Сатана там правит бал...

Светлой памяти деда моего Дмитрия посвящаю...  

         В эти погожие осенние дни уже более 30-ти лет принято вспоминать о тех, чьи жизни были загублены в страшные годы политических репрессий. Книга Памяти жертв политических репрессий в Восточном Забайкалье насчитывает почти 45 тысяч пострадавших в те страшные годы. Немалую часть из этого числа составляют жители нашего района.

       "...Всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через Тройки..."

   №1151/94     3 июля 1937 г.                                                                                    И. Сталин                    

      На моём рабочем столе лежат две стопки документов. В них довольно скупые сведения о моих дедах. Та, что потоньше рассказывает о мамином отце Павле Алексеевиче Заболоцком. Воевал на Австрийском фронте. В апреле 1916 года, хлебнув отравляющих газов, попал в плен, но, придя в себя уже по дороге в Германию, бежал из эшелона и выбирался к своим по Пинским болотам. На излечении находился в Харьковском лазарете и хотя военным лекарям удалось поставить его в строй, да ведь не боги, застуженные в болотах ноги и надорванные газом лёгкие вылечить не смогли и всю жизнь потом страдал дед ревматоидным артритом. В гражданскую был в отряде Лебедева командиром полуроты красных партизан. И с каппелевцами повоевал и из окружения барона Унгерна прорывался. Умер в 1942 году в славе и почести.

       Совсем не так закончил жизнь другой мой дед, Пушкарёв Дмитрий Семёнович. Он был расстрелян 16 января 1938 года по приговору Тройки НКВД как враг народа. Эта формулировка заставила меня так тщательно копаться в истории его жизни, что насобирал я за годы очень объёмную стопу документов, включая многостраничный том уголовного дела из архива УФСБ. Но к нему обратимся чуть позже, а сейчас открою четвёртый том книги "Георгиевские кавалеры..." В. Апрелкова, которая является энциклопедическим изданием и составлена на основании подлинных приказов времён войны 1914-18 годов. На стр. 502  написано, что всего за четыре месяца войны Дмитрий Семёнович, будучи разведчиком 3-й Забайкальской казачьей батареи, неоднократно рискуя жизнью, заработал три Георгиевских креста и две медали. Я уверен, судя по описанию его подвигов, что он заработал бы и четвёртый, став полным кавалером, да случилась беда. 22 февраля 1915 года в страшной мясорубке под польской деревней Доманевице искалечило казака взрывом немецкого снаряда. Истекая кровью, он ещё несколько времени передавал сведения о вражеской батарее, пока не вытащили его, полуживого, и доставили в лазарет. За этот последний свой бой получил он третьего, золотого "Георгия" и звание старшего урядника за боевые заслуги. После лазарета признали полным инвалидом и списали в родную станицу. О его послевоенной жизни рассказывают листы уголовного дела. Почему уголовного?  А-а, это ещё один гаденький способ унизить репрессированного, выдавая политическую 58-ю за уголовную. Но об этом позже.

    Когда немного окреп и обрёл способность самостоятельно передвигаться избрали его станичным атаманом Мангутской станицы, памятуя заслуги перед Родиной, но уже надвигались не менее страшные времена. Гремевшая на западе война перерастала в гражданскую, которая захлестнула всю Россию. И наши края в стороне не остались. В 1918-19-м годах во всех станицах Забайкальского казачьего войска стали формироваться дружины для защиты от большевиков. Пришлось и Дмитрию Семёновичу, как станичному атаману, заняться формированием добровольческой казачьей дружины из всех пяти посёлков станицы. Дружину возглавил фронтовик, герой Порт-Артура, мангутский уроженец Перфильев Михаил Георгиевич, двоюродный брат деда, но белое движение в наших местах было столь велико, что уже к концу 19-го года на её основе был развёрнут 12-й Мангут-Акшинский казачий полк, который вобрал в себя дружины В-Ульхунской, Букукунской, Акшинской, Могойтуйской, Дурулгуевской... станиц и стал кадровой частью белой армии.

