Из выступления Президента России

Д.МЕДВЕДЕВ: (из выступления на совещании по вопросам образования в Санкт-Петербурге)

У меня в этом году тоже 30 лет, как я закончил школу. Каждый раз, когда я захожу в школу, а я много в них бываю (здесь многие присутствующие меня принимали в качестве начальника разного ранга ещё в тот период, когда я начал заниматься национальным проектом), я всегда ловлю себя на одной и той же мысли: всё, что я вижу в школе, оцениваю глазами бывшего школьника, не глазами Президента или первого вице-премьера Правительства, а глазами бывшего школьника. И знаете, к каким выводам я прихожу? Не знаю, удивлю я кого-то или нет, нынешняя школа существенно лучше, чем та, в которой я учился. Существенно лучше! Теперь я попытаюсь эту мысль если не закрепить, то, во всяком случае, какими-то тезисами либо подтвердить, либо проиллюстрировать или прокомментировать то, что вы говорили.

Мы живём в интересное время, поэтому у нас есть возможность обсуждать практически все изменения непосредственно с руководством государства. Раньше этого не было, во всяком случае, даже 10–12 лет назад это не было принято, сейчас мы почти по всем вопросам проводим совещания на президентском уровне, на премьерском уровне. Это хорошо, потому что это погружает всех в материал, в том числе высших руководителей страны.

Здесь прозвучали некоторые идеи. Я их сейчас тоже откомментирую.

По поводу пенсионного возраста учителей, то, что Ефим Лазаревич говорил. Я согласен с тем, что можно это делать именно в таком ключе, как Вы сказали. Мне так представляется, то есть не в нажимном порядке, а постепенно. Но в принципе мы должны создавать всё-таки мотивацию для того, чтобы приходили молодые специалисты, молодые учителя.

Максим Яковлевич правильно говорит, что нет абсолютно универсальных ситуаций. Конечно, есть фантастические педагоги, достигшие очень зрелого возраста: и 70 лет, и старше. Но мы же говорим всё-таки о системе, а не об исключениях. А это всё-таки исключения. Поэтому нужна система мотивации для того, чтобы приходили молодые педагоги.

Идея свободы в обмен на результат, как слоган такой, мне нравится. Вопрос, как всегда, естественно, в деталях, какую свободу вы хотите получить и в каком объёме? Если всё это ложится в нормативные документы, а по-другому у нас общество не работает, тогда можно подумать о том, чтобы это конвертировать в соответствующий нормативный акт.

Теперь то, о чём говорили в той или иной степени все присутствующие и что, мне кажется, в любом случае необходимо. И Майя Борисовна говорила, и другие, это вопрос реорганизации сети школьных учреждений. Хотим мы того или не хотим, но эта реорганизация должна идти. И не только по каким-то естественным причинам. Когда я начинал заниматься этими вопросами, у нас было 52 тысячи школ. Сейчас 47 тысяч. Часть из них ушла просто потому, что так сложились демографические условия, и некоторые другие. Но эта реорганизация всё-таки должна идти в понятном для нас направлении, а именно: всё-таки присоединение более слабых, объективно, учебных заведений к более сильным, там, где это возможно. Конечно, не по указке сверху, и не в результате какой-то кампании, чтобы все мы должны, так сказать, к какому-то периоду достичь такие-то цифры по учебным заведениям. Нет, конечно. Но это должен быть естественный отбор. Это абсолютно нормально.

Присутствующие здесь директора школ возглавляют, конечно, лучшие учебные заведения. Далеко не все, слава богу, но лучшие. Здесь нет директоров, которые бы возглавляли слабые школьные коллективы. Но такие коллективы есть. Я не знаю, 10 тысяч, как Ярослав Иванович сказал, это понятно, но естественный отбор должен идти. Мы не должны его стимулировать, но мы должны сделать так, чтобы он проходил и чтобы это воплощалось в реорганизации существующей школьной сети. Точно так же (это, может быть, не тема нашего сегодняшнего совещания), как это должно происходить в отношении высших учебных заведений. Может быть, в отношении высших учебных заведений – ещё в большей степени, потому что количество слабых высших учебных заведений в процентном отношении существенно выше, чем процент слабых школ. По учебным заведениям нам всем картинка приблизительно понятна. Если закрыть три четверти университетов, ничего не случится. Но это жёсткий, экстремистский подход. Естественно, мы этого делать не будем.

