^ ОБРАЗЦЫ КОМПЛЕКСНОГО АНАЛИЗА ТЕКСТОВ КОМПЛЕКСНЫЙ АНАЛИЗ «ПРИТЧИ О СВЕЧЕ И ВЕТР

^

ОБРАЗЦЫ КОМПЛЕКСНОГО АНАЛИЗА ТЕКСТОВ

КОМПЛЕКСНЫЙ АНАЛИЗ «ПРИТЧИ О СВЕЧЕ И ВЕТРЕ»

«Притча о свече и ветре» О. М. Безымянной входит в качестве составной части в её книгу «Жемчуга мудрости», представлявшую собой объёмное собрание «уроков» и притч. Небольшая в плане текстового пространства и ём­кая по содержанию, притча эта — типичный образец так на­зываемой назидательной прозы. И это далеко не случайно. Практически все многочисленные сочинения О. М. Безымянной можно квалифицировать как морализаторокие (в положитель­ном смысле этого олова), дидактические, учительные (ши­ре — духовные). Необходимость появления такого рода про­изведений в нынешнее смутное время, когда утрачены мно­гие духовно-нравственные ориентиры и размыта граница ме­жду добром и злом, не может вызывать никаких сомнений. Столь же актуальным представляется и вопрос о приобще­нии подрастающего поколения к подобной литературе. И им­енно поэтому проза О. М. Безымянной, развивающаяся в рус­ле многовековой традиции и обращённая к вечным пробле­мам, может расцениваться как вполне злободневная.

Стиль О. М. Безымянной прозрачен и отрог. Проза её практически лишена всевозможных формально-словесных украша­тельств (и это в значительной мере диктуется давлением жанра). При чтении произведений мы как бы «перешагиваем» через словесно-художественную ткань и напрямую воспринима­ем речи и поступки персонажей и ясно и однозначно заяв­ленную позицию автора.

Лексический состав текста «Притчи о свече и Ветре» не вызывает каких-либо трудностей у читателя, и потому произведение не нуждается в том, что определяется как лингвистический комментарий. Следует выделить только упомина­ние в тексте Полярной звезды.

Полярная звезда (или α Малой Медведицы) — ближайшая к Северному полюсу мира яркая звезда второй звёздной вели­чины. Её особенность в том, что она находится на рассто­янии около 1° от полюса и поэтому сохраняет на небе (при видимом суточном вращении небесной сферы) практиче­ски неизменное положение. Полярная звезда указывает напра­вление на север и широту места наблюдения, которая прибли­зительно равна высоте Полярной звезды над горизонтом.

Подходя к астрониму ^ Полярная звезда с лингвистических позиций, отметим, что это наименование полу­чено звездой вследствие её собственных свойств. Подобное в астрономике со звёздами случается довольно редко: боль­шинство словесных названий звёзд (всего около трёхсот) являются вторичными относительно наименований созвездий и опираются на эти наименования. Полярная означает «относящаяся к полюсу» (в данном случае — находящаяся все­гда вблизи полюса).

Полярная звезда никогда не была обделена вниманием лю­дей. На русском материале это подтверждается рядом иссле­дований. Так, М. Э. Рут только на основе изучения диалек­тологических словарей и некоторых иных источников устано­вила, что встречается девять народных названий Полярной звезды. Но на самом деле ситуация выглядит по-другому. В. Д. Бондалетов в 70-х годах XX века лишь в одной Пен­зенской области записал в ходе опроса местных жителей около пятидесяти обозначений Полярной звезды. Среди них и известные (Северная звезда, стожар ), и редкие, такие, кото­рые образно отражают её особенность: Кол, Прикол. Название Кол явно связано с фразеологическими сочетаниями вбить кол и торчать как кол (колом). Наименование же Прикол вторично по отношению к слову кол: прикол — это свая, кол, укреплённые в земле (для причала, привязи). Таким обра­зом, Полярная звезда — звезда на привязи.

Полярная звезда всегда указывает путь мореходам, стран­никам, поэтому сравнение свечи с ней (путеводной звездой) вполне закономерно: Её маленькое пламя, слово крохотная звё­здочка, светилось в окне и, как Полярная звезда, указывало путь.

