летит вторая партия, и не знаешь, куда бы залезть, в какую ямку, чтоб скрыться. А под Смоленском немецкие истребители гонялись на бреющем полете даже за отдельными людьми, включая сирену, чтобы было страшнее. Зимой от налетов авиации машины старались спрятать среди сугробов. Опасность представляли еще мины, много нашего брата подорвалось там, где не успели разминировать. Поехал и все, взорвался.»

      После войны дед вернулся в родное АТП. Работал сначала водителем, механиком , а уйдя на пенсию до 80-ти лет работал заведующим складом запчестей. На работе дела уважали. Называли  «дядя Леня»  и по всем сложным случаям и поломкам шли консультироваться к нему.

Водители военных лет проехали на своих "газиках" да ЗИС-ах сотни тысяч километров по дорогам войны и в разное время года. Дождливые были ли дни, морозные ли, а летом палило солнце над головой - для водителей не было выходных дней. Они возили свой груз каждый день, приближая день Победы.  О многом могли бы они рассказать после окончания Великой Отечественной войны, могли бы написать рассказы – если бы умели их писать, если бы остались живы.  Прошли годы, ушли в Мир иной многие водители, прошедшие войну. Но память о их ежедневных подвигах должно хранить молодое поколение, рождённое после войны.

На территории Брянской области стоит уникальный памятник. На автомагистрали Орел - Рославль, перед Брянском, расположен единственный в своем роде знак, предписывающий автомобилистам подавать звуковой сигнал в память о военных водителях, не вернувшихся с войны. Справа и слева от дороги – знаки, свидетельства мужества и отваги тех, кто не бросал баранку даже под обстрелами, кто «вел машины, объезжая мины, по путям-дорогам фронтовым».

По одну руку – знаменитые полуторки, возведенные на пьедесталы. По другую – центральный монумент воинам-водителям: фронтовой шофер стоит на подножке своего надежного, верного друга-работяги, чернорабочего войны.

За памятником, уже в лесу, новые фрагменты ансамбля: та самая баранка, которую крутили без устали шоферы, макеты тех же полуторок, указатели с обозначением городов, до которых следовало дойти советским освободителям – Прага, Вена, Берлин. А водители, проезжающие мимо по трассе, сигналят и сигналят: днем и ночью, кто коротко, кто протяжно, отдавая дань уважения своим собратьям по профессии: вы нас слышите? Мы вас помним!

              Мой дед Леня  тоже прошел войну военным шофером. Я помню, как он весь в орденах накануне 9-го мая приходил к нам в школу и рассказывал про фронтовые будни:

«Зимой  1941 года  меня отправили на Дорогу жизни. Пока Ладожское озеро не сковал лед, продовольствие доставляли корабли. А зимой грузовики должны были возить продукты и медикаменты в осажденный Ленинград, где от холода и голода погибали тысячи людей. Вот тогда мы поняли, что наша дорога спасает жизни многих .  Даже когда в апреле 1942 года лед начал таять и покрылся водой, мы продолжали свои рейсы, хотя понимали, что можем утонуть вместе с грузовиком. И многие тонули! Так и вижу, как грузовик провалился одним колесом под воду, а вокруг люди, которые помогают вытаскивать машину.

В город мы возили продукты и лекарства, а на обратном пути везли ослабевших блокадников. Мы переправляли  их на Большую землю. Люди смотрели с надеждой на нас, шоферов. Измученным голодом жителям Ленинграда хотелось быстрее выехать из осажденного  города.  Они забирались в кузов грузовика и верили, что все плохое для них закончилось.

Но не всегда это было так. Фашисты постоянно бомбили  Дорогу жизни. Они хотели разорвать связь между Ленинградом и страной. Враги думали, что если не будет Дороги жизни, то ленинградцы сразу сдадут свой город.

Я вспоминаю такой случай. Однажды ко мне в кабину села женщина с маленьким ребенком. Малыш плакал и просил есть. А мать ему говорила: «Потерпи, потерпи! Скоро будет еда!». Я отдал женщине свой хлеб, который выдавали водителям, чтобы у них были силы работать. Женщина заплакала и начала кормить своего сына. Он сразу успокоился.  Мать горячо поблагодарила меня.

А однажды мы увидели на льду раненого пса. Девочка стала звать его: «Шарик! Шарик!». Дети сами были голодные, но животных продолжали любить и жалеть. Я остановил грузовик и помог собаке забраться в кузов.

Когда нас начинали бомбить фашисты, всем было очень страшно. Признаюсь, что было страшно и мне. Особенно я боялся за людей в кузове.  Вражеские бомбы часто попадали в колонну грузовиков. Погибали люди. Они думали, что спаслись от смерти в блокадном Ленинграде, но смерть настигала их на Дороге жизни. Было страшно видеть убитых детей на льду Ладожского озера.