Зарплата. Я здесь тоже поддержал бы то, что Майя Борисовна говорила, разница в оплате первой и высшей категории или вообще по категориям. Почему? Потому что это тоже общий принцип. Я недавно проводил заседание нашего «Открытого правительства» по оплате труда чиновников. У чиновников, как и у педагогов, есть квалификационные ранги, классные чины. Есть в них какой-то смысл? Никакого. Вот люди двигаются по должностной лестнице, условно говоря, от коллежского регистратора, если говорить в системе Табели о рангах 1703 года, до действительного тайного советника, а в зарплате это никак не отражается. Зачем мы их даём? Я лично подписываю указы (каждый день стопку такую) о том, чтобы присвоить, например, Павлу Алексеевичу Астахову квалификационный разряд, точнее, сейчас – классный чин, действительного государственного советника 1 класса. Это высший чин. В рублях это никак не отражается, в других показателях – практически тоже.

Это должно касаться и педагогов. Потому что вот эти маленькие системы стимулирования, это нам так кажется, особенно начальникам, понятно, что для присутствующих это, может быть, и не столь существенно, но это должна быть понятная, прозрачная система движения вперёд, карьерного роста. Для обычных людей, в хорошем смысле этого слова, это очень важно.

Про поддержку талантов Ярослав Иванович хорошо говорил. Единственное, о чём бы я сказал, по поводу так называемой точки пересечения, где есть некая результирующая позиция между высоким уровнем – сильнейшими школами, и слабыми школами. Мне кажется, что нельзя эту позицию трогать просто потому, что, собственно, это и есть те учебные заведения, где хотят учиться. Невозможно оставить, проще говоря, только спецшколы, в советском понимании этого слова, и школы, где низкий уровень образования. Да, там может быть всё что угодно. Коллеги правильно говорят: почему обязательно это деньги? Далеко не всегда это деньги, далеко не всегда это поборы с родителей. Поэтому это как раз, собственно, и есть те самые престижные школы, куда родители стремятся отдать своих учеников.

Но слушайте, а что, за границей все школы одинаковые, что ли? Есть всякие муниципальные школы и в Штатах, и в других местах, страшные, куда зайти невозможно, о чём фильмы голливудские снимают. Посмотрите, как там ученики ведут себя с учителями, что там делают, что там нюхают, что там смотрят, кого там бьют. Так это благополучная Америка, у которой уровень толерантности зашкаливает за все возможные пределы. Поэтому я к тому лишь, что вот такой добротный, средний уровень – это именно то, что нам нужно, как, собственно, нам нужен средний класс.

По поводу «пирамиды профессионального признания». Я эту идею тоже поддерживаю, в том числе и идею (не считаю себя специалистом) введения, скажем, магистерских, кандидатских и докторских степеней для педагогов. Я даже, честно говоря, и не знал, что нет магистерских степеней.

РЕПЛИКА:Есть педагогических наук. А мы говорим о практике. Не доктор педагогических наук, а доктор педагогики.

Д.МЕДВЕДЕВ:Понятно. Всё равно тогда поддерживаю. Я почему и удивился, значит, не до конца Вас понял.

По поводу того, что дают те или иные курсы, то, что Ольга Юрьевна говорила. Для меня тоже, кстати, всегда было удивительным, когда я в школе учился (я ещё раз говорю, я всегда соразмеряю школу со своим представлением о школе, полученным, естественно, в той же самой школе), какую цель преследовали те или иные курсы. Действительно, музыка – хороший предмет, безусловно. У нас, по-моему, даже когда я учился, он назывался «пение». С учётом того, что я петь так и не научился, я вспоминаю, как это всё выглядело. Выглядело, конечно, чудовищно. Никакой идеализации быть не может. Это, во-первых, нарисованные мелом какие-то ноты, в которых я ничего не понимал, и потом нестройное пение в классе, естественно, советских песен очевидной идеологической направленности.