Притча представляет собой образец текста художественно­го стиля. К его важнейшим признакам относятся образная природа и значительное количество использованных авторам изобразительно-выразительных средств. Существенной чертой те­кста является также его диалогичность, подчёркивающая контра­стность образов свечи и Ветра, антитетичность их позиций.

Любопытно, что по своей направленности, по целеустановке текст сближается с публицистикой, с той её разновидностью, которая определяется как публицистика духовная. То есть, ин­аче говоря, весь текст — это образное обоснова­ние того, что выражено в морали, которая представляет собой тезис прямого действия: Кто мнит себя сильным мира, тот бо­лее разрушает, чем созидает.

Сквозь речевую ткань произведения ясно просматривается образ автора. Это человек размышляющий, о чём в известной степени свидетельствует отмеченная нами диалогичность текс­та. В то же время автор глубоко убеждён в своей право­те и, естественно, в истинности того, что пытается донести до читателя. Это человек, устремлённый к ценностям высшего порядка, к тем, что обычно называют вечными.

Автором строго соблюдаются те особенности стиля, которых требует жанр притчи. Для лексического ряда и синтаксическо­го строя характерны чёткость и ясность. Текст логичен и тенденциозен (как образец «учительной литературы»), что в итоге недвусмысленно подчёркивается автором через афористи­ческое выражение морали.

Текст, как мы отметили, строится вокруг диалога. И да­же заключительный монолог Ветра — уже после гибели свечи — это продолжение спора, это «заочная реплика» одного из уча­стников спора, желающего остаться победителем. Вообще, любо­пытно, что ведущую роль в диалоге играет именно Ветер и последнее слово остаётся за ним, но правота — на стороне свечи. Это нечто вроде «доказательства от противного». Го­лос автора слит с голосом свечи, его симпатии на её сто­роне (это подчёркивает и лексический ряд, связанный со све­чой: свет, огонёк, маленькое пламя, крохотная звёздочка).

И эта позиция автора — быть на стороне слабых — традиционна. Она характерна и для книжной традиции, и для устно­го народного творчества.

Укоренённость своего текста в русле книжности автор демонстрирует и использованием ряда характерных устойчивых об­оротов, кочующих из произведения в произведение уже на про­тяжении столетий: тёмные глухие ночи, бушевала непогода, зап­лутавший путник, свернуть на огонёк, обрести приют, указывать путь.

Таким образом, очевидно, что диалогичность текста носит несколько условный характер: автор «до создания» произведе­ния взвесил все «за» и «против» и Ветер с самого нача­ла находится в заведомо проигрышной позиции (хотя свеча и погибает). Во многом подобное положение вещей связано с дидактическим характером избранного автором жанра.

Но при всей условности диалога в тексте — и это сле­дует отметить особо — присутствует такой приём, как речевая характеристика.

Интонации свечи просительны, умоляющи; в её фразах скво­зит обречённость, реализованная в противопоставлениях: не дуй — погибну; тихая, нежная ласка — безрассудный порыв — и под­черкнутая синонимией: погасну — погибну. Характерен лексичес­кий ряд, определяющий своеобразие реплик свечи: тихая, нежная, ласка, спокойный, дыхание, воздух.

Реплика Ветра (Ты разгоришься, я знаю это! ), наоборот, лишена антонимичности, в ней нет и тени сомнения (ТЫ и Я для него одно и то же). Антитезы появляются лишь в его монологе (Я и ТЫ расходятся), но это не признание своей неправоты, а утверждение собственной позиции: жар си­льного костра — трепет слабой свечи; молод и силён — безжи­зненная свеча; светят тихо и недостаточно сильно — горят бу­рно и страстно, красиво и сильно.

Монолог Ветра полон пафосности и риторики. Начинается он с риторического вопроса (^ Как я мог променять жар си­льного костра на трепет какой-то слабой свечи?) и закан­чивается риторическим восклицанием (Надо лететь прочь от­сюда! Надо лететь туда, где горят бурно и страстно, краси­во и сильно!). Такое оформление монолога далеко не слу­чайно: Ветер ещё раз убеждает себя в своей правоте.

