Петербург Анны Ахматовой

Петербург Анны Ахматовой

Петербург – город, который более трехсот лет своего существования волновал души поэтов, художников, всех людей, которые хоть раз в нём побывали. О Петербурге писали и в XIX, и в XX, немало строк будет посвящено ему и в XXI веке.

В начале прошлого века Петербург – это город «гордый и прекрасный, «окно в Европу», символ новой русской истории. В то же время – это город страданий и горя. Поэзия Серебряного века выразила в стихах обе эти традиции. 

Впервые Анна Горенко попала в Петербург, когда ей было 3 года. Это был центр города – Казанская улица, дом 4. Здесь находилась служебная квартира отца. Родители Анны  не были петербуржцами, семья переехала в столицу с юга. Анна плохо помнила этот адрес. Лишь отдельные вспышки в памяти: переводные картинки, распускающийся китайский чай, игры с братом и сестрой.

В 1902 году отец отдал Анну в Институт благородных девиц. Её поразило величественное здание, построенное по велению Екатерины Великой  Джакомо Кваренги. Беломраморная парадная лестница, танцевальный зал с мраморными колоннами. Рядом прекрасный, нежный, стремящийся ввысь, неземной Смольный собор. Величавая Нева. Но учеба продолжалась недолго. Виной всему сомнамбулизм.  Анна  ночью во сне бродила по бесконечно длинным коридорам  Смольного. А однажды её нашли лежавшей в институтской церкви Смольного то ли в обмороке, то ли в состоянии странного сна. Причиной  всего вроде бы была корь, перенесенная ею до этого. Именно тогда она стала писать стихи, и ее никогда не покидало чувство, что начало ее поэтического пути тесно связано с этим таинственным недугом.

1912 год. Анна на последнем месяце  беременности жила на Невском, 81, в меблированных комнатах «Белград». Это первый адрес в Петербурге. Петербург был особенно красив. Город находился в зените собственной  славы, величия и могущества. С каждым днем «блистательный Петербург» отсчитывал последние страницы своего существования. Анна любила гулять по Невскому проспекту, заходить в магазины. В магазине Александра (Невский, 11/2), Гумилев купил ей в подарок шесть пар шелковых чулок,  флакон духов «Коти», фунт шоколада  Крафта, черепаховый гребень с шишками и томик Криста  Корбьера.  

Она любила гулять у Исаакиевского собора, мимо Медного всадника.

Вновь Исакий в облаченьи
Из литого серебра.
Стынет в грозном нетерпеньи
Конь Великого Петра.

Она смотрит на лицо Петра Первого. Вид его суров. Царь недоволен своей столицей. В описаниях журналистов начала прошлого века Петербург представлял ужасным городом-монстром – дымным, нездоровым, невнимательным к жизни «мелких» людей, городом «тусклой, безрассветной» мглы, сырости, холода, тоски и «убийственного тумана».

  Недаром некоторые современники сравнивали Петербург Серебренного века с Третьим Римом времени упадка.

1913 год. Молодожёны, Анна и Николай, поселились на  «Тучке», в доме № 17 по Тучкову переулку, с проходным, продуваемым всеми невскими ветрами, двором. Номер квартиры 29. В маленькой комнате они проживут  с перерывами почти 2 года, в том числе и 1913 год – один из самых важных для нее. В 1913 Анну признали  как поэта.

Я, тихая, веселая, жила 
На низком острове, который, словно плот, 
Остановился в пышной невской дельте… 

Был переулок снежным и недлинным. 
И против двери к нам стеной алтарной 
Воздвигнут храм святой Екатерины. 

Это была одна комната окнами в переулок. Переулок выходил к Малой Неве, по которой сновали запряженные в барки с грузами маленькие, крикливые и чумазые буксиры. Тогда еще Тучкова набережная не была одета в гранит. Низкий левый берег полого спускался к реке. А берег правый зеленел кущами деревьев Петровского парка, отражался в воде таинственной громадой возведенных еще Ринальди складов Тучкова буяна, – которую Ахматова ошибочно принимала за дворец Бирона – и светился куполами собора Святого князя Владимира. Чудное это было место. Тихое, романтическое.

