Толмачи пограничного разъезда

Толмачи пограничного разъезда.

   В 18-м веке, да как впрочем, и во все другие времена, отношения на китайской границе складывались далеко не просто. Чванливость и высокомерие китайского двора наталкивались на холодное достоинство русской короны.  Поводом к разрыву отношений мог послужить любой пустяк. И только искусство российских дипломатов и чиновников позволяло гасить конфликты в их зародыше. И особую заслугу в этом непростом деле я вижу у пограничного командира, Селенгинского коменданта, бригадира Варфоломея Валентиновича Якобия. Пятьдесят восемь лет своей жизни отдал он службе государству Российскому и двадцать девять из них на китайской границе. И умер на этой границе, на боевом посту своём, дослужившись до чина генерал - поручика, 12 декабря 1769 года.

  Упомянув главного пограничника, нельзя забыть и о его "глазах и ушах", которые помогали ему всегда держать руку на пульсе событий. Имеется в виду служба внешней разведки, которую Якобий принял от бригадира Бухольца и тщательно взлелеял. Ну, это теперь так громко назвали бы простых толмачей - переводчиков, "людей добрыхъ", как говорится в указе. А тогда набирали их преимущественно из казаков: Иван Фролов, Гришка Мунгал и прочие. Толмач Рязанов, направляясь в Ургу с фельдъегерской миссией, получил такую инструкцию: "...в приятельской беседе выведывать у монголов, сколько у них войска, в каких урочищах оно стоит, не собираются ли монголы воевать и с кем, как они относятся к России?". Но и монголы дураками не были и бдительности не утрачивали. Иногда так отвечали слишком докучливому шпиону: "...когда сядемъ на коней вооружённые и въ куякахъ, тогда и будетъ обо всёмъ известно".

     Но, зачастую, искусным толмачам-разведчикам и выспрашивать не требовалось. Сопоставляя и анализируя, они находили верный ответ. Резко взлетевшие цены на скот, баранину и коней свидетельствовали о военных приготовлениях. Равно как и призыв ханов в Пекин и остановка Кяхтинской торговли. Если в какой-то район перегонялись большие стада купленного скота и баранов, значит вскорости туда прибудут и войска, которым эти бараны предназначались для съедения. Так, например, в 1765 году против Кыринского караула подошла и стала конница Цецен-хана в 300 человек. Такие моменты, конечно, требовали от пограничной стражи наивысшего напряжения сил и средств. "Едва ли какое-либо казачье войско имело такую продолжительную пятнадцатилетнюю школу разведки, как Забайкальское в период с 1751 по 1765-й годы", - справедливо замечает А.П. Васильев в своём историческом труде «Забайкальские казаки»,т.2. Целая плеяда разведчиков с громким титулом "толмачи пограничного разъезда" была создана Якобием. Один из них, Василий Шадрин, за службу в разведке получил дворянство почётного "Московского списка". Сей факт ярко свидетельствует о высокой значимости этой опасной и нелёгкой деятельности.

     Пограничный посёлок Турген на Ононе основался как казачий выселок в 1897 году.  Теперь уже трудно установить, что же именно послужило причиной его основания. Может быть с целью усиления кордонной линии, ведь в это же время и с той же целью был образован и посёлок Михайло-Павловский.   Но если в последний были переселены казаки из станиц 1-го отдела, то выселок образовали казаки наших станиц, в основном Мангутской и Акшинской. Казаки быстро отстроились на новом месте и зажили своей привычной, веками отлаженной жизнью. Со временем население росло и вот Приказом по ЗКВ №404 от 08.05.1912 г выселок был переименован в посёлок Тургенский с правом выбора поселкового атамана. Административно посёлок по-прежнему оставался в Мангутской станице.