Погибали и водители. Мне тоже было страшно умирать, но я ни за что бы не отказался от этих опасных рейсов. Ведь я понимал, что надо спасать ленинградцев, если даже придется погибнуть.

Но я не погиб. Я был ранен, отправлен в госпиталь. А когда я поправился, меня отправили на другой фронт, потому что Дорога жизни была уже не нужна. Ленинград был освобожден…»

                   Около 3-х лет колесил дед по дорогам войны. Слушая его рассказы, я представлял себя за рулем полуторки, катил по лесной дороге. В окна веяло запахом соснового леса, ехал по степной дороге, а впереди клубилась солоноватая пыль от другой машины.

                Задумается дед и вновь продолжает свой рассказ:

« Сколько тысяч километров проехал на полуторке- не сосчитать. Люблю дороги, только не те, что изрыты бомбами и снарядами…Разные дороги приходилось видеть мне во время войны: и узкие проселки, и « зимники» и широкие автострады и бездорожье. Это когда подъезжаешь к мосту, а мост уже разбомбили немецкие самолеты…»

          Особенно запомнился мне  рассказ деда, как при форсировании Днепра  вода в реке была красной от крови раненых и погибших красноармейцев, упавших в реку. Дед со своей полуторкой переправился благополучно на другой берег, а по бокам плота, вцепившись в него, плыли солдаты и женщины-фронтовички. Это была наступательная операция. У деда была  Грамота с подписью маршала Конева « За форсирование Днепра»…

За окном уже пахло молодой листвой. Теплый ветер качал ветки деревьев. Ребята в классе сидели тихо и я вновь вспомнил неспешный рассказ дедушки:

        «Батарея, которой я подвозил снаряды, удерживала небольшую, но очень ответственную высоту. Немцы, собрав все свои силы, пошли в наступление, и наши войска с боями отступали. Батарея прикрывала их отход. Везу я снаряды, выжимаю из своего «газика» (так мы называли полуторку ГАЗ АА) всё, что можно, и вижу: перед мостом через речку «пробка», скопление машин. Оказывается, немцы разбомбили переправу. Вот и стоят машины – вперёд пути нет, и назад путь закрыт: дорога узкая, не развернёшься. В кювет съехать тоже нельзя – поле заминировали наши же сапёры, чтобы немецкие танки не прошли. Водители вышли из машин, совещаются, что же делать дальше.

А тут два «мессера» появились в небе. Расчётливо заходят на нас, будто знают, что мы в западне и деваться нам некуда. Водители врассыпную, попрятались кто куда. Вдруг вижу, съезжает на обочину дороги полуторка, доверху загруженная боеприпасами. Из кабины высовывается щупленький паренёк – совсем школьник – и кричит нам: «Если я проеду, езжайте по моему следу…». И поехал к реке прямо по минному полю. Откуда-то появился наш сапёр, что-то закричал пареньку, замахал руками….  Но водитель «газика», не обращая внимания на его знаки и на атакующие «мессеры»,  петлял и петлял по смертоносному полю. И представьте себе – проехал. А за ним и мы. Как он нашёл ту полоску незаминированной земли, как не подорвался на минах, никто не знает!

…Фронтовые дороги всегда были линией фронта, передовой. Особенно в начале войны, когда в небе свирепствовали «мессеры» и «хейнкели». Охотились за каждой машиной, не жалея ни пуль, ни снарядов.  –  Везли мы как-то в полк продовольствие: мешки с мукой и сухарями, консервы. Вдруг затылком чувствую: сзади фашистские самолёты. Выглянул из машины: так оно и есть – летят.  Другие водители тоже заметили «мессеры». Прошли они над нами, ударили из пулемётов. Одна машина загорелась. А самолёты на другой заход разворачиваются. Выскочили шоферы из своих машин, побежали к деревьям, которые росли недалеко от дороги. Я,  было, тоже ринулся за ними, да чувствую, не спасут нас деревья – уж очень они редкие были. Смекнул, что надёжнее будет спрятаться под кузовом: сверху-то лежат мешки – вот тебе и укрытие. Многие водители не вернулись в тот раз к своим машинам. Лишь я да те, кто последовал моему примеру, остались живы и доставили продовольствие по назначению.

Интендант полка никак не мог сначала понять, почему это мои мешки с продуктами потяжелели килограммов на двадцать. А я знал почему: от немецких пуль и осколков.

Находчивость и выдержка в нашей профессии многое значили. Но ещё и знание техники, своей машины, выучка – вот основа основ».

        И как бы в подтверждение этого, я вспоминаю дедушкины слова: «А у меня выучка шоферскому и слесарному делу была ещё довоенной. Пришлось и автомехаником поработать. Много я полуторок возвратил к жизни  еще до  войны.