Отсюда по утрам она ходила с Гумилёвым завтракать в уютный ресторанчик «Кинши»  ( 1-ая линия Васильевского острова,20). Раньше на этом месте был  трактир, где Михайло Ломоносов, по преданию, пропил казенные часы. А по вечерам она приезжала сюда в пролётке, но чаще одна. Потом она вспомнит ностальгически: «Какие-то дальние поездки на извозчике, когда дождь уютно барабанит по поднятому верху пролетки и запах моих духов сливается с запахом мокрой кожи..»  

В 1913 Анна познакомилась с Александром Блоком, когда они читали вместе стихи на Бестужевских курсах (10- я линия, 33). Он произвёл на неё неизгладимое впечатление. 15 декабря 1913 года Ахматова пошла к Блоку на Пряжку (Офицерская, 57). Она прошла по набережной Крестовки, немного постояла на Тучковом мосту и полюбовалась на стрелку Васильевского острова, Ростральные колонны, Летний сад.

Как ты можешь смотреть на Неву,
Как ты смеешь всходить на мосты?..
Я недаром печальной слыву
С той поры, как привиделся ты.
Черных ангелов крылья остры,
Скоро будет последний суд.
И малиновые костры,
Словно розы, в снегу растут.

С собой она взяла книгу Блока, чтобы он надписал их.

Я пришла к поэту в гости.
Ровно полдень. Воскресенье.
Тихо в комнате просторной,
А за окнами мороз.

И малиновое солнце
Над лохматым сизым дымом…
Как хозяин молчаливый
Ясно смотрит на меня!

У него глаза такие,
Что запомнить каждый должен,
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть.

Но запомнится беседа,
Дымный полдень, воскресенье
В доме сером и высоком
У морских ворот Невы.

Через несколько дней он принесет их на « Тучку» уже надписанными, но, по его признанию, не решится позвонить в дверь Анны и передаст книги дворнику.

В последний раз мы встретились тогда
На набережной, где всегда встречались.
Была в Неве высокая вода,
И наводненья в городе боялись.

Он говорил о лете и о том,
Что быть поэтом женщине – нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
И Петропавловскую крепость! –

Из «Тучки» она ходила к художнику Альтману, писавшему её портрет.

Как рано я из дома выходила, 
И часто по нетронутому снегу 
Свои следы вчерашние напрасно 
На бледной, чистой пелене ища, 
И вдоль реки, где шхуны, как голубки, 
Друг к другу нежно, нежно прижимаясь, 
О сером взморье до весны тоскуют, – 
Я подходила к старому мосту.

Именно тут, в одной из мансард,  и была мастерская художника  Альтмана. В 1914-м он жил у Биржевого моста ( Мытнинская наб., 5) в доме, который и ныне стоит недалеко от Петропавловки. Мансарды, седьмой этаж, напротив Зимний дворец.

Там комната, похожая на клетку, 
Под самой крышей в грязном, шумном доме, 
Где он, как чиж, свистал перед мольбертом, 

…художник милый, 
С которым я из голубой мансарды 
Через окно на крышу выходила 
И по карнизу шла над смертной бездной, 
Чтоб видеть снег, Неву и облака… 

 Между сеансами она через окно, кутаясь в жёлтую шаль, подарок  мужа, Николая Гумилёва, пробиралась по карнизу в гости к друзьям – художнику Вене Белкину и его жене. Они жили в такой же мансарде рядом.

Март 1915. Два месяца Анна снимает комнату на Большой Пушкарской. Отсюда она ходит на Петроградскую, где находился «Лазарет  деятелей искусств» (Введенская,1). Здесь в лазарете лежит её муж, Николай Гумилёв.   На ней черное котиковое пальто – так одевались тогда. «Высокая, стройная… Нос с горбинкой, темные волосы на лбу подстрижены короткой  челкой, на затылке подхвачены высоким испанским гребнем…»

Вот ее дом на Пушкарской. Анна всегда любовалась его причудливыми скульптурами и красиво назвала "пагодой" за довольно затейливую, не без азиатчины, архитектуру: за скульптурных грифонов, женщин, облаченных в необычные хитоны, и какие-то индийские, утолщенные в середине, как кегли, колонны в подъездах. До того, как снять комнату на Пушкарской, Анна ездила из Царского села. В один из таких дней, проходя по Троицкому мосту, ею было написано стихотворение.

Думали: нищие мы, нету у нас ничего,
А как стали одно за другим терять,
Так, что сделался каждый день
Поминальным днем,-
Начали песни слагать
О великой щедрости Божьей
Да о нашем бывшем богатстве.