    Со дня основания проживал в Тургене казак посёлка Нижне-Ульхунского Яков Трухин. Ничем особенным не выделялся, хотя все знали, что его отец Егор был родным братом генералу Трухину Ивану Евдокимовичу, атаману 2-го Военного отдела, но поговорили, да и забыли, тем более, что сам Яков никогда этим не задавался и каких-то льгот не выискивал. Когда настала пора, вместе со сверстниками призвался в часть, да не куда-нибудь в штаб, а в самое пекло начавшейся русско-японской, в Порт-Артур. Войну встретил в рядах 4–й сотни 1 Верхне-Удинского полка. Храбро и мужественно отстаивал дальневосточную твердыню, да подлецы -командующие сдали японцам крепость и угодил Яков Егорович в плен заодно со всеми.

    Когда в 1906 году военных репатриировали, вместе с другими страдальцами возвратился в Россию и Яков Трухин. В те времена отношения к освобождённым из плена было совершенно другим. Их никто не считал предателями, власти не гоняли через унизительную систему фильтрационных лагерей и последующих уже отечественных концлагерей. Мало того, согласно царских указов, всем пленным, кроме добровольно сдавшихся, нахождение в плену засчитывалось в срок службы и выплачивалось положенное жалованье. В отношении же их последующей службы, особенно офицеров, решения принимались офицерскими собраниями и другими коллективными органами тех полков, где они служили ранее, а командование только утверждало эти решения.. К ним относились как к людям, спасённым из беды. Вот наглядный пример из времён Великой  войны 1914-го года. Приказ Атамана 3-го Военного отдела Силинского станичным атаманам от 1 января 1919 год: "...безотлагательно предоставлять нашим прибывающим из Германии и Австро-Венгрии военнопленным подводы, тёплую одежду и обувь от станка до станка. Бережно и заботливо относитесь к измученным братьям. Разрешаю положенную плату за перевозку их не брать, чем сохраните их скудные средства и окажете посильную помощь."

     Возвратившихся же героев Порт-Артура Родина тоже не забыла. Их мужество и доблесть были оценены очень достойно. Высочайшим Указом повелено было им каждый месяц участия в  обороне  русской крепости, считая с 1 мая 1904 г., считать за год службы.  Все защитники крепости были награждены  серебряными медалями «В память Русско-японской войны 1904-1905 гг.», а в 1914 г., к десятилетию героической  обороны, памятным крестом  "За оборону Порт-Артура". Георгиевские кресты украсили грудь тех артурцев, кто не смог их получить своевременно из–за сдачи крепости. Ни одно «артурское» знамя не досталось врагу, и поэтому все полки гарнизона порт-Артура снова были воссозданы в прежнем составе, основой  «кадра» которых  стали вернувшиеся из плена  артурцы. Ещё два месяца они передавали свой боевой опыт и традиции новобранцам, после чего, согласно стажа «месяц за год», все они с почётом были уволены домой.

    Кстати, тургенский казак, приказный  1 Нерчинского полка Егор Медведев вместе с сослуживцами  встречал и принимал от японцев наших пленных и рассказал  потом об этом своему сыну Ивану.  Можно только представить, с какой горечью  спустя сорок лет Иван вспоминал рассказ отца, когда его, взятого в плен с пустым автоматом  в июле 1942 у кромки черноморского берега раненным и контуженным,  носившего потом на спине  «мишень штрафника» за побеги из Бухенвальда, вместе с однополчанами–защитниками Севастополя, везли  в зарешёченном вагоне из немецкого плена уже в наш лагерь – в СуслонгерЛаг. Видно, недаром сказал великий  товарищ Сталин: «У нас нет ни пленных, ни без вести пропавших,  у нас есть предатели!»...  

    Уволенный на льготу казак Яков Трухин вернулся в свой посёлок и погрузился в изрядно пошатнувшееся хозяйство. И, вроде бы, жизнь у молодого казака потекла по-прежнему и сам он не слишком переменился, да вот только очень уж контрабандой увлёкся.  Такая страсть хотя и обратила на себя внимание, но особо никого не удивила, все этим грешили, тем более до советской власти существовало официальное разрешение пограничным жителям вести меновую торговлю с соседями и контрабандой это никто не называл.