      В октябре 1920-го года последние белые отряды были разгромлены и ушли за границу, в Забайкалье установилась мирная жизнь, но для Дмитрия Семёновича, как и для подавляющего большинства забайкальцев, мытарства и страдания только начинались. Уже в 1925 году его арестовали и упрятали на два года. Это была, я думаю, мера вынужденная. В то время вблизи границы активизировались так называемые "белые банды" Гордеева, Трухина , Топоркова, Калинина и другие.  Вот, кстати, Захар Иванович Гордеев, могойтуйской станицы уроженец, очень интересная личность. Участник русско-японской войны, военный медик, представленный к Георгиевскому кресту 4-й степени, спас в 1912 году весь Акшинский уезд от чумы, умелыми и своевременными действиями ликвидировав вспыхнувшую  эпидемию, за что был награждён орденом Св. Станислава 3-й степени, участник Первой мировой войны, вытащивший из под огня десятки раненых, тоже стал врагом народа. Категорически не принял советскую власть, с оружием в руках боролся против неё и был расстрелян 30 января 1926 года.

       Какое странное и непонятное явление. Врагом народа стали те, кто на поле брани жизни свои за этот народ не жалели. И, наверное, далеко не случайно, улицы наших городов и  посёлков не носят имёна тех, кто ценой своей жизни защищал от врагов Отчизну. Вслушайтесь в названия улиц -  всё чужие, незнакомые имена. Я было воспрянул духом, когда в Кыре встретил улицу Аносова. Ну, думаю, вот оно, есть всё - таки справедливость в этом мире. Вот дали же улице имя Николая Павловича Аносова, горного инженера, первооткрывателя бальджинских золотых россыпей. Оказалось нет, улица носит имя бывшего уголовного каторжника, который вместе с Н.Каландаришвили во главе своих отрядов "...осуществили массовые убийства жителей села Кургутуй Акшинского района, бурят-стариков, женщин, детей и священнослужителей - лам в Бырцинском дацане...". Дацан, кстати, стоял на месте теперешнего села Мордой. Весной 20-го года побывал Аносов со своим отрядом в священном для буддистов месте - Алханае. Как там они себя вели - остаётся только догадываться, да только пришёл вскорости из агинских степей бурятский отряд Дугара Тапхаева и жестоко мстил населению за это посещение. А отряд Нестора Каландаришвили почти полностью состоял из армян, грузин, дагестанцев (все бывшие уголовники, вместе с паханом Нестором отбывавшие разные сроки в Иркутской области), чехов, венгров, китайцев, татар и других. Что для них буддийские священники? Что нужно было этим "друзьям народа" в далёких забайкальских селениях? Кто звал их сюда?

     Друзьями же народа, очевидно, стали и пленные мадьяры, которых освободила революция, и которые числом в 1000 человек с командирами Стерном и Сулавко во главе прибыли поздней осенью 1920-го года в Акшинский уезд и стали на охране государственной границы от Ашиньги до Дурулгуя. Да, да, те самые мадьяры из австрийских войск, которые очень изощрённо казнили наших казаков, в плен к ним попавших. И на ту самую границу, которую в течение полутора веков охраняли эти самые казаки, мангутские, ульхунские, букукунские.... И я не могу себе представить изумление наших предков, когда на пороге своего дома, на родных берегах Онона и Бальджикана увидели они заклятого врага, с которым ещё вчера люто бились в Карпатах.

      Почему же именно мадьяры пришли сменить караульских казаков? О, это было далеко не случайно. 19 апреля 1920 года Председатель Совнаркома Ульянов-Ленин даёт указание под грифом "строго секретно" председателю ВЧК Дзержинскому за исх. № 1 3679, где, среди прочего, звучит: "...Советская власть должна беспощадно и повсеместно уничтожать и карать казачество как враждебный пролетариату класс". Более того, он ставит задачу органам ВЧК, чтобы само слово "казачество" исчезло из русского языка раз и навсегда. И эта установка будет действовать многие десятилетия и даже в 70-е годы отец мой рассказывал о наших казачьих корнях очень опасливо и неохотно. Об этом же говорит и ныне здравствующая учительница Куликова Лидия Ивановна, вспоминая, как директор школы Тимофеев запрещал им слишком-то распространяться о казачьем происхождении, опасаясь за их судьбу, как, впрочем, и папа боялся за меня. Особенно охотно бичевали за казачье происхождение в годы сталинских репрессий. И среди предъявленных моему деду обвинений, наряду с определениями "кулак", ""беляк", "атаман" значится и "казак".