Бродячая собака. Она стала для Анны вторым домом. "…Пестрая, прокуренная, всегда немного таинственная "Бродячая собака", тесный круг посетителей создавали ощущение близости, братства по искусству мастеров разных жанров, времен, народов", — вспоминала позднее Анна Ахматова.

Да, я любила их, те сборища ночные,-
На маленьком столе стаканы ледяные,
Над черным кофеем пахучий, зимний пар,
Камина красного тяжелый, зимний жар,
Веселость едкую литературной шутки
И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий.

1919 год. На Суворовской площади, у Троицкого моста.

Все ясно — кончается злая неволя,
Сейчас я пройду через Марсово поле,
И в Мраморном крайнее пусто окно,
Там пью я с тобой ледяное вино.

Сюда она, едва одетая, выбегала по утрам, чтобы у случайного прохожего "раз и навсегда (на весь день) прикурить папиросу". Она жила здесь в 1919 году, когда спичек в городе ну просто не было. Кстати, именно эти "выскакивания" на улицу помнила потом всю жизнь и признавалась Чуковской, что это было "самым унизительным" в те годы. Без папирос не могла – курила, и очень много курил ее новый муж - ученый и поэт Шилейко, с которым она поселилась здесь, на Миллионной, 5, в служебном флигеле знаменитого Мраморного дворца.

Из окна её комнаты хорошо видны Марсово поле, памятник Суворову, с которым она хотела поговорить по душам, Михайловский замок. Она ходила гулять в Летний сад, Михайловский сад. Об этом она напишет позже.

Летний сад
Я к розам хочу, в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград,
Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою помню водой.
В душистой тиши между царственных лип
Мне мачт корабельных мерещится скрип.
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
Любуясь красой своего двойника.
И замертво спят сотни тысяч шагов
Врагов и друзей, друзей и врагов. 
А шествию теней не видно конца
От вазы гранитной до двери дворца.
Там шепчутся белые ночи мои
О чьей-то высокой и тайной любви.
И все перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.

    С 1918-го и примерно до 1926 года Ахматова попеременно жила то здесь, то в Шереметевском дворце, то на Сергиевской, то на Фонтанке.

Набережная Фонтанки, 2. Это окно на Неву - шестое от угла, где Фонтанка сливается с Невой. На этом подоконнике первого этажа Ахматова часами любовалась закатами и Невой. Лёжа на подоконнике, любила слушать пение красноармейцев. Считала, что это единственное пение, где "нет и не может быть фальшивых нот". Но сама как раз в этом доме и перестанет "петь" на долгих шестнадцать лет. Здесь она стала свидетельницей наводнения 1924 года.

Как люблю, как любила глядеть я
На закованные берега, 
На балконы, куда столетья
Не ступала ничья нога.
И воистину ты - столица
Для безумных и светлых нас;
Но когда над Невою длится
Тот особенный, чистый час
И проносится ветер майский
Мимо всех надводных колонн,
Ты - как грешник, видящей райский
Перед смертью сладчайший сон...

На долю Анны выпало много испытаний. Арест и гибель первого мужа.

Умолк вчера неповторимый голос,
И нас покинул собеседник рощ.
Он превратился в жизнь дающий колос
Или в тончайший, им воспетый дождь.
И все цветы, что только есть на свете,
Навстречу этой смерти расцвели.
Но сразу стало тихо на планете,
Носящей имя скромное... Земли.

 Арест сына. Семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде.

Меж гробницами внука и деда
Заблудился взъерошенный сад.
Из тюремного вынырнув бреда,
Фонари погребально горят.

В грозных айсбергах Марсово поле,
И Лебяжья лежит в хрусталях...
Чья с моею сравняется доля,
Если в сердце веселье и страх.

И трепещет, как дивная птица,
Голос твой у меня над плечом.
И внезапным согретый лучом,
Снежный прах так тепло серебрится.

1939

Петербург Анны Ахматовой – это город творчества и любви, город печали и красоты. Но несмотря ни на что она сохранила любовь к городу святого Петра. Каждый его уголок был ей по-своему дорог. Она всегда ощущала себя не просто горожанкой, а соавтором великих зодчих, строивших город, которыми мы не устаём любоваться.