     Война 1914-го года не затронула вошедшего в года Якова, но в гражданскую за винтовку взяться всё-таки пришлось. В 1919 году оставил он красавицу жену Анну Асоньевну с пятью ребятишками на хозяйстве, а сам застегнул мундир, с японской войны принесённый, заседлал коня и двинулся в станицу. Там как раз формировалась добровольческая казачья дружина для защиты от большевиков. Командиром дружины избрали родственника Анны Асоньевны, боевого урядника Михаила Перфильева. Дружина вскоре влилась в 12-й Мангут-Акшинский казачий полк и до осени 1920 года не слезал с седла Яков Егорович, лишь изредка навещая семью.  

   После окончания войны несколько раз допрашивали белогвардейца Трухина, да вскоре и в покое оставили. Преступлений никаких не совершал, а если и стрелял во врагов, то в честном бою. Да и как было не отпустить, если всё мужское население станицы, как впрочем и соседних, почти поголовно служило у белых.

   И снова привычная рутина будней, хотя уже при новой власти. Всё, конечно, переменилось. Неизменной осталась тяга Якова Егоровича к контрабанде. Опять зачастил казак за границу. И даже вышедший в 1923 году приказ начальника Мангутской заставы о прекращении всяких пропусков за границу не охладил страсть Трухина. С огромным риском для жизни, с ловкостью и хитростью змия, пробирался нарушитель сквозь заслоны своих и монгольских пограничников и надолго скрывался на чужой территории. Спустя дни и недели также ночью вырастал на пороге своего дома, нагруженный принесённым товаром.

   Временами среди ночи раздавался тихий стук в ставни дома и Яков, не зажигая огня, вводил ночных гостей. Долго шептались гости с хозяином за остывшим самоваром, а иногда и по стаканчику-другому пропускали "ради сугреву". А когда в сентябре 1926 года в семье Трухиных родилась шестая дочь Анна, то появились таинственные гости и днём. На крестинах гуляли начальник Кыринского отдела ОГПУ Вершинин и его заместитель Утюжников. Видимо, не только контрабандой занимался скрытный казак…

    Когда началась материковая экспансия Японии отлучки Якова Трухина стали иметь затяжной характер и изнывавшая в тревоге семья ожидала хозяина чуть ли не по месяцу. Многие тогда в эмиграции, даже активные белогвардейцы, видя, какая опасность надвигается   с тенью японского дракона на родное Забайкалье, помогали советской разведке. А уж казакам и объяснять ничего не надо было, они и так лучше других понимали, что Россия у них одна, даже в эмиграции!

    Уберёг  Господь казака Трухина и от японского штыка, и от пули китайских и советских пограничников. Не спас только от сталинских лиходеев. Осенью 37-го года постучали в окно Трухиных... и не стало Якова Егоровича. Обвинили старого разведчика, ещё на Российский Генштаб работавшего, в измене Родине, припомнили и дядю-генерала и службу в белой армии. Расстреляли в 1938 году, едва ли не одновременно с теми чекистами, кто отправлял его в Маньчжурию. Все они впоследствии были реабилитированы, да только вот как бы они пригодились после 22 июня 1941 года!

     Всю забайкальскую разведку тогда выкосили "доблестные ежовские воины" вместе с её руководителями.

     Поздней осенью 1941-го года, когда фашистские полчища рвались к Москве, сибирские дивизии, оголив восточные рубежи, пришли спасать Первопрестольную! И спасли... А сняли войска с Востока и отправили на Запад только тогда, когда советская разведка уверила Ставку, что Япония не нападёт. А такую уверенность вселили в разведчиков, в том числе и забайкальские казаки, и в эмиграции продолжавшие служить Родине!                  Пушкарёв И.А.                                                                                апрель 2020 г.