     Но я отвлёкся, а на дворе только 25-й год. Так вот, с появлением и активизацией в приграничных районах белогвардейских формирований, органы милиции стали под разными предлогами арестовывать и препровождать в Читу или другие места, подальше от границы всех, кто в гражданскую служил у белых или состоял в царское время на выборных должностях, опасаясь их помощи за кордон. Вот это и была вынужденная мера. В середине 20-х годов молодая советская республика, хотя и руководствовалась революционным правосознанием, но ещё старалась соблюдать какую-то законность, чего не скажешь о конце 20-х, когда разразится вакханалия сплошной добровольно-принудительной коллективизации.  В 28-м мой бедовый дед опять чем-то не угодил советской власти и загремел уже на два года, но опять по какому-то пустяшному делу. Отсидев в лагере положенный срок возвратился домой, да, видимо, не в добрый час. Как раз в 30-м году "дело ононцев" раскручивали и пристегнули его туда как видного деятеля. 6-го августа арестовали и томился он под следствием четыре месяца, да ещё не было того опыта у следователей, которого наберут к приснопамятному 37-му, а потому и пришёл под Новый год домой Дмитрий Семёнович, к жене и четверым малым детям, старшему из которых восемь лет, а младшенькая только родилась. Пришёл, чтобы пожить в семье почти два года, ибо в 32-м снова вспомнят о нём и опять поедет каяться в том, чего не совершал.  

     А дело-то было очень обычное для того времени. Осенью 1931-го года дедушка бычка забил. Дома, своего. В кулацкой несознательности своей он почему-то решил, что выращенная им скотина это только его скотина. И он может распоряжаться ей как заблагорассудится. А ведь ему, вражине, было говорено, и не раз, что всё теперь общее, рабоче-крестьянское. Для кого, как не для них, было открыто два забойных пункта, в Кыре и в Мангуте, куда следует привести коровёнку, а уж там её и забьют, и взвесят, и всё как положено. И  тебе, хозяину, выделят, сколько полагается, по числу едоков. Так нет же. Всё по старинке норовят...

     Трудно новой власти было выбить из народа эту вековую привычку к частной собственности, лишить ононских скотоводов природного занятия.

    Сколько времени на этот раз хлебал он тюремную баланду я не знаю, но видимо недолго, потому что родившаяся в 33-м году младшая дочка как две капли воды похожа на него. На этот раз Дмитрий Семёнович задержится на свободе надолго, аж до ноября 37-го, когда в последний раз закроет двери родимого дома, оставив на произвол судьбы жену с пятью ребятишками мал мала меньше. А вскоре и бабушка Елена Николаевна, не справившись с тяжёлой судьбиной, отойдёт в вечность. Дети оказались покрепче её и ещё до конца 43-го будут сопротивляться горькой участи, но уже в начале войны отправится на фронт старший, дядя Гоша, в ноябре 43-го семнадцатилетним призовут моего отца, а малых девчонок сдадут в детдом, продав дом колхозу.

    Но вернёмся к событиям тридцать третьего. Проклят, видимо, был род деда. Если дали ему передышку, то в марте того же, 33-го, решением Тройки ОГПУ заточили на пять лет в концлагерь для врагов народа старшего брата Илью Семёновича, которому было уже под шестьдесят и которого угораздило ещё в начале века жениться на сестре Прокопия Чернова, расстрелянного в 32-м руководителя контрреволюционной организации. Да, да, именно в концлагерь, ибо это изобретение Ленина, а Гитлер только подхватил и усовершенствовал идею.

      В тишине читального зала районной библиотеки мы негромко беседуем с Натальей Ивановной Бакеевой о тех страшных временах и я прошу её достать Книгу Памяти жертв политических репрессий. Вместе со своей коллегой, а одной и не поднять, выносят восемь тяжелых томов. Сколько же человеческого горя вобрали в себя эти книги! Медленно переворачиваю страницы и как будто иду по тихому деревенскому кладбищу. Всё знакомые фамилии и очень часто повторяются. И смотрят с молчаливых страниц скорбные лица убитых и сгинувших на чужой стороне, далёкой и холодной.  Дохожу и до родных "могилок". Три десятка Пушкарёвых, раскулаченных, сосланных, расстрелянных... Забитых до смерти во время следствия. Да, крепко потрепали старинный казачий род, чей пращур Андрей Пушкарёв среди первых осваивал Забайкальскую землю и имя его значится в Окладной книге в числе конных казаков города Нерчинска за 1685 год.  Да только ли эту фамилию истерзали? Увы, нет. Потомки всех первооткрывателей хлебнули горькую чашу. Более шести десятков Забелиных, примерно столько же Юдиных, да от каждой коренной фамилии десятки загубленных жизней и исковерканных судеб. Или вот Трухины, например. Эта фамилия в Забайкалье широкую известность обрела, да и немудрено, ведь более пятидесяти представителей её стали Георгиевскими кавалерами в разное время. А наши Нижне-Ульхунские (это их родовое гнездо), Мангутской станицы, Трухины дали Российской армии генерала, да двух полковников. Да не штабных, а боевых, много заслуженных! Это ли не слава, это ли не гордость? ...Разгромили и этот род.  Более семидесяти человек из него, и женщины в том числе, попали под чудовищный  каток сталинских репрессий.

