Прокофьев-пианист. К 130-летию со дня рождения.

Прокофьев-пианист. К 130-летию со дня рождения.

История знает немало композиторов, прославившихся при жизни и в качестве исполнителей. Таковы великие пианисты Моцарт и Бетховен, Шопен и Лист, Скрябин и Рахманинов; выдающиеся дирижеры Вагнер и Рихард Штраус, Малер и тот же Рахманинов. Таков и наш гениальный соотечественник Сергей Прокофьев. Как уживаются в одной личности художника композиторский талант с искусством интерпретации - во многом разные сферы деятельности? Уживаются, как показывает практика, трудно. Всю жизнь, говорят нам свидетельства самих художников и их современников, они раздваиваются между двумя призваниями и в конце концов выбирают истинное одно - приходит свой час, и сочетать творчество и исполнительство не позволяют ни время, ни желание целиком углубиться в любимую работу, ни просто силы - физические и духовные. Порой раздвоение неумолимо преследует весь творческий путь. Вспомним Густава Малера, который открыл много великой музыки как дирижер, но вынужден был писать свои сочинения по ночам. Вспомним гениального пианиста Ференца Листа, который так и не смог сделать выбор, считая недостаточным свой композиторский талант - во всяком случае в сравнении с таким гигантом, как его друг Фридерик Шопен.

Думаю, не ошибусь, если путь Прокофьева назову гармоничным. Он навсегда сохранил верность фортепианному жанру. Пока позволяло здоровье, любил играть свои сочинения сам. Прокофьев-пианист, выступая интерпретатором собственной музыки, открыл всему миру Прокофьева-композитора. Ему повезло. Детство его, для художника всегда питание духа, прошло счастливо. Дарование обнаружилось рано: «...Когда мать ждала моего появления на свет, она играла по шести часов в день: будущий человечишка формировался под музыку», - писал Сергей Сергеевич. Художественный такт, прозорливость, осмысленность в занятиях с маленьким Сережей, проявленные матерью - неплохой пианисткой, - поразительны. Если бы ее заветы могли стать подспорьем для советской педагогики на ранней стадии обучения! Вот строчки из прокофьефской «Автобиографии»: «Занятия на рояле мать начинала с упражнений Ганона и этюдов Черни, тут я и старался примоститься к клавиатуре. Мать, занятая экзерсисами в среднем регистре, иной раз отводила в мое пользование две верхние октавы, по которым я выстукивал свои детские эксперименты. Вскоре "дитя" стало подсаживаться самостоятельно, пытаясь что-то подобрать. К моему музыкальному развитию мать относилась с большим вниманием и осторожностью. Главное - поддержать в ребенке интерес к музыке и, сохрани бог, не оттолкнуть его скучной зубрежкой. Отсюда: на упражнения как можно меньше времени и как можно больше на знакомство с литературой. Мать переводила меня на другую и третью пьесу. Количество музыки, которое проходило сквозь меня, было огромно». Отобранные для знакомства пьесы совместно обсуждались, таким образом в мальчике рано развилась способность к самостоятельному мышлению, так же как склонность к импровизации. При гостях он охотно импровизировал, причем безудержная фантазия не давала ему закончить пьесу. И только вмешательство отца или матери освобождало присутствующих от «долгоиграющего» юного артиста. Молодому Прокофьеву и дальше везло с педагогами. Создается впечатление, что каждый из них появлялся на его пути в свой час. Если говорить о развитии пианиста, то после творческих свобод, предоставленных матерью, в лице педагога консерватории А. А. Винклера Сергей Сергеевич столкнулся с прямо противоположной методикой, благодаря которой он заметно преуспел в фортепианной технике. Для начала учитель посадил ученика на «пост» двухнедельных упражнений. «Наконец-то на меня наложили узду: до сих пор я играл все что угодно, но все в достаточной мере небрежно и пальцы держал прямо, как палки; Винклер потребовал, чтобы я играл аккуратней, пальцы держал округло и ставил с точностью» («Автобиография»). Когда Прокофьев почувствовал, что перерос педагога, он правда, под напором со стороны друзей, особенно Мясковского, перешел от Винклера в класс известной пианистки А. Н. Есиповой, считавшейся лучшим профессором консерватории. Общение с мировой знаменитостью, да еще у такого восприимчивого ученика, даром не прошло. Возрос артистический масштаб, развилась художественная индивидуальность. Отличаясь редкой целеустремленностью, молодой Прокофьев поставил себе целью окончить фортепианное отделение с отличием и завоевать премию имени

А. Г. Рубинштейна. Любопытна программа, которую он выбрал вполне самостоятельно. Вместо традиционных фуг из «Хорошо темперированного клавира» И. С. Баха он выучил трудную фугу из баховского «Искусства фуги». Вместо классического концерта поставил свой Первый концерт. Завершала программу фантазия «Тангейзер» Вагнера - Листа, продемонстрировавшая феноменальную виртуозность молодого музыканта. Сам Прокофьев назвал выпускной экзамен «боем роялей». Консерваторская профессура раскололась на две резко противоположные партии - «за» и «против» Прокофьева. Красноречив был отзыв директора консерватории А. К. Глазунова: «Самобытный виртуоз нового типа с своеобразной техникой, желающий извлечь из современного фортепиано непосильные эффекты, часто в ущерб красоте звучности. Утомительная аффектация, не всегда искренняя». При этом Глазунов поставил высший балл - пять с плюсом.
Музыка Прокофьева живет. И не одно поколение пианистов воспитывается на ней, завоевывает вершины мастерства. Наследуются и его пианистические традиции. Мастер уходит, а его творения подвергаются усовершенствованию. Таков закон искусства.