        Ремонтные мастерские были у нас и на фронте в авторотах. А в пути ты и механик, и водитель, и слесарь. Нередко под огнём противника приходилось ремонтировать свою машину. Я всегда в кузове и под сидением возил запчасти. Если сломается что-нибудь в пути, то чем заменишь-то?!  Запчасти снимали иногда с брошенных немцами машин. Едешь по дороге, видишь, разбитый автомобиль стоит. Если есть время, отвинтишь от него какую-нибудь необходимую деталь. Если время в обрез, то подцепишь трофей к машине и привезёшь в авто мастерскую. Ремонтники всегда спасибо говорили.

Многое шоферам приходилось делать самим. Мы и двигатели форсировали, делали их мощнее; и лебёдки всевозможные конструировали, чтобы можно было самому, без чьей-либо помощи, выбираться из ямы. Но главное было на фронте, – доставить груз вовремя. От  опыта и умения, смекалки и находчивости водителя порой зависела жизнь многих солдат. Не привёз вовремя ГСМ, опоздал на полчаса с боеприпасами – и роте нечем драться с фашистами. И хотя, казалось бы, есть оправдание: плохая дорога, самолёты бомбили, мост разрушен – в сознании всегда присутствовало:  задержаться в пути никак нельзя».

- А как шоферы ориентировались в боевой обстановке? Как, Леонид Андреевич, вы находили дорогу к назначенному месту? Бои же шли не  у дороги, – спрашивал деда мой дружок Гришка.

И дед продолжал рассказывать: «В последние годы войны у нас были карты. А в начале карты в штабах не успевали составлять, так как обстановка на фронте часто менялась. Поэтому шоферы пользовались «словесными» ориентирами: поедешь до водокачки, повернёшь около одинокого дерева….  И ничего, своих находили. Хуже было другое....

Бывало,  приедешь в указанный квадрат, посмотришь по сторонам – должна стоять батарея, а её нет. Чувствуешь по времени, что артиллеристы далеко не должны были уйти. Вот и начинаешь гонять по позициям, искать свою батарею. Кругом грохот, разрывы бомб и снарядов, а ты чуть ли не по следам пушек ищешь своих. А бывало и так. Приедешь вовремя на место, а все погибли. Стоишь и думаешь, что делать?  Снаряды ведь не бросишь, они живым нужны.  И опять носишься по передовой, ищешь другие батареи. Разгрузишься – и снова за снарядами. А тут уже санитары свой груз приготовили. Везём раненых бойцов в медсанчасть».

Хотя водители не должны были сражаться на передовой, снабжение артиллеристов снарядами тоже было делом весьма рискованным. Главным врагом была немецкая авиация, днем перемещаться было почти невозможно, снабжать позиции приходилось в темное время суток.

— Под бомбежками был, и под обстрелом приходилось. Потому что артиллеристам боеприпасы доставить надо, приказ же. А там уже артиллерия бьет, или самолеты налетели, поэтому приходилось выжидать время, чтобы доставить на точку боеприпасы. Пока световой день, стоишь в укрытии и заранее смотришь путь, как доехать до огневой точки. Как стемнеет, неторопливо пробираешься, с выключенными фарами, на "первой скорости". Там разгрузишься, заберешь раненых, если есть. А засветло было опасно, особенно у Сталинграда, где вокруг степи, голое место. Если днем появишься, прямой наводкой могут поразить. Под обстрелом очень страшно, не знаешь, где взорвется. Машину останавливаешь, выскакиваешь и ищешь ямку, чтобы спрятаться. Прямо под обстрелом никто не ездил. У немцев был самолет "рама", он чуть свет, прилетит и курсирует, с боку на бок ложась, высматривает, и через некоторое время смотришь, авиация бомбить прилетела. Самоходных зениток тогда еще не было, колонны прикрывались мало. Бомбардировщики прилетят, отбомбятся, улетят, но не успеешь очухаться, уже летит вторая партия, и не знаешь, куда бы залезть, в какую ямку, чтоб скрыться. А под Смоленском немецкие истребители гонялись на бреющем полете даже за отдельными людьми, включая сирену, чтобы было страшнее. Зимой от налетов авиации машины старались спрятать среди сугробов. Опасность представляли еще мины, много нашего брата подорвалось там, где не успели разминировать. Поехал и все, взорвался.»

      После войны дед вернулся в родное АТП. Работал сначала водителем, механиком , а уйдя на пенсию до 80-ти лет работал заведующим складом запчестей. На работе дела уважали. Называли  «дядя Леня»  и по всем сложным случаям и поломкам шли консультироваться к нему.

Водители военных лет проехали на своих "газиках" да ЗИС-ах сотни тысяч километров по дорогам войны и в разное время года. Дождливые были ли дни, морозные ли, а летом палило солнце над головой - для водителей не было выходных дней. Они возили свой груз каждый день, приближая день Победы.  О многом могли бы они рассказать после окончания Великой Отечественной войны, могли бы написать рассказы – если бы умели их писать, если бы остались живы.  Прошли годы, ушли в Мир иной многие водители, прошедшие войну. Но память о их ежедневных подвигах должно хранить молодое поколение, рождённое после войны.