   Расстрел, истязания и убийства на допросах. Изгнание с родимых мест, наконец. Вспоминаю давний рассказ престарелой тётки моей, как выселяли большую семью Батуриных, родителей бабушки Елены, которые жили нераздельно со старшими сыновьями. Полупарализованного отца и ослепшую от горя мать бабушка к себе забрала, а остальное семейство покочевало. Раскулачили и выселяли в тот мартовский день 31-го года много мангутских семей и уже с раннего утра истошным криком и рёвом захлестнуло село от края до края. Выселяемых сгоняли на улицу Молотова, которая, словно в насмешку, была вся  красными флагами и плакатами увешана, а оттуда всем скопом повели на дистанцию (какое-то место за Мангутом). Брать с собой разрешали только маленький узелок с парой белья, да харчи на дорогу. Транспорт почему-то долго не подавали и плач и вой весь день носило ветром по степи. Позднее прошёл слух, что угнали арестованных на станцию Карымская, а затем уж и след их затерялся. Как стало известно позднее только весной 1931 года из нашего района было выселено 105 семей или почти шестьсот человек.

    И если в начале статьи я назвал пострадавших числом в 45 тысяч, то, как утверждают авторы Книги Памяти, цифра эта далеко, далеко не полная.

   Тяжёлым камнем упал на ононские станицы приказ о зачистке приграничной полосы. Да, в конце тридцатых ещё были станицы. Трудно и неохотно расставались караульские казаки со своим природным званием и вековечным укладом жизни. Это потом уже, когда уцелевшие в бойне тридцатых пройдут пекло Великой Отечественной и их жалкие остатки, истерзанные физически и морально, вернутся домой победителями, их уже легко и просто сделают "мужиками". Тогда, "осенью 1937-го года силами пограничников была проведена широкомасштабная операция по очищению от "контрреволюционных элементов" пограничных районов области"

          Пришёл звёздный час Андрея Черняева, техника-интенданта 2-го ранга НКВД, старшего лейтенанта 4-го отдела Мангутского кавпогранотряда. Я специально так подробно называю этого, язык не поворачивается сказать, человека. Все воды Онона не смоют кровь с его рук. Ох и свирепствовал техник-интендант. Он лично составлял списки на арест, лично допрашивал и составлял обвинительные заключения. Он, видимо, был большой мастер своего дела, допрашивал ловко и умело, с обвинительными заключениями не тянул и по заключениям этим Тройка УНКВД  Читинской области выносила только расстрельные приговоры. И когда в конце 1937-го года все тюрьмы Читы и другие специально приспособленные для этих целей помещения оказались переполненными и осужденных перестали транспортировать в область, я думаю он и сам не брезговал приводить эти приговоры в исполнение. А помощником у него был ст. лейтенант Герасимов.  Вот как о работе удалого техника-интенданта рассказывает свидетель Аркадий К. (фамилию по этическим соображениям не называю): "Я тогда сам у них сидел. Черняев время от времени вызывал меня и заставлял подписывать уже готовые протоколы. Если я отнекивался, он говорил "подписывай или будешь стоять здесь, пока не подпишешь. Я и подписывал".

         В очередной и последний раз за дедом пришли 12 ноября 1937 года. Разбирательство оказалось до удивления коротким. Через девять дней было составлено обвинительное заключение, а уже 1-го декабря Тройка УНКВД приговорила пятидесятилетнего инвалида войны, отца пятерых детей, на иждивении которого были и престарелые родители жены, к высшей мере наказания. А вот в камере смертников пришлось потомиться долго. Это также входило в методу истязателей - пусть покачается на краю могилы, помучается, зараза. 16 января закончил Дмитрий Семёнович свою многотрудную, полную невзгод и лишений, земную жизнь.