РЕПЛИКА: Есть и другие системы.

Д.МЕДВЕДЕВ:Да, не спорю, но я просто к тому, что для меня даже в тот период было непонятно, что ж я должен сделать в результате этого всего. Я просто к тому, что прошло 30 лет, точнее, 40, потому что это было в первых классах, а проблема осталась той же. Хотя, конечно, я уверен, что есть и фантастические уроки музыки, и фантастические школы в этом смысле.

По поводу оптимизации сети педагогических вузов, то, о чём Валерий Павлович говорил. Я вообще не сторонник того, чтобы всё оптимизировать насильно, но, наверное, и Вы понимаете, Валерий Павлович, что, мягко говоря, и здесь, я думаю, большинство директоров школ меня поддержат, далеко не все педагогические вузы, кроме известных всем здесь, соответствуют этому высокому званию. Поэтому если там будет происходить какое-то укрупнение, присоединение, в том числе к ведущим педагогическим вузам: имени Герцена, РГПУ, – это только в плюс. Мне кажется, это абсолютно нормально.

Собственно, я на этот вопрос ответил, потому что и другие коллеги об этом говорили, Исаак Давидович [Фрумин] говорил о том, что необходимо реорганизовать соответствующую сеть.

Теперь по поводу того, чего в школе должно быть больше – образования, воспитания или в равных долях. Это вопрос из области, конечно, нерешаемых и абсолютно исторических. Всегда эта дискуссия будет вестись. Но я хочу сказать одну вещь простую. На мой взгляд, воспитание есть там, где есть образование. Если нет образования, никакого воспитания не будет, потому что школа – это пытка, если нет образования. Какие бы мы уроки ни вводили, какие бы мы ни посылали правильные нравственные сигналы, если учителя ниже плинтуса, вот чего ни делай, всё равно будет скучно, всё равно будут выходить на крыльцо курить, а может, и выпивать в туалете, и ничего с этим не попишешь. Это первое.

Второе. Коллеги, давайте всё-таки вернёмся на здравую почву. Я 30 лет назад закончил. Мы сейчас говорим о неких пороках школы, изначальных или благоприобретённых в последние годы ввиду развития интернета, ввиду других вольностей, наконец, просто потому, что мы живём в другом мире. Слушайте, ведь было то же самое. Чего мы сказки друг другу рассказываем? Я когда в школе учился… Я сейчас захожу в школу, простите, даже в средненькую (эта-то у нас такая серьёзная школа), ну хотя бы табаком не пахнет. Но у нас же курили везде! В туалетах, не в туалетах, из учительской несло! Везде! Я уж не говорю про другие вещи. Ну что мы говорим о том, что произошла деградация школьного образования? Это в развитие моего тезиса о том, что образование школьное не стало хуже ни по уровню, ни по проблемам. Другое дело, что вызовы приобрели более системный характер.

По поводу тяжелейшей темы – суицидов. Знаете, это тоже, мы с вами это отлично понимаем, следствие возникновения нового коммуникативного пространства. Мы с Павлом Алексеевичем [Астаховым], кстати, говорили, ведь количество суицидов в этом году меньше, чем в прошлом, а ощущение масштаба проблемы просто нависающее. Почему? Потому что темы стали раскручивать, потому что они живут своей жизнью, в том числе с использованием различных сайтов, о которых Тинатин Гивиевна сказала. Возникает ощущение того, что это глобальная проблема. Она действительно очень тяжёлая и очень тревожная. Но это не значит, что это такой снежный ком, который с каждым годом становится всё больше и больше. Это первое.

И второе. Нужно к этому относиться предельно аккуратно. Я бы здесь ко всем обратился – и к руководителям системы образования, и к другим коллегам своим, и, конечно, к директорам школ, просто к учителям: из этого не нужно делать проблему номер один, иначе она рано или поздно действительно превратится в ключевую проблему.