Построение текста притчи подчинено задаче логичного и чёткого проявления авторской позиции. И вполне закономерно то, что доминирующий тип связи в нём — цепная связь. Её преобладанием подчёркивается напряжённость развития действия, его стремительность, быстрое, последовательное и неотвратимое протекание от начала к концу. Содержательно текст предста­вляет собой смену микротем: «свеча», «свеча и Ветер», «Ве­тер», «мораль».

Основным принципам построения текста можно считать ан­титезу. Контраст между Свечой и Ветром постоянно и настой­чиво подчёркивается автором (и не только через речевые характеристики).

Лексико-семантическое поле, связанное со Свечой, образу­ют следующие слова:

а) существительные: путник, свет, огонёк, приют, окно, пламя, звёздочка, звезда, путь, фитиль, ласка, дыхание;

б) прилагательные: маленький, крохотный, тоненький, тихий, нежный, спокойный;

в) глаголы: зажигать, увидеть, свернуть, обрести, гореть, светиться, указывать, затрепетать, задрожать, шептать.

Иначе говоря: создаваемый автором образ свечи отмечен особой эмоциональной окраской, к составным элементам кото­рой можно отнести теплоту, уют, покой, надежду.

Совсем по-другому выглядит лексико-семантическое поле Ветра:

а) существительные: ночь, небо, пространство, сила, пожар, костер, страсть;

б) прилагательные: тёмный, глухой, страшный, мо­гучий, неразумный, жаркий, безумный, убийственный, безрассудный;

в) глаголы: бушевать, раздувать, вспыхивать, разгорать­ся, раздуть, охватить, кричать, надрываться;

г) наречия: ярко, безумно, бурно, страстно, красиво, сильно.

Для Ветра характерны сила и порыв. Всё, что связано с Ветром, несёт на себе печать интенсивности (в первую очередь это касается действий и признаков).

Но антитеза «свеча — ветер» перестаёт быть актуальной с гибелью свечи. С этого момента Ветер — один, ему некого «раздувать». Смерть свечи — результат его действий. И неот­вратимость такого финала подчёркивается как раз доминирова­нием в тексте цепной синтаксической связи, как бы переда­ющей, отражающей подчинение свечи Ветру, «обязательность» её гибели.

Это же оттеняется и лексическим рядом, связанным со све­чой с того момента, когда она начинает подвергаться действию Ветра. Лексико-семантическое поле свечи стремительно сближает­ся с лексико-семантическим полем Ветра:

а) существительные: боль, оплыв, огарок, нарост, темнота;

б) прилагательные: безобразный, чёрный, последний, бесформенный, холодный;

в) глаголы: взмолиться, погибнуть, погаснуть, терять, об­жигать, дрожать, потерять, обгореть, обессилеть.

Появляются тревога, стремительность, дискомфорт, а в итоге — темнота, откуда налетел Ветер...

Динамизм текста, стремительность развития действия подчер­киваются, как мы видим, глагольным рядом — ярким и выразите­льным.

Разнообразность и выразительность характерны и для син­таксиса текста.

Спокойные и размеренные интонации первой строфы (сложное предложение в сочетании с простыми создает особую «умиро­творённую» окраску) сменяются напряжённым диалогом свечи и Ветра. За диалогом следует фрагмент, в котором простые пре­дложения чередуются со сложными, что создаёт эффект «нервно­сти», непокоя, катастрофичности. На его создание «работают» и экспрессивно окрашенные слова: безобразный, безумный, убийствен­ный, бесформенный, фитилёк.

Разнообразные синтаксические конструкции помогают автору избежать монотонности и передать напряжённость и динамизм происходящего.

Существенное место в речевой ткани текста занимают тро­пы и фигуры. Широко применяются автором эпитеты: глухие ночи, страшные ночи, могучий свет, безумная страсть, безжизненная свеча. Правда, среди них преобладают так называемые точные.

Безусловно, внимание читателя привлекает яркая метафора: наросты боли и горя.