      Что это я всё о казаках, да о кулаках. Отсюда напрашивается резонный вопрос. А может репрессировали только социально-чуждый рабочему классу элемент? Ведь власть-то была пролетарской, хотя и декларировалась как рабоче-крестьянская. Но крестьяне и близко к власти не допускались и, мало того, когда 27 декабря 1932 года ЦИК и СНК приняли положение о паспортной системе, сельское население не получило право иметь паспорт. И долгие десятилетия вплоть до 1974 года крестьяне обходились справкой колхозника. Это делалось для того, чтобы не пустели пашни и фермы и молодёжь не покидала село. С одной стороны вроде и хорошо, а с другой на крепостное право смахивает. Поди разбери теперь...

   Но я опять отвлёкся. Молох сталинских репрессий не разбирал классов. Более 50-ти человек хапчерангинцев было расстреляно в те годы. А уж их то никак к кулакам не отнесёшь. Всего лишь в начале тридцатых они, завербованные из Воронежской, Полтавской и других губерний западной России, спасаясь от свирепствовавшего там голода, проехали всю Россию и Сибирь и вконец измученные и напуганные дальней дорогой выгрузились в необжитом ещё месте и с тоской и страхом поняли, что обратной дороги им уже не вынести, да и не на что, и остаётся только работать не жалея себя. Эти люди, оказавшись в непривычном месте и климате, отделённые от родных мест тысячами километров, стали чистым пролетариатом. А вот поди ж ты, не избегли и они горькой участи.  А китайцы?... Эти несчастные "ходи", и русского языка-то почти не знающие, чуть-ли не поголовно были объявлены японскими шпионами и либо расстреляны, либо в Китай высланы, либо по лагерям мыкались.

     Здесь необходимо пояснить, что 30 июля 1937 года каждой области, краю, республике были отпущены свои лимиты на аресты. В них указывалось количество людей, подлежащих расстрелу (1 категория) и заключению в исправительно-трудовые лагеря (2 категория). Восточно-Сибирскому краю, куда входила и наша область, "выделили" 1000 человек на 1 категорию и 4000 на вторую, хотя уже к 1 января 1937-го у нас в области расстреляли 2657 человек. Но аппетит, как известно, приходит во время еды.  25 октября нарком Ежов даёт дополнительные лимиты на арест. Начальник НКВД по Читинской области и по совместительству председатель Тройки Г. С. Хорхорин управляется с ними быстро, как на посевной, и, в пылу азарта, строчит 2 января 1938 года докладную записку в НКВД СССР, где просит дать лимит ещё на 3 тысячи человек, из них 2 тысячи на расстрел. Нарком Ежов охотно соглашается. На этой почве разгорается новый вид социалистического соревнования. Труженики Читинского областного НКВД ревниво жалуются в наркомат, что Иркутской области выделяется больший лимит по первой категории. Особо их огорчает тот факт, что Москва якобы сомневается в их способности убивать больше людей, чем бьют иркутские коллеги. Их охотничий азарт подогревает и сам Хорхорин, который нацеливает свой аппарат арестовать 75% населения области, так как "здесь все шпионы и контрабандисты".

      Упомянув Хапчерангу, следует сказать о том, как комбинат переживал смутное время. План четырёх месяцев 38-го года выполнен на 31%, план по горным работам на 24%, убытки за 9 месяцев составили 2 млн. 387 тыс. рублей. Этот провал явился вполне логичным следствием того, что арестованы подряд три управляющих, много ведущих инженеров, техников, квалифицированных рабочих. Но коммунисты на партийных собраниях, как заведённые, продолжают искать "врагов народа", которых "в основном разгромили, но остатки ещё есть и продолжают подлую работу на Хапчеранге". Директор комбината К.Иванченко на закрытом партсобрании призывает присматриваться к отдельным работникам. И присматриваются. И находят, и требуют всё новых и новых арестов. Вообще, надо заметить, что в коммунистов как будто бес тогда вселился. Партсобрания проводились часто, длились бесконечно долго и каждое из них начиналось и заканчивалось  горячечным призывом корчевать врагов по-ленински. Боевитые наркомвнудельцы внимательно прислушивались к пламенным призывам и охотно ими руководствовались. 13-я Кыринская районная партконференция выносит резолюцию: "РК ВКП(б) и вся партийная организация провели большую работу по очищению своих рядов от  врагов народа, по разоблачению и выкорчёвыванию коварных методов работы врагов народа, как в области, так и в районе". Результатом таких собраний стало то, что в иные дни ключ от райисполкома было некому оставить.