Теперь про новые средства общения, о чём говорила Тинатин Гивиевна, в отношении социальных сетей и так далее. Вы все знаете, насколько я сам это дело люблю. Да, действительно, всё есть, и домашние задания, которые готовятся для всех и каждого, как есть и другая ситуация. Вот тот, кто хочет учиться, тот не сидит в социальной сети и не просит. И принципиально-то в чём разница? Вот я, например, когда в школе не хотел готовить домашнее задание, а со мной это случалось, я, естественно, вызывал отличника, а я не был отличником в школе, я был скорее хулиганом, говорил: ну-ка дай мне списать.

Ну и раньше так делали, и сейчас, только сейчас всё более цивилизованно, не надо никому по башке давать портфелем, чтобы он тебе что-то отдал, а достаточно кликнуть и найти результат. Ну, так это цивилизованнее, более того, ещё и нужно через мозги свои как-то тоже это пропустить. Поэтому это тоже не катастрофа.

«Любой человек, который поступает в учебное заведение должен понимать, что он принимает на себя некие корпоративные обязанности, это касается школьников, а уж тем более студентов университетов. Если ты не соответствуешь званию или статусу этой корпорации, то это основание для того, чтобы применять санкции».

Но если говорить о популяризации насилия, то здесь я с Вами соглашусь, и с Вами, и с Павлом Алексеевичем. Конечно, вот на этом направлении надо ставить заслон, но делать это опять же цивилизованно. Я сейчас не говорю про школьный «белый» интернет. Здесь всем понятно абсолютно, понятно, в школе не должно быть подключения к вредным ресурсам, что тут обсуждать-то. Но есть дом. Послушайте, мы сейчас находимся в ситуации, когда под 90 миллионов пользователей в российских и иностранных социальных сетях. Это не значит, что это 90 миллионов жителей нашей страны, это просто одни и те же люди, зарегистрировавшиеся в «ВКонтакте», в «Фейсбуке» и в других местах, то есть всё это будет разрастаться.

Но я хотел бы откровенно сказать, Тина, «хэштэги» – это ещё не жизнь, и мы с Вами это знаем, они очень далеки от жизни. Вот некоторое время назад в «хэштэги» вышла информация о том, что у меня ушёл кот. Потом оказалось, что он не ушёл. Всё это выяснилось в течение дня, это была новость номер один. Что после этого изменилось в нашей жизни? Ничего абсолютно. Просто абсолютно ничего. И считать, что выход какой-то темы в «хэштэги» – это повод для того, чтобы сразу снимать каких-то начальников или давать немедленные разъяснения по линии пресс-службы, давать ещё что-то, это, наверное, не вполне очевидно. С другой стороны, и игнорировать это не нужно.

Вопрос, конечно, в том, какая тема попадает в наиболее обсуждаемые вопросы. Есть очень резонансные. И тогда на них и власть должна реагировать. Есть абсолютно вздорные. Мы тоже с вами это понимаем.

И по поводу того, как проходить литературные и другие предметы. Меня, конечно, это тоже заботит. И вот здесь я, кстати, пожалуй, соглашусь, что, как ни странно, ситуация в этом плане стала хуже. Почему? Потому что раньше для того, чтобы хоть как-то разобраться в том или ином не нужном мне литературном произведении, а таковых было, естественно, много, мне нужно было хотя бы его как-то проглядеть. Сейчас это делать не нужно. Действительно, есть интернет: вытащил summary [краткий пересказ] такое и получил необходимую отметку. Хотя это было и раньше.

Каким образом восстановить любовь к литературе, к чтению, не важно где, в iPаd или в обычной книжке, для меня, например, на этот вопрос пока нет ответа. Если мы на него дадим общий ответ, это было бы здорово, потому что в этом смысле, конечно, угроза существует.