Но существеннее другое: Ветер и свеча поднимаются до значений образов-символов. Ветер — знак безрассудной силы, уве­ренной в своей правоте и в своём праве творить добро; све­ча — символ покоя и надежды. Все остальные изобразительно-выразительные средства «работают» на создание этих образов.

Это касается и синтаксических средств выразительности — фи­гур. Риторический вопрос и риторическое восклицание в моно­логе Ветра лишний раз подчёркивают его прямолинейную убеж­дённость в собственной непогрешимости. Анафоричность и парал­лелизм синтаксических конструкций в речи Ветра (Я только потерял время... — Я молод и силён...; Надо лететь, прочь от­сюда! — Надо лететь туда...) — это тоже своеобразный знак его непоколебимой позиции.

Важною роль в обрисовке противоположности позиций свечи и Ветра и в показе неуступчивости Ветра играет такой при­ём, как повтор.

Повторяются своеобразные трагические пророчества свечи: я погибну — я погасну — я погибну. Повторяется авторская конс­татация неразумности Ветра: Ветер не понимал разумной просьбы — Ветер не понимал её слов и не внимал её просьбам; он кричал — Ветер, надрываясь, всё кричал и кричал — восклик­нул.

Вся речевая ткань произведения подчинена раскрытию од­ной темы: «Торжество силы как путь к разрушению». В качест­ве центральной можно рассматривать проблему возможности дос­тижения добра через насилие. И автор решает эту проблему однозначно, формулируя свой вывод в виде чеканного афоризма. При этом размышления его остаются во внетекстовом простран­стве, читатель получает возможность самостоятельно осмыслить проблематику миниатюры. Но идея автором высказывается прямо и жёстко.

Тип авторской эмоциональности, проявленной в тексте, не поддаётся однозначной квалификации. Жанр притчи предполагает некоторую отстранённость писателя от излагаемого. Однако мо­жно заметить, что изображение Ветра отмечено ироничностью, а в отношении свечи звучат даже сентиментальные нотки.

Автор определяет своё произведение как притчу. Это эпи­ческое произведение малой формы, рассказ, содержащий в себе моральное поучение. В притче (и это налицо в рассматрива­емом тексте) всегда заключена некая дидактическая идея (в данном случае она вполне ясно декларируется самим автором).

Временная и пространственная «привязка» произведений отсу­тствует. Действие происходит как бы здесь и везде, сейчас и всегда. Это связано с «вневременностью» и «внепространственностью» темы. То, о чём говорится в тексте, было и будет важно для человека в любом мосте и в любое время.

Сюжетная канва произведения проста. Развитие действия — линейно.

Действующие лица — свеча и Ветер — подчёркивают аллегорич­ность текста. Использованный автором приём олицетворения соз­даёт значительные возможности для обобщений.

Завязкой можно считать решение Ветра «помочь свече разгореться». Этому предшествует экспозиция, выдержанная в лирических тонах. Кульминация — гибель свечи. Особенность те­кста в том, что кульминация совпадает с развязкой. Но свое­образной идейной развязкой следует считать монолог Ветра после смерти свечи.

Образная система произведения выстроена в виде оппозиции: Ветер — свеча. Образы находятся в динамическом взаимодействии. Автор как бы располагается над ними. Он судья, арбитр, но при этом никого не судит. Он даёт Ветру возможность по­лучить то, что он должен был получить по логике вещей. Од­нако общая тональность текста и особенно мораль дают нам отчётливое представление о том, на чьей стороне автор.

Персонажи произведения не могут квалифицироваться как живые, полнокровные образы. Как мы уже отмечали, это образы-знаки, образы-символы, всего лишь носители определённых идей. Во многом, естественно, подобное положение вещей объясняется спецификой жанра притчи, аллегоричностью её. Способ выявления сути идей и позиций — обмен репликами.

Стоит обратить внимание на ещё один любопытный момент. В произведении мы имеем дело с явлением подтекста. Чтение «между строк» упорно вызывает в памяти горьковскую «Песню о Соколе». Только в притче акценты расставлены несколько иначе. И при подобном понимании текста образ Ветра оказывается не таким уж непривлекательным, а притча из однолинейного сочинения дидактической направленности пре­вращается в произведение многоплановое и острополемическое.