     Немалый интерес вызывают методы следствия. В 37-м уже ни о каких процессуальных нормах речь не идёт. 8 августа Сталин от имени ЦК ВКП(б) разрешает работникам НКВД применять к арестованным меры физического воздействия. Наконец-то следователи получают законную возможность хлестать с обеих рук и широко ею пользуются, хотя и до этого не особо стеснялись. В ход идут пытки, которые охотно позаимствовали бы средневековые инквизиторы. Бессонные выдержки с круглосуточными допросами, сажание на заострённую ножку стула от чего нередко происходил разрыв кишок, стойка в согнутом положении головой под стол. Били чем попадя и куда попадя. Прижигали половые органы папиросами или зажимали их в дверь, выдёргивали клочьями волосы из бороды. Жестоко истязали и женщин, "не щадя самых сокровенных органов женского организма". Многие сознавались в самых нелепых и чудовищных обвинениях чтобы избежать пыток. Затем на суде (если таковой имел место быть) отказывались от своих показаний, но их снова окунали в камеру и заставляли проходить все круги ада повторно.

            И в завершение своей работы я хочу  представить главных мучителей забайкальцев.

           Ежов Николай Иванович - народный комиссар Внутренних дел СССР. Любимец Сталина и безоговорочно предан вождю. Из-за своего малого роста, 151 см, люто ненавидит всех нормальных людей. Убивать готов с утра до ночи и с ночи до утра.

     Петросьян Хорен Самвелович, начальник Читинского оперативного сектора НКВД, предшественник Хорхорина. Именно ему принадлежат слова:"...бить врага. Все разговоры о КЗОТе, о Конституции, это линия, направленная на ослабление удара по врагу".

    Председатель Тройки по Читинской области  Хорхорин Григорий Сергеевич, начальник Управления НКВД по  Читинской области. "Хорхоринщиной" прозовут те лютые времена в народе.

    Члены Тройки:          Муругов Иван Васильевич, первый секретарь Читинского обкома ВКП(б), главный идейный вдохновитель начальника НКВД. Неустанно и очень искусно подвигает Хорхорина к новым и новым зверствам.

    Макарчук Андрей Анисимович, Прокурор Читинской области, Председатель Читинского областного суда. Не удивляйтесь явному нарушению Конституции в совмещении этих должностей. Тогда всё было можно. Личный знакомец Сталина.

     Хорхорин  не избежал законного возмездия, был арестован 29 ноября 1938 года и сдох (простите) в тюремном лазарете. Я очень надеюсь, что к нему были применены все меры "физического воздействия".  Подобная участь постигла и Муругова. Его арестовали 8 сентября 1939 года и приговорили к расстрелу. Однако "ворон ворону глаз не выклюнет" и в октябре 1955 года комиссия партийного контроля при ЦК КПСС восстановила Муругова в партии, сняв с него все обвинения. Макарчук скрылся от ареста и судьба его остаётся неизвестной. Может всё-таки божья кара настигла его?

     Некоторым палачам меньшего ранга тоже пришлось заплатить. Так до смерти был забит на следствии бывший начальник 4-го отдела Управления НКВД Белоногов. К высшей мере приговорили садистов Мартынова, Семёнова, Видякина, Каменева, Крылова. И хотя наказание они понесли вовсе не за зверства свои, на душе всё равно отрадно. Удалось избежать заслуженного возмездия Куцерубову, Семенюку, Перскому, получив разные сроки.  Абсолютное же большинство палачей-следователей увели от наказания, переместив их по службе и месту работы.

   Судьбу мангутского кровопийцы Андрея Черняева проследить не удалось.

 Вскоре после Победы в одной деревенской школе пожилой учитель истории, демобилизованный фронтовик, сказал своим ученикам: "Дети! Запомните эту войну! Как только вы её забудете, тут же ждите новую". Как бы хотелось, чтобы и ужасы 30-х годов мы помнили и  никогда не повторили.

По материалам архивов УФСБ и Государственного архива Забайкальского края.

И.Пушкарёв

 "Георгиевские кавалеры" ЗКВ том 4 стр.502

фото из уголовного дела. За 10 дней до расстрела.

Восстановленный портрет.