По поводу проблемы разрывов, о которых говорил Николай Михайлович [Кропачев]. Я недаром Вас просто остановил. Я считаю, например, чего не должно быть в нашей стране с учётом её масштабов, её сложностей – это цифрового разрыва. Именно поэтому я почти семь лет назад начал заниматься внедрением интернета в школах. Я считаю, что это было очень полезно. Мы создали уникальную конструкцию. Наша страна такая, что в каждой школе всё это должно быть. Но если говорить о разрыве в образовании, то это, с одной стороны, плохо. А с другой стороны, вы знаете, как ни странно, это и не совсем плохо, потому что всё равно это поднимает наверх наиболее сильных и заставляет нас думать, как поступить с более слабыми. А усреднённое образование, я вам по-честному скажу, мне кажется, мы им наелись ещё в советский период. Ведь оно во многом было усреднённым. Поэтому вопрос философский, наверное, требует и такого же к нему отношения.

По поводу того, чтобы при каждом университете был свой колледж или гимназия. Максим Яковлевич [Пратусевич] говорил, что это необязательно, потому что его учебное заведение не при университете и ничего, и там бьют всех на разных олимпиадах. Но я, например, абсолютно не против того, чтобы при каждом университете был свой колледж, пусть будут и такие, и такие. Потому что при некоторых университетах какие колледжи и лицеи ни открывай, всё равно этот университет надо закрыть, а для некоторых университетов это такая подпитка, нелишняя абсолютно.

Евгений Леонидович [Юрьев] говорил о том, как мы должны вообще относиться к образованию: услуга ли это или ценность? Думаю, что выражу общую точку зрения: конечно, это и то, и другое. Услуга, которая не имеет ценности, никому не нужна и поэтому нам не нужно опять же загонять себя искусственно в какое-то прокрустово ложе и давать ответы на вопросы, на которые нет ответов: что для нас ценнее, что для нас важнее. Я вообще, кстати, обратил внимание, что выступления моих коллег, которые находятся на государственной службе, конечно, существенно жёстче, и оценки их гораздо более твёрдые, которые можно прямо сейчас в скрижали записывать, чем позиция руководителей школ. Это хорошо. Хуже, если бы было наоборот, потому что от слов моих коллег вреда никакого, они никого не учат, а вы учите детей.

По поводу внешкольного образования. Я, кстати, поддержал бы, конечно, чтобы такое образование было не только за счёт государства, но и, конечно, в значительной мере по возможности финансировалось за счёт разных внебюджетных источников, но это вопрос в том числе и регионального порядка.

По поводу правил поведения – в принципе, это не плохо. Вообще любой человек, который поступает в учебное заведение, и здесь я бы хотел сказать, что, мне кажется, это правильно, должен понимать, что он принимает на себя некие корпоративные обязанности, касается ли это школьников, хотя они все ещё очень молодые, а уж тем более студентов университетов. Они должны ощущать свою причастность к корпорации, и если ты не соответствуешь званию или статусу этой корпорации, то это вообще-то основание для того, чтобы применять санкции.

Я помню, как руководство моей школы безуспешно пыталось исключить очередного хулигана из школы, и ничего не происходило. А это были, смею вас уверить, точно такие же придурки, как и сегодняшние. То есть они могли и учителя стукнуть, и такое бывало 30 лет назад, в самые застойные, махрово застойные и благополучные годы, и какие-то гадости сделать. Я уж не говорю о том, что они каждый день в школе пили. Обычная школа ленинградская была. Но почему я об этом сейчас вспомнил? Просто потому, что сопричастность корпорации – очень важная вещь, и кодекс поведения действительно должен приниматься на любом уровне и исполняться всеми и каждым. И тогда это нормальная дисциплинарная, дисциплинирующая вещь.

Я считаю, что и на университетском уровне мы должны к этому переходить. Я так понимаю, Андрей Александрович, мы это делаем? Да. И на школьном уровне это было бы абсолютно полезно, потому что всё, что возлагается добровольно, как правило, соблюдается гораздо лучше, нежели административные предписания.

А вообще я хотел бы вас поблагодарить за интересный разговор и пожелать всем успехов